Прыгучее настроение
Вася прокапывает в сугробах тоннели. Лабиринт все норовят разрушить. Но однажды вечером настроение у врагов-разрушителей меняется.
Зима случилась снежная. Трактор расчищал дороги, юркий погрузчик упрямо вилял среди машиномест, не обращая внимания на хозяев автомобилей, высунувшихся из окон. Их хриплые недовольные заспанные голоса прорывались сквозь работу мотора недолго – на улице было холодно, и хозяева, выкрикнув угрозу, спешили окна закрыть.
Во дворе была гора. Высокая. Целый холм или плато посередине жилого микрорайона. А под горой – площадка. Вообще-то детская. Но зимой превращалась в склад снега. Туда-то и свозили снег с дорог погрузчик и трактор. Получалось, что под горой – сугробы, снежные горки.
По выходным Вася сидел у окна и ждал, чтобы появился на горе кто-нибудь с ледянкой. Тогда Вася быстро одевался, тоже брал ледянку и бежал на гору. Ближе к полудню детей становилось больше. И нервные бабушки начинали кричать: «Посторонись!», когда их внучата, похожие на маленькие сидячие памятники, намертво прибитые к санкам и ледянкам, скатывались с горки.
Однажды Вася шёл с занятий по лепке, и решил срезать путь, вскарабкался по высоченным снежным заслонам-сугробам, оглядел козырьки подъездов с трёхметровой высоты – с этой точки обзора они выглядели совсем не так, как если снизу смотреть. Если снизу на козырёк смотреть, если с земли, кажется будто подъезд кепку наспех напялил, а сверху смотришь – стоит подъезд, такой, в меховой шапке и голуби по его шапке снежной расхаживают, ищут пропитания. Вася отвернулся от домов и посмотрел на мальчика, который катился с горы, перебирая ногами как сороконожка, наращивал предельную скорость, чтобы как можно дальше уехать…
– Опять не смог до сугробин! И на снегокате не смог. Говорят, есть такие ледянки, они как метеоры, но стоят тысячу, – мальчик поведал это всё Васе сидя на санках, запрокинув голову. И вдруг Васю осенила мысль: в этих «сугробинах» можно устроить отличное жильё, если прокопать тоннель! Как это было связано с ледянками-метеорами и с козырьками подъездов, а также с голубями прогуливающимися по снежным шапкам, неясно. Скорее всего, никак не связано. Просто Вася подумал, если на санках и снегокатах не докатить, значит никто врезаться и рушить не будет, и тут пришла идея, снизошло на Васю озарение. Художники называют это вдохновением.
В субботу Вася вышел во двор с двумя лопатами: совковой и сапёрной. Лопаты были небольшие, лёгкие, папа ими машину раскапывал, пока у него машина «не посыпалась». Папа расстроился, а Вася – нет, теперь же лопаты – его, Васины.
– Я уже большой, я сам могу на занятия ездить, на троллейбусе.
– А закон?
– Какой закон?
– О том, что детей до двенадцати нельзя одних отпускать?
– У нас все поцаки одни домой едут. Я с ними.
В общем, пригодились лопаты, и без машины не заржавели.
И Вася копал. Целых два тоннеля прокапал: один сквозной, а другой тупиковый. В тупиковом целая комната получалась. Там можно было посидеть, отдохнуть, спрятаться…
На ледянках с горы с Васей много кто хотел кататься, а вот тоннель копать желающих было не много. Случались, правда, такие снегокопы, которые без лопат быстрее Васи копали. У каждого свой талант, как говорится. Бесталанных людей нет – это Вася понял, когда малыш – детсадовец объявил, что он «крот» и как пошёл копать – тоннелить, не угнаться.
Ещё оказалось, что много кто хочет тоннель поломать. Например, Филипп.
В прошлом году Вася с Филиппом строили снежную крепость на поле. Потом Филипп Васю прогнал: иди, мол, строй свою крепость. И Вася стал лепить свою. А потом к Васе присоединились папа с маленькой дочкой. Вася давно заметил: папы маленьких детей всегда ведут себя как друзья, а не как Филипп, который тоже конечно друг, но иногда и враг. Самое сложное было не переборщить с комом. С каждым катом ком прибавлял в весе миллионы килограммов, граммов уж точно. Гигантские снежные комья оставались там, где придётся, и – ни с места. Похожие на снежных троллей, они стояли тут и там и как будто смеялись над Филиппом. Вася буквально видел их смешливые пасти с редкими белыми зубьями. До Филиппа с опозданием дошло, что Васина крепость с нуля набирает скорость строительства. Филипп сказал:
– Конечно: у тебя помощники. Я – домой.
– Пока, – бросил Филиппу Вася. По-хорошему не надо было и «пока» говорить, но как не ответить, когда человек с тобой прощается. Надо что-то ответить, некрасиво не отвечать, невоспитанно…
– Мальчик! – обратился к Филиппу папа маленькой девочки. – Можно мы твои комья к нашей крепости прикатим?
– Вы не сможете, – не поверил Филипп.
– А это мы сейчас увидим, – сказал папа маленькой девочки, подошёл к глыбе и дотолкал снежный шар до крепости. Вася видел, что снежный тролль скуксился, выпятил нижнюю губу и пропал.
– Ах, так! – сказал Филипп.
– Да так, – сказала маленькая дочка большого папы. – Мой папа – штангист.
– Ну и что. Подумаешь. А я спортивным ориентированием занимаюсь.
– Что-то с крепостью ты плохо сориентировался, – усмехнулся папа маленькой девочки. – Хочешь: я помогу, подкачу и к твоей крепости бесхозные комья? Хотя… на, мой взгляд, лучше строить одну общую крепость.
– Да. Вместе, – поддакнула девочка. – Тогда враги точно не пройдут.
– Вот ещё: вместе! – сказал Филипп. Он раздосадованный до крайности сначала почти ушёл, но потом вернулся, стал наскакивать на свои комья-глыбы. Он прыгал и прыгал на комья, старался разрушить их, чтобы не досталось ни-ко-му. Но снег был липкий, тяжёлый и сырой, и рушить комья было не намного легче, чем толкать их. Но всё-таки Филипп кое-как, наполовину, на четвертину, разрушил все «бездомные» комья. И убежал, насколько это было возможно, по проваливающемуся снегу.
– Ни себе, ни людям, – удивился папа маленькой девочки. – Ну. Передохнули и поехали!
– Это у него просто прыгучее настроение, – сказала девочка.
Тогда была весна, март. Сейчас был январь. Снежно и морозно. И Филипп конечно же нарисовался к вечеру. До вечера тоннель прожил; с небольшими повреждениями, но прожил. Перед Филиппом тоннель не устоял. Филипп проломил потолок.
Вася хотел обозвать Филиппа, но вспомнил прошлогодний случай и спросил:
– Прыгучее настроение?
Филипп озадачился: смеются над ним, что ли? И Филипп тоже в ответ рассмеялся?
– Ты строй, строй. Ещё построишь – я ка-ак прыгну! И всё переломаю.
– Как выскачу, как выпрыгну! – передразнил Вася.
– Чиво?
– Ничего. Сказки надо читать, ха-ха, – Вася заставил себя рассмеяться, чтобы друг-враг не заметил, что ещё чуть-чуть, и Вася расплачется от обиды. Столько сил потратил, и всё оказалось зря. Вероломство Филиппа не знает границ.
Через неделю Вася вышел без лопат, на разведку. Прогулялся в лесопарк на поле, вспомнил, как давно лепил он здесь по липкому снегу крепость, как тогда было серо, мокро и сыро… Сейчас небо было ярко-голубое как краска из банки гуаши. Снег переливался, как драгоценности в сундучке у работящей девушки, которым её награждали поочередно, переходя из сказки в сказку, Бабушка Метелица, Морозко и Двенадцать месяцев.
На поле проходили соревнования. Мальчики и девочки, уставившись в картонки, прикреплённые к груди, уходили в лес кто по лыжне, а кто и по целине, чтобы срезать сразу, с первых метров. Это соревновались ориентировщики, и Филипп был там.
«Так, так, так», – Вася довольно, потёр варежка о варежку, вернулся домой, взял лопаты, вышел во двор на прокоп. Сегодня он решил копать лабиринт, потому что снежные глыбы за неделю образовали второй ряд – машины всю неделю сваливали снег с дороги. Вася копал спокойно, надеясь, что детей с прыгучим настроением больше не найдётся. Но они нашлись. Пришла девочка. Познакомились. Её звали Маша. Вася сначала принял её за талантливую – она копала руками, без всяких лопат. Но, прокопав собственный тоннель и обустроив собственный тупик, Маша заявила:
– А теперь я буду делать дизайн.
Она набрала обледенелых комков с верхушек снежных глыб и положила их перед входом в тоннель.
– Красиво? – спросила Маша. – Это вот ниша, это шкаф-купе, а это тёплый пол.
Вася молчал: где тут красота? Какой тёплый пол, когда на улице минус пятнадцать?
– Красиво? Я тебя спрашиваю!
– Красиво, – согласился Вася, чтобы не обижать дизайнера Машу. – Но тёплый пол – лишний.
Лучше бы Вася не говорил про лишнее. Маша вдохновилась, услышав это. Она будто только этого и ждала:
– Значит, нужен ремонт. Я теперь буду прыгать, пока крышу не проломлю.
– Не надо! – попросил Вася.
Но Маша будто и не слышала:
– Я иногда думаю: если дома сильно прыгать по полу, можно пол проломить и на соседей упасть?
– Если несущей стены нет, то вполне реально, – послышался хриплый голос.
Это был какой-то незнакомый Васе мальчик, взрослый мальчик, большой, он всё время кашлял.
– Я тут к бабушке приехал на Днюху, кхе. Думал – тоска тут, кхе-кхе-кхе. А у вас ничего: весёленько. Чё за хибару ваяете, кху?
– Вали! – сказала девочка. – Я сама тут ломаю.
– Эй, пацан! – крикнул Вася. – Давай с тобой с разных сторон копать. Я лабиринт выкапываю. Уже три тоннеля есть.
– Давай, кхе! – прохрипел мальчик и не тронулся с места.
– Не лезь, кому сказала! Мы уже построили! Построили! – Непонятно кому кричала Маша. Никто к ней не лез. Маша стала прыгать, пытаясь проломить «крышу».
Вася стал обкидывать Машу снегом, а большой мальчик стоял и кашлял, и полоски на его куртке отражали солнце.
– Мама! Мам! – закричала, обращаясь к подъезду, Маша и зловеще прошипела Васе: – Сейчас тебе моя мама задаст.
И мама девочки действительно задала Васе. Она погрозила кулачищем из окна и что-то прокричала, Вася не разобрал что.
– Если ей что-нибудь сделаешь, кхе, я тебе покажу, кха-кха, – вдруг пригрозил Васе и большой мальчик, он даже кашлять перестал.
– Да, да, да! – прыгала девочка. – Да-аааа…
«Крыша» наконец провалилась, и девочка бухнулась на дно тоннеля, в котором собственноручно и долго утрамбовывала «тёплый» пол.
– Прыгучее настроение, – вздохнул Вася. – Допрыгалась.
– Плохой! – расхныкалась девочка. – Ма-ма! Я стукнулась! – и девочка Маша ушла.
– Ну. Теперь будешь иметь дело со мной. Кхррр. Я предупреждал, – сказал большой мальчик и громко кашлянул для острастки: – Кха!
– Она же сама упала, – возмутился Вася.
– Нет. Это ты её толкнул, – врал мальчик, он раскраснелся на морозе. И Вася понял: «Врёт и не краснеет» – неправильная поговорка.
– Скажи уж по чесноку, что ты тоже хочешь проломить тоннель. Рыть лениво, вот и рушишь. Достали вы со своим прыгучим настроением! – Вася собрал лопаты, и, не оборачиваясь, пошёл домой. Зачем этот большой пацан стал защищать прыгучую девочку? Вася почувствовал, что он сходит с ума: его обвиняли в том, чего он ни делал. Мальчик вёл себя непоследовательно. Согласился помочь, а сам остался стоять. Теперь грозится дракой… – а Вася же только снежки в девочку кидал от обиды, да и упала Маша сама. Если бы Вася был старше, то знал бы, что такая ситуация называется абсурдом.
«Прыгучие защищают прыгучих, – рассуждал Вася. – А копатели должны защищать копателей. Значит, и у меня должны появиться единомышленники». Единомышленники – это умное слово произнесла учительница, когда рассказывала о Минине и Пожарском. И Вася долго думал за обедом, где бы отыскать своего Пожарского?
Так и не надумав, где встретить единомышленника, Вася решил больше никогда не копать лабиринты во дворе, и вечером вышел погулять во двор с ледянкой – как все. «Эх! – мечтал Вася. – Хорошо бы в лесопарк на поле приезжали грузовки и сбрасывали туда городской снег! Столько всего можно было бы там настроить! Да и противных прыгучих ломателей в парке меньше! Э-эх. Пойду, осмотрю свои руины».
Но его ждало потрясение: лабиринт не был разрушен. Если не считать крыши, проломленной вероломной девочкой Машей. Но этот тоннель она сама и прокопала, значит повреждение не считается. Вася был поражён – лабиринтов ещё прибавилось! Неужели хриплый мальчик? Вася покатался на ледянке, подошёл ещё раз полюбоваться на лабиринт.
– Это моё тут всё!
Вася узнал голос Таси. Тася всегда выходила гулять с мамой после семи вечера. С Тасей Вася знаком был сто лет. Он ненавидел Тасю. Она была капризная, командирша, избалованная и грубая. Чуть что, она жаловалась маме. Хорошо ещё, что мама у Таси была добрая, милая и интеллигентная. И когда однажды Тася достала из мусорки бутылку и запустила ей в Васю, и попала ему в голову, мама Таси сразу сказала Васе:
– У тебя шишка огромная. Беги домой! Прикладывай лёд из морозилки к шишке.
Вася так и сделал, и шишка после льда сильно уменьшилась. Вася потом даже маму Таси поблагодарил. А ещё такой был случай. Позапрошлой зимой Тася предложила Васе играть в снежки. Снег был жёсткий, но Вася согласился. И когда Тася попадала ему в лицо, он терпел, но когда вдруг Вася попал Тасе в нос – это был жуткий крик. После, уже весной, Тася всегда выгоняла Васю из команды, когда на площадке играли в вышибалы… Тася была злопамятная и мстительная.
Вася теперь даже пожалел, что его лабиринт не разрушил тот мальчик с кашлем.
– Это мой лабиринт! – противно повизгивала Тася.
– Это мой лабиринт. Я его строю второе воскресение.
– Ты врёшь. Это моё! Моё!
– Тася! – испуганно причитала мама Таси. – Тасечка! Вылезай. Экскаватор снег убирает с дорог. Там химические реаганты. Можно отравиться химическими парАми! Свободный хлор – это яд! – мама Таси была жутко образованная.
– Ерунда, – сказала Тася. – ПарЫ не пАры. В дневник не идут. Уходи Вася. Дай мне посидеть спокойно, без нервов, – Тася любила говорить как учителя в школе.
– Но я же этот лабиринт сделал, – доказывал Вася. – Я не уйду.
– Ничего ты не делал! Ты врёшь!
– Это он сделал! – выбежала из подъезда Маша-дизайнер. – Это он сделал! А вот эту крышу я проломила. И весь день жалела. Но дизайн есть дизайн. Иногда приходится рушить, чтоб красивее было.
– Да у тебя просто было прыгучее настроение. Такое часто случается, – Вася перестал обижаться на Машу. Вася был очень Маше благодарен: она вроде свидетеля подтвердила его правоту.
– Точняк! Прыгучее настроение! А я-то думаю: что это такое со мной происходило? – обрадовалась Маша.
Вася сказал Маше:
– Пойдём на ледянке покатаемся. Пусть она сидит, сторожит.
– Эй, Васёк! Салют! – послышался с горки голос Филиппа. Филипп перебирал ногами по крутому склону, семенил как мог, где-то скользил, но всё-таки упал, покатился, скатился кубарем. На куртке у него блестела в свете фонаря медаль.
– Ты где? Я тебя ищу-ищу. А тут только эта была, – и Филипп указал украдкой от мамы Таси на её дочку.
– Да я тут на ледянке катался.
– А-аа. Я на горку и не посмотрел. Я думал, ты на раскопках. Я даже на поле сбегал. Вдруг ты там в ночи орудуешь? Ну как тоннель-то?
– Я сегодня лабиринт копал, – сказал Вася тихо, чтобы Тася не услышала.
– Я крышу проломила, – сказала Маша. – У меня ремонт. Тёплый пол меняли.
– Ну это ты зря, – улыбнулся Филипп, как будто и не он неделю назад всё рушил.
– Сама построила – сама проломила. У меня было прыгучее настроение. Прыгуче-разрушительное.
– А-аа. Понятно. У меня тоже такое бывает, – Филипп подмигнул Васе: видишь, и у меня прыгучее бывает, просто прыгучее.
– Эй! – крикнул он в лабиринт, как Винни и Алиса вместе взятые в кроличью нору. – Есть кто-нибудь дома?!
– Вали! Это моё всё тут. И подъезд мой самый ближний, – послышался голос Таси.
– Сама вали. Это Васёк построил.
Из норы показался большой помпон, потом Тасино лицо:
– Думаешь, медаль надел и наглеть можно?
– Я медаль завоевал!
– И ты сама наглеешь, – сказала Маша. – Мой подъезд ближе твоего. – и закричала, обращаясь к подъезду: – Ма-ама!
– Пошли Тасечка! – испуганно сказала мама Таси. Наверное, она опасалась маму Маши.
Но Машино окно, из которого грозила мама днём, сейчас оставалась тёмным.
– Опять свой сериал смотрит, – топнула со злостью Маша.
– Я не уйду! – с вызовом сказала Тася, когда опасность миновала. – Я тут сторожу от таких, как вы. А то ещё крышу опять проломите.
– Ладно. Пошли кататься, Вась, на твоей ледянке, – сказал Филипп. – Таську не переспоришь.
И стали кататься по очереди. Кто дальше уедет. Уезжал дальше всех Филипп.
– Закон физики, – кричал он. – Закон импульса.
Из лабиринта послышался вой: у Таси замёрзли руки и ноги, и мама её увела. Но даже с замёрзшими руками Тася сопротивлялась, она боялась оставить лабиринт без охраны.
– Что ж ты, Маш, тёплый пол убрала? – сказал Филипп, гладя заснеженными перчатками медаль. – Вот охранники и замёрзли.
– Не охранники, не охранники! – орала Тася. – Я… я – хранительница.
– Ясно, – махнул рукой Филипп. – Фэнтези начиталась.
Тася переступала ногами как косолапый медведь и дула на руки. Мама что-то тихо объясняла Тасе.
– Тася! Тасечка! – закричала Маша, она испугалась, что Тася так окоченела в её тоннеде: – Тася! Я для экономии тёплый пол отключила. Знаешь, сколько сейчас электричество стоит?
Тася выла. Она ничего не слышала. Тихо запикал домофон, впуская Тасю в тепло.
– Это да. Это деньги большие на отопление пола. Лишний расход энергии, – согласился Филипп.
Вечером Вася думал, собирая на противный понедельник портфель:
«Удивительно. Тася сторожит тоннели – это хорошо: на площадке появился надёжный сторож. Маша с Филиппом подтвердили, что это я строил, а то Тася бы ни за что не поверила. Это тоже хорошо. И парень тот, который кашлял, не стал ломать, хоть и грозился, а, наоборот, ещё тоннелей прокопал».
В этот день Вася понял: всё в жизни зависит от настроения. В хорошем настроении все хотят дружить и все – твои единомышленники, а в прыгучем хотят рушить, ругаться и драться. Но как тогда быть с Тасей? Хорошего настроения у неё не бывает, а плохое – такое плохое, что хуже прыгучего.
На конкурсе
Неуверенное настроение
Ларисе пять лет. Её мама – портниха. Они едут на конкурс портных и представляют там костюм. Лариса неуверенно чувствует себя на конкурсе, ей кажется, что её костюм – плохой, тем более, что её в этом убеждает соперница по конкурсу.
Фотография автора
Мама Ларисы шила на заказ. Она была портниха. И сейчас они с дочерью ехали на конкурс. Мама ехала и думала: «Всё-таки хорошо, что мы с Ларисой едем. И на репетиции вчера она хорошо костюм представляла, не стеснялась, не спотыкалась, и даже импровизировала». А ещё мама думала о том, как тяжело придумать что-то новое, даже маленькую деталь в одежде. Мама вспомнила, что прошло уже полтора года с того дня, когда она увидела в магазине пуговицы в виде мизерных карандашиков и задумала сшить дочери зимний курточный костюм в таком же стиле: с карандашиками-аппликациями на коленках и на спине. А ещё будёновку. Если надеть будёновку и встать против солнца, Ларисин силуэт напоминает гигантский карандашище.
Лариса пялилась в окно электрички, смотрела, как на платформе растекаются лужи растаявшего снега и думала: «Хорошо бы наш вагон на каждой станции останавливался у огромной лужи, тогда бы никто больше не входил к нам, а только выходили». Лариса страсть как любила бегать по пустому вагону: туда-сюда между кресел, но такая удача (пустой вагон) случалась крайне редко. Вот и на этот раз лужа оказалось только у одной двери, и все-все люди входили в одни двери.
– Насыпали реагентов, – ругались тёти. – Сапоги так и выедает выедом химия.
– А потом подмёрзнет и опять гололёд, – авторитетно заявил толстый дядя и стал протирать запотевшие очки.
– Гололёд – это голый лёд. Это бух! – сказала Лариса. Она любила встревать в чужие разговоры.
– Именно: бух, вот именно что – оп! – и лежишь, и встать не можешь, а почему?
– Почему?
– Потому что – перелом, – с торжеством сказала бабушка и тут же совсем другим голосом, плаксивым, писклявым, жалобным, продолжила: – Только-только оклемалась, а никто место не уступает.
Пришлось Ларисе уступать место и стоять рядом с мамой, опираясь на толстый мягкий пакет с костюмом, который ей нужно будет совсем скоро представлять на сцене.
Вчера Лариса приезжала в незнакомый дом на репетицию. Дом с огромными колоннами, у колон – завитые причёски. Лариса залюбовалась. Дом был местами облупленный, но большой, нарядный: снег к колоннам пристал только с одной стороны: то ли справа, то ли слева. Лариса путала право и лево – ей недавно исполнилось целых пять лет, а она всё путалась.
Внутри дома вчера было пустынно, а сегодня повсюду нарядные люди. Все снимали шубы и куртки, женщины надевали туфли, и девочки тоже.
– Ой! Пойдём! Посмотрим выставку! Время есть, – мама тащила Ларису от гардероба вглубь по коридору – к чему-то красивому, разноцветному.
Но тут маме преградили дорогу: девушка с микрофоном и дядя с огромной техникой на плече.
Девушка спросила у мамы: откуда она приехала. Мама ответила.
– А вы в какой категории выступаете?
– В детской мы, – сказала Лариса.
– Ну надо же, – девушка присела перед Ларисой на корточки и спросила: – Значит, ты модель?
– Я – Лариса.
– Какое имя красивое.
– Редкое, – сказала техника у дяди на плече.
– Значит, ты, Лариса, будешь представлять мамино творение?
– Я в костюме по сцене буду ходить. Я уже вчера приезжала сюда, репетировала.
– У тебя, наверное, на конкурс красивое платье?
Лариса молчала. Везде, и в саду, и во дворе, все задавали тот же самый вопрос.
– Нет, – улыбнулась мама. – У нас модель практичная, для улицы.
– Да-да! И для луж и для снега, и чтобы падать мягко, можно сумочку подложить.
– Значит: осень-зима – улыбнулась журналистка.
– Конечно зима, – закивала Лариса. – Такие у дома колонны с завитушками. Вчера на колоннах шапки из снега были, завитушек видно не было, а сегодня сдуло.
Девушка с микрофоном пожелала победы и стала приставать к другим людям, а мама с Ларисой подошли к стендам. Это всё были рукодельные стенды. Висели на стенах странные картины. Лариса подошла к одной: она была огромная, почти до пола, и девочке хорошо было видно, что картина состоит из миллионов – сикстилионов цветных звёздочек, похожих на точёные снежинки в сильный мороз. Потом пошли стенды с подушками и покрывалами, сшитыми из разноцветных кусочков.
– Пэчворк, – подсказала мама.
Были стенды с нарисованными расплывчатыми картинами, но по ткани.
– Батик – сказала мама.
Были стенды с игрушками. Были даже сценки из игрушек.
– Как настоящие!
– Настоящие! – Женщина в платочке и сарафане улыбалась Ларисе.
– Вы как солнышко! – сказала Лариса.
– Я и есть солнышко. Настоящее солнышко… А это козочка Розочка, это корова Милушка. Лиса наша Патрикевна, Михайло Иваныч Потапов…
Лариса смотрела и смотрела на фигурки, любовалась и любовалась… На отгороженной площадке стояли и домик, и забор, бегали перед забором страшные звери, а хорошие звери жили в теремке. Петя-петушок сидел на крыше с открытым клювом и кукарекал! По – настоящему, не по-игрушечному. Из хвоста у него торчали разные нитки: толстые и тонкие, гладкие и с узелками. И звери были все из ниточек. И дерево с пнём из ниточек, и даже земля была из стриженых ниточек. А огромный домик-теремок и забор – из великого множества спичек.
– Ого! Огромный домина! – радовался мальчик рядом с Ларисой. – Из спичек.
– Спички – тоже ниточки, только деревянные, – ответила Лариса.
Тётя-солнышко засмеялась, тыкнула пальцем в траву и вдруг шерстяной клубок, но не простой, а с ушками и серой мордочкой, стал катался туда-сюда вдоль забора…
– Ерунда какая-то! Дерёвня.
Лариса обернулась. Позади неё стояла девочка, розовощёкая, с большим красивым атласным бантом на затылке, со сверкающими заколками. Девочка прочитала почти уверенно табличку:
– Композиция «Теремок». – И опять огорошила: – Ерунда.
На лицо женщины нашла тучка. Солнышко пропало. Она опять нажала на траву, и всё замерло: хвост петуха перестал шевелиться, клубок встал как вкопанный…
– Сама ты – ерунда, – сказала Лариса.
– Я – не ерунда. Я по сцене буду ходить. Я в конкурсе участвую. У меня платье, знаешь какое… Отпад!
– И я костюм демонстрирую, – отозвался мальчик.
– А какой костюм? – девочка манерно, как королевна, отстегнула бант, поправила тяжёлые распущенные волосы, повернулась к Ларисе заколками.
– Да такой костюм, – сказал мальчик. – Костюм рэпера-беспризорника.
– Фууу, – облегчённо выдохнула девочка. – И на что это похоже?
– На твою причёску, только без блёсток.
– Дурак, – девочка сорвала с волос заколку-бент, отошла от стендов гордая и неприступная, собирая поспешно волосы в хвост.
– Бантик свой не забудь причепукать! – смеялся мальчик. Он был весёлый, этот мальчик. Ларисе стало обидно, что она младше этого мальчика и поэтому боится с ним поболтать. Была бы повзрослей, обязательно поболтала.
За кулисами шерстил полумрак. Он успокаивал, он бы даже усыплял, если бы не дядя с техникой на плече и тётя с микрофоном. Дядя направлял свою технику то на одного ребёнка, то на другого…
Накануне, на репетиции, Лариса гордилась своим костюмом, а теперь она сидела в своём ещё недавно таком любимом таком обожаемом костюме в самом тёмном уголке и мучилась. Пестрило в глазах от нарядов. Мальчики и девочки, совсем мелкие, и ровесники Ларисы, и постарше – уже школьники, вертелись, крутились, вышагивали, репетируя свой выход. Сколько было платьев: воздушных и похожих на кожу змеи, сколько было пелерин и клетчатых фасонных пиджачков… И никого больше не было в зимнем курточном жарком пухлом костюме.
Знакомая девочка, причёсанная по-новому, с завитыми буклями, с ещё бОльшим количеством маленьких-маленьких мерцающих заколок, вышагивала в своём сказочном платье. Платье было с оборками, множеством юбок и блёсток из полупрозрачной невесомой материи. Девочку было не отличить от героинь мультфильмов и раскрасок. Эта девочка была мечтой любой девочки. Воплощённой мечтой!
Девочка старалась вышагивать неподалёку от дяди с техникой на плече.
– Девочка, милая! Ты – принцесса? – спросила тётя с микрофоном.
– Да! – надменно ответила девочка. Лариса видела, как девочка вся встрепенулась.
– Будь добра, принцесса: не мешайся под ногами, ты мне кадр портишь, – сказал дядя, присаживаясь на корточки перед малышкой в космическом малюсеньком платье и необыкновенной шапочке с антенной.
Принцесса нахохлилась, насупилась, поджала обиженно губы, подошла к Ларисе:
– А где твоя мама?
Лариса обрадовалась, хоть с кем-то поболтать можно. А то она в ожидании начала конкурса совсем стала пришибленной и дикой, стала затравленно на всех посматривать.
– Мама? В раздевалку пошла. Она батарейки для вспышки в куртке забыла, – с готовностью ответила Лариса.
– Мама в куртке, и ты в куртке, – сморщила Лариса носик. – А у меня у бабушки – шуба, а у мамы – меховое ателье!
– Это вы зверьков убиваете? – испугалась Лариса.
Девочка замешкалась, недоумённо пожала плечами с лёгкими прозрачными «крылышками».
– Как тебя зовут? – спросила принцесса, поправила маленькую заколку-прищепку, откинула буклю.
– Лариса, – угрюмо сказала Лариса, ей расхотелось говорить.
– Фу. Какое имя противное. Крысиное.
Лариса понимающе вздохнула. Ей и самой не нравилось её имя. Вот бы её назвали Кристиной, или Полиной, или Алисой, или на худой конец Настей… А то Ларисой – в честь бабушки, которую она видела только на фотографии.
– Народу столько. Столпились все тут, – брезгливо сказала девочка, указывая на детей. – И чего им надо-то всем?
– Как чего? Мы же сейчас модели представляем. У меня вот на брючках номерок, и у тебя на платье номерок. Конкурс же!
– На брючках, – поморщилась принцесса. – Да у тебя обычные паркИ зимние. В таких на каждой горке зимой все катаются.
– А в таком платье как у тебя, у нас на «ёлке» все девчонки приходят – это подошёл тот хороший мальчик, но сейчас он стал каким-то вертлявым.
Девочка поджала губы, лицо её на стало надуваться, она пыхтела от злости.
– А что ты вертишься? – спросила Лариса.
– Это я роль вхожу, в образ. А ты, вот, сидишь и в образ не входишь. Проиграешь…
Лариса совсем раскисла. А мальчишку и правда стало не узнать: в странной кепке, в странных штанах и в удивительной рубашке с необыкновенным галстуком. На галстуке были нарисованы фигурки: кружки, квадраты, треугольники…
– Ой! Да ты на себя посмотри! – блестящая девочка отошла от обиды презрительно выпятила нижнюю губу. – Штаны как у Карлсона. В таком виде только по помойкам шляться. Бомжара.
– Не слушай эту дуру! – сказал Ларисе мальчик. – Ну я пошёл. Скоро начнётся.
– Я тут первое место займу, без вопросов, – пропела принцесса и покачала головой.
– Без вопросов, без вопросов. – Мальчик обернулся и покрутил пальцем у виска:
– Не ты же займёшь. А тот, кто шьёт, – сказала Лариса девочке.
Лариса любовалась на причёску этой девочки. В полумраке кулис заколки искрились, навеивая загадку, напоминая о том, что волшебство совсем близко, оно вокруг этой девочки. А вокруг Ларисы волшебства нет, и блёсток у неё ни на костюме нет, ни в волосах – на голове-то будёновка…
– Ну да. Бабушка моя участвует, а я – модель. И мама моя модель. Она во взрослой одежде платье представляет. Меня мама всему-всему научила: я и ходить умею правильно, а не как медведица – смотри эта девочка-личинка с антенной вообще еле ходит. Как она представлять-то своё платье будет? И эта шапочка на ней.
– Она ловит сигналы с других планет, – сказала Лариса.
– Куда я попала? – принцесса закатила глаза. – Тот парнишка вообще обзывается и бомжа изображает, ты – в уличной куртке, а личинка в космос хочет лететь.
– Приготовились! – объявила ведущая. – Номер один – выход.
Мальчик в костюме хулигана-рэпера выбежал на сцену под музыку.
– Номер второй!
– Номер второй! – передразнила принцесса. – Ой, бяда-бяда. Ты какая по счёту?
– Не знаю. Я только лебёдку знаю и палочку. Вот у тебя как раз такие цифры.
– Лебёдка. Двойка что ли? Ой, дерёвня. Да у меня номер самый счастливый: дюжина. Ну покажи-ка, горе, свой номерок.
Лариса встала и показала на брючину, где был прикреплён номер. Девочка поджала губы.
– Семь! Это семь! – вспомнила вдруг Лариса. – Это же кочерга.
– Кочерга, – девочка брезгливо поморщилась и сказала: – говорю: не позорься. У других хоть отстой, но всё-таки одежда, а у тебя уличный прикид. О! Бомжара к нам идёт.
– Подбежал мальчик в костюме хулигана.
– Лариса! Тебя мама ищет.
– Фуу… И сумка у тебя отстойная, – девочка снова поджала губы и ушла королевской походкой, гордо подняв голову.
Лариса почувствовала себя совсем виноватой: она всем тут противна, во всяком случае этой девочке.
– Лариса! – сказала мама. – Вот ты где. Пошли! Скоро твой выход.
– Я не пойду, – Лариса забилась в угол, прямо в занавес завернулась вместе со стулом.
– Как не пойдёшь? Ты что? Ты же вчера так здорово репетировала. Мобильник в сумку положила?