Loe raamatut: «Отработанный материал. Тень защитников Отечества», lehekülg 2

Андрюха молча смотрел на изрыгающего проклятья вперемешку с коммунистическими лозунгами ротного, но слов его не слышал. Он слышал предсмертный окрик мальчугана, его последний вздох, его финальный выдох. И Андрюха плакал. Плакал впервые за время своей службы в рядах Советской армии, плакал впервые на афганской войне, плакал впервые осознано, не от боли физической, но от боли душевной.

Андрюха-десант плакал.

Кто сказал, что мужчины не плачут?

*

Демобилизовавшись из армии, Андрюха несколько лет активно занимался спортом и не употреблял спиртные напитки. К тому же, алкоголь воздействовал на него удручающе, парень не мог спокойно спать, его одолевали кошмары.

Кошмары прошлой войны. Первый бой и контузия, вызванная падением с брони БМП. Огромный диск солнца на пустом небе, раздувающиеся и лопающиеся на жаре трупы товарищей, которых никак не удавалось спрятать в тень, потому что тени не было. Мёртвый старик, наводящий на него, Андрюху, ствол старинного ружья, синеющий мальчик с открытыми глазами и кишками наружу.

Война не отпускала Андрюху лет пять, потом отошла, затерялась, затёрлась в будничной суете тяжёлой работы.

Андрюха крепко сдружился с Фаридом, лидером «афганского» общества, стал участвовать в мероприятиях, организуемых ветеранами войн. Во время и после таких встреч не обходилось без водки. А как иначе снять стресс, накопившийся в течение дня, когда после работы ветераны-«афганцы», собравшись вчетвером или впятером, забыв о делах домашних, шли на кладбище и ремонтировали оградку умершему земляку. Или навещали мать погибшего. Или безрезультатно встречались с чёрствыми чиновниками по вопросу открытия мемориала участникам локальных конфликтов.

Тяжело на душе. А водка помогает, заглушает боль, притупляет обиду. Ему так казалось.

Получается, что каждый день «по чуть-чуть» превращалось в недельный запой. И вот, как итог, увольнение с работы и непрекращающийся скандал дома.

До случая на открытом бассейне, Андрюха не работал чуть более двух месяцев, и выпивал с разными людьми и по всяким причинам в любых уголках посёлка.

Следующая моя встреча с Андрюхой произошла через полтора месяца после трагедии, второго августа. На празднике в честь дня воздушно-десантных войск. Тогда Андрюха выпил три «обязательных» тоста, и больше к рюмке не прикасался. Рассказал мне, что устроился на новую работу, помирился с семьёй и не брал в рот спиртного ровно месяц. Я похвалил его, искренне порадовавшись его маленьким, но важным победам, из которых и складывается нормальная жизнь.

В конце нашей беседы Андрюха признался, что к водке его тянет сильно, но он не пьёт, и надеется, что не будет пить. От страха за своё будущее. От страха за своё прошлое. От страха перед кошмарными снами. Снами, в которых приходят к нему два мёртвых мальчика. Тот, афганский, и этот, наш.

В тихом, тёмном углу беседки у чистого лесного родника мы молчали несколько минут…

Кто сказал, что мужчины не плачут?

(2007 год, март)

ЧЕЧЕНСКАЯ ЧЕЧЁТКА

Мистер, всегда тактичный и пунктуальный, прежде чем войти в кабинет, негромко постучал пальцем в приоткрытую дверь:

– Разрешите?

– Здоро́во! Заходи, не тормози!

Мистер переступил через порог. Приветливо улыбнулся, протягивая руку:

– Добрый вечер!

– Ты чего стучишься-то? – пожав его крепкую пятерню, я возвёл руки к небу. – Интеллигент, прям, деревенский! Распахнул, да вошёл, вот и все проблемы!

– Воспитание, моё старое светское воспитание не позволяет вести себя иначе, – скороговоркой ответил Мистер тоном криминального персонажа Андрея Миронова из фильма «Бриллиантовая рука».

– Рассказывай, чего нового, хорошего?

Аккуратно повесив куртку на плечики в шкафу, Мистер пожал плечами:

– Нового? Ничего. Всё, как всегда. Работа, работа, работа! Насосы, штанги, промывки, глушение.

– Раян, чего он там тебе лапшу вешает, а? Опять сочиняет про то, что подземники – самые лучшие нефтяники? Это, хочу заметить, довольно спорно, – звонко бряцая железными шипами на грубых рабочих ботинках в родной Клуб воинов-интернационалистов, или, как говорят в народе – «Клуб Афган», завалился Бабай. С красной от усталости, ветра и мороза физиономией, но в хорошем настроении. В отличие от помощника бурильщика бригады по подземному ремонту скважин Мистера, Бабай трудился мастером в цехе эксплуатации и ремонта зданий и сооружений, но планировал, получив второе высшее образование, перейти в нефтегазодобывающий промысел. Работу промысловика он считал наиболее ценной и важной.

Бабай размотал с шеи метровый шарф, стянул перчатки. Разминая околевшие пальцы, жестом поприветствовал товарищей:

– Салам, мужики!

– Добрый вечер, Бабай, – откликнулся Мистер. – И я никогда не устану повторять, что подземники – лучшие нефтяники!

– Ага, подземники! Всё начинается с добычи, а подземный ремонт – дело десятое, – вслед за Бабаем в кабинет ворвался промысловик Валера, оператор по добычи нефти и газа. – Всем салют!

– Привет, нефтепромыслы!

– Слушай, дружище, – обращаясь к Мистеру, Валера кашлянул, – вы же сами, «ломастеры», скважины так чудовищно ремонтируете, что потом по три раза за год на одно и то же место вас на повторный ремонт ставят. Нет?

– Да вы все, парни, без прокатно-ремонтного цеха – никто! Скважины и качалки, без текущего обслуживания и ремонта, просто груда никчёмного металлолома, – послышался из-за отворяющейся двери весёлый голос Мамонта, слесаря-ремонтника. – Привет-привет, передовики!

– Ты, давай, помалкивай, – пожал ему руку Валера, – стахановец небритый!

– Парни, мы просто молоды и горячи. У нас полно сил и энергии. И огромное желание сделать хоть небольшую, но карьеру, заработать деньжат на квартиру и машину, укрепиться в обществе, стать независимыми от обстоятельств. Это нормально, – начитанный Мамонт, как обычно, сверкал отточенными мыслями. – Но лет через пять, годам к тридцати, запал прогорит. Страстные споры и переживания о работе, свободное времяпрепровождение в сообществе ветеранов и баскетбольные тренировки по вечерам останутся в далёком прошлом. Они сменятся стиркой колготок для вопящих деток, перебранками с жёнами и бесконечным мелким ремонтом в наших жилищах.

– Ничего себе, перспективы, – присвистнул Валера, бросив спецовку и шапку на стул. – Яркие и многообещающие.

– Ладно, хватит о работе и мечтах, не для этого собрались, – втискиваясь в приоткрытую дверь, пресёк шутливые интонации коллег-нефтяников Кэмэл. – Меня дома малыши дожидаются. И жена со сковородкой. Рассказывайте, сделали чего-нибудь? Как и договаривались, Раяныч?

– Вот, составил план дальнейших боевых действий, – я раздал парням копии листов машинописного текста с броским заголовком «Положение о проведении мероприятий ко дню Защитника Отечества». – Читайте, может, чего добавите.

Первым, естественно, прочёл шустрый Мамонт. Обведя товарищей лукавым татарским прищуром, он провозгласил:

– Нормально всё, и законно. Можно бежать по большим начальникам и их мелким холопам. Одобряю!

– И мне нравится. Пойдём с этим письмом к мэру? Когда? – посмотрел на часы Кэмэл.

– А чего время терять? Сейчас и пойдём, – в задумчивости погладив пепельно-чёрные усы, заключил Бабай.

– Всем привет, привет, – в помещение, один за другим, вошли Усман, Андрюха-татарин, Элвис и Лев.

– Здорово, «опоздуны»!

– Вы что-то без нас решили? – потирая замёрзшие ладони, поинтересовался Лев. – Тема собрания?

– Раяныч придумал на 23 февраля план. Мы вместе пойдём к мэру подписывать этот план, прямо сейчас, – десантник Валера, как обычно, был стремительно решителен. – Слушайте сюда! Если вкратце, мы с вами будем устанавливать мемориальную доску памяти Айгиза Зайнутдинова на доме, где сейчас живут его родители.

– А родители Айгиза согласны? Их вы спросили? Мнение родителей, полагаю, первостепенно, – строго высказался Кэмэл.

– Спросили.

– Текст надписи на доске придумали родители Айгиза, – подтвердил Бабай.

– Вот, слушайте план, – обведя всех заговорщицким взглядом, я начал рассказывать опоздавшим нюансы. – Всем «чеченцам» нужно собраться утром у дома Айгиза. К семи часам. Ясно? Только не забудьте оповестить ребят за пару дней, чтобы с работы успели отпроситься. Вот, к одиннадцати приглашаем выпускные классы школ, милицию, военкома, мэрию, совет ветеранов войны и труда, начальников предприятий, батюшку и муллу, одноклассников Айгиза, прессу. Поставим микрофон и аппаратуру, чтобы всем всё слышно было.

– Не слишком рано собираемся? – поинтересовался Усман, перечитывая план.

– Доска, под белым покрывалом, уже должна висеть. Мы прикрутим доску заранее, утром, это займёт время. Нужны будут стремянка, дрель и свёрла, анкера и покрывало.

– Логично. Я возьму инструменты, – поднял руку Бабай.

– Первым даём слово мэру, потом военкому, потом кто-то из нас должен будет подрастающему поколению речь о патриотизме толкнуть, потом Мистер, как однополчанин погибшего, снимет с мемориальной доски покрывало.

– Нормально, – согласился Усман.

– Потом объявим минуту молчания. Дадим ответное слово родителям. Потом, может, кто-то из пришедших захочет что-то сказать. Посмотрим на месте.

– Люди стеснительны на подобных мероприятиях, – подал голос Мамонт, выходя из задумчивой паузы. – Надо сразу подобрать выступающего, подготовить его.

– Резонно, – поддакнул Усман.

– Затем мы садимся в заранее заказанный автобус и с митинга едем на кладбище. Бабай, ты с нефтяниками про автобус договаривайся, это тебе задание. Вот, приезжаем, возлагаем на могилу цветы. Минута молчания. Едем в спортзал.

– Зачем в спортзал? Там Айгиза поминать будем? По сколько будем скидываться на посиделки? – Лев выковырял из кармана кошелёк.

– С этого понедельника и до 23-го февраля, посчитай, две недели, будем проводить Первый баскетбольный турнир имени Айгиза Зайнутдинова. Если получится, сделаем турнир ежегодным, как память. Команды будут, я уже разговаривал со спортсменами в цехах, все согласны и хотят играть. Мы с вами выставим свою сборную ветеранов! С призами тоже определился, спонсоров нашёл, призы будут. Так вот, финал турнира отыграем, затем и помянем Айгиза! Вопросы и предложения есть?

– Не зря, наверное, тренируемся? Думаю, сыграем, – Мистер потёр подбородок, – и выиграем.

– Есть вопросы, – закричал Мамонт. Когда волновался, тише говорить он не умел, поэтому и закричал, а не заговорил. – Важно, чтобы дорога от асфальта до кладбища была очищена от снега! И дорожку от ворот кладбища до могилы Айгиза прокопать не мешает! Могилу в порядок надо привести! Люди придут, телевидение. Пусть знают, что мы своих пацанов помним, что у нас всё по-людски.

– А разве мы не помним? Сам, лично всё раскопаю! От ворот до могилы. И плиту от инея протру, и цепи на оградке. Вот Льва в помощники возьму. У нас на работе ещё два «чечена» трутся, их припашу. Вчетвером справимся. А вот до кладбища лучше трактором пройтись, чтобы лопатами не мучиться, там метром двести набегает, – высказался Кэмэл. – Трактор найдём?

– Будет трактор, договорюсь, – пообещал я. – Что ещё забыли? Ничего?

– А зачем мы к мэру попрёмся? – полюбопытствовал Андрюха. Андрюха – парень тихий и незаметный, не любил светиться перед малознакомыми людьми и грозным начальством.

Я ткнул пальцем на графу «Утверждаю» в начале документа:

– Пусть мэр подпишет наш план, что он не против. Чтобы всё законно было. Всё-таки, это массовое мероприятие на его территории. Если на бумаге будет его подпись, бумага станет документом. А нам и трактор легче найти будет, и автобус бесплатно просить. Может, прогнём мэра на подарок родителям погибшего. Администрация не обеднеет, если мэр с подарком к родителям Айгиза придёт.

– Этот чинуша – тот ещё жёлудь. Работать для людей он не привык. Ничего он нам не подпишет, – поделился своими опасениями Бабай.

– Отнесём план с закорючкой мэра на предприятие, где Айгиз до армии работал, чтобы они родителя подарок сделали на 23 февраля! Пусть и они помнят, – предложил Кэмэл.

– Да, давай, сделаем Айгизу стенд! А лучше – два! Один здесь, в Клубе повесим, второй пусть в конторе его предприятия висит, напоминает, что там герой работал! – оглушил своим предложением Мамонт. – А?

– Хорошая идея. Допечатаю её в план!

– Если мы сами всё делаем, сами копаем, сами турнир проводим, сами стенды колотим, для чего нам мэр и его подпись?! Чтобы потом он всё себе приписал? – вспылил Кэмэл. Его очки запотели, а уши побагровели от гнева. – Я с этим перцем уже сталкивался один раз, когда в администрации заявление на постановку в очередь на получение места под строительство капитального гаража писал. Сразу после армии. Зашёл к нему, попросил поставить меня, как имеющего ранения и награждённого государственными наградами, в льготную очередь. Он отказал, сказал, что я не «афганец», чтобы такими льготами пользоваться, и послал меня подальше. Больше я к нему в глухую стену стучаться не хочу!

– А мы не будем никуда стучаться! У нас чёткий план, и подпись его нужна больше для проформы! Мы же грамотные люди, знаем, без бумажки – мы какашки, вот и идём. И вообще, пусть знает, что мы есть, и будем. Будем жить стоя, а не молча забившись в угол!

– Я помню, какие речи мэр на похоронах Айгиза толкал! О вечной памяти защитникам Отечества! О поддержке родителей! Пусть теперь докажет, что помогает! Айгиз – не бандюган, убитый в подворотне! Он кавалер ордена Мужества, погибший за Родину! И он достоин памяти. Будет мемориальная доска – это же замечательно, – я блестел воспалёнными глазами. – Кто из подростков знает о подвиге Айгиза? Никто! Зато о «подвигах» местных отморозков дети в курсе! Дети знают их поимённо!

– Красота, героя не знают, а их – пожалуйста!

– Вот пусть теперь мимо дома Айгиза в школу ходят и видят, знают, помнят!

– Да, ты прав, Раяныч! Салаги знают бандитов, и не знают героев. Дети стесняются говорить, что их отцы воевали в Афгане, а братья воевали в Чечне. Дурдом! По их мнению, мы какие-то недоумки и неудачники, раз мы где-то там далеко воевали, вместо того, чтобы наживать богатства здесь. Это больно и неприятно! Но стереотип неудачников надо ломать. И мы сломаем, – Мамонт разошёлся в праведном гневе. Была бы трибуна, он бы уже стучал по ней башмаком. – Сломаем! Мы им не алкаши у пивнушки, не дождутся! Мы – люди!

Минут десять ушло на внесение в план поправок, предложенных пацанами. Пока я печатал, они обсуждали детали: откуда взять лопаты, кто купит цветы, что подарить родителям погибшего.

Распечатав и проверив текст на наличие орфографических ошибок, мы отправились в местную администрацию.

Пришли, потоптались на пороге. Решили не пугать народ, вдесятером толпой в кабинеты не вваливаться. Половина ребят отправилась домой, половина – на приём к мэру.

Мистер, Бабай, я и Валера, как избранные делегаты, вошли в небольшую приёмную самой главной «шишки» нашего рабочего посёлка. Сняли головные уборы, расстегнули куртки.

– Здравствуйте, уважаемая, добрый вечер, – Бабай культурно поздоровался с пожилой секретаршей мэра на родном – татарском – языке. Он, как родившийся в глухой татарской деревушке, прекрасно говорил по-татарски. – Судя по графику, сегодня у мэра приёмный день. А мы записывались на 17:00, и именно на сегодня. Участники боевых действий в Чеченской Республике. Четыре человека. Можете проверить по журналу?

– Здравствуйте! Да, я помню о вас. Сейчас спрошу у главы администрации, и если он свободен, он вас примет. Подождите в коридоре, я вас сама приглашу.

Минут пятнадцать мы неуверенно жались к стене в узком, плохо освещённом коридоре, молча ожидая вызова. Волновались. Опыта общения с прожжёнными чиновниками нам недоставало.

Место расположения администрации было выбрано интересное: второй этаж двухэтажной «хрущёвки», серой и неприметной. На первом этаже – отделение милиции. В коридоре второго этажа, сквозь тонкие брусчатые стены и перегородки отчётливо были слышны раздражённые голоса милиционеров, выкрики и проклятия задержанных алкашей, скрип открываемых дверей, редкие глухие удары. После каждого из таких ударов мы с парнями неловко переглядывались.

Секретарь мэра выглянула в коридор:

– Проходите, ребята, вас ждут!

Дверь в кабинет «шишки» оказалась открытой. Мы вошли, поздоровались.

Мэр величественно поднялся из-за широкого письменного стола и, с немного ехидной улыбочкой на тёмном лице, жёстко пожал каждому руку, при этом коротко кивая головой:

– Присаживайтесь, места хватит.

Мы сели на стулья напротив хозяина кабинета, нас разделял его стол. На стене за нашими спинами висело большое прямоугольное зеркало в деревянной рамке, в которое мэр, усаживаясь в своё удобное кресло, неприметно глянул.

Высокий, крупный, плотный, самоуверенный, с истинно пролетарскими очертаниями лица, чуть седоватый. Среднего возраста. Да, внешне мэр был хорош, и наверное, нравился женщинам неопределённого возраста. Но его колхозное прошлое – а он действительно когда-то работал агрономом – выдавал несвязанный единым стилем костюм: коричневые брюки, зелёный шерстяной пиджак, тёмно-жёлтая рубашка и серый галстук в горизонтальную полоску.

Опустившись в высокое кожаное кресло с деревянными вставками, мэр поднял трубку телефона внутренней связи:

– Пригласите ко мне заместителей. Да, пусть оба послушают, чего ребята хотят.

Заместители мэра: худая женщина лет тридцати пяти и сухой, пожилой мужчина с невнятной физиономией, вооружившись блокнотами и ручками, внимательно смотрели на нас. По напряжённым позам было заметно, они ждали подвоха. Не понятно только, какого!

– Уважаемый глава администрации, – посопев, негромко начал Бабай, – мы являемся участниками чеченской войны. Как вам известно, летом прошлого года мы провели собрание и объединились с ветеранами войны в Афганистане в общественную некоммерческую организацию. Сейчас мы восстанавливаем помещение нашего Клуба, делаем ремонт, чтобы было, где собраться, посидеть, поговорить, потренироваться самим и потренировать детей, нашу смену в армии.

– Да, я знаю, что руководители наших уважаемых нефтяников выделили вашему Клубу спортинвентарь, – показа свою осведомлённость мэр.

– Совершенно верно. Дети, под руководством двух ветеранов боевых действий, скоро будут заниматься рукопашным боем и тяжёлой атлетикой. Группа желающих уже набрана. Занятия для всех бесплатные, три раза в неделю, по вечерам. Приглашаем и вас посетить Клуб, посмотреть, что к чему, поправить физическую форму, – более уверенно продолжил Бабай. – Мы давно занимаемся военно-патриотическим воспитанием молодёжи, хотя и сами из молодёжного возраста ещё не вышли. За прошедший год мы провели несколько мероприятий. Среди них – крупнейшее в этом десятилетии спортивное мероприятие юго-востока республики – военизированная игра «Зарница-2000». В игре, направленной против распространения наркотиков и рекламирующей здоровый образ жизни, мы задействовали около двух тысяч юношей и девушек, и все остались довольны.

– Да, да, я знаю, я видел вашу «Зарницу», было очень интересно, – мэр наклонился вперёд, демонстрируя мнимую заинтересованность. Он сделал многозначительный жест: «отлично». А его заместители стали усиленно черкать что-то в блокнотах.

– К празднику Защитника Отечества мы готовим новое большое мероприятие. Хотим вас ознакомить с планом и, если это возможно, заручится вашей поддержкой, – я положил распечатку плана мэру на стол. Он, бегло оценив текст, протянул бумагу своим заместителям.

– И что вам нужно от нас? Конкретно, что?

– Если вы согласны с нашим планом, подпишите его, пожалуйста, и нам будет проще осуществить задуманное в техническом плане. Деньги на организацию турнира мы нашли, подарок для родителей – выбьем с последнего места работы Айгиза, а на мемориальную доску – скинемся сами.

– Торжественное открытие мемориальной доски – дело большое, я должен посоветоваться с главой города и района, всё-таки мы, посёлок, входим в его подчинение, – мэр поднял свои маленькие и жёсткие точки карих глаз к потолку. – Вы сможете зайти ко мне послезавтра? В это же время. Я завтра переговорю с главным, и отвечу вам послезавтра.

– Сможем, – ожидаемо согласился Бабай.

– А по турниру, – мэр откинулся на спинку кресла, – думаю, вряд ли вы сможете собрать команды. Но, если сможете – будете джигитами. Хотя, вряд ли. И ещё – кто придумал дизайн мемориальной доски и текст? Из вашего плана видно, что доска чёрного цвета. Почему? Сколько будет стоить её изготовление?

– Так положено, традиция – изготавливать из чёрного мрамора. Стоить это удовольствие будет около пяти тысяч рублей, не особо дорого. Слова не броские, зато по-человечески тёплые, их подсказала мать погибшего, это строки из её стихотворения о сыне. Нам слова понравились.

– Да, слова хорошие, – мэр в короткой улыбке обнажил зубы, подбирая выражения, – и мне понравились. Сначала я подумал, вы текст у поэта какого-нибудь взяли. А написала мать, надо же! Я знаю эту семью, был на похоронах, – скорбно прикрыв веки, мэр покачал головой. – Пять лет ведь будет его гибели? И кому нужна была эта жестокая война…

– Я помню похороны, – сказал я, – и выступление ваше помню. Вы тогда громко говорили, надеюсь, поможете нам сейчас.

– Помогу, джигиты, помогу, вы делаете очень нужную работу. Помогу. И то, что вы хотите старшеклассников пригласить, ответственных лиц и руководителей предприятий – это правильно, героев должны знать. И не только павших, и вас люди должны знать в лицо, – слащаво заливал мэр, рисуя карандашом каракули в ежедневнике.

– Спасибо.

– У школьников как раз на этот день зарница намечается, сразу после неё – они подойдут к вам. Я дам распоряжение директорам школ. Пусть вместе посмотрят, поучаствуют, послушают вас, – мэр тяжело поднялся с тёплого места, намекая на окончание разговора. – Ну, до свидания! Счастливо вам, джигиты, за неравнодушие!

– До свидания. Спасибо за встречу!

Мы вышли на улицу.

Стемнело. Подморозило. Ветер швырял за шиворот быстрый колючий снег. Тонкий серп луны проглядывался сквозь пылевидную полоску невзрачных облаков. Звёзд исчезли за пеленой снежной пыли. Пальцы коченели в дешёвых перчатках.

Постояв на крыльце, помёрзнув, мы обменялись впечатлениями и расстались, чтобы послезавтра встретиться на этом месте вновь. Бабай и Валера поспешили в одну сторону – они проживали в соседних домах. Я и Мистер потопал в другую. Мистер, пока холостой и не обременённый хозяйством, жил с родителями недалеко от меня. К тому же, мы решили заглянуть к ещё одному товарищу – Пуху. Он приглашал погреться, попить чайку.

– Классно, что мэр нас поддержал. Я даже удивился слегка. С виду – мутный персонаж, а на деле, вроде, нормальный мужик, – делился со мной своими впечатлениями Мистер.

– Вряд ли на таком посту будут держать нормального, – ответил я. – Посмотрим.

В гостях о мероприятии договорились не упоминать, расслабиться. Расслабились, весь вечер азартно резались в покер. Проигравший обязывался начистить и нажарить картошки с луком и накромсать бутербродов с колбасой. Победители брали на себя непростые обязательства поглощения всего съестного.

Проиграл, как ни странно, хозяин квартиры, человек доброй души, Пух. Пока мы шутили, смеялись и смотрели музыкальные клипы, он приготовил отменное блюдо по собственному рецепту. Под чёрный хлеб с салом и чесноком, «жарёха-картоха от Пуха» ушла на ура. Бутерброды доели, попивая чай.

Через день – с хорошим настроением и верой в удачу – мы встретились у крыльца поселковой администрации. В тот же час, после работы. Бабай, Мистер, я и Валера.

Ждать в коридоре пришлось около получаса. Мэр, вместе со своими замами и заместителем главы администрации города и района по социальным вопросам, приехавшим специально для встречи с нами, принимал группу разгневанных высокими тарифами ЖКХ пенсионеров.

– Выходят. Наконец-то, – выдохнул Бабай. Он был голоден и зол.

Пенсионеры дружной стайкой выпорхнули из кабинета начальства. Постукивая клюшками и палками, покрякивая, громко перетирая меж собой личность мэра, они удалились.

– «Чеченцы», проходите, вас приглашают.

Сквозь неприкрытую дверь я заметил, что в кресле мэра восседает ссохшаяся пожилая женщина с взбитыми в высокую воздушную шапку фиолетовыми волосами.

В легко затемнённых очках с толстыми линзами в большой некрасивой оправе, крючковатым носом и жалким подобием улыбки она встретила нас, входящих, скупой командой:

– Рассаживайтесь!

По голосу изморённого учителя начальных классов, обращающегося к нашкодившим мальчонкам, нетрудно было определить, что нас она считает не более чем неграмотными деревенскими выскочками.

– Спасибо.

Мэр съёжился рядом с «фиолетовой женщиной» в кресле пониже и подешевле, его замы – левее своего шефа, на стульях.

– Иерархию соблюдают, – прошипел Валера, – хана ждёт нас сегодня!

– Ух ты, фиолетовая женщина, – хохотнул Мистер. – Надо же, ну и причёска!

– Добрый день, – открыл рот Бабай, но фиолетовая женщина начальственно прервала его:

– Я изучила ваш, так называемый документ, и у меня, как у человека, проработавшего на своей должности более двадцати лет, и повидавшего множество различных мероприятий, возник ряд вопросов. Потрудитесь выслушать меня и ответить.

– А мэр не здоровается даже. И смотрит по-другому. Обломают они нас, – не унимался Валера. – Ты посмотри на её вид, меня уже воротит!

Валера почувствовал себя не в своей тарелке, ему стало тесно в своей собственной шкуре. Каждая мелочь раздражала его, дробила терпимость на мелкие кусочки, причиняла обидную боль.

– Тише, давай послушаем, – я и сам чувствовал некоторое напряжение, витавшее в воздухе, но событий не торопил.

– Первое. Какие цели вы преследуете своим мероприятием? – начала загибать пальцы власть имущая дама. – Патриотическое воспитание молодёжи, как я полагаю, просто прикрытие. Второе. Зачем вам своей доской теребить память родителей погибшего? Зачем им ваш мемориал? Ваша затея абсолютно бесполезна! Сына вы им не вернёте, а напоминанием – сделаете больно. Уверена, родителям ваша прихоть не понравится! Или вы хотите довести их до истерики? Натравить родителей на администрацию? Если им станет плохо, кто и на какие средства их будет лечить?

– Мы…

– Третье! Кто составил текст для мемориала? Мне те слова абсолютно не нравятся, в них не видно ни военного патриотизма, ни любви к Родине, ни воззвания к потомкам. Слёзы одни. И боль. Где же ваше, так называемое, воспитание молодёжи? Вы их собрались учить плакать? Они и без вас плакать умеют!

Мэр посёлка еле сдерживал уничижительную ухмылку, разглядывая нас и победоносно кивая после каждого восклицания «фиолетовой леди», его замы – выпучив глаза, внимали каждому слову городского босса, записывая в блокноты отдельные выражения.

– Четвёртое! Вам никто бесплатно не выделит технику! Автобус и трактор, о которых вы тут пишите. Социализм давно кончился, а ваш долгожданный капитализм требует денег. Деньги у вас есть? У нас – в бюджете – денег на ваши «хотелки» нет! Вы сами видели, кроме вас, у нас, в администрации, море дел и проблем. Это и пенсионеры, и инвалиды, и все типы бюджетников, и «чернобыльцы», и «афганцы».

– В посёлке три учреждения дополнительного образования, детская коррекционная школа, шесть садиков и три средних школы, – мэр предъявил доказательства обилия бюджетников.

– Пятое. Кто вам разрешил собирать массу команд на турнир? Вы согласовали его с комитетом по спорту при администрации города? Знаю, не согласовали. Я говорила с председателем городского спорткомитета, он не в курсе ваших неожиданных соревнований. Почему не согласовали? А с больницей? Медработник на соревнованиях будет? Вдруг кому-то станет плохо? – всё строже и строже выговаривала ответственная чиновница. – Шестое. Вы зарегистрированы как общественная организация? Нет? Вы обращались в военкомат? Взаимодействовали? Нет! Сами везде ходите, что-то копаете, что-то требуете, народ баламутите. Добровольно ли? Интересно, а на какие средства ваша организация функционирует? Кто вас спонсирует? Какие цели ваш спонсор преследует дестабилизацией гражданского общества? Потрудитесь ответить быстро и внятно, у меня на вас не более четверти часа!

Мы растеряно смотрели ей в сохлый рот, ловили вылетающие слова. Не поймали. Своим уверенным наездом она морально придавила нас к полу, шипя едкой кислотой, разъела хорошее настроение, заставила потеряться в собственных мыслях.

Своё дело тётка знала, факт. Унизив нас нашей неподготовленностью к разгромному поражению, дамочка сидела, довольно потирая кончиками пальцев края цветастого старческого платка, накинутого на шею сзади.

– Цели у нас одни! Моральная, психологическая и материальная поддержка ветеранов локальных войн и членов их семей, патриотическое воспитание молодёжи! Никаких скрытых политических амбиций нет, – робко оборвал зазвеневшую тишину Бабай. – Никого мы не прикрываем. Никто нас не финансирует.

– Установкой мемориальной доски мы хотим напомнить о павшем герое не родителям, а обществу, которое старается нас забыть как можно быстрее, – короткостриженый, со сжатыми в молотки кулаками, крепыш Валера поднялся на ноги. – Для его родителей, как и для нас, важна память! И если вы этого не понимаете…

– Молодой человек, говорите сидя, мне на вас неудобно смотреть снизу вверх! – приказным тоном попросила фиолетовая женщина. – И не повышайте голос! У меня со слухом нормально! Мне демагогия не нужна. Давайте чёткие ответы на заданные вопросы!

– Вы действительно не понимаете, – Валера в сердцах махнул кулаком у носов ни издающих ни звука заместителей мэра. – Или притворяетесь! Вам так удобней! И не валите на проблемы с пенсионерами и инвалидами, решать их проблемы – это ваша работа! Подозреваю, вы и с ними обращаетесь так же, как с нами!

– Где ваши аргументы и факты? Ваши обвинения – голословны! Администрация заботится об инвалидах и стариках по мере сил и возможностей, – завизжал мэр, выстреливая слова с сильным татарским акцентом. Когда он терял самообладание, всегда путал русские слова с татарскими, и говорил скороговоркой с акцентом.

– Мы с вами не слышим друг друга, – Валера насупился, казалось, он готов боднуть заплутавшего в своих посулах чиновника.

Мэр испугался. Его щёки прибрели цвет, идентичный волосам городской чинуши. Он буквально ракетой подлетел со своего места. Тыча указательными пальцами обеих рук в освободившееся кресло, мэр закричал:

– Если вы думаете, что сумеете справляться с должностными обязанностями руководителя посёлка лучше, чем я, я готов уступить вам своё место!

– Ни стыда у вас, ни совести, одни штампы, отмазки и обвинения, – Валера, двумя двухметровыми шагами скакнул к выходу. – Вы обвиняете нас в собственных страхах потерять ваши должности. До свидания!