Как натаскать вашу собаку по экономике и разложить по полочкам основные идеи и понятия науки о рынках

Прогулка четвертая

Рынки: кто отвечает за снабжение Лондона хлебом?

Поговорим о пользе рынков. Как экономисты создают упрощенную модель (хорошего) рынка. Когда в работе рынков появляются сбои (пузыри, биткойн, паника с туалетной бумагой). Как рынки уравновешивают спрос и предложение. Когда результаты работы рынков считаются хорошими. И в каких случаях все может пойти наперекосяк.

На этот раз было решено не идти в парк, а прогуляться по улочкам Вест-Хэмпстеда. Когда мы только сюда переехали, почти тридцать лет назад, главная улица представляла собой череду полезных, хоть и довольно старомодных магазинчиков: мясной, рыбный, бакалейный и даже небольшой музыкальный. Теперь здесь одни кафе и секонд-хенды, не считая пары маникюрных салонов и парикмахерской для разнообразия. Зато появился книжный магазин, так что мы должны благодарить судьбу за небольшие подарки. К тому же тут все равно очень красиво, особенно под яркими лучами солнца. Интересный факт: до появления метро этот район назывался Вест-Энд, и главная улица до сих пор называется Вест-Энд-лейн. Когда была построена станция новой линии Метропо́литен, стало ясно, что многие пассажиры будут путать этот Вест-Энд с тем, где сосредоточены лондонские театры, и название изменили на Вест-Хэмпстед.

– Ладно, Монти, – заговорила я, когда он начал с интересом и тревогой поглядывать на черные мешки с мусором, лежащие у дороги, – думаю, мы наконец готовы побеседовать о свеженькой и хрустящей современной экономике. Но прежде давай быстро подведем итоги. Мы обсудили три основных способа, которыми общество решает экономические проблемы: традиции, командное управление и рынки. Еще мы говорили о том, как развитие рыночной системы, при которой возможна специализация труда и товарный обмен, привело к огромному росту производительности и инновациям. И во время прошлой прогулки речь шла о промышленной революции, приведшей к небывалому ранее скачку уровня жизни (вспомни мертвого клоуна). Тем не менее, как писал Маркс, эти приобретения стоили дорого, а оплачивались исключительно бедняками. Темная сторона промышленной революции породила коммунизм, который в конечном итоге оказался неудачным экономическим экспериментом. Однако реакцией на него стало, кроме прочего, «изобретение» экономики как науки о рынках. Мы с тобой видели, как экономика перешла от моральной философии (Адам Смит) к более формализованной науке о том, как работают рынки (Маршалл).

– Что же будет сегодня? (Монти наконец отвлекся от блаженного вдыхания мусорных ароматов.)

– В качестве аперитива – разговор о том, как экономисты моделируют рыночное поведение, а затем основное блюдо – мы выясним, как объединенные силы спроса и предложения определяют цену и количество товара.

– Ты уже не в первый раз упоминаешь какое-то моделирование. Я так понимаю, речь не о фигурках персонажей из игр, которые собирал Габриэль…

– Экономисты под моделированием имеют в виду упрощение реальности, устранение отвлекающих факторов, чтобы оставить только значимое ядро. Иногда упрощают все до того, что кажется, будто теряется связь с действительностью. Однако отсутствие реализма не обязательно плохо. То, что происходит в экономике, чрезвычайно запутанно и сложно и является результатом миллионов действий и взаимодействий. Чтобы хотя бы начать понимать общую картину, нужно каким-то образом все упростить. Можешь считать экономические модели картой лондонского метро. Реальность – сотни километров извилистых путей – упрощена, чтобы дать тебе лишь необходимую информацию: количество остановок между станциями и примерное направление.

– Понял. Наверное…

– Теперь давай представим: экономист пытается узнать, как работает рынок в отношении определенного товара или продукта. Скажем, это…

– Милые песики вроде меня?

– Хорошо. Желая исследовать рынок милых песиков, экономисты строят гипотетическую модель того, что они называют рынком совершенной конкуренции. Она демонстрирует поведение рынка, на котором свободной конкуренции ничто не мешает. Они также предполагают, что все товары, которые продаются и покупаются, одинаковы. Итак, в нашем примере все собаки будут такими же милыми и симпатичными, как ты.

– Это же невозможно!

– Не забывай, мы лишь строим гипотезу. Еще экономисты предполагают, что есть много покупателей и много продавцов и что ни один из них не настолько влиятелен, чтобы в одиночку определять спрос и предложение. В рамках модели люди действуют рационально и выбирают то, что принесет наибольшую выгоду. Также будем считать, что внешних эффектов нет.

– В каком смысле?

– Я имею в виду отсутствие положительного или отрицательного влияния на людей, которые не участвуют в обмене. Не волнуйся, мы чуть позже разберемся во всех деталях. Наконец, последнее допущение – покупатели и продавцы отчетливо понимают, что они получат и сколько это стоит.

– Не много ли предположений? Я слышал, как ты говорила Гейбу и Рози, что надо не предполагать, а предлагать и располагать.

– Такое количество предположений, кажется, уводит нас далеко от реальности. Однако на расстоянии мы обретаем перспективу и ясность. Помнишь про карту метро? Если бы на ней изображалась реальность в виде сотен извилистых беспорядочных линий, ориентироваться стало бы куда сложнее.

– Хорошо, пусть так. И что же говорит нам упрощенная модель совершенного конкурентного рынка милых песиков?

– Сначала давай взглянем на рынок с точки зрения покупателя или, как говорят экономисты, со стороны спроса. Центральная идея экономики состоит в том, что люди реагируют на финансовые стимулы. Если цена упадет, покупатели захотят приобрести больше. По мере того как милые щенки дешевеют, люди больше склонны их покупать.

С точки зрения продавца или со стороны предложения логично, что по мере роста цены желание продавать увеличивается. Получая за щенка сто фунтов, я, скорее всего, не захочу работать на износ, чтобы доставить его на рынок. А вот за тысячу я буду лезть из кожи вон.

– Пока никаких откровений я не услышал.

– Нет, но я лишь сделала вступление. Сейчас перейду к важному выводу – надеюсь, ты ничего не пропустишь.

– Я весь внимание!

– Итак, барабанная дробь: экономика предсказывает, что цена товара – в данном случае милого маленького щенка – склонна устанавливаться в точке, где спрос равен предложению. Это называется равновесием.

– Не уверен, что это достойно барабанной дроби. Объяснишь подробнее?

– Да уж, на некоторых трудно произвести впечатление. В общем, тенденция говорит о том, что существует динамическая связь между объемом спроса, объемом предложения и ценой. Если спрос на щенков возрастет, на то же самое количество щенков станет больше покупателей и, при прочих равных условиях, цена вырастет. Так и случилось во время пандемии. Многие застряли дома и решили, что им нужны собаки-компаньоны, спрос резко вырос, а цена на желанных щенков увеличилась более чем в два раза.

– Меня не радует идея наживы за счет моих собратьев. Можно не травить мне душу и взять другой пример?

– Хорошо, давай возьмем вместо щенков корм для собак. Представь, что по какой-то причине цена на корм временно превысила точку равновесия, в которой спрос равен предложению. При такой высокой цене продавцов больше, чем покупателей. Тогда на рынке будет избыток собачьего корма, склады переполнятся. В конце концов продавцы начнут устанавливать цены ниже, чем у конкурентов, лишь бы избавиться от избытка пачек и банок. Цена будет падать до тех пор, пока, как ты уже наверняка догадался, не достигнет равновесия, при котором объем спроса равен объему предложения.

А теперь представь обратное. Цена находится ниже точки, в которой объем спроса равен объему предложения. Корм стоит дешево, поэтому владельцы собак спешат им запастись. Теперь слишком много людей набрасываются на слишком маленькие запасы товара. Возникнет нехватка, и продавцы начнут…

– Повышать цены.

– До каких пор?

– Пока не достигнут точки равновесия.

– Отлично! Теперь ты настоящий экономист. Главная прелесть в том, что система регулируется сама собой. Если цены растут, увеличивая прибыль, то со временем продавцы начнут производить больше этого товара. Если цены упадут, то продавцам будет выгоднее переключиться на другие товары. Это и есть модель естественной саморегулирующейся системы спроса и предложения Адама Смита, знакомая любому первокурснику с экономического факультета.

Еще важно заметить, что экономисты описывают такие рынки как эффективные. Если рынки эффективны, покупателям не приходится стоять в очереди за желанной вещью, а у продавцов не возникает излишков, лежащих на полках. Тем не менее мы не ожидаем, что результат будет всегда справедливым, а экономисты, разумеется, не считают неприемлемым или невозможным какое-либо вмешательство.

Описанный нами принцип часто называют законом спроса и предложения, хотя на самом деле это два отдельных закона: закон спроса, который гласит, что при более высоких ценах покупатели будут приобретать меньше экономических благ; и закон предложения, который гласит, что при более высоких ценах продавцы будут предлагать больше экономических благ.

Адам Смит, как известно, боролся с немного непонятной на первый взгляд идеей, согласно которой цена возникает не из действительной стоимости вещи, а из взаимодействия спроса и предложения. Он приводил в пример бриллианты. Почему мы так высоко ценим бриллианты, а не воду? Здравый смысл подсказывает обратную логику. Вода необходима для жизни, а драгоценные камни – лишь красивые побрякушки. Если очень упростить, то ответ заключается в том, что есть много людей, готовых платить большие деньги за бриллианты, а предложение очень ограниченно. Напротив, вода жизненно необходима, однако предложение (на данный момент) намного превышает спрос и вода чрезвычайно дешева. Для экономиста цена товара является функцией спроса на него (сколько мы готовы заплатить) и его предложения (насколько широким и по какой цене оно может быть). Здесь стоит подчеркнуть, что экономика не занимается моральной стороной вопроса. Для экономистов действительная стоимость товара не имеет значения. Цена товара – это его меновая стоимость.

– А у меня есть шанс получить ошейник с бриллиантами?

– Не слишком ли вычурно для тебя, старичок?

– Кто сказал, что он для меня? Недалеко от нас поселилась семья с пекинесом…

– Ты про Пенелопу?

– Возможно. Я не расслышал, как ее зовут…

– Вряд ли бриллиантовые ожерелья – или ошейники – будут хорошим примером. Давай возьмем что-нибудь другое. Посмотрим, как работают два разных рынка такси. Лондон славится черными кебами. Они безопасны, удобны, и водители знают весь Лондон так же хорошо, как ты знаешь фонарные столбы на нашей улице. Однако стоимость поездки не гибкая. Есть установленный тариф, и платить в любом случае приходится по нему. Это пример рынка, который мало похож на модель совершенной конкуренции. Черные кебы стоят чуть больше в выходные, праздничные дни и по вечерам, а в остальном цена фиксированная. Значит, часто бывает нехватка машин, а иногда поймать черное такси почти невозможно. До пандемии COVID-19 поймать машину, выйдя из паба поздно ночью, было равносильно выигрышу в лотерею. А в другое время такси со скучающими водителями стояли вдоль улиц рядами, потому что их оказывалось намного больше, чем пассажиров.

А вот Uber устроен совершенно по-другому. В приложении действует сложный алгоритм, который позволяет повышать стоимость поездки в случае нехватки водителей. Цель их ценообразования – найти «равновесную» цену, которая связывает спрос пассажиров с предложением водителей. Такой принцип прекрасно работает. Одним из последствий становятся большие скачки цен. Когда спрос на такси растет, растут и цены. Это (редкий) пример реального рынка, очень похожего на гипотетическую модель совершенной конкуренции.

– Кажется, Философ говорил про Uber что-то плохое – вроде бы там эксплуатировали работников…

– Верно подметил, Монти. Философ на этот раз не ошибался. Uber и в самом деле есть за что критиковать. Пассажиры могли бы дешевле добираться из паба домой, а для водителей картина менее радужная. Долгое время в Uber утверждали, что водители работают не по найму. Компания таким образом минимизировала налоги, зато водители не получали отпускных выплат, больничных или пенсий^[21]. Однако я повторю: предлагая модель совершенной конкуренции, экономисты вовсе не утверждают, что именно так должны выглядеть все рынки. Вполне возможно, в каких-то случаях схема окажется вообще не жизнеспособной. Они только задаются вопросом: помогает ли эта модель понять что-нибудь о силах спроса и предложения, лежащих в основе экономики?

– Хм… Кажется, я понимаю. И все же вы, люди, существа непостоянные, разве вы не требуете перемен постоянно? Помнишь, как Философ сел на какую-то странную диету и месяц питался одними кукурузными хлопьями? И когда вы оба устраиваете «сухой январь», полагаю, тем самым наносите удар по винным магазинам в Вест-Хэмпстеде.

– Да ты нахал! Если спрос (или предложение) изменится, то мы увидим – на рынке с гибкими ценами – изменение цены и количества. Весной 2020 года, во время пандемии COVID-19, наблюдалось множество примеров. Внезапно по какой-то причине люди решили запасаться туалетной бумагой.

– Неужели они думали, что во время апокалипсиса главной проблемой станет грязный зад?

– Да, история с туалетной бумагой вышла странная. Однако пандемия вызвала неожиданный рост спроса на различные товары. На маски для лица, гель для рук, лекарства, продукты длительного хранения и даже собак. В некоторых случаях продавцы значительно подняли цены. Людям это не понравилось, и власти иногда вмешивались, чтобы предотвратить «взвинчивание цен». В Нью-Йорке оштрафовали магазины, завысившие цены на дезинфицирующие и моющие средства для рук. В других случаях цены не менялись, а товара попросту не хватало, и многие магазины ввели карточную систему. Обе эти реакции (повышение цен или нормирование, чтобы справиться с нехваткой) в точности демонстрируют работу упрощенной модели рынка.

И последний термин, с которым я хочу тебя познакомить, – эластичность. Помнишь, с чего мы начали? Мы ожидаем, что товар с высокой ценой люди будут покупать меньше, а дешевый товар – больше. Вопрос в том, насколько покупатели чувствительны к изменениям цен. Чтобы описать эту чувствительность к цене, Маршалл придумал термин «эластичность». Мы называем спрос эластичным, когда он очень чувствителен к изменениям цены, и неэластичным, когда спрос мало реагирует на изменения цены. Мы еще поговорим об этом во время следующей прогулки, которая будет посвящена тому, как люди реагируют на стимулы, а пока просто запомни, что эластичность – это норма: если цена растет, спрос падает.

– Ладно, запомнил – вроде бы. Рынки хитро устроены. Цена чаще всего устанавливается в точке, где спрос равен предложению. Вслед за спросом или предложением меняются и цены или доступность товара, а эластичность покажет, насколько изменится цена. Всегда ли рынки так работают?

– Все, что мы обсуждали раньше, касается, так сказать, хорошего рынка. Однако, как и в случае с собаками, детьми и философами, не все рынки работают хорошо. В частности, рынки активов могут быть… странными.

– Активов?

– Это вещи, которые мы покупаем не для потребления, как мороженое, а для того, чтобы сохранить или перепродать, или же в качестве инвестиции.

– Понятно. Как кость, которую я не грызу, а закапываю.

– Вроде того. Если ты покупаешь вещь для собственного использования, то рост цен, как правило, снижает спрос. С другой стороны, если покупаешь что-то в качестве актива, ситуация иная. Если ты решишь, что высокая цена сегодня сигнализирует о еще большем повышении цены завтра, это может стать самосбывающимся пророчеством, и ты окажешься в пузыре. По крайней мере, на время. Но в конце концов пузырь лопнет.

– Пузырь? Кому не угодили мыльные пузыри?

– Пузырь – это когда рынок сходит с ума не из-за действительно ценного товара, а потому, что покупатели поддаются ажиотажу и отчаянно пытаются запрыгнуть в последний вагон поезда.

– Теперь вагоны? Я уже запутался в метафорах…

– Хорошо, приведу пару примеров. Первым пузырем в истории стало повальное увлечение тюльпанами в Голландии в начале XVII века. Некоторые редкие тюльпаны продавались дороже особняка в Амстердаме^[22]. Совсем недавно, в конце 1990-х, мы наблюдали так называемый пузырь доткомов, когда акции технологических компаний резко выросли в цене, а затем в 2000 году почти так же внезапно рухнули. Такова суть пузыря – рано или поздно он лопается. Еще один пример – пузырь на рынке жилья в США в 2007 году: экспоненциальный рост, за которым последовал резкий обвал. Многие думают, что следующим пузырем будет биткойн (хотя сейчас хватает и других виртуальных валют). Роберт Джеймс Шиллер, лауреат Нобелевской премии по экономике, прославившийся предсказанием новых пузырей, считает биткойн не более чем примером коллективной иррациональности. Шиллер сравнивает пузыри с массовым психозом и утверждает, что их, как и психическое заболевание, лучше всего определять по списку симптомов. Его контрольный список для пузыря включает в себя такие этапы:

• цены стремительно растут;

• люди делятся доводами, оправдывая повышение цен;

• люди рассказывают друг другу о том, сколько они зарабатывают;

• люди завидуют тем, кто оказался «в деле», и жалеют о том, что не сделали этого сами.

– Ничего себе! Еще недавно ты говорила, что благодаря рынкам мы все такие богатые, рассказывала об идеальных рынках и все такое. А потом вдруг – пузыри. Я, конечно, собака, и деньги в моей жизни не играют большой роли, но история про тюльпаны совсем уж невероятная. Рынки все-таки великие мудрецы или идиоты?

– Иногда рынки работают хорошо, иногда плохо. Хитрость в том, чтобы понять, как именно они работают, и улучшить экономическую систему. Однако на рынках активов бывают периоды массового заблуждения.

– Значит, иногда рынок сходит с ума. Разве не напрашивается вывод, что лучше придумать какую-то другую систему? Что-то разумное и рациональное?

– Главный альтернативный вариант уже опробован – централизованное планирование.

– О, мы же его обсуждали на второй прогулке, да?

– Верно.

– Я как раз думал о нем. Разве не будет лучше назначить кого-то умного и ответственного за планирование такой важной штуки, как экономика?

– В некотором смысле звучит заманчиво. На первый взгляд рынки кажутся очень анархичным способом организации. И не очевидно, почему система, основанная на том, что каждый пытается заключить выгодную для себя сделку, удачнее централизованного планирования. Есть хорошая история о советском чиновнике, посетившем Лондон в 1960-х годах. Он спросил: «Кто отвечает за снабжение Лондона хлебом?» Ему, конечно, ответили, что никто не отвечает.

Должно ли это нас беспокоить? В общем, нет. С хлебом в Лондоне проблем нет. Во время пандемии был период, когда система действительно дала сбой, и в дело вмешалось правительство. Однако магазины довольно быстро наладили поставки. Думаю, на примерах будет понятнее.

Едва ли существует страна, которая использует рынки меньше, чем Северная Корея. И поскольку Северная Корея отделилась в 1945 году от Южной, у нас перед глазами есть образец, с которым ее можно сравнивать. До Второй мировой войны оба региона были схожи по экономическому развитию. Но к 2017 году ВВП на душу населения составлял около 32 000 долларов США в Южной Корее и менее 2000 долларов США в Северной Корее. (Насчет ВВП не волнуйся, мы подробно о нем поговорим на другой прогулке… А пока просто считай его критерием для оценки благосостояния.) Хотя деньги – еще не вся экономика, ВВП, по крайней мере до определенного уровня, соотносится с качеством жизни.

Еще можно вспомнить про Восточную и Западную Германию. После Второй мировой войны Германия разделилась на две различные экономические системы: капитализм в Западной и централизованное управление в Восточной. Раньше в двух странах был примерно одинаковый уровень жизни и общий язык, культура и капиталистическая экономика. Снова естественным образом получился эксперимент по сравнению централизованного планирования с экономикой, которая гораздо больше использовала рынки. В 1989 году, когда пала Берлинская стена, ВВП Восточной Германии на душу населения составлял менее половины ВВП Западной Германии.

– Хорошо, допустим, что ты права и свободные рынки ведут к более быстрому экономическому росту, чем плановая экономика. Как это объяснить?

– Одним из самых известных поборников свободного рынка был австрийский экономист Фридрих Хайек. Я его уже упоминала. Как правило, люди утверждают, что плановая экономика не работает из-за проблем с мотивацией. Зачем напрягаться, если все в любом случае получают примерно одинаково на закрытие основных потребностей? Хайек указал на менее очевидную проблему командной экономики. Он утверждал, что цена – это сигнал, сообщающий, насколько товар редок. По мнению Хайека, именно эта информация теряется в централизованной системе. Он приводит в пример мелкого предпринимателя, размышляющего, использовать ли ему олово на своей фабрике. Предположим, по какой-то причине олова не хватает. Предпринимателю не нужно знать, почему возникла нехватка; ему достаточно знать, что олово немного подорожало и что он сэкономит деньги, если найдет материал на замену. И это маленькое решение быстро распространится по всей экономической системе, влияя не только на то, как люди используют олово, но и на то, как люди используют его заменитель или заменитель заменителя.

Даже если забыть об эффективности рынков, есть еще и моральный аспект. Рынки – это свобода. Экономисты вроде Хайека и Милтона Фридмана ценили то, что рынки дают людям возможность добровольно сотрудничать, а не диктуют голосом государственного бюрократа, как они могут или не могут действовать^[23]. Свободные рынки сокращают область нашей жизни, подчиненную политической власти.

– Что ж, звучит очень красиво. А если у человека попросту не хватает денег, чтобы купить товар на рынке? Не такая уж это и свобода, я думаю.

– Ты хорошо подметил. Адам Смит прекрасно осознавал: разница в переговорной силе между землевладельцами и рабочими означает, что одна сторона получит больше выгоды от любой сделки. Такой обширной (и важной) теме мы в свое время уделим особое внимание. Давай пока остановимся на рынках.

– Буду ждать с нетерпением. Судя по твоим словам, рынки – это сплошь бабочки и цветочки. Неужели они всегда лучше других вариантов?

– Полное избавление от рынков сказалось бы весьма скверно (даже Северной Корее не удалось это сделать), хотя и они не идеальны. Во многих сферах жизни рынки не используются по уважительным причинам. Большинство взаимодействий между членами семьи и друзьями не связаны с рынком. Габриэлю и Рози не нужно покупать родительские услуги у нас с Философом. В некоторых случаях рынки вообще запрещены – например, когда дело касается незаконного оборота наркотиков и торговли человеческими органами. Наконец, даже самые ярые сторонники свободного рынка признают, что правительство играет очень важную роль в установлении системы правил, без которых рынки не могли бы существовать.

Рынки подходят не для всех ситуаций, здесь играют роль два фактора: вопрос справедливости и вопрос о том, удовлетворяются ли допущения, которые мы делали при моделировании рынка. О справедливости и неравенстве мы поговорим на другой прогулке. А вот если сделанные ранее предположения не совпадают с реальностью, то рынки будут работать хуже. Итак, Монти, ты можешь вспомнить, какие были допущения для совершенно конкурентного рынка?

– Да, без сомнений. Я внимательно слушал. Итак, первое предположение… Э-э… извини, но я все забыл.

– Не волнуйся. Мы уже почти у дома, давай посидим пять минут на этой скамейке, и я повторю основные пункты. Мы условились исходить из того, что люди сами определяют, в чем для них бо́льшая выгода. Всегда ли это так? Если люди не в состоянии делать «правильный» выбор в отношении покупок, то рынки не могут увеличить их благосостояние. Мы должны задаться главным вопросом: если не доверять людям принимать важные решения относительно своей жизни, то кому вообще это доверять? Я бы ответила так: даже если люди не всегда делают правильный выбор, альтернатива – выбранная чиновниками – может оказаться еще хуже. Как бы рационально ни действовало правительство, насаждая, к примеру, здоровое питание, следует ли принуждать человека делать то, чего он не хочет, пусть и для его же блага?

Еще одно предположение заключалось в том, что отдельные покупатели и продавцы малы по сравнению с размером рынка. И это важно, потому что ни один покупатель или продавец не может напрямую повлиять на рыночную цену. Однако в реальности часто бывает иначе. Одна из крайностей – монополия, когда одна компания полностью доминирует на рынке и может устанавливать любые цены, какие захочет. Например, уже упоминавшийся Uber обвиняют в использовании очень агрессивной тактики для вытеснения конкурентов с рынка. Еще одна компания, выбирающая жесткие методы, – Amazon. На заре интернета два школьных друга, Марк Лор и Винит Бхарара, создали сайт, через который продавали подгузники и другие детские товары молодым родителям, вечно страдающим от нехватки времени. Компании Amazon понравилась их бизнес-идея, и основателям поступило предложение купить у них сайт. Но они хотели остаться независимыми и продавать бизнес отказались. Затем Amazon снизила у себя цены на подгузники на 30 %. Каждый раз, когда менялись цены на Diapers.com, Amazon отвечала тем же. Крупная компания может позволить себе терять большие суммы денег в течение длительного времени. Победитель был определен еще до начала игры. В результате мучительных переговоров Amazon в конце концов купила Diapers.com^[24].

– Как подло!

– Также я говорила, что идеальный рынок предполагает отсутствие внешних эффектов.

– Напомни мне, что за внешние эффекты?

– Это когда чья-то коммерческая или промышленная деятельность оказывает влияние на третьи стороны, но не отражается на рыночной цене. Классический пример – загрязнение природы. Думаю, ему мы посвятим отдельную прогулку. (См. восьмую прогулку.)

Последним нашим допущением была идеальная информированность: покупатели и продавцы знают цену и качество товара. Рынок, как правило, не дает должного эффекта, если информация недостоверна. Опять же, об этом поговорим позже. (См. девятую прогулку.)

Как видишь, Монти, все пункты можно подвергнуть сомнению. Вероятно, в реальном мире нет ни одного рынка, похожего на модель совершенной конкуренции из учебника. Впрочем, модель создается не ради реализма. Смысл ее в том, чтобы помочь нам изучить силы спроса и предложения, сосредоточить наше внимание на том, где рынки работают хорошо, где могут возникнуть проблемы и как их решить.

Бывает и более глубокая критика рынков. Есть мнение, что сами рынки нас развращают. Майкл Сэндел утверждает, что рынки плохи, поскольку из-за них люди воспринимают себя как отдельное «явление», в отрыве от остального общества, и не думают о последствиях своих действий. Экономика, построенная по принципу невмешательства, рассматривает каждого из нас как экономическую единицу, которая стремится только к достижению выгоды, – иными словами, как своего рода эгоистичного робота.

Кроме того, мы должны задать себе вопрос, является ли материальное богатство единственным мерилом благосостояния. Любовь, дружба, семья – все важнейшие части наших жизней трудно вписать в паутину коммерческих операций, из которой состоит рынок.

Тем не менее сейчас ключевая для нас идея заключается в том, что материальное богатство хоть и не полностью определяет нашу жизнь, но значительно влияет на многие другие вещи, которые мы ценим. Трудно быть счастливым, когда единственным источником тепла и света ночью становится костер из высушенного навоза, а ведь так по сей день живут миллионы людей во всем мире. И если рынки могут это исправить, то наш долг – изучить их и выгоды, которые они потенциально могут принести.

– Подожди, костры из навоза? Ты поэтому всегда берешь на прогулку пакетик?

– Нет, но Философу ничего не говори, иначе он точно попробует так сэкономить на электричестве.