Loe raamatut: «Конфетки, бараночки…»

Глава 1. Семейные тайны

Рассказ Алены

Честно сказать, не ожидала, что баба Шура оставит ожогинскую усадьбу мне одной. А уж как мама была разочарована, прочитав завещание. Расстроилась, обиделась, аккуратно всплакнула, чтобы не размазать на глазах краску.

Маме моей немного за шестьдесят, но еще молодится, потому что есть интересный, состоятельный любовник, который даже иногда замуж зовет. Я его прекрасно понимаю, он старше лет на пять, здоровье подводит, нужна в доме помощница-сиделка. У мамы как раз медицинское образование.

Наверно, мама хотела бабушкин домик преподнести в будущий семейный бюджет, как приданое, а теперь придется со мной договариваться. Ничего, свои люди – сочтемся.

Мама начинает первой:

– Алён, ну, скажи, почему она так поступила?

Терпеливо объясняю:

– Что ж тут непонятного? Именно я ухаживала за бабулей, когда она слегла.

– Но я тоже помогала финансово, – спорит мамочка. – Вы ни в чем не нуждались.

– Помню-помню. И предлагаю бабушкин дом продать, а деньги разделить между нами поровну. Все равно не захотим из города перебираться в поселок. Как считаешь?

– Разумное решение, – мама заметно приободрилась. – Других родственников у нас нет. А так буду спокойна, что тебя никто не обманет.

Она многозначительно подмигивает, достает пудреницу с зеркальцем и отходит к окну, чтобы поправить макияж. Я наблюдаю за ней с улыбкой. Мама симпатичная, всегда умела за собой следить. Волосы красит и завивает, недавно сделала татуаж бровей, прошла курс иглоукалывания для повышения стройности и уменьшения аппетита. Посещает спортзал. Одним словом – современная знойная женщина. Мечта престарелых бизнесменов (смеюсь!)

Словно угадав мои мысли, мама вздыхает:

– Алён, ты уж меня прости, но я чего только не передумала за день, боялась, что возьмешь все деньги, укатишь на юг, найдешь горячего кавалера, он тебя обворует и бросит.

– Успокойся, мам! В тридцать лет сложно быть наивной дурехой. Кофе будешь?

– Кофе мне нельзя, ты же знаешь, я от него часто бегаю кое-куда…. А когда планируешь разместить на сайте объявление о продаже?

– Уже обзвонила коллег, которые занимаются загородной недвижимостью. Надо скорее решать с домом. Соседка сказала, опять пытались воришки залезть. Кладоискатели чокнутые!

– Слухи живучи, – заметила мама, и я задала самый болезненный вопрос:

– А ты уверена, что дедушка не вернется?

У мамы руки опустились на колени, плечи ссутулились.

– Ох, милая, у меня тоже сердце болит. Старый колдун всегда был на выдумки горазд. Вылезет из реки и потребует свою долю. Может, сменим фамилии, чтобы не нашел, а? Как считаешь, поможет?

– Колдун! – язвительно усмехнулась я. – И ты в эти сказки веришь? Да брось!

– Отец ни дня официально не работал, а жил на широкую ногу. Подозрительно, – шепчет мама.

– Дедуля скупал по деревням иконы и другие старинные вещи, потом продавал любителям антиквариата, имел свои выходы на черный рынок, – неуверенно вспомнила я. – И еще клад нашел, говорят.

– Да-да, за это его и утопили, – вздохнула мама.

Наш дед – Егор Семеныч Третьяков считался в Ожогино неординарной личностью. В быту был строг и скуповат, но любил хорошо выпить и закусить в большой компании, нарядно одеться, погулять с раскрепощенными женщинами. Гордился тем, что предки его были купцами, утверждал, что с детства его донимает неуемный коммерческий зуд.

«Купи на грош, выручи полтину».

С женой своей – нашей бабушкой Шурой, правда, часто ругался, требовал себе больше прав и свобод, мечтал о возвращении эпохи домостроя, когда женщина во всем покорна мужу и не препятствует интрижкам на стороне.

Но семь лет назад в жизни деда произошли крупные перемены. Как-то сердитый после очередной ссоры, он взялся копать на задворках дома глубокую яму под туалет и наткнулся в земле на красную кирпичную кладку. Возможно, в царские времена здесь стоял дом зажиточного крестьянина или лавочника, вот у деда и возникли мыслишки о припрятанном серебришке.

Скоро Егор Семеныч поставил на месте ямы добротную избушку, провел электричество, обзавелся необходимой мебелью и превратился в отшельника. Сутками пропадал в деревянной келье, а бабушка всем соседям говорила, что супруг читает Псалтирь и блюдет строгий пост.

– Грехи замаливает, «Ирод»! – ворчала она на почте, получая скромную пенсию.

Любопытные селяне только диву давались. Подменили бойкого старичка! На улицу носа не кажет, в магазине водочку не берет, одиноких моложавых вдовушек не навещает. И бабуля вдруг стала скрытной, заимела на старости лет шубу из густого светлого меха, на лицо округлилась, в теле поправилась, родне в город продукты машинами отправляет, хотя не держит скота и забросила огород.

Чудеса! На какие, спрашивается, шиши процветают деревенские пенсионеры? Точно, нашли Третьяковы клад. По доносу завистливых односельчан наезжала полиция, с дедом имела серьезную беседу, но никаких улик сокрытия клада от государства не обнаружилось.

Дважды пытались пожилую пару ограбить, забирались в ограду, отравили нашего песика. Стариков спасли решетки на окнах, крепкие засовы и охотничье ружье.

После третьей попытки взлома дед завел парочку свирепых волкодавов, а баба Шура начала жаловаться на сердце. Над усадьбой сгустились тучи.

Я в это время закончила учебу и устроилась работать в риэлторском агентстве «Скворечник», в Ожогино приезжала редко, у мамы закрутился роман с седовласым бизнесменом Виктором – хотелось чего-то в жизни успеть-наверстать.

Бабушка как раз маме свою новую шубу отдала, чтобы сельчанам глаза не мозолить, так мамины городские подруги убеждали, что это натуральный соболь. Каким образом к деду-отшельнику попала столь дорогая вещь? Откуда он брал деревянные бочонки с густым, ароматным медом, тяжелые круги сыра и коробки масла, завернутого в вощеную бумагу? Легче всего было поверить в колдовство-чародейство, а колдуны порой заканчивают плохо.

И вдруг гром посреди пасмурного неба – дедуля пропал! Сначала думали, очередная авантюра. Широкая третьяковская душа под старость захотела праздника и вырвалась из семейных тенет на волю. Погуляет-вернется, как раньше не раз бывало.

Однако заплаканная баба Шура на суде предоставила записку, где дедовой рукой было четко написано:

«Жить нынче скучно и маятно. Кругом притеснения и нападки. Старших не уважают. Власть лютует, народишко чахнет. Экология плохая, еда невкусная. Спешу в райские кущи на орловских рысаках. Шурочка со мной ехать отказалась, не хочет вас бросать, дай ей бог здоровья, страдалице.

Дочь, прости, если обижал. Аленка – внученька родная любимая, не поминай лихом. Все, что скопил – ваше».

Дедушка всегда претендовал на оригинальность. И напоследок сумел народ озадачить. Местный пьяница Гриша Кочнев на суде заявил, что вместе с Егором Третьяковым пятого мая дегустировал у реки самогон «чище слезы», после чего Егор якобы стал жаловаться на тоску, пошел в сумраке купаться и не выплыл.

Тело так и не нашли, но, принимая во внимание записку и показания свидетеля, через полгода выдали бабушке соответствующую справку. Мы с мамой погоревали и успокоились.

Все-таки дед был самодур и, по большому счету, – эгоист, думал только о себе, бабушку довел до нервного срыва. После его загадочного исчезновения она пережила инсульт и без присмотра уже не могла обходиться. Я забрала ее в городскую квартиру, ухаживала, лечила, пыталась вернуть интерес к жизни. Тихонько расспрашивала о дедушке и соболях…

У меня до сих пор есть сомнения, что он добровольно простился с жизнью, мог просто серьезным антикварам задолжать и сбежать, следы замести.

А мама убеждена, что деда убили бандиты, выпытывая место нахождения клада.

– Скорее бы дом продать и развязаться с этой темной историей. Когда ты наследство оформишь? Только про наш уговор не забудь, не обмани мамочку – все честно пополам.

Глава 2. Дедова избушка

Покупатели на ожогинское хозяйство нашлись в течение месяца, хотя мы с мамой опасались, что народ побоится брать «колдовское» добро. Но большой дом в неплохом состоянии, рядом за кустами черной смородины новенькая избушка, которую можно считать летней кухней, также есть баня, гараж и сарай для хозинвентаря – лакомый кусочек.

Большую роль в сделке сыграла близость села Ожогино к городу и красноречие моей подруги Танюшки, одного из лучших риэлторов нашего отдела. Мне даже пришлось выбирать из трех претендентов того, кто был готов уплатить большую сумму. Танюшка устроила настоящий аукцион.

Наконец сделка оформлена, мой банковский счет пополнился на два миллиона рублей. Половину суммы, как обещано, сразу перевела маме, чтобы та не волновалась и бабушке на небесах не досаждала упреками.

У меня оставался один день, чтобы забрать памятные вещицы и навсегда проститься с домом, где провела детство. Признаюсь, пока шла подготовка к продаже, я исследовала все постройки, залезала на чердак, ныряла в подполье, стены простукивала.

Наверно, дедовы гены сказывались, тоже мечтала найти какой-то таинственный артефакт. Вдруг повезет наткнуться на саблю Колчака или кувшин с царскими червонцами. Улыбаюсь своим повышенным амбициям и с тревогой посматриваю на часы.

Ночевать, конечно, не останусь, вечерним автобусом вернусь в город. Или мама за мной приедет, она отлично водит машину, а здесь всего тридцать километров по трассе. Пишу ей послание на Viber, и спустя полчаса приходит запоздалый ответ:

– У Витеньки давление поднялось, не могу его оставить. Постарайся успеть на проходящий автобус или попросись до утра к соседке – тетя Света не откажет. Подари ей что-нибудь из посуды или вязаный половик.

Я раздраженно швыряю телефон в сумку. Какая посуда? Мама все более-менее ценные вещи вывезла в квартиру сожителя, когда бабушка была еще жива, и я кормила ее с ложечки манной кашей, меняла белье. Мама вообще редко нас навещала, занимаясь своей поздней любовью.

– Третьяковская порода, – однажды шепнула мне бабуля. – Не тем местом Ирина думает. Хорошо, хоть ты меня не бросаешь, Алёнушка. А дед-то всех обманул. Дед-то наш, старый хрен, чтоб ему пусто было, нашел себе забаву под старость…

Вздохнула тяжело и навсегда умолкла, унеся семейную тайну с собой. И вот спустя полгода я стою посреди широкой заснеженной ограды, щурюсь на мартовский закат, в глазах слезы, через плечо дорожная сумка, а там телефон, влажные салфетки, две дольки гематогена, кошелек с мелочью и паспорт с драгоценной банковской картой.

«Поздравляю, Аленка, – теперь ты миллионерша! Пора бы к тридцати годам заиметь состояние. Невеста с таким приданым пойдет нарасхват. Держи подол шире!»

Это я шучу, подбадриваю себя, чтобы не загрустить, все-таки тяжело расставаться с домом, где когда-то дедушка меня на качелях в ограде качал, а бабушка утром приносила с гряд спелую клубнику.

Чтобы не хлюпать носом, пытаюсь отвлечься позитивными планами.

Приеду в город, начнем канитель с продажей общей квартиры. Мама хочет иметь отдельное жилье, да и мне нужен свой угол. Надеюсь только на себя. Найти крепкую опору и вторую половинку пока не получилось, хотя были в юности любовные увлечения и бурные романы (у меня дедушкин темперамент!).

Потом с Игорем познакомилась, решила остепениться, прожили мы в гражданском браке почти три года, планировали свадьбу в случае беременности, но вдруг выяснилось, что я вряд ли смогу иметь детей. Суровый медицинский диагноз, мелкие погрешности в анатомии.

Я внешне спокойно эту новость восприняла, спрятала печаль подальше, мечтала о чуде и духом не падала. Некогда тосковать, больная бабушка на руках – умом как семилетний ребенок.

А вот Игорь стал задумываться, отдаляться от меня, надолго уезжать в рейсы. И как-то признался, что встретил другую женщину, с которой намерен создать полноценную семью.

Было обидно и больно, на прощанье руку ему крепко пожала и пожелала удачи, а сама, чтобы не скучать, записалась на курсы вокала, (всегда нравились народные песни), начала игрушки из бисера собирать. Бабуле дарила свои поделки, та уже плохо видела, но долго держала в руках, ощупывала слабыми пальцами, тихо улыбалась, узнавая.

«Это бабочка, а это собачка… Молодец, Аленушка! Мастери, копи, потом деток научишь, у меня шкатулка была – там нитки, пуговицы и бисер, ты найди в доме, может, пригодится».

О своих женских проблемах я бабе Шуре, конечно, не говорила. Напротив, внуков обещала и на всю комнату голосила старинные песни про тонкую рябину и костер, который в тумане светит. Дедушка такие песни тоже любил.

Стоп! Что-то я шкатулку с пуговицами не видела в доме, неужели мамуля опередила? Позвоню – уточню, а потом бегом на автобусную остановку. Но мама заверила, что никакой шкатулки со швейными принадлежностями не увозила, стоит ли вообще беспокоить по пустякам. Терпеливо объясняю:

– Хочется память оставить. Там могут быть винтажные пуговки и значки советских времен.

– Поищи в летнем домике, я всякий хлам сложила в коробки и бросила на пол, пусть новые жильцы разбираются, – советует мама.

Пришлось мне поправить сумку на плече и вернуться к избушке в дальней части ограды. Всегда удивлялась, зачем дедушка установил на двух маленьких окнах кованые решетки? Внутри же вылитая келья: низкий топчан, самодельный стол со стулом и железная печурка для холодных зимних вечеров. Давно здесь никто не ночевал. Интересно, смогу ли сама печку разжечь?

В коробках, на которые намекала мама, пылились старые газеты, мельком глянув на их страницы, я заметила обведенные ручкой объявления о покупке антикварных вещей «задорого». Эх, дедуля-дедуля…

Решительно открыла заслонку печи и поворошила клюкой истлевшую золу. Сейчас принесу пару полешек со двора и заодно сожгу весь бумажный мусор, чтобы новые владельцы усадьбы не трясли наше барахло.

Вдруг на железный лист перед печью выпорхнул серый клочок бумаги, конечно, я его за краешек ухватила и поднесла к лампочке, свисавшей на проводе до середины комнатушки. Очень хотелось прочитать мелкие буковки, отпечатанные на машинке.

Похоже на финансовый отчет, только в антураже позапрошлого века:

Бордо кавказскихъ садовъ – 30 руб.\бут.

Русское шампанское – 40 руб. \бут.

Вино белое рейнскихъ лозъ сухое – 50 руб. \бут.

Икра зернистая (фунт)

Балык

Эх, жаль, не разобрать цену деликатесов, краешек обгорел! Может, еще какой обрывочек сохранился в печурке? После дедушкиной пропажи никто здесь не топил. Я еще усердней пошуровала кочергой и выудила на тусклый свет коробочку из–под леденцов с кудрявой женской головкой и старинной надписью «Ландринъ». Даже год производства смогла прочитать 1865. Вещица занятная, наверно, дедушка нарочно сюда запрятал.

В круглой коробочке что-то тихонечко звякнуло, но с ходу открыть не удалось, пришлось подцепить ключом за отсутствием других острых предметов. Внутри явно перекатывались мелкие предметы, а меня разбирал азарт. Все-таки добралась я до дедушкиного клада, пусть там хоть советские значки с Олимпийских игр в Москве 1980 года, а вдруг старинные монетки… Согласна даже на слипшиеся, засахаренные леденцы. Люблю сюрпризы из прошлого.

Наконец коробочка жалобно пискнула и резко распахнула жестяные створки, содержимое рассыпалось по дощатому полу. Я бросилась поднимать, тут, как назло лампочка, замигала, грозясь погаснуть, наверно, проводка шалит. Когда освещение восстановилось, я присела на корточки и собрала в ладонь несколько голубых и зеленоватых камешков, остальные прозрачные закатились под топчан. Пришлось его отодвигать.

Подсвечивая фонариком с телефона, я обнаружила пару мелких кристалликов в щели между досками. А вдруг это настоящие бриллианты? Рученьки мои слегка задрожали, я вытащила из коробки со старьем погнутую вилку и начала осторожно ковырять в щели, стараясь поддеть камешек, но только хуже сделала. Доска приподнялась, добыча моя полетела под пол.

Я перевела дыхание, с тоской посмотрела на часы и принялась отрывать доску с твердым намерением собрать всю коллекцию дедушкиной прятанки. Но сколько ни шарила в темноте, дна не находила, зато обнаружила деревянные ступеньки. Кто же знал, что в избушке есть нижний этаж?

Отрываю еще пару досок и по хлипкой лестнице спускаюсь вниз, подсвечивая фонариком с телефона. Тут меня могут ожидать подарки поинтереснее крохотных блестяшек.

Пустые пузатые бутылки не в счет – почему все этикетки с буквой «ъ» – непонятно (дедушка держал подпольное производство алкоголя?), железная ступка с пестиком в сторону – фу, сколько здесь паутины!

Посреди бурой кирпичной кладки стены в рассохшейся раме обнаружилась фреска, изображавшая двустворчатую дверь-арку. Из нее торчало самое настоящее железное кольцо. Отчетливо помню, когда взялась за него, сверху в избе послышался громкий хлопок, а потом противный треск.

Надо бы подняться и посмотреть, что с лампочкой, но в лицо мне ударил порыв ветра из распахнутой арочной двери. Успела лишь крепче сжать сумку, зато выронила телефон. В ушах раздавалось мерное тиканье часов, тело казалось удивительно легким и чужим, в темноте перед глазами мелькали оранжевые круги.

Я куда-то лечу, и совсем не страшно.

Глава 3. Ольга Карповна Ляпунова

Меня преследовал запах гари, в носу щекотало – я громко чихнула и открыла глаза. Что такое? Взгляд уперся в пожелтевшую лепнину на высоком потолке, бледные обои в мелкий рисунок и пустую птичью клетку, обвел светлое окошко, прикрытое вязаными белыми шторками. На подоконнике цветочные горшки с бальзамином и геранью. Разве я не в подвале дедовой избушки?

А-а, наверно, потеряла сознание и меня соседи нашли, вызвали врача, тот сунул укольчик, и я благополучно проспала до утра. В таком случае тетя Света должна маме позвонить, успокоить.

Но вдруг обнаружилось, что лежу я не на кровати или диване, а почему-то валяюсь в сапогах и распахнутом пуховике прямо на задравшемся пыльном ковре среди пола. Вместо подушки – моя дорожная сумка, набитая кипой бумаг и чем-то вроде гальки. Ба, да это ж монеты!

Разглядев гербы и названия, я чуть в голос не завопила – вот он дедушкин клад из тайного подполья: денежные ассигнации времен Александра II плюс три пригоршни серебряных и золотых монет.

Ну, теперь весь поселок в курсе! Наследницу клада даже не удосужились на чистую постель уложить, побежали звонить в полицию. У дверей, наверно, приставили охрану. Смех и грех. А у меня голова болит и спину ломит, будто всю ночь каталась на снежных горках. И еще часы на стене противно потрескивают. Интересные часы – с гирьками в виде еловых шишек. Если не врут, сейчас ровно девять утра.

Я поднялась и внимательно оглядела место своего заточения. Старинная мебель под орех, у шифоньера ручки фигурные желтоватые «а-ля слоновая кость» с цветочной росписью под старину, в буфете за стеклом куча посуды – фарфор и хрусталь.

И вообще комната напоминает склад – завалена мешками, корзинами и коробками, из которых торчат бутылки с пестрыми этикетками, рулоны белых полотен с тонкой ручной вышивкой, раскрашенные прялки и доски, мужские сапоги со шпорами, книги, куклы, ножи – нет, судя по размерам, кинжалы и сабли. И все очень красивое, добротное, дорогое на вид.

Под окном, где обычно расположены радиаторы отопления, стояли обернутые в плотную бумагу картины. В разорванном листе видна позолоченная рама и кусок неба крупными мазками.

Кровать здесь все-таки имелась – железная на высоких ножках, а на ней толстые перины и горка подушек под кисейным покрывальцем. Рядом из стены выпирала круглая печка в потрескавшихся голубых плиточках, надо же – теплая, а вот труб и радиаторов батарей обнаружить так и не удалось. Неужели в Ожогино еще кто-то дровами топит? Странно.

Я затолкала деньги обратно в сумку, с трудом ее застегнула и сунула под кровать, все равно находку заберут для музея. Мне бы свое сохранить. Но изучив содержимое кошелька, я пришла в тихий ужас, готовый смениться паникой.

Банковская карточка исчезла, во всех отделениях торчали аккуратно сложенные купюры позапрошлого века, в кармашке для мелочи брякали желтые и серые монетки с рельефом царской короны и затейливым вензелем «А II». Сотовый телефон тоже пропал.

Однако главный сюрприз ожидал меня, стоило распахнуть корочки паспорта. Вместо привычного бланка с фотографией, я прочла печатный текст на шершавой бумаге, причем, имя мое и звание было написано чернилами от руки:

Владелец книжки:

Имя, отчество, фамилiя:

Третьякова Алёна Дмитриевна

Звание:

Мещанка

Время рождения или возрастъ:

30 августа 1840 года

Вероисповедание:

православная

Состоитъ ли или состоялъ ли в законном браке:

Девица

Если рассуждать здраво, то объяснение может быть только одно – давнишняя дедушкина шалость. Он увлекался стариной и всегда был на выдумки горазд. Хотела Алена привет из прошлого – получай! А настоящие документы соседи в полицию унесли.

На всякий случай я еще раз заглянула под кровать и заметила, что сумка моя упирается в рулоны ковров у стены, тут же громоздились лакированные шкатулки разных размеров, керосиновые лампы и канделябры. Запасливый хозяин. Словно хомяк натаскал в нору кучу ценных предметов.

И тут меня с макушки до пяток жар прошиб. А вдруг я вовсе не в Ожогино, вдруг не у соседей? А если меня похитили «черные антиквары», которые десять лет охотились за дедовым добром? Теперь понятно, почему на полу лежала, зачем со мной церемониться.

Клад из подполья бандиты присвоят, карточку с миллионом отберут, но сначала выпытают у меня пароль. От такого предположения руки затряслись, и одна только мысль затикала в голове: «Бежать! Срочно бежать из винтажного логова, пока не вернулись грабители».

За стеной, куда выходила теплая печь, послышался сухой старческий кашель. Я подкралась к двери и подергала ручку – заперто, а чего еще ожидать от темницы. Остается только прыгнуть в окно, благо первый этаж, ветки кустов на ветру трепещут, со двора слышен петушиный крик и звуки глухих ударов, – в мяч, что ли, там играет детвора…

У-у, даже на пластик антиквары не раскошелились, между двойными деревянными рамами вата проложена, а на ней красные гроздья рябины и стеклянные бусины.

Интересно, если самым толстым самоваром грохнуть – удастся выбить проход с одного замаха? На второй может просто времени не хватить. Вытаскивая из груды вещей ведерный самовар, я опрокинула черный жостовский поднос и разбила какую-то хрупкую безделушку в дерюжном мешке. И замерев в тишине, вдруг расслышала, как со скрежетом поворачивается ключ в замке комнатной двери.

«Не успела!»

Остается удобнее перехватить тяжелую посудину в руках и встретить хозяина этого склада. Или хозяйку…

В дверном проеме показалась женщина средних лет. Длинное старомодное платье туго натянуто на пышной груди и расширяется к полу от полной талии, на плечи накинута черная шаль с кистями. Волосы спереди гладко расчесаны на прямой пробор, сзади, вероятно, собраны в узел. Лицо заспанное, с выражением ленивой скуки.

Тетка теткой! Вроде, ровесница моя, но старит себя ужасно.

И на атаманшу банды разбойников совсем не похожа. Скорее, героиня спектакля по пьесам Островского из мещанского быта царской России. Может, местная актриса на репетицию собирается?

Я немного ободрилась и выдохнула приветливо:

– Здравствуйте!

Тетка капризно надула розовые губки, затеребила мелкие пуговки у ворота.

– Вот уж не знаю, желать ли вам доброго утра! Как вы попали-то сюда? Кто вас пустил? Потрудитесь объясниться, иначе немедля дворника кликну. Слышите, Федор за окном дрова колет?

«Вот тебе, матушка, и футбол!»

Я осторожно поставила самовар на место и решила прояснить ситуацию.

– Это ваш дом? Как к вам можно обращаться?

– А то чей же! – усмехнулась тетка и сдвинула бровки, от чего, впрочем, не стала казаться суровей. – Зовут меня Ольга Карповна Ляпунова, я – вдова коллежского секретаря.

– Эм… «наверно, она роль репетирует, хочет впечатление произвести». Понимаете, со мной странный случай произошел. Я – Алена Третьякова…

– А-а, так вас Егор Семеныч прислал! – обрадовалась она. – И ключи от черного хода выдал? Ну, наконец-то! Недаром вчера пасьянс у Акулины Гавриловны сложился удачно. А я уж беспокоиться начала. Посудите сами, всегда исправно платил за полгода вперед, а нынче не показывается. И что прикажете делать с его вещами? По новому адресу переслать или пустить на торги?

Меня охватили смутные догадки.

– Простите, а когда вы дедушку видели в последний раз, то есть Егора Семеныча Третьякова, разумеется?

Ляпунова прищурилась на пустую птичью клетку, начала загибать пальцы и губами шевелить, но, видно, память ее подводила.

– Да позвольте! У меня все отмечено в календаре. Сейчас мы сочтем.

Шурша платьем, она ловко для своей крупной фигуры скользнула мимо меня к буфету и выдвинула маленький шкафчик. Я успела заметить плотный лист с витиеватой датой 1873 год и выпалила:

– Вы здесь свой театральный реквизит храните? Или это все дедушкино добро?

– Какой реквизит? – удивилась она. – Егор Семеныч уже седьмой год как снимает у меня комнату, я не вмешиваюсь в его дела.

– Но вы одеты, будто в театр собрались, – рассеянно пискнула я, пытаясь прочнее охватить мысль о дедовом коварстве.

«Инсценировал гибель, а сам снимал комнату у какой-то чирикнутой бабёшки! Только бы до него добраться, ух, я бы ему…»

– Да бросьте, – смутилась Ляпунова, – платье домашнее, признаться, я давно не выезжала. Егор Семеныч, бывало, приглашал на гулянья или на лодках кататься по весне, но у меня слабое здоровье и малокровие, любой сквозняк мне во вред. Быстро устаю. Дома спокойно, тихо. Вот, видите, циферка чернилами обведена – шестое июня прошлого года. Ваш дедушка тогда меня любезно навестил и внес сто рублей ассигнациями задатку, а нынче один убыток выходит. Так, что он просил передать? Намерен и далее у нас квартироваться? Учтите, милая, я неустойку возьму за просрочку…

– Подождите, подождите! – заволновалась я. – Вы утверждаете, что Егор Третьяков летом жил у вас в доме. В этой вот самой комнате?

Ляпунова увела голубенькие очи под потолок и томно прощебетала:

– Сам он в другом месте изволил проживать, платил только за хранение сих предметов и редкую их ревизию. Говорит, здесь у вас, Ольга Карповна, обстановка благоприятная, тихо-спокойно. Атмосфера располагает, умиротворяет. Приедет на часок, откроет дверь своим ключиком, ночку ночует, мы его и не видали в доме. Чудесный жилец! Да куда ж он пропал? Не стряслось бы несчастья… Что вы молчите? Алена… как вас по батюшке?

– Дмитриевна, – протянула я, потом подчиняясь странному порыву, нырнула под кровать и вытащила пачку мятых ассигнаций.

«Сейчас мы эти театральные замашки прекратим махом, хватит ломать комедию».

– Сколько он вам задолжал? Двести… Триста рублей… Этого хватит до конца года? Держите!

Ляпунова достала из-за пазухи кружевной платочек, деликатно шмыгнула носиком и сказала нараспев:

– Для полного расчета соточки не хватает. Не обессудьте! Я плату уменьшать не могу, потому как бедная вдова и кормильца у меня нету. Огородик за окнами и курочки во дворе, вот и весь достаток, а ведь надобно и кухарке платить, и сторожу… Некому заступиться.

Я чуть не поперхнулась от смеха. «Ну, давай дальше играть, кукла нарядная».

– Видите ли, в чем дело, дражайшая Ольга Карповна, я вам сейчас свои собственные деньги даю и хочу аренду помещения продлить, так как намерена найти любимого деда или… гм, наследовать его имущество. Семейство наше очень переживает. Уехал Егор Семеныч по торговым делам да как в воду канул. Верно вы рассуждаете, не стряслось ли беды. А скажите, пожалуйста, на какой улице дом ваш стоит? Я едва нашла по приметам.

– Так 1-й Голутвинский переулок, – Ляпунова лобик наморщила, смотрела на меня, как коза на новые ворота.

– Голутвинский – это где? – наступала я. – Что-то в Ожогино такой улицы не припомню.

– Да помилуйте, какое Ожогино?! Якиманка, Старомонетный, Лаврушинский… Замоскворечная сторона.

– Вы зачем мне столичные улицы называете? – я уж не знала злиться или смеяться в голос. – Что у вас за спектакль? Чехова ставите?

Но Ляпунова насупилась и рыхловатый подбородок ее гневно задрожал:

– А вам каких еще улиц надобно, ежели вы в Москве? Вы не пьяна будете, барышня? Таких постоялиц мне на дух не надобно. Я скромно вдовею, себя строго блюду, Акулина Гавриловна подтвердит, всем сватам отказала. Предъявите бумаги или Федора позову, доставят вас к городовому, там будете родственника искать. А в своем доме скандалов не потерплю.

От такого заявления настал мой черед изумленно таращить глаза. Но я скоро очухалась и показала Ляпуновой единственный паспорт, что был на руках. Тот, где указано, что я православная девица 1840 года рождения. Кто бы передо мной сейчас не был – сумасшедшая или актриса, надо держать ухо востро и не вызывать ее раздражения.

– Понимаете, я долго к вам добиралась по дедушкиным подсказкам. Очень устала, в голове путаница. Мне бы отдохнуть и собраться с мыслями. Можно у вас стакан воды попросить? А лучше, конечно, чашечку чая. Забыла спросить, Ольга Карповна, в плату за проживание завтраки и обеды входят?

Ляпунова скептически оглядела меня с ног до головы, важно кивнула.

– Насчет стола мы договоримся. Но вам бы переодеться не мешало. Или в Тобольской губернии нынче так женщины по улицам ходят?

– Медвежий угол, о моде смутное понятие, – виновато вздохнула я. – Если подскажете, где ближайшие магазины, прикуплю себе приличный наряд. С собой у меня даже белья нет, чемодан с вещами в бричке украли.

– Какое несчастье! Я что-нибудь подберу на первое время, Анисья принесет, – сжалилась хозяйка.