Loe raamatut: «Блямблия»
БЛЯМБЛИЯ
Небанальное государство. И право.
…Только в борьбе можно счастье найти.
(Н. Добронравов)
«Каждый читающий эти строки – умрет.
Каждый не читающий эти строки – умрет.
Все умрут…
Рано или поздно, мучительно или легко – сейчас не важно.
Все живое, в свой срок, обретает покой.
Время сеять и время пожинать…
Так было. И так будет…
Алгоритм существования вещества в виде агрегатного состояния «жизнь», вероятно, возможно подкорректировать на бесконечные фазы репликации тканей в пределах конкретной особи, но существо это уже не будет живым, в привычном для нас понимании.
Вечная жизнь – невозможна.
Но! До того как завершить свое существование в виде единого комплекса биополимеров, любой живой организм проходит цикл роста и репродуцирования. И вот ради этого цикла, условно называемого «жизнью» – и стоит Жить»!
Палец автономно от разума выискивал на клавиатуре нужные буквы. Мозг и нагое тело девушки дремотно плавились от невыносимой жары.
Работу надо было сдать к вечеру, а мысль не шла.
Синие киты, руферы, зацеперы, наркоманы и прочие потенциальные самоубийцы мелькали в серой расплавленной массе одни за другими, но связать их воедино, чтобы пригвоздить скопом – не получалось.
«Жить – очень весело, берегите себя!», смогла выстрадать еще одну фразу девушка и захлопнула экран ноутбука. «Зачем я за это взялась?», спросила она себя и, сладко зевнув, потянулась, колыхнув пышной грудью…
___
Писцов тоже любил по утрам петь в клозете «…в чужие окна вглядываюсь я…».
А еще он пытался слегка монументально пописывать на досуге. Досуга было катастрофически мало, поэтому писалось тяжело, но радовало то, что он ловко избежал участи литературного негра при шефе, однажды откровенно смело возразив ему на предложение совместно сотворить книгу типа мемуаров «Моя путина» (– Издадим миллиардным тиражом, подзаработаем! – Похожее название уже было у одного известного политика, да и с паутиной лжи ассоциируется…).
Сам Писцов тайно кропал а-ля интеллектуальную муру под остроумным псевдонимом «писец Князев».
Как раз сейчас он работал сразу над двумя новыми проектами. Первый, с условным названием «Добру быть» (злая книга о глобализации фашизма, РПЦ и прочих экстремистских организаций) был полузаброшен, но невольно наполнялся новыми образами и событиями. Второй – «Человек хороший» (главная героиня которого, журналистка Диана Охочая, должна была перевернуть мир) не давал покоя, но почти не писался из-за катастрофической нехватки времени.
Хотя мир пора было перевернуть…
Ну, или что-нибудь. Но перевернуть обязательно.
Для этого он лишил Диану намека на восприятие каких-либо, пестуемых тысячелетиями, догм морали и нравственности, оставив и даже гипертрофировав героине одну лишь честность…
___
Мелкий дождик не принес ей облегчения. Густой жаркий воздух томил тело насквозь, а кондер, как назло, не работал.
Диана еще раз пробежала глазами набросок, выделила все и решительно набрала «shift+del».
Скрипнуло потертое седло (как называла она свое многострадальное, постоянно видящее одну и ту же картину, креслице) и нагое тело лениво поднялось на отсиженные, непослушные ноги.
Она была хороша собой, но завышенная самооценка, вкупе с низкой самоуверенностью – не давали ей покоя на протяжении последних десяти лет. С той поры, как она неосознанно начала подбривать лобок, наивно полагая, что сможет устроить свою жизнь так, что именно у нее все сложится хорошо…
Но счастливая жизнь прошла далеко в стороне от осуществления ее мечтаний, и на сегодняшний день Диана имела стройную фигурку, ангельское личико, бритый лобок, пустой кошелек и тысячу неразрешимых проблем, начиная с гребаной статьи про долбаных наркоманов.
Она никак не могла сосредоточиться над главной, как казалось, задачей этого лета – сочинением романа, который должен принести ей славу и миллионы.
Сочинительство привстало на второй странице из-за дилеммы с выбором названия: «Поза жизни» – было хорошо, но казалось глобальным и неподъемным, а «Вот тебе, бабушка, и дедушка» – слишком двусмысленным. Меж тем, от выбора названия зависело развитие сюжета («Как вы лодку назовете»…).
А еще, начало получилось до нудности тоскливое. Сквозь все фразы на читающего лилась неземная скорбь, особенно мироточащая посредством главного героя, этакого современного дона Кихота, борца с системой коррупции и искателем справедливости.
Но более, чем что бы то ни было, ее мучил стопор, который набух и стоял колом на пути написания эпохальной нетленки, в образе чемпиона-велосипедиста Владимира Сладкостонова, который снился ей по ночам и жил этажом ниже.
______
Писцов, конечно, допускал, что шеф проводит правильную политику (выживут сильные, здоровые телом и «правильно» воспитанные новые граждане – принесут здоровый, сильный приплод, воспитываемый в нужном нам русле… Остальной балласт ни природе, ни нам – ни к чему), но, в то же время, его сильно напрягало, что государство, как объект «общественного договора», давно и недвусмысленно доказало собственную нелигитимность, осознанно и непрестанно пренебрегая своим же «основным» законом, и жить уже давно хотелось подальше от этих неспокойных мест…
Безусловно, накопленных за долгие годы эффективного администрирования сбережений хватило бы не только на то, чтобы приобрести, но даже и насыпать новый остров посреди океана, засадить его грибами, развести рыбу, поставить зенитку и жить припеваючи… Но при таких крамольных мыслях о покое – в памяти всплывали мрачные прогнозы астрологов, антропологов и геологов:
(– Земле в ее нынешнем виде осталось не долго – шанс выжить в глобальной катастрофе возможен только на территории ближе к центру Евразии – бежать бессмысленно – будем зимовать в Расее).
Оставалось только писать… Творить, мысленно отрешаясь от бренности быта, с головой погружаясь в сочинение чужих жизней. Иногда таких, какие хотелось бы прожить самому…
Нимфоманка Диана стала его идеей фикс, как нимфетка Лолита стала музой классика. Все чаще представала она перед ним живая, как Галатея Пигмалиону…
Но свое черное дело писца при Магистре Писцов знал туго, поэтому некоторые накладки, допускаемые им по рассеянности от блуждания мыслей, трактовались медийщиками как удачные каламбуры.
