СОВЕРШЕННО НЕТ ВРЕМЕНИ
Для кого-то эта книга станет сенсацией. Откровением. Для кого-то – поводом недоуменно пожать плечами. Кто-то и вовсе выразит это недоумение принятыми в сети выражениями, не удосужившись даже уточнить, кому именно их адресует.
К сожалению, далеко не все, даже среди искренних почитателей таланта братьев Стругацких знают, что псевдонимом С. Витицкий подписывает свои сольные романы Борис Натанович Стругацкий.
Перед вами – его второй и последний на сегодняшний день роман.
«Бессильные мира сего» безусловно выпадают из искусственно зауженного формата российской фантастики. Собственно, с нынешней, «облегченной» фантастикой, книгу мало что связывает.
Роман действительно тяжел для развращенного фэнтези восприятия. Признаюсь, я сам прочел ее с изрядным усилием. Обилие имен и прозвищ, рваный ритм повествования, подчеркнутая сухость языка, фрагментарность сюжетных отрывков. Сама интрига, лишь обозначенная скупыми мазками…
Спустя несколько месяцев я рискнул ее перечесть.
Уже зная общую канву, уже не путаясь в Резалтинг-форсах и Эль-де-презах.
Шок. Катарсис.
Пожалуй, лишь так я могу описать последствия этого эксперимента.
Фрагменты складывались с легким щелчком, кажущимся песней истины. Мороз по коже и мурашки по спине. Пиршество библиомана.
И еще — страх. Нутряной, экзистенциальный Ужас, что роковой шаг сделан, что пропасть уже не впереди, а вокруг.
Странно. Почему-то никто, на моей памяти, не приметил очевидной близости романа С. Витицкого с «Белой гвардией» Михаила Булгакова. Между тем, для меня это книги об одном и том же.
Булгаков — и едва ли кто-то осмелится это отрицать — описал воистину прекрасных людей. Николенька Турбин и Елена Трауберг, Мышлаевский и Лариосик. Люди, абсолютно не способные к выживанию в условиях всеобщей жестокости. Обреченные. Не могущие, бессильные что-либо изменить. Своим прекраснодушным либерализмом приведшие страну за роковую черту, после которой они уже неуместны. Платящие за это своими и чужими жизнями.
Герои С. Витицкого почти всемогущи. Они — почти боги. Почти. Именно поэтому они — Бессильные мира сего, беззащитные перед заурядным бандитским наездом. Вадим, способный силой желания изменять будущее, капитулирует, приводит к победе на выборах заказанного (простите за двусмысленность) мафией кандидата. О да, он, безусловно, пытается сопротивляться. Сопротивление это выражается в беспомощных попытках к бегству, в пьяных слезах на плечах товарищей, в униженных мольбах о спасении. Сама мысль провести коррекцию, после которой никакой докучливой «братвы» просто не будет, даже не возникает в его светлой голове.
Так же бессильны что-либо сделать и другие «драбанты». Великий Математик, Велмат Матвей, погряз в бессмысленном и бесплодном диссидентстве. Безошибочно чувствующий ложь Полиграф Полиграфович пристроился в детективном агентстве сомнительного рода. Никогда ничего не забывающий Лорд Винчестер остальному миру предпочел безмятежное секретарствование у Сэнсея.
Банальность: неоднократно воспетый Стругацкими Человек Воспитанный обладает куда меньшими возможностями для достижения цели, чем негодяй. В выборе между всеобщим благом и собственной совестью этик, безусловно, выбирает совесть. И слава Богу — в противном случае, во имя «счастья всем, даром» льются неизбежные реки крови, в которых тонет обреченная мораль.
Именно поэтому каждый, для кого собственная совесть априори стоит выше иных ценностей — бессильна. Поэтому всякий Человек Воспитанный предпочтет пойти на преступление — но не на подлость. Там, где любой иной найдет возможность для компромисса и, следовательно, выбора, он оказывается в тенетах детерминизма.
Сэнсэй в этом смысле ничем не отличается от своих воспитанников. Впрочем, он прекрасно осознает последствия. И все же он обречен. Обречен со всем, что ему дорого, со всеми идеалами, за которые готов платить страшную цену. Но поступить по-другому для него — перестать быть собой. «Нехорошая девочка» будет инициирована. Зло войдет в мир. Сэнсей понимает это — но не имеет выбора. Совершает преступление, но не подлость.
Проблематика подобного рода красной нитью проходит сквозь все творчество Стругацких. Именно сознание собственной этической неправоты возвращает в нацистский ад Саула Репнина. Именно совесть вопреки пользе толкает Максима Каммерера на разрушение Центра. Абсолютно этичный Горбовский срывает Комову контакт на Ковчеге, а прорвавшийся сквозь внутренний запрет Сикорски подвергается остракизму.
«— Тогда, Господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или, еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
— Сердце мое полно жалости, — медленно сказал Румата. — Я не могу этого сделать».
Он тоже — бессильный мира сего. И для того, чтобы сделать, ему (как и Сикорски) придется отказаться от жалости.
Шаг в пропасть уже состоялся. Теперь, обреченно балансируя на ее краю, можно сколь угодно сожалеть о содеянном. Поздно. Слишком поздно. Потому, что времени нет совершенно.
Совершенно нет времени.
Отзывы 10