Loe raamatut: «Пурпурная слеза»

– Как странно… камень, а мягкий. – держа в руке

пурпурный камешек, произнес я удивленно.

– Это слеза рассветной птицы Амидас. – Лениво кинул гид Маджэдэл. – Когда эта птица роняет слезу, что бывает весьма редко, то миллионы существ во всей вселенной влюбляются друг в друга.

– Никогда не перестаю удивляться вещам сверхтонкого мира. – мое сердце замерло от восторга.

– Да, здесь много чего происходит, – ухмыльнулся Маджэдел,– в особенности, когда здесь нет астральных туристов. У нас осталась минута. Быстрее. Выходим в плотный мир.

Гид сел в позу лотоса и закрыл глаза. Я быстро отколол от пурпурного камня маленький кусочек и сунул в карман. Принял ту же позу и закрыл глаза. Астральный гид начал читать мантру плотного мира. Где-то на середине мантры, я почувствовал легкий толчок в спину.

– Эй, день-рожденик, ну как подарок?

Я открыл глаза и увидел лицо своей мамы.

– Ты знаешь, круто-круто. – Сказал я, вставая.

В кабинете была полутьма. Стены, обитые мягким бордовым плюшем, рассеивали золотистый свет. На черном гранитном полу лежали две тростниковых циновки.

– Надеюсь, Вы ничего не взяли из сверхтонкого мира? Поинтересовался гид.

– Конечно же, нет! – Возмущенно воскликнул я.

– Я верю Вам, Никита-Бурный-ноябрь-Иванович, – со слащавой улыбкой ответил гид

Мы вышли из здания Праздникоделенья в полдень по Питерскому времени.

Мама достала из своей сумочки прозрачную тонкую пластинку, бросила ее на асфальт. Взяла из своего кармашка маленький пульт и направила его на пластинку.

– Вот, полчаса назад купила в киоске мутационных вещей…

Она нажала кнопку на пульте, и тотчас пластинка начала увеличиваться. Из нее стали появляться железные балки, которые тут же соединялись друг с другом. Через несколько минут перед нами стояла Лада Калина Олд Хорс.

– Как я люблю отечественный автопром… – усмехнувшись пробормотала мама, посмотрев на меня.

Мы сели в машину. Хлопнули дверцами… не закрылись.

– Ты же знаешь, с первого раза они никогда не закрываются, ма-ма! -Простонал я сквозь смех.

Мы хлопнули дверьми со всех сил. Из динамиков машины послышался мужской голос:

– Шо, а понежней нельзя? Таки вы бы мне сказали, таки я закрыл бы вам, шо б вы были здоровы!

– Миша, хватит препираться. Вези нас домой, – строго сказала мама.

– Мадам, шо Вы так нервничайте? Доставлю вас в лучшем виде! – Воскликнул Миша.

Лада, насколько могла, плавно тронулась. Мимо нас стали проносится заводы по производству чистого воздуха, банки хороших мыслей. Их слогон «Вы мыслите позитивно, мы – даем Вам деньги!». Хандра стала бичом 30000 века.

Я смотрел на долины имени Джона Леннона. Там медленно и грациозно вышагивали на своих расписных хохломских ногах дома хиппи. Фабрики звезд натужно пыхтели, производя две тысячи звезд поп музыки в минуту. Казино чувств сияли своими яркими фасадами, в них играли не на деньги, а на чувства клиента.

Случалось, когда люди выходили из них совершенно опустошенными…

Мимо нас проносилась тьма-тьмущая мелких лавок по замене человеческих органов, на кибер-сердце, кибер-почки и прочий людской ливер.

Наконец, мы приехали домой.

– Вылезай, Никитосик-сладенький Ноябрикосик! – ласково промурлыкала мама.

– И шо? Вот это и вся наша прогулка? – Возмутился Миша.

– Не рассусоливай, полезай ко мне в сумку! – мама нажала кнопку на пульте.

Через минуту Лада Олд Хорс приобрела свой компактный вид. Только ручка от дверцы осталась лежать на земле. Мама взяла пластинку, ручку и печально выхдонула:

– Мда, синхрофазотроны можем делать, а путные машины – нет. Парадокс!

Мы подошли к нашему дому. Я наклонился к домофону и произнес пароль:

– Комсомол с вами.

Последовал отзыв:

– Партия жжет!

Двери распахнулись. В доме темно и тихо.

– Мам, а что у нас так темно? – Тревожно продребезжал я, нащупывая выключатель.

Раздался щелчок. Вспыхнул свет, и на меня обрушилось нестройное многоголосье:

– С Днем Рожденья!

Многоликая толпа бросилась на меня.

Промелькнула мысль:наверное, то же самое чувствовали русичи при набегах печенегов. Мне двенадцать раз наступили на ногу. От поцелуев стоял звон в ушах. И, наконец, я ощутил сладкий аромат и поцелуй, той девушки, в которую влюблен. Она прошебетала:

– ПриФет, Никитосик-Ноябрикосик!

Мою левую ягодицу нестерпимо стало жечь.

– Странно, – подумал я, – сердце же не там!

– Ну, гости дорогие, вручение подарков закончилось! Прошу к столу! – Громогласно объявила мама.

Вся праздничная братия ринулась к столу. Я вспомнил сцену взятия Зимнего: тот же топот ног, те же крики: «а ну, давай, пошевеливайся!» и «братцы, навались!».

Еду растасовали по тарелкам. Начались тосты. Первым поднял бокал Иван-Шаловливый-Май-Иссакьян:

– Я хАчу вИпить этот бокал за нашего юного, умного, полностью натураЛного маЛчика. Ви знаете, я вспомИл один старый кавКАзсий тОст. Однажды, малеНкая, но очен гОрдая улитка ползла по АтВЕСной СКАле. И вот подлЭтает мАлодой орЁл. Он ей говорит: «Вай, слушИЙ ты такая мЭдлинная, малеНкая, склиская, рогатая! СлушИЙ, мнЭ жалко тебЭ, давай довИзу до вИршины скалА!» И тогда малеНкая улитка ответТла….

Меня пронзили синие холодные, словно лед, глаза той, кем я давно был очарован. Лилия-Томный-Июль-Борисовна. Длинные ножки. Черные роскошные локоны водопадом падали на ее белые плечи. Чем пленила меня эта холодная красота?

Она неожиданно бросила на меня страстный взгляд. Пересохло во рту… Можно было прислушаться и уловить шелест сухого, как осенний лист, языка. Но страсть это еще не любовь. Слабый огонек надежды теплился в моем сердце.

Откуда-то издалека донеслось окончание тоста Ивана-Шаловливого-Мая-Иссакьяна:

– Так вИпьем же, за этого пока еще не рогатого джигита…

– Ты что лепишь? Что лепишь? – Дергала за пиджак своего мужа Тамара-Плодородный-Август-Иссакьян.

Лилия подмигнула и кивнула на дверь комнаты трехмерной релаксации. Я стремительно вскочил, но мама стальной хваткой вцепилась мне в руку и строго спросила:

– Сынуль, ты куда?

– Да тут… мне по нужде нужно в нужник. – Пролепетал я.

– Сколько раз тебе можно повторять? – Менторским тоном начала мама. – Не нужник, а туалетная комната. Понахватался у деревенских! Ладно – иди!

Я опрометью бросился в комнату трехмерной релаксации,услышав вдогонку:

– Эй, сынок, там же не нужник, тьфу, там же…

Но я уже закрыл дверь. Лилия лежала на ромашковом поле. Она протянула руки ко мне и едва слышно прошептала:

– Иди же скорей ко мне, мой сладенький ноябрикосик.

Я ощутил жар во всем теле, ноги стали ватные, моя голова бешено кружилась. Пульс бился как юный папуас, при инициации в мужчину. Я закрыл глаза, вытянул губы для поцелуя. Кусочек пурпурного камня в заднем кармане стал нестерпимо горячим.