Loe raamatut: «Ускорник (сказка). Часть 1», lehekülg 5
– Да ладно, остынь, я тебе не особист и не замполит, скажи просто: в загранку хочешь съездить, прибарахлиться, жизнь свою деревенскую облагородить. Ты не стесняйся, я ведь такой же, как ты, парень с Поволжья. Мне эта московская сказка с таким трудом досталась.
Витёк почти расслабился после душевных слов и понимающего взгляда полковника. Он хотел уже выложить ему всю историю про трудности положения духа в войсках и про закос, но перед глазами встало доброе, с большими коровьими ресницами лицо Теракопова, и сразу вспомнились душевные слова: «Пойми, ара-братан, я ведь такой же, как ты. Только ты в роте спать будешь, а мне в карауле даже чаю не с чем попить будет. Дай денег на булочку, будь мне братом». Тогда Витёк, как дурак, дал денег и летал всю ночь в роте вместо дневального, а Тигран той же ночью в караулке пил чай с булочками, купленными на деньги Витька в чипке30.
– Товарищ полковник, я хочу стать профессиональным защитником нашей социалистической Родины. И готов выполнять любые требования командиров и начальников ради защиты социалистической Отчизны и выполнения своего воинского долга, – совершенно невпопад выпалил Виктор Петрович фразу, оставшуюся в закоулках памяти после политзанятий в части.
– Утомили вы меня, Виктор Петрович. Нам нужны обычные ребята, а не фанатики. Наверное, вы нам не подходите. Так что после мандатной комиссии поедете обратно в часть. Там у вас будет время подумать о своём воинском долге, службе Родине и этой, как её, социалистической Отчизне.
У Витька стали наворачиваться слёзы. Ему хотелось встать на колени перед полковником и просить, нет, умолять его поменять решение. Всё пройти и срезаться на такой ерунде было очень обидно и неприятно до глубины души. Но слёзы так и не выступили, обида ушла мгновенно, так же как и пришла. Вместо неё появилась злость на себя тупого и на холёного полковника, который играл с людьми, как с назойливыми мухами в жаркий день. А злость была ещё одним смертным грехом, который медленно, но верно уводил Виктора Петровича в ту сторону, где всё есть, но плата за всё это слишком велика для обычного человека.
– Разрешите идти, товарищ полковник? – дрожащим голосом, но чётко по-военному задал вопрос Витёк.
– Да уж, сделайте одолжение, товарищ младший сержант, идите и позовите следующего.
Полковник Лесков Юрий Владимирович набирал в этом году ускоренный курс. Витьку он не соврал, он действительно был родом из Поволжья и поступил в Московское высшее общевойсковое командное училище имени Верховного Совета с целью приобщиться к столичной жизни. Ему повезло, и после распределения, имея красный диплом, он попал служить в Германию командиром комендантского взвода. Там он познакомился с выпускницей военного института переводчицей Ниной. Отец Нины был заместителем командующего ГСВГ. Короче, служба удалась и семейная жизнь тоже. Это был один из тех редких случаев, когда молодые действительно полюбили друг друга, а родители приняли мудрое решение.
Юрий Владимирович после возвращения из Германии попал служить вместе с женой в военный институт. Окончил Академию имени Фрунзе и сейчас заочно учился в Академии Генерального штаба. За Виктором он наблюдал во время сдачи экзаменов. Чернов ему понравился своей скромностью и умением вписаться в коллектив. На этом собеседовании Юрий Владимирович обнаружил у Виктора ещё и необычную для семнадцатилетнего пацана твёрдость, но было какое-то чувство, что этот младший сержант, по сути, чёрная лошадка, да и фамилия у него говорящая – Чернов.
Полковник Лесков уже знал, кого из детей больших начальников записали на его курс, и хотел хоть как-то разбавить мажорный коллектив простыми ребятами. Но для этого надо было лично проверять каждого простого. Вдруг простой имеет скрытых непростых покровителей, которые не дадут полковнику спокойно командовать курсом и продвигаться по службе. Полковник даже в мыслях не желал избавиться от Чернова, он использовал лишь свой любимый психологический приём, который Юрий Владимирович называл «запуск насоса». Смысл приёма был прост и гениален: почти поступивший отрок, наслушавшись на собеседовании жути от полковника про то, что «вы нам не подходите», начинал качать мазу31. Маза, соответственно, выходила на начальство. Начальник или сослуживец Лескова встречался с полковником и спрашивал про того или иного кандидата. Полковник уверял мазу, что всё в порядке и кандидат просто переволновался на собеседовании и неправильно его понял. Сам же в это время оценивал мазу потенциального курсанта, решая, стоит ли брать такого курсанта к себе на курс или лучше от него отказаться. Если же никто не подходил к полковнику поговорить насчёт неподходящего курсанта, то это означало, что боец безмазовый, потому с ним можно делать всё что угодно вплоть до реального отчисления.
Ускоркурс имел ещё одну специфику: на него набирали в основном ребят из числа военнослужащих или кадетов32. Была, конечно, и гражданская молодёжь, но по ней вопрос решался на самом высоком уровне, где полковник ничего сделать не мог.
На улице возле учебного корпуса сидели и стояли военные и гражданские ребята. Кто-то ждал собеседования, кто-то ещё сдавал экзамены, а кто-то просто пришёл затеряться в толпе, чтобы не припахали убирать территорию или не отправили в какой-нибудь наряд. Стояла по-настоящему летняя жара, вокруг росли сосны, тополя и просто зелёная, подкошенная по-военному травка. Всё перечисленное в этот момент совсем не радовало младшего сержанта Чернова. Он хотел спрятаться от всех и дать волю своим эмоциям, и потому с улыбкой на лице и глазами, полными слёз прошёл мимо курящих ребят. Он направился окольным путём через полосу препятствий, а потом вдоль забора, за трибуну стадиона. Там он упал в траву и заплакал. Он плакал долго и бесшумно, давая полную волю своей злости на себя и на того полковника.
Слёзы через некоторое время кончились, а мозг начал работать чётко и ясно. Виктор Петрович ещё раз осознал, что он действительно хочет учиться во ВКИМО, а вот для чего – для закоса от армии или чтобы действительно стать военным – будет ясно позднее. Сейчас он хочет стать курсантом элитного военного учебного заведения, ему во чтобы то ни стало захотелось хоть чем-то отличаться от остальных парней в Спас-Клепиках. Злость, тщеславие и зависть вели его туда, куда ещё не так давно он не осмеливался заглядывать даже в самых смелых своих мечтах.
Витёк ещё раз пожалел, что его родители – обычные трудяги, а папа вместо Спас-Клепиков наверняка мог бы распределиться в Москву и занять место своего однокашника Юрки. И сейчас у него, у Витька, наверняка была бы возможность прокачать мазу и остаться в институте. Витёк понимал, что ему срочно нужна помощь какого-нибудь влиятельного человека с большими возможностями. И за эту помощь он готов был пойти на многое и заключить любую сделку, пусть даже с самим дьяволом. Дьявол оказался не так-то уж и далеко от страждущего. Доведя свою истерику до логического завершения, Чернов привёл себя в себя, заправился, причесался и пошёл в расположение роты.
Ещё на первой неделе пребывания в учебном центре Витек привёл свою форму в порядок, чтобы не быть похожим на духа. Ушил её, нагладил стрелки, как у черпаков, добыл себе фуражку меньшего размера, начистил до блеска парадные ботинки, сделал железные вставки в погоны, чтобы они не гнулись. Короче, Витёк уже не казался окружающим тем чмошным духом, который два месяца назад убыл из части. Всё это нравилось экзаменаторам и поднимало его собственную самооценку.
НОВЫЙ ДРУГ И ЕГО ДЕД
По пути в расположение своей роты Витёк заметил, как неуклюжий гражданский абитуриент тащил на помойку мусорное ведро. Его подозвал сидевший в курилке военный и что-то сказал. Гражданский развернулся и пошёл дальше, а солдат поднялся и стал приставать к тюфяку. Началась обычная разборка. Злость всё не проходила, её надо было куда-то слить, да и терять Витьку было нечего, всё равно, считай, выгнали.
– Эй, военный, тебе чем это туловище навредило, чего от него надо?
В этом военном Витёк узнал Ваську, с которым познакомился на медкомиссии.
– Витёк, привет. Да вот попросил духа курилку прибрать, а то меня наш сержант припахал как первого отстрелявшегося.
– Что, всё сдал?
– Ну да, теперь мандатка, и всё.
– Поздравляю, у меня тоже теперь мандатка, и всё, – с грустью сказал Витёк. Он отвёл в сторону Ваську и приглушённым голосом продолжил: – Ты это, не надо на гражданских наезжать. Те, кто остался – они ведь все с мохнатыми лапами. Тебе самому это как бы боком не вышло.
– И чего, мне теперь самому курилку убирать?
– Убирать не обязательно, а вид можешь сделать, не обломишься. Ты только несколько месяцев назад черпаком стал. А до этого сам летал как дух. А здесь, вообще, дедовщины нет.
– Ума у тебя до хрена, Витёк. Ладно, вечером приходи к нам в каптёрку, чайку попьём.
– До вечера.
Витёк поплёлся в расположение роты. Он и не предполагал, что Ваську так просто удастся убедить в своей правоте. По дороге его уже с пустым ведром догнало то самое туловище, из-за которого произошёл весь сыр-бор у курилки и которое было по-детски радо счастливому исходу столкновения с воякой.
– Товарищ младший сержант, спасибо вам большое.
– Спасибо в карман не положишь, – буркнул Витёк, напряжённо искавший в мозгу возможные варианты своего спасения.
– А что вам нужно, товарищ младший сержант? Ко мне в выходные родители приедут, они вам всё что угодно привезут.
– Пусть верёвку с мылом привезут.
– Зачем?
– Вешаться буду. Сразу после мандатной комиссии. Получу в штабе предписание ехать обратно в часть, соберу вещмешок, выйду за КПП и там повешусь на ближайшей берёзке. Короче, отстань. Меня в институт не приняли, да и ты ещё достаёшь. Отвали, добродетель хренов, а то сейчас точно все курилки в учебном центре вылижешь.
Витёк сорвался и последние слова просто выкрикнул в лицо дотошному гражданскому. Как ни странно, туловище вовсе не испугалось, а улыбнулось и представилось:
– Меня зовут Андрей Маркин. И я попытаюсь что-нибудь сделать для вас, если, конечно, вы возьмёте себя в руки и объясните суть проблемы. Вы курите?
Витёк просто опешил от наглости этого даже не духа, а обычного гражданского абитуриента, который ещё месяц назад был простым школьником. Мало того что это туловище достало своей вежливостью и давит наглую лыбу ему прямо в лицо, так оно ещё и сигарету у некурящего младшего сержанта стрельнуть хочет. Витёк уже был готов дать волю эмоциям и заставить это туловище выполнить все команды, которые сам когда-то выполнял по приказу черпаков и дедушек в части. Но тут в его мозг постучали: «Идиот, это твой шанс».
– Курева нет, – промычал Витёк, постепенно сменяя гнев на милость.
– Я угощаю. Давайте отойдём в сторону, и вы мне поведаете о ваших трудностях.
Андрей достал пачку «Мальборо» и повёл ещё плохо осознающего, что вокруг него происходит, Витька в ближайшую курилку.
Когда они присели на скамейку, Андрей смачно затянулся, а Витёк, принявший у нового знакомого протянутую сигарету, закашлялся, как обычный некурящий, и начал свой рассказ. После нескольких наводящих вопросов, касающихся оценок, полученных на вступительных экзаменах, Андрей попросил Витька проводить его сегодня ночью в штаб, откуда предполагалось начать прокачку мазы посредством обычного телефонного звонка. Витёк понял, что это действительно его шанс, успокоился и пошёл узнавать, кто из солдат заступает сегодня помощником дежурного по лагерному сбору.
Но новый знакомый был не так прост. Андрей хотел решить и свои вопросы посредством авторитета в солдатской среде своего нового знакомого.
После отбоя всё произошло, как и было задумано. Вообще-то, Витёк понятия не имел о том, что в штабе есть московский телефон. В наряды он обычно ходил на кухню или на КПП. А вот про то, что, пойдя помдежем, можно было получить от гражданских и шоколад, и даже бутылку заморской, но уже производимой в СССР «Пепси-колы», он узнал только этой ночью. Для военных звонок в Москву был бесплатным, потому Андрею и нужен был Витёк. На самом деле, помимо прокачки мазы за младшего сержанта Чернова, Андрею необходимо было попросить родителей привезти его записную книжку с телефонами знакомых девчонок и парней, которых хотелось вызвать в учебный центр в воскресенье. Андрей собирался позвонить деду-генералу и озадачить его всеми упомянутыми проблемами. Что он и сделал с помощью Витька.
– Дедуль, привет, ты в субботу приедешь?
– Что-то случилось?
– Да нет, всё в порядке, тут просто кое-какая помощь нужна, я сейчас из штаба звоню, и я тут не один.
– Андрюш, иди в палатку. Я всё устрою.
С этими словами генерал-полковник Сёмин положил трубку и, не задумываясь, набрал номер своего референта.
– Григорий Тимофеевич?
– Здравия желаю, товарищ генерал-полковник, – несмотря на поздний час, на другом конце провода чётко ответил референт.
– Будь добр, сделай так, чтобы начальник лагерного сбора вызвал к себе моего внука и дал ему позвонить мне.
– Есть, товарищ генерал-полковник!
Полковник Вязов уже давно привык к генеральской необычности и хорошо понимал, что альтернативой для его сегодняшней московской жизни и прислуживания генералу могла быть жизнь и служба где-нибудь на Камчатке или в Забайкалье. И потому Григорий Тимофеевич со снисхождением относился к причудам начальника. Однако надо было что-то делать. Полковник Вязов после некоторых манипуляций узнал все нужные номера телефонов. Не дозвонившись до начальника лагерного сбора ВКИМО, он решил найти его через дежурного. Он позвонил именно на тот телефон, с которого генеральский внук связывался со своим дедом и где уже находилась толпа абитуриентов, жаждущих общения.
– Алло, – раздалось на другом конце линии.
Григорий Тимофеевич, не услышав ожидаемого: «Дежурный (или помощник дежурного) по лагерному сбору военнослужащий такой-то» – опешил и подумал, что ошибся номером.
– Наташ, это ты? Ты меня слышишь? В воскресенье приедешь?
После этой фразы всё стало на свои места. К полковнику вернулось военное сознание и понимание ситуации. Связь оборвалась во время разговора абитуриента, и в этот момент прошёл его звонок. Поднаторев за годы службы в кабинетных интригах, но оставаясь при этом весёлым человеком, полковник продолжал как ни в чём не бывало.
– Извини, Наташа больше говорить с тобой не будет.
– А что случилось? Ты кто?
Голос на другом конце провода звучал удивлённо и явно раздосадованно. Полковника немного покоробило это «ты», и он решил преподать урок невоспитанному абитуриенту.
– Наташа в туалете, у неё сильный токсикоз, а я её папа.
– Папа? А что с Наташей? Она заболела?
Голос звучал испуганно, и полковник чуть не рассмеялся в трубку, понимая наивность своего собеседника.
– Я же сказал: у неё токсикоз, беременна она, молодой человек.
– А от кого?
Вопрос прозвучал настолько естественно и глупо, что полковник на несколько секунд убрал трубку от уха, закрыл микрофон рукой и, присев на табуретку, дал волю эмоциям, а проще говоря – заржал.
– Мне она не говорит. Может, вы мне что-нибудь расскажете? – душевным, всё понимающим голосом продолжал Григорий Тимофеевич. После многих лет дворцовых интриг и борьбы за место под солнцем в кабинетах со звёздно-лампасными обитателями сейчас, несмотря на поздний час, он действительно наслаждался своей работой.
– Да мы с ней всего два раза…
Полковник просто согнулся пополам от беззвучного хохота с хрюканьем, как в молодости. Он зажимал микрофон трубки рукой. Услышав непонятные звуки, в коридор прибежала его любимая собака, а за ней пришла не менее любимая жена. Она когда-то выбрала из толпы курсантов своего Гришу именно за его весёлость и готовность шутить даже в самых серьёзных ситуациях. Григорий Тимофеевич знаком показал, чтобы она взяла трубку второго телефона, находящегося в его кабинете, и послушала разговор.
– А тебе сколько раз надо было? Всё, дело сделано. Что дальше делать будешь, папаша?
– Я? – удивился незадачливый собеседник.
– Ну а кто? «Всего два раза»… Если не ты, то придётся в милицию заявлять, пусть она отца ребёнка ищет.
– И что же мне теперь делать?
– Дежурного или помдежа позови.
На другом конце провода, но явно не в трубку прозвучала фраза:
– Помдежа в дежурку!
И после некоторых непонятных звуков в трубке послышался наглый голос, который произнёс лишь одно слово:
– Алло.
Полковник уже давно не сталкивался по службе напрямую с военнослужащими срочной службы. Он как бы даже утратил жёсткую казарменную хватку, а вместо этого научился с пониманием относиться к проявлению некоторого армейского панибратства. Но этого наглого «алло» от какого-то сержанта, который, судя по всему, использует своё служебное положение в личных целях и позволяет гражданским абитуриентам звонить и принимать звонки откуда попало, он точно не ожидал. Это уже ни в какие рамки не вписывалось даже по самым демократичным понятиям штабного офицера.
– С вами разговаривает полковник Вязов. Представьтесь, пожалуйста, – с нарочито казённой интонацией произнёс полковник.
На другом конце произошло замешательство. Но через некоторое время в трубке прозвучало:
– Помощник дежурного по лагерному сбору сержант Казановский слушает.
– Товарищ сержант, пожалуйста, пригласите к телефону дежурного по лагерному сбору и доложите ему о происходящем в дежурке.
– Товарищ полковник, у нас всё в порядке, происшествий нет.
Полковник просто оторопел от подобной наглости, но ему было лень разбираться с наглецом по телефону.
– Ладно, не надо дежурного. Найдите мне начальника лагерного сбора и попросите перезвонить вот по этому номеру. – Вязов продиктовал номер сержанту.
– Как доложить полковнику Поддубко по поводу вашего звонка?
– Так и доложите: полковник Вязов звонил, интересовался проверкой мобилизационной готовности военных учебных заведений и так далее. Всё ясно?
– Так точно, товарищ полковник! Разрешите выполнять?
– Время пошло.
Полковник немного задумался, что делать с этим сержантом. Сначала хотелось стереть его в порошок, потом просто отправить обратно в часть, ну а в конце разговора уже, в общем-то, ничего не хотелось. Разве что наряд объявить за нарушение воинского этикета при обращении к старшему по званию и допуск посторонних лиц в дежурку. Григорий Тимофеевич посмотрел на часы и засёк время, которое, по его мнению, всё же могло повлиять на судьбу сержанта Казановского.
Сержант Казановский после разговора с полковником остался невозмутим, как танк. Служил он уже полтора года и привык практически к любым поворотам военной судьбы, но нарываться и вылетать из института при наличии всех шансов в него поступить ему однозначно не хотелось. Сержант вышел на крыльцо штаба и обратился к толпе сидевших в курилке военных и гражданских лиц.
– Где ты, отец ребёнка?
– Я, – откликнулся молодой, со взъерошенной белобрысой шевелюрой пацан, которому Вязов рассказал про беременность Наташи.
Курящая толпа заржала и начала отпускать всевозможные колкости в адрес белобрысого. Через много-много лет уже никто из сокурсников не мог вспомнить, почему этого парня прозвали Папа. История про разговор с полковником и якобы беременную подругу быстро забылась. Но кличка Папа привязалась к этому парню на все годы учёбы и службы.
– А почему ты ещё здесь? Убежал искать Поддубко! Вот тебе номер телефона, скажи, чтобы позвонил полковнику Вязову. Скажи ещё, что это по поводу проверки мобилизационной готовности военных учебных заведений. По выполнении доложить мне. Вопросы?
– Всё ясно, товарищ сержант.
– Я тебя не спрашиваю, ясно тебе или нет. Я спрашиваю, есть ли у тебя вопросы. И если их нет, то согласно уставу, положено отвечать: «Никак нет». Всё, убежал, три минуты на выполнение, время пошло.
Папа и впрямь припустил со всех ног. Видно, он действительно рассчитывал преодолеть расстояние более километра до домика начальника лагерного сбора за три выделенных минуты.
Полковник Вязов тоже не расслаблялся, он набрал номер дежурного офицера по ВКИМО. Дабы не было послесловий и ненужных разборок, полковник известил дежурного о якобы проводимой по указанию его начальника проверке мобилизационной готовности. После чего расслабился и положил трубку.
В коридор опять вошла собака, а за ней жена. Собака виляла хвостом, подбадривая своего любимого хозяина и вдохновляя его на новые служебные подвиги, а жена с любовью смотрела на своего Гришу, когда-то весёлого курсанта, а сегодня – кормильца семьи и отца её детей.
– Пошли спать, товарищ полковник.
– Иду, иду. Сейчас дождусь одного звонка и иду. Ты иди ложись, я скоро.
Собака, присутствовавшая при разговоре, развернулась и направилась в комнату. Григорий Тимофеевич улыбнулся, но, поймав ревнивый взгляд жены, осёкся и не стал рисковать, продолжая шутку. Через несколько минут Григорию Тимофеевичу позвонил полковник Поддубко. Он был старым и мудрым воином. Прекрасно знал, кто такой Вязов и кто начальник Вязова. Кроме того, начальник лагерного сбора знал и про внука Сёмина, находящегося сейчас в его учебном центре. Через полчаса в квартире генерал-полковника, деда Андрея, раздался телефонный звонок.
– Вас беспокоит полковник Поддубко, начальник лагерного сбора учебного центра ВКИМО. Я могу поговорить с генерал-полковником Сёминым?
– Слушаю вас, товарищ полковник.
– Тут один абитуриент очень хочет с вами поговорить. Вы не против, товарищ генерал-полковник?
– Ну мы же с вами, как отцы-командиры, должны проявлять заботу о личном составе, помогать ему преодолевать все тяготы и лишения воинской службы.
– Так точно, товарищ генерал-полковник.
Поддубко передал трубку пухлому абитуриенту, а сам вышел на крыльцо своего домика, находившегося в самом дальнем углу территории учебного центра. Старый полковник присел на ступеньку крыльца и закурил. За годы работы в военном институте преподавателем на кафедре тактики он много чего видел и перестал удивляться многому в этой жизни.
– Привет, дед, – несколько развязным голосом начал отрок.
– Привет. Ну рассказывай, что случилось.
Дед как бы пропустил мимо ушей панибратские интонации внука, но для себя сделал вывод, что с Андреем надо будет серьёзно поговорить о том, что, где, как и кому можно говорить, а в каких ситуациях лучше вообще не дёргать его, всё-таки генерал-полковник.
– Да ничего не случилось. Приезжай ко мне в субботу, привези, пожалуйста, мою записную книжку, чего-нибудь вкусненького и шампанского.
Генерал ухмыльнулся. Нет, его не удивила просьба привезти алкоголь. Он сам научил внука пить, когда тот только закончил восьмой класс. Его несколько покоробила та интонация, с который внук говорил с ним по телефону, и то, что подросток пока ещё не понимал, что не пристало целому генералу подгонять бухло в воинское подразделение для внука, который формально ещё и курсантом не стал.
По всему было видно, что мальчик наслаждался своим превосходством над сверстниками и с этим надо было что-то делать. Дед хотел воспитать внука обычным человеком. Он специально не брал его в свой дом на радость бабуле. Мальчик постоянно жил с родителями и посещал генеральскую дачу или квартиру только в дни семейных торжеств или когда родители уезжали в отпуск одни.
Биологическим отцом Андрея был военный, за которого дочь вышла с одобрения родителей. Но брак не сложился. Дочери не нравилось мотаться по дальним гарнизонам. А её муж не хотел просить тестя устраивать свою карьеру. Биологический отец Андрея достаточно пассивно относился к своему будущему в вооружённых силах. Ему нравилась служба в Сибири, где в свободное от основных обязанностей время он мог с удовольствием предаваться своим любимым занятиям – охоте и рыбалке. Он мог уйти в тайгу на неделю. Жена оставалась с сыном одна дома. Она сходила с ума от неизвестности и одиночества. Столичная девушка не могла найти себе подруг и друзей в таёжном крае.
Однажды, вернувшись с охоты, муж не нашёл дома ни жены, ни ребёнка, а на столе лежала записка с одной ёмкой фразой: «Уехали к родителям. Прощай». Муж не погнался за женой и ребёнком, он решил оставить всё как есть. Возможно, ему так было проще. Андрей практически не помнил своего отца. Мать привезла его в Москву, когда ему было всего четыре года. От того человека, который был его биологическим отцом, у Андрея осталось лишь несколько фотографий в семейном альбоме, отчество Михайлович и фамилия Маркин.
В Москве ещё молодая мать, используя своё социальное положение и связи генерала-отца, быстро нашла себе и работу, и жильё. А через некоторое время у Андрея появился отчим. Дядя Серёжа был подающим надежды инженером, который недавно перешёл на руководящую работу. Он трудился на ЗИЛе. Сергей Васильевич не претендовал на место отца в жизни Андрея, но баловал его действительно по-отцовски. Иногда казалось, что этот управленец чувствует свою вину перед пасынком за то, что не приходится ему биологическим отцом, но при этом женат на его биологической матери. Молодая семья перебралась в более просторную квартиру недалеко от места работы Сергея Васильевича. Квартира хоть и была большой, но находилась в рабочем районе Москвы, населённом лимитчиками и детьми лимитчиков.
Двор, в котором рос Андрей Михайлович с ребятами из рабочих семей, научил его быть жестоким и наглым. Отношения внутри семьи и общение с родителями научили его быть вежливым и обходительным. Ну а благодаря генетическим качествам неформального лидера, перешедшим к нему от деда, и инстинктам выживания в любых условиях, передавшимся от отца-таёжника, он всегда был вожаком: в школе, в пионерском лагере, во дворе. Нескончаемые карманные деньги, выдаваемые отчимом, лишь укрепляли его авторитет среди нищих сверстников – детей лимиты. В детские годы Андрей любил власть и рвался к ней сознательно.
– А можно я со всем перечисленным отправлю к тебе бабулю или вообще шофёра? – задал осторожный вопрос генерал-полковник.
– Дедуль, я ещё по поводу учёбы поговорить хотел. Слышал я, в этом году ускоркурс набирают. Может, мне на него записаться?
– Андрюш, ты же хотел европейские языки изучать, в Европу поехать, а тут на тебе – ускоркурс. Зачем спешить и ускоряться в учёбе? И вообще, ты уже в армии, тут на курсы и языки не записывают. Это тебе не кружок «Умелые руки».
Генерал-полковник Сёмин лукавил. Он хорошо знал про ускоркурс, набираемый в этом году, но не предполагал, что внуку будет интересно, отучившись год в нереально интенсивном режиме, уехать из Москвы от своих друзей, а главное – от подруг, на два года, а то и больше, в Афган или Африку. Да и ему самому не очень-то хотелось отправлять единственного продолжателя рода на войну.
– Но после года ускора сразу лейтенанта дают. И жить дома можно, а не в казарме.
– Не лейтенанта, а младшего лейтенанта. А дома ты жить сможешь, если после двух лет войны живым останешься. И вообще, зря я тебя послушался, надо было тебя в МГИМО определять. Ещё не поступил толком, а уже романтики захотелось.
Дед начинал выходить из себя.
– Приезжай, пожалуйста, в субботу, всё мне расскажешь про ускор. Я должен понять все твои аргументы и принять обдуманное решение.
Андрей знал, на чём можно поймать деда, и старался этим пользоваться. Дед не терпел, когда с ним не соглашались домашние, и готов был идти на край света ради доказательства своей правоты. Внук же, пригласив своего оппонента в субботу в учебный центр, давал деду шанс выговориться и убедить себя. Дед был бойцом, выговориться для него было необходимо. Причём сделать это надо было по-мужски, лицом к лицу, а не по телефону.
– Ладно, приеду, – буркнул в трубку Сёмин. – Что-нибудь ещё? – казённым голосом спросил генерал-полковник.
По всему было ясно, что продолжение разговора будет только при личной встрече. Но Андрей Михайлович в свои юные года ещё не научился правильно оценивать эмоциональный потенциал собеседника. Он ещё не знал простого правила диалога: после разногласий не рекомендуется продолжать разговор просьбой, если, конечно, нет изначальной установки на получение отказа.
– Дед, тут одному военному надо помочь с поступлением. Его Виктор Чернов зовут. Он младший сержант, сапёр вроде.
– Андрей, я не всесилен. И что вообще тебя связывает с этим младшим сержантом? Вы что, в одной палатке живёте? Сколько ты его знаешь?
– Нет, он в «западной» роте военных, из войск поступает. Мы с ним только сегодня познакомились. Он мне тут помог в одной ситуации, да и вообще хороший парень.
Генерал-полковник уже был готов метать молнии по поводу помощи всем «хорошим парням», но решил не эскалировать разногласия с внуком на новый уровень и потому остался дипломатом.
– В субботу обсудим и этот вопрос, расскажешь мне об этом «хорошем парне». Ну всё, давай, пока.
– До субботы.
Генерал-полковник положил трубку. О послешкольном устройстве судьбы внука разговор вёлся ещё с восьмого класса. Учился Андрей хорошо, был школьным активистом, завоёвывал призовые места на научных олимпиадах и спортивных соревнованиях. Учась в восьмом классе средней школы, Андрей попросил деда устроить его в суворовское училище. Дед был не против, но мать Андрея однозначно отвергла эту идею. Ей не хотелось, чтобы сын повторил карьеру её мужа и отца. Дед ничего не мог поделать, ведь на стороне матери выступила ещё и супруга генерала. Андрюшка, как и дед, сдержал удар судьбы.
За подчинение воле старших выклянчил, опять-таки через деда, разрешение заниматься в секции карате. В бывшем СССР в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов федерация карате только зародилась и попасть в секцию можно было лишь по большому блату. У подростков популярность этого вида спорта была выше, чем популярность генерального секретаря КПСС во всём Советском Союзе. Дед не очень разделял спортивные пристрастия внука, так как был воспитан в суровые довоенные годы, когда даже большой теннис считался не совсем советской игрой. Но за мирное принятие решения женской части семьи был готов поступиться своими спортивными пристрастиями. Деду вместе с Андреем пришлось отразить ещё один женский натиск. Мать и бабушка не рассматривали мордобой в виде японского карате как средство для физического развития ребёнка. Женщины есть женщины, и воевать с ними тоже надо уметь. На этот раз война полов в масштабе одной ячейки социалистического общества закончилась победой мужской половины.
Андрей пошёл заниматься карате в ДЮСШ ЦСКА33. Там ему действительно нравилось, он с душой стал относиться к занятиям. Несмотря на свои неуклюжие формы, мальчик научился двигаться на татами и овладел определённой техникой боя. После года тренировок Андрей успешно сдал экзамен на жёлтый пояс и попал на товарищеские соревнования. Там Андрей не занял никакого места, но познакомился с ребятами-курсантами из военного института, которые заняли почти все призовые места и которых привёл на соревнования усатый тренер Касавин. Андрею очень захотелось потренироваться у Касавина, но на этот раз он решил обойтись без помощи деда. Подговорив одного из друзей по секции ЦСКА, он решил подойти к Касавину напрямую. Сделать это было непросто, ведь Касавин был практически главным каратистом СССР и потому сам выбирал, с кем общаться.
