Приглашение к счастью

Женщина – это приглашение к счастью.

Шарль Бодлер, французский поэт.

Петербургская зима 1914 года, блеснув рождественскими огнями и отзвенев музыкой бального сезона, подходила к концу. Близилось прощёное воскресенье, после которого столичный свет замирал. В благочестивом смирении, он равнодушно внимал мучительному вою заводских гудков, предвестников зарождающегося революционного хаоса.

Поздним вечером, на пустынных улицах Санкт-Петербурга хозяйничала февральская вьюга. Затихшая столица казалась безлюдной, и только рыжие отблески огней от затопленных печей, кое-где трепещущие на окнах, напоминали о том, что город наполнен жизнью.

Из подвального трактира, затерявшегося в переулках Васильевского острова, вытолкнули на снег, пропившегося в чистую бедолагу. С трудом поднявшись на ноги, он зачерпнул пятернёй пригоршню снега и растёр им лохматую голову. Сермяжная душа настойчиво требовала выпивки, во что бы то ни стало, любой ценой. В уверенности, что выпить больше не на что, он даже не сделал попытки обшарить карманы, а тупо уставился на свои, ещё почти новые, сапоги.

– Эх, пропадай, душа! – махнул он рукой в хмельном кураже, завалился на сугроб и стащил их с ног.

Утерев рожу портянками, бедолага сунул их за пазуху, и с непреклонной решимостью, снова исчез в ненасытной утробе шалмана.

Глава 1

В небольшом ухоженном особняке напротив, безуспешно пытался уснуть денщик штабс-ротмистра лейб-гвардии гусарского полка, Гончарова. Старому солдату, не давали уснуть былые раны. Намаявшись, он присел на край койки и принялся растирать старую рану на ноге, оставленную штыком самурая.

– Вот разнылась, анафема, аж сон не идёт – беззлобно проворчал ветеран, вспоминая Японскую – ловок оказался косоглазый, чтоб его … Ничего, он меня тоже помнить будет. Без руки то ему, поди, не сладко живётся.

Поднявшись с койки и бережно ступая на зудящую ногу, он приоткрыл дверь своей комнатушки. Из гостиной приятно повеяло теплом от растопленного камина и табачным дымом.

– Барину, видимо, тоже не спится – подумал он, осторожно проходя вперёд. – Уж второй день, как из полка вернётся и сразу к камину, только покуривает да приглашения разные в огонь покидывает. А прежде, только под утро и жди. Хмельной, весёлый и, непременно целковым, а то и зелёненькой одарит. Выпей мол, брат Иван, за здоровье графини Левицкой. Хорошая, видать, барышня или может быть хворает часто, не приведи Господи. Хоть бы одним глазком взглянуть на благодетельницу.

Иван осторожно заглянул в гостиную. У камина, в накинутой на плечи шинели, сидел 26-летний продолжатель древнего дворянского рода граф Леонид Георгиевич Гончаров, которого друзья предпочитали называть попросту Лео. В его облике было что-то античное, наводящее на мысль о родстве с пыльными статуями эпохи ренессанса. И только небольшие, тщательно постриженные усы, едва выходящие за края чёткой линии губ, придавали лицу оттенок современности. В целом же его внешность полностью соответствовала стандартам лейб-гвардии гусарского полка, который традиционно комплектовался хорошо сложенными шатенами.

Задумчивый взгляд тёплых светло-карих глаз молодого графа, был устремлён на причудливую игру пламени, полыхающем в камине. А подумать было о чём. Сегодня суд чести офицеров полка вынес решение, которого он ждал с нетерпением и завтра на рассвете состоится дуэль.

Два года назад, когда дочь полкового командира царско-сельских гусар, из маленькой озорной барышни превратилась в юную богиню, в столичном свете ярко засверкал новый, чистой воды бриллиант, графиня София Николаевна Левицкая. Многие были ослеплены его блеском, но остались в тени, не добившись благосклонности, а двое фаворитов этого соперничества завтра утром встанут под пистолеты – он и его друг, однокашник по Пажескому корпусу и непримиримый соперник, Владимир Раевский.

Но сейчас мысли Лео были об отце. Отставной генерал, повесивший шашку на стену после Русско-Японской войны, жил в своём родовом имении, в Псковской губернии. Оставить службу он решил после трагических событий, вызвавших тяжёлые душевные переживания – смерть старшего сына, геройски погибшего в Мукденском сражении и, последовавшая за этим, тяжёлая болезнь и кончина жены. Теперь на карту была поставлена жизнь его сына, единственного родного человека, оставшегося у него в этой жизни.

Лео бросил в огонь окурок и поднялся, чтобы написать письмо отцу.

– Тебе чего, Иван? – обратился он к застывшему в нерешительности денщику.

– Не угодно ли чего вашему сиятельству? – отозвался тот. – Подай-ка мне чаю, братец, и чарку водки. Что-то сон не идёт, а мне этой ночью обязательно выспаться надо.

– Прощения просим, ваше сиятельство, нету водочки, закончилась.

– Как это нет? Ты что, шельма, сам всю выпил?

– Как можно, ваше сиятельство? Для себя у меня спирт припасён. Ради здоровья или, скажем, аппетиту, по праздникам опять же.

– Что-то я не припомню, чтобы ты на здоровье или аппетит жаловался.

– Так потому и не жалуюсь, что полстаканчика принять завсегда полезно. Когда душа согрета её и хворям не одолеть.

– Говоришь, душу согревает?

– Истинный крест, ваше сиятельство – убеждённо крестясь, заверил Иван.

– Ладно, неси – согласился граф, садясь за письмо. Тяжёлое, тягостное чувство мешало сосредоточиться. Иван подал чай и полстакана спирта.

Лео поднёс стакан к губам, но пить передумал, решив, что будет лучше добавить спирта в чай. Так и сделал.

Нет ничего лучше для создания в доме ощущения уюта и покоя, чем разожжённый камин. Вид трепещущего огня завораживает и умиротворяет, но предаваться этому занятию накануне поединка, сомнительное удовольствие. Чем явственнее ощущение этого благодушия, тем острее и невыносимее становится мысль о том, что уже завтра и навсегда, единственным твоим уделом может стать промёрзшая тёмная яма.

Лео стоял у окна и смотрел на резвящуюся вьюгу. Ему больше не хотелось глядеть на огонь.

– Иван, если я завтра не вернусь, отправишь это письмо по адресу.

– Не извольте беспокоиться, Ваше сиятельство, будет сделано. А Вы завтра в полку заночуете?

– Где я завтра заночую одному богу известно. – уклонился от прямого ответа граф, всматриваясь в одинокий возок приближающийся по пустынной улице к его дому. Волнующее предчувствие тронуло сердце молодого офицера. Приблизившись, извозчик натянул вожжи и распаренная лошадка, мотнув заиндевевшей головой, послушно остановилась напротив парадного. Фонари осветили стройную фигуру женщины поспешно направившейся к входу, слегка склонив голову.

– Боже милостивый, София Николаевна! – прошептал Лео, не решаясь поверить в реальность происходящего.

– Иван, у нас гости. Подай одеваться, живо.

У входа несмело прозвенел колокольчик. Иван распахнул дверь и провёл в дом очаровательную молодую девушку с трогательным румянцем на хорошеньком лице. Глядя на неё, невольно приходила мысль, что Всевышний с особой любовью потрудился над её созданием.

Гостья в нерешительности остановилась в прихожей, сразу же наполнив её ароматом духов. На её одежде, в волосах и на длинных ресницах, окаймляющих выразительные светло-зелёные глаза, бисерно блестели снежинки.

Лео, одевшийся быстрее, чем застигнутый врасплох любовник, уже спешил навстречу.

– Добрый вечер, София Николаевна. Чему обязан счастьем видеть Вас у себя? – целуя руку девушки, он серьёзно опасался, что гулкие удары сердца заглушат звук её голоса.

– Здравствуйте, Леонид Георгиевич, прошу простить мне мой поздний визит, но мне необходимо поговорить с Вами.

У девушки был приятный тембр голоса и манера плавно произносить слова. Она говорила тихо, явно смущаясь своего прихода.

– Я всегда к Вашим услугам.

Он сам принял у гостьи верхнюю одежду и передал её Ивану. Немного задержавшись у зеркала, девушка прошла в гостиную и присела на край дивана.

– Чудеса! – пробормотал слегка ошалевший Иван, всё ещё держа в руках одежду гостьи – ангел небесный, не иначе.

Гостья первая прервала молчание, выдержав красноречивый взгляд офицера.

– Леонид Георгиевич, я отдаю себе отчёт в некоторой щепетильности ситуации, но пусть Вас не заботит моё позднее присутствие в Вашем доме. Я сказала маме, что останусь сегодня ночевать у тётушки.

Начало было более чем интригующим.

– София Николаевна, двери моего дома всегда открыты для Вас в любое время, которое Вы сочтёте удобным для посещения. Не хотите ли чаю?

– Нет, благодарю Вас, не беспокойтесь, Леонид Георгиевич, я пришла просить Вас простить меня.

– Помилуйте, за что же? Разве может мне прийти в голову, в чём-то упрекнуть Вас?

– Нет, нет, Леонид Георгиевич, я очень виновата перед Вами. Ведь моё легкомыслие послужило причиной вызова. Я не должна была обещать Вам третий танец подряд, зная, что это вызовет недовольство Владимира – взволнованно заговорила девушка – ведь он, накануне бала, просил моего согласия на помолвку.

– Осмелюсь спросить, что Вы ему ответили? – напрягся Лео.

– Ничего. Я просила его не торопить меня с ответом.

Лео облегчённо вздохнул.

– Вам не в чем винить себя, София Николаевна. Разве можно винить прекрасный цветок, распустившийся на краю обрыва, если кто-нибудь, потянувшись за ним, сорвется в пропасть.

Девушка ни чего не ответила, пытаясь унять сильное волнение, нахлынувшее на неё. Наконец, собравшись, она снова нарушила молчание.

– Леонид Георгиевич, я понимаю, что не должна этого делать, но всё же прошу Вас отказаться от поединка.

Лицо Лео, выражавшее до этого глубокое волнение и нежность, стало серьёзным. Он поднялся с кресла и подошёл к окну.

– Мадемуазель, Вы просите о невозможном – услышала она, после короткой паузы, его приглушённый голос.

– Почему же? Вам нужно просто помириться с Владимиром.

– Просто помириться? Если бы это было так просто.

Лео вернулся в кресло.

– Прошу меня простить, София Николаевна, но при всём уважении, я не считаю возможным обсуждать с Вами эту тему.

– Что же мне делать? – как то потерянно произнесла она – Я больше не в силах покорно ждать смерти одного из Вас. Я сойду с ума – голос девушки дрогнул, в глазах заблестели слёзы.

Лео опустился перед ней на одно колено и, взяв её тоненькую руку в свои ладони, пылко заговорил.

– Поймите же, Софи, офицер не может уклониться от поединка. Вы, дочь моего полкового командира, будете первой брезгливо отворачивать голову при встрече со мной.

Молодая графиня сделала попытку возразить, но на полуслове её голос прервался. Она закрыла лицо руками и, не в силах больше сдерживать слёзы, дала волю, достигнувшим критической массы, эмоциям.

– Я умоляю Вас, помиритесь с Владимиром! – пробивался сквозь слёзы надрывно-молитвенный голос девушки – во имя всего святого!

Сползая с диванчика, она опустилась на колени. Лео почувствовал себя самым гнусным негодяем на свете. Он бережно поднял её на ноги и нежно обнял вздрагивающие плечи.

– София Николаевна, я понимаю, что сейчас неподходящий момент для признаний, но может случиться так, что у меня больше не будет такой возможности. На свете есть только два человека, которые мне бесконечно дороги. Это мой отец и Вы. Моя жизнь принадлежит государю, душа – Богу, а сердце – Вам. Я обещаю, что Раевский останется жив.

– А Вы? А Вы, Лео? – она взглянула ему в глаза, вспорхнув влажными трепетными ресницами.

– Теперь, это уже не имеет значения – ответил он и нашёл в себе силы улыбнуться.

Слёзы ещё катились по её щекам. Молодая графиня отстранилась от него и, утирая их платочком, подошла к столу.

– Вы дороги мне оба – тихо сказала она, слегка поперхнувшись от спазма в горле.

София Николаевна взяла со стола стакан со спиртом и сделала жадный глоток, будучи в уверенности, что пьёт воду. На секунду девушка окаменела с широко распахнутыми глазами, не в силах сделать вдоха, после чего совершила ещё одну оплошность. Схватив со стола чашку с чаем, она стала судорожно запивать огонь, вспыхнувший в горле, ещё не осознавая того, что содержимое чая, тоже было щедро сдобрено спиртом.

Следует заметить, что её организм имел редкую особенность – непереносимость спиртного. Сказать, что девушка опьянела, значит не сказать ничего. Она просто упала без чувств, на руки хозяина дома.

За окном, по-прежнему, выла вьюга. Из комнаты денщика доносился здоровый храп беззаботно спящего человека. Израненное тело, согретое спиртом, больше не беспокоили старые боевые раны. В полутёмной гостиной уютно потрескивал камин, разливая по комнате рыжие всполохи огня. На диване беспечно спала молодая девушка, заботливо укрытая пуховым одеялом. Рядом сидел Лео, прислушиваясь к её ровному, лёгкому дыханию. Он, по-прежнему, держал её хрупкую ладошку в своей руке, не в силах оторвать нежного взгляда от любимой, на безмятежном лице, которой засохли ручейки слёз. Щедрая судьба подарила ей сегодня спокойный сон, оградив от тревог и волнений. Со вздохом сожаления Лео взглянул на каминные часы, отсчитывающие, может быть последние часы его жизни и, трепетно поцеловав руку Софи, поднялся. Надев всё чистое, он помолился у иконы и, подкинув в камин поленьев, разбудил Ивана.

– Вот что, братец, София Николаевна спит в гостиной, а тебе сегодня спать не придётся. Будешь охранять её сон, как полковой штандарт. Понял?

– Как не понять, Ваше сиятельство, а Вы, никак, уходите?

– Да, к сожалению. Следи за камином и любой её каприз выполнять с усердием.

– Не извольте беспокоиться, Ваше сиятельство, уважим благодетельницу.

– Как проснётся, подашь ей крепкого чаю с брусникой и извозчика к парадному. Это твоё жалованье – Лео протянул Ивану деньги. Ну, прощай, Иван, не поминай лихом, если обидел чем.

– Как можно, Ваше сиятельство? – растрогался денщик, не понимая причины такой сентиментальности.

Одевшись и вооружившись револьвером и шашкой, граф решительно шагнул в пургу.

Глава 2

Сейчас уже трудно сказать, кому пришло в голову ввести в обычай устраивать поединки на рассвете. Когда позади переживания тревожной ночи перед дуэлью, сравнимые с волнением новобранца перед боем или преступника, ожидающего казни на рассвете. И утреннее солнце, разогнав предрассветные сумерки, приветливо улыбается тебе в лицо, а весёлое щебетание птиц и беспечное порхание бабочек скрашивает, возможно, последние минуты жизни.

Утро этого дня выдалось не по-февральски солнечным. Птиц и бабочек, конечно же, не было, за то искрящийся на солнце снег живописно подчёркивал красоту бытия. Как будто по белому шёлковому покрывалу, зима, щедрой рукой, раскидала горсти сверкающих бриллиантов.

На некотором удалении от места дуэли, традиционно назначенном возле Чёрной речки, стояли два экипажа, возле которых неспешно прогуливались трое офицеров лейб-гвардии кавалергардского полка. Не смотря на то, что все они, как и положено всадникам тяжёлой кавалерии, имели массивное атлетическое сложение, один из них всё же выделялся среди товарищей, превосходя их ростом и статью. Это был инициатор конфликта, двадцатишестилетний штабс-ротмистр князь Владимир Сергеевич Раевский. Его вид невольно наводил на мысль, что господь бог, создавая этого человека высоким голубоглазым блондином, руководствовался строгим кавалергардским стандартом. Волевое лицо князя выражало решимость и нетерпение.

– Пора бы им уже появиться – нервно произнёс он, не отрывая взгляда от дороги.

– Успокойся, Владимир, у них ещё есть четверть часа – отозвался один из секундантов – а нам не стоило так спешить, прибытие на поединок не позднее, чем за пять минут до назначенного часа считается проявлением хорошего тона, тем самым демонстрируя пунктуальность и хорошие нервы.

– Я не мог допустить опоздания – упрямо ответил Раевский – оно могло быть расценено, как уклонение от дуэли.

– Меня беспокоит твоё нетерпение – включился второй секундант – От этого может дрожать рука.

– Ерунда, моя рука может дрожать только от похмелья – ответил Раевский – и завтра утром я вам это продемонстрирую, а сегодня я намерен поставить красную точку в этом затянувшемся водевиле.

– Осталось десять минут – щёлкнул крышкой часов секундант – а вот, кажется и они – объявил он, увидев приближающийся возок.

Едва извозчик натянул вожжи, из него бодро выскочили двое гусарских ротмистров и проворно зашагали к ожидавшим. Приблизившись, они сдержанно поприветствовали оппонентов. Старший по виду упредил вопрос.

– Господа, штабс-ротмистр граф Гончаров известил меня, что прибудет сюда самостоятельно. Думаю, он появится с минуты на минуту.

В подтверждение его слов на дороге показался всадник. Он скакал быстро, обдаваемый паром, вырывающимся из ноздрей распаренного коня.

– А вот и он. Однако, как же это не разумно с его стороны, скакать верхом перед дуэлью на пистолетах. Благоразумнее было бы нанять экипаж.

Приблизившись, Лео осадил коня.

– Доброе утро, господа – поприветствовал он офицеров, на его лице играла улыбка – я надеюсь, что не сильно обременил вас ожиданием и через минуту буду к вашим услугам.

Огладив коня, он подвёл его к кучерам, державшимся поодаль.

– У кого найдётся запасная попона, братцы? – поинтересовался Лео, покручивая в пальцах серебряный рубль.

– У меня есть, барин. – отозвался один из них, видимо самый хозяйственный. – Нам без неё никак, не приведи Господи лошадь-кормилицу застудить.

– Вот что, голубчик, ты укрой-ка моего коня, да поводи его, пока не остынет. А, это тебе за хлопоты – Лео подкинул ему монету.

– Будет сделано, барин, не сумлевайтесь. Обхождению с лошадьми обучены.

Не значительный, казалось бы, поступок Лео, был оценен всеми присутствующими. Не каждый способен, перед лицом смерти, думать о здоровье коня больше чем о своём собственном. Что касается Раевского, то больше всего, его бесила улыбка противника.

– Я к вашим услугам, господа – услышал он весёлый голос Лео и почувствовал неудержимую жажду крови.

– И так, господа, время приступить к делу – произнёс распорядитель дуэли – ни кто не уклонился от поединка и мы обязаны спросить, не угодно ли вам примириться?

– Нет! – гулко, как выстрел, прозвучал ответ Раевского.

В этот момент он прожигал глаза противника взглядом, от которого мог бы загореться снег.

– Да будет вам, господа – поддержали попытку примирения секунданты Раевского – Пожмите руки и поедем в «Медведь» пить шампанское.

Лео не спешил с ответом. Его карие глаза, ещё минуту назад, выражавшие ироничную беспечность, медленно помертвели, придав взгляду твёрдость и холод кирпичной стенки.

– Мы будем драться – спокойно ответил он.

Вздох сожаления вырвался у секундантов.

– Бог вам судья, господа, прошу за мной – приступил к делу распорядитель – Ротмистр, разбудите доктора.

Место для поединка было выбрано на крутом берегу, нависающем над речкой снежной стеной. По условиям дуэли противники разводились на расстояние 40 шагов и по команде секунданта имели право стрелять сразу или сблизиться, не пересекая границ барьеров, выставленных на расстоянии 20 шагов друг от друга.

– Прошу вас передать мне ваше оружие, господа.

Барьеры обозначили шашками дуэлянтов, воткнутыми в снег.

– В вашем распоряжении по одному выстрелу – закончил разговор ротмистр, возвращая им пистолеты – уверен, что этого будет довольно.

Противники заняли свои места, замерев в ожидании неизбежного. Лео, щурясь на снег, мысленно творил молитву.

– Готовы, господа? – послышался возглас распорядителя.       .

Скинутые с плеч шинели легли на снег. Противники подняли пистолеты. Раевский пристально посмотрел на Лео, алая гусарская венгерка, ярко выделяющаяся на белоснежном фоне, представляла собой идеальную мишень и раздражала, как плащ тореадора.

Призыв к ритуальному убийству прозвучал отчётливо.

– Сходитесь!

Лео не сдвинулся с места, он мысленно читал «Отче наш», в то время, как грозная фигура Раевского, быстро достигла барьера, обозначенного торчащей в снегу шашкой.

– … да святится имя Твоё, да прийдет Царствие Твоё, да будет воля Твоя…

Грянувший выстрел, на мгновение, прервал молитву, сорвав с головы алую гусарскую фуражку.

– …аки на земле, таки на небеси. – облегчённо выдохнул Лео.

Дело было за ним, теперь не грех и прогуляться. Сделав десять шагов, он подошёл к своему барьеру. Секунданты замерли в ожидании развязки. Иллюзий не было. У человека, неподвижно стоящего в двадцати шагах от хорошего стрелка, шансы не велики. Раевского же это обстоятельство, по-видимому, мало заботило. Не спеша, достав, из золотого портсигара, папиросу он закурил, всполошив своих секундантов.

– Владимир, не сходи с ума, встань боком, прикройся пистолетом – посыпались в его адрес, вполне уместные, но не имевшие воздействия, рекомендации.

– Надеюсь, Гончаров, табачный дым не станет тебе помехой для прицеливания – хладнокровно заявил Раевский, затянувшись от души.

Лео решил, что настал момент исполнить обещание, данное им Софии Николаевне. Он расстегнул на груди венгерку и достал лайковую перчатку, брошенную ему в лицо Раевским во время вызова. Швырнув её под ноги противника, он, не целясь, разрядил револьвер в перчатку, дёрнувшуюся на снегу, как убитый на повал маленький зверёк. Не взглянув на Раевского, Лео развернулся и направился к своей шинели, брошенной на снегу.

Присутствующие, ещё мгновение назад, бывшие в уверенности в том, что неизбежным итогом этого утра будут похороны, одного из противников, ощутили радостное облегчение.

– Ну и, слава богу! – удовлетворённо вздохнул распорядитель – Господа, я полагаю, поединок окончен.

Но тут раздался рёв Раевского.

– Вы ошибаетесь, ротмистр, это не конец! Гончаров, что за шутки? Ты стреляешься со мной или с моей перчаткой?

– Судя по всему, князь, у Вас тоже есть веские причины ненавидеть мою фуражку – ответил Лео, глядя на отверстие в головном уборе.

– Зарядите ему револьвер! – потребовал Раевский у ассистентов – Я не сойду с этого места, пока он не сделает свой выстрел!

– И напрасно, князь – твёрдо ответил распорядитель – условия поединка соблюдены. Каждый распорядился правом на выстрел по своему разумению.

Кавалергарды пребывали в лёгком замешательстве. Формального права, настаивать на требовании своего товарища, они не имели. Как и не имели желания подвергать его жизнь, безусловно, смертельной опасности. Тем более, что первейшей обязанностью секунданта является, сведение к минимуму степени риска своего подопечного.

– Повторяю, поединок окончен – снова провозгласил распорядитель.

– Напрасно вы затеяли этот гнусный фарс – не унимался Раевский. – Я превращу его в трагедию, достойную сцены Александринки! Благодарение богу, у нас есть шашки! – он выдернул из снега оружие и угрожающе направился к Лео. – Ты будешь стрелять, Гончаров, или я зарублю тебя, как труса.

Гусары, обнажив клинки, преградили ему дорогу. Кавалергарды, в ответ, последовали их примеру. И над заснеженной поляной зазвенели клинки офицерских драгунских шашек, образца 1881/1909 года.

Лео, рискуя быть зарубленным в горячке, бросился меж противников.

– Остановитесь, господа!

С трудом, но ему всё же удалось остановить бойню.

– Предлагаю посмотреть трагедию, обещанную нам князем Раевским – продолжил он уже спокойно, подходя к своей шашке, одиноко торчащей в снегу. Он выдернул клинок и отсалютовал им Раевскому.

– Я к Вашим услугам, князь.

У каждой трагедии должны быть свои зрители. Помимо секундантов и пожилого доктора, поминутно протирающего своё пенсне, за поединком, степенно покуривая, наблюдали извозчики.

– Глянь-ка, господа за сабельки схватились, не уймутся никак – прокомментировал один из кучеров.

– Знамо дело, не на блины к тёще приехали – продолжил тему другой, более степенный. – Не иначе, как молодуху не поделили, али ишо чаво. Тут уж без смертоубивства не обойдётся.

– Так ведь, грех то какой – снова включился первый – смазали бы по мордам друг дружке, да разошлись. И душу бы отвели и целы остались.

– Ты, брат, барские то дела на себя не примеряй. Это нашему брату много не надо, вцепиться в бороду, да разок другой в рыло сунуть, и делов то. Кровянку утри и гуляй себе дальше. А у них блажь такая, хлебом не корми, дай друг в дружке дырок наковырять. Спесь барская, понимать надо.

Он откинул окурок и продолжил.

– Был у меня случай, лет пять тому. Как то по весне, привёз я двоих на эту самую дуель, значить. И противу них, тоже двое приехали, с дохтуром. Я ишо и цигарку докурить не успел, как они все четверо и полегли. А дохтур тот, как всё это увидел, так и сам преставился, хлипкий на нутро оказался. Ох, и намучился я тогда. С тех пор, оплату завсегда наперёд беру. Это дело первейшее.

– Да, все напасти для мужика из-за баб – оживился третий извозчик. Я-то, из-за своей, дважды кровянкой умывался, да и жердиной по хребту охаживали. Как бы знать, что такую злыдню сосватаю, так бы и не затевался.

– Ишь чаво захотел – перехватил инициативу степенный. – Бабское нутро распознать. Это, брат, одному богу ведомо. А на счёт злыдни, я тебе так скажу. Ты ишо не видывал таких то, каких мне довелось, язви их в душу. Было дело чудное. Две бабы, из благородных, тоже дуель затеяли. Не иначе, как хахаля не поделили.

– Да, неужто бабы? – усомнились слушатели.

– Ей богу – перекрестился рассказчик – Сам бы не видал, так и не поверил. С виду важные, как гусыни, но лютости невозможной. Им, стаю голодных волков до смерти запугать, плёвое дело. Так вот, пальнули они, зажмурясь, по разу. Апосля чего, побросали пистоли и в волоса друг дружке вцепились, только клочья полетели. А визг и блажь стояли такие, что аж лошади напужались. Долго их унять не могли. Когда растащили, я глянул на их растрёпанные рожи и не удержался, захохотал. И, очень даже, зря. Потому, как в миг лишился зуба, бороды и рубахи. Так вот, эти курвы, меня отделали. А опосля ишо, получил раскорябаную рожу и гостинцев по первое число от своей бабы. Не поверила, анафема, что я честно пострадал. Нет, в таких делах, оплату завсегда наперёд взять, первейшее дело.

Тем временем, Раевский непрерывно атаковал, обрушив на противника натиск и мощь разъярённого вепря. Его сильные ноги вспахивали снежную целину, оставляя глубокие борозды на линии атаки. Лео мысленно поблагодарил отца, который ему, ещё мальчишке, вложил в руку лёгкую рапиру, сменившуюся позже на другие боевые клинки. Будучи легче своего противника он не так глубоко увязал в снегу, имея небольшое преимущество в скорости передвижения. Тем не менее, ему стоило большого труда отражать сокрушительные удары Раевского. Маневрируя и контратакуя, он, всё же успешно выдерживал натиск, заставляя противника, периодически, вспоминать о защите. К звону сверкающих на солнце клинков, добавился переливчатый аккомпанемент церковных колоколов, доносившийся откуда-то из-за речки.

Секунданты, с тревогой и некоторой долей восхищения наблюдали за смертельным состязанием. Как троянцы, взирающие на поединок Ахиллеса с Гектором. Созерцание разгорячённых боем противников, в распахнутых на груди мундирах и убийственным блеском в глазах, завораживало непостижимым, демоническим магнетизмом. Когда каждый удар, каждое движение примеряется на себя. И ты искренне сожалеешь о том, что этот упоительный гибельный восторг, вспенивает кровь не в твоем сердце.

Между тем, кровь уже пролилась. Венгерка Лео была рассечена у левого плеча, но кровь, сочившаяся из раны, была не заметна на алом сукне. Не смотря на это, его ответная контратака была не менее результативной, обагрив кровью лицо Раевского, хлынувшей из рассечённой брови. Тяжело дыша, князь отёр перчаткой кровь, заливающую глаз, превратив лицо в кровавую полумаску. Оставляя без внимания требования секундантов образумиться и прекратить схватку, он ринулся в стремительную атаку, играя клинком и шумно выдыхая мощные струи пара, инеем оседающего на влажных от пота волосах. Нормальному человеку вряд ли придёт в голову встать на пути взявшего разгон быка. Лео не был безумцем. Отступив к краю берега, насколько это было возможно, он резко ушёл с линии атаки, отведя в сторону мощный удар противника. Последний, не сумев погасить инерцию движения, оказался на краю отвесного берега. В следующее же мгновение шашка Лео, со свистом рассекла воздух перед лицом кавалергарда, заставив его инстинктивно отпрянуть назад. Потеряв равновесие, тело Раевского исчезло в снежной лавине, из которой неслись проклятия, способные заставить покраснеть от стыда самого дьявола. Лео, облегчённо вздохнув, и ещё не веря в благополучный исход атаки, осторожно приблизился к краю обрыва и заглянул вниз. Видимо запас сюрпризов, заготовленных для него на сегодня, ещё не был исчерпан, потому что снежный козырёк под его ногами, образовавшийся после обрушения берега, подломился и увлек его вниз, навстречу противнику. Через несколько мгновений, до слуха секундантов снова донёсся яростный звон клинков. Бой, с новой силой возобновился уже на льду, стремясь перерасти в ледовое побоище.

Лёд в середине русла, подмываемый течением, был более тонок, чем у берегов, но противников это мало заботило. Оба были уже достаточно сильно утомлены боем и понимали, что развязка близка. Лео был снова ранен. На этот раз в ногу, что существенно сковывало его движения. Он с горечью чувствовал, что долго продержаться не сможет. Силы уходили вместе с кровью. Раевский тоже понимал это, и, сделав паузу в поединке, первым нарушил молчание.

– Послушай, Лео, меня удовлетворит твоё честное слово, навсегда забыть о известной тебе особе, и более никогда не претендовать на её расположение.

– Извини, Владимир – Лео поднял шашку – Это единственное удовлетворение, какое я могу тебе дать – и, хлюпая набухшим от крови сапогом, устремился в атаку с безрассудством обречённого. Его яростный натиск сдвинул с места монументальную фигуру Раевского и заставил его отступать. Истончённый течением лёд, угрожающим треском, предупредил соперников об опасности, но им было не до пустяков. Лео остановился только тогда, когда явственно ощутил эфемерную зыбкость опоры под ногами. Отпрянув назад, он опёрся на шашку, пытаясь превозмочь жгучую боль в ноге.

– Не советую делать резких движений, Владимир – предупредил он противника, смахивая перчаткой крупный бисер пота, нависший над бровями.

Но Раевского было не удержать. Не желая давать противнику времени для передышки, тяжёлая кавалерия двинулась в сокрушительную атаку.

– Господи, благослови! – прошептал Лео и поднял шашку.

Через мгновение он увидел занесённый над собой клинок и кровавую полумаску, размытую дорожками пота, рядом с которой светился глаз, разящий холодным стальным блеском казачьей пики. Но вся эта мощь, стремительно уходила вниз, проваливаясь под лёд, не выдержавший её грозной поступи.

Смерть имеет много лиц, от омерзительно безобразных, до божественно прекрасных. Лео перекрестился, устало оперевшись на шашку. Он понимал, что мгновение назад видел одно из них. Потому, что такую атаку мало кому было дано пережить. Краткий миг размышлений был прерван появлением над водой головы Раевского. Лео упал на лёд и потянулся к кавалергарду.