Заклинатели. Первый том

Глава I

***

Солнце…, этот раскаленный, огненный шар отражался в каждой капле, разлетающейся брызгами воды и сверкал тысячами крошечных бриллиантов, заставляя глаза прищуриваться от ослепительного блеска.

Лето выдалось невероятно жарким и засушливым.

Сбросив с себя туфли, я встала на край фонтана, и, стараясь удержать равновесие, сделала несколько шагов. Пальцы ног осторожно ощупали каждую выбоину в нагретом черном мраморе. Рукой, я ухватилась за среднюю чашу, чтобы не соскользнуть и замерла, осыпаемая мелкими брызгами. Они оседали на платье и волнистых волосах.

Время словно замедлило ход.

Мой взгляд заскользил вдоль небольшой поляны, окруженной густым еловым лесом. Легкий ветерок покачивал пушистые ветви, разнося аромат хвои. Отовсюду слышались голоса птиц, переплетающиеся с умиротворяющим журчанием воды и стрекотом насекомых.

Вдали открывался величественный вид гор.

Сейчас особенно хотелось прикоснуться к белоснежному снегу, венчающему высокие острые вершины и взглянуть на мир с головокружительной высоты.

В ущелье между скал затесалась пограничная крепость. Над высокими башнями, еле заметно, колыхались бело-зеленые флаги, тогда как в ветреную погоду они неистово трепетали, словно в приступе гнева, а вокруг, ныряя в порывистые потоки, кружило черное воронье.

Однако, большую неприязнь, даже скорее страх, наводили ее серые, угрюмые стен…, на то была особая причина.

По коже побежали мурашки.

Отогнав неприятные мысли, я еще раз окинула взглядом блестящие пики и опустила ноги в фонтан, сначала одну, затем другую. Прохлада разлилась от кончиков пальцев и до самой макушки. Ощущение оказалось невообразимо приятным, глаза зажмурились от удовольствия.

Внезапно, на меня нашло наваждение.

Чувство было уже знакомым: нестерпимое желание полностью погрузиться в чашу. И я повиновалась.

Васильковая ткань платья, сначала вставшая пузырем, намокая, принялась оседать на дно. С верхних ярусов на мои плечи и голову обрушились прозрачные струи. Мокрые волосы облепили спину. Закрыв глаза, я подставила лицо воде и расслабилась.

Мысли стихли.

Так, в полном покое, прошло несколько минут.

Охладившись, я облокотилась о край чаши и принялась водить пальцем по проступавшим на черном мраморе прожилкам и переливающимся перламутрово-синим вкраплениям. Казалось бы, что за глупость – купаться в фонтане?

Но, несмотря ни на что, я могла просидеть так целый час. Только у меня уже почти не осталось времени. Я здесь слишком задержалась.

«А что если отец начнет меня искать…? – возникла тревожная мысль, – еще хуже – если он обнаружит это место, придется сидеть в комнате под замком целую неделю…, а то и две! Да еще, вдобавок, заставит вышивать! Что может быть ужасней?!»

Мысли о разгневанном батюшке, и о его белеющем от злости лице, заставили выскочить в мгновение ока. Босые пятки опустились на траву. С промокших насквозь одежды и волос, потекли струйки воды.

Я нервно огляделась вокруг – никто не должен был видеть то, что я собиралась сделать. Ладони коснулись друг друга, вздрогнули, словно у неопытного воришки и между ними стал нарастать жар. Над кожей шипя, взвился пар. Привычными осторожными движениями, я принялась сушить платье.

Стихия огня – слишком неустойчивый вид магии. Можно легко обжечь себя, не говоря уже о случайно подпаленной мебели и прочих вещах. Однако, после купания в фонтане контролировать огонь, его тепло и жар, становилось куда легче, чем обычно.

Меня тянуло к источнику с невероятной силой. Я готова была наплевать на все, лишь бы поскорей коснуться выбитых на нижней чаше символов и, в очередной раз, попытаться разгадать скрытую веками тайну.

***

Мне еще не исполнилось и четырнадцати, когда с моим телом начали происходить непонятные изменения.

Ранней весной, когда снег только-только начал подтаивать, я заметила, что могу выходить на улицу в одном платье и не чувствовать при этом холода, хотя раньше я часто мерзла.

Потом, родные начали обращать внимание на то, что от моей кожи исходит сильное тепло, словно при болезни, но я чувствовала себя более чем здоровой! Внутри плескалось столько энергии, что после наполненного делами дня мне совсем не хотелось спать.

Наступили ночи бессонницы.

Я читала книги, что были в доме, а когда становилось скучно, отправлялась бродить по саду, словно привидение. В такие часы, больше всего мне нравилось устраиваться под раскидистой яблоней, и наблюдать, как на усыпанное звездами небо не спеша восходят луны, освещая все вокруг бирюзовым светом. Так можно было просидеть хоть до восхода солнца, что чаще всего и происходило.

Осенью я отпраздновала свое четырнадцатилетние, и ровно через месяц на смену бессоннице пришла странная болезнь.

Родители решили, что это лихорадка.

Я словно горела изнутри, и в случающихся приступах каталась по кровати. Отец держал меня, пока мать протирала мои лицо и руки холодным мокрым полотенцем: кожа быстро испаряла воду, и надо мной поднимались струйки пара.

Такое состояние длилось несколько дней.

Около моей кровати постоянно дежурили либо родители, либо старший брат. Ночи казались мне бесконечными, не хотелось ни спать, ни есть, только пить в больших количествах ледяную, сводящую до боли зубы, воду. Лишь после нее в голове на несколько минут появлялось понимание того, где я нахожусь и что я все еще жива….

В секунды прояснения, я чувствовала, что мама держит меня за руку, и сквозь тяжелые веки видела ее слезы. Отец поил меня различными лекарствами, от которых не было никакого толку. За дверью я слышала тревожные голоса младшего и среднего братьев, которым нельзя было заходить ко мне, так как родители не хотели, чтобы мальчишки видели, как их сестра медленно и мучительно умирает.

Тем временем, мое состояние ухудшалось.

Все уже готовились к неизбежному, когда, наша соседка посоветовала обратиться к одной знахарке.

Старушка почти сразу поняла, в чем дело.

– Милые вы мои, что же вы сразу меня не позвали!? – донеслись ее слова, – еще неделя, и она сварилась бы заживо!

Сквозь полуприкрытые веки, я увидела, как знахарка покачала головой, и ее длинная белоснежная коса вторила ей в такт.

– Ну, ничего, деточка, бабушка тебе поможет, все будет хорошо! – теперь она успокаивающе гладила мою руку, – будешь делать, как я скажу, и все пройдет!

Ее маленькие выцветшие глаза вгляделись в мое намокшее от пота лицо. Старушка прислушалась к моему частому и порывистому дыханию, после чего попросила отца взять меня на руки и вынести во внутренний дворик нашего большого дома.

Он так и сделал.

Отец бережно усадил меня на лавочку возле крыльца, под навес.

Наверное, он переживал не меньше остальных, но вида старался не показывать. Только серые глаза были печальны, а густые брови собирались в небольшую складочку на переносице.

Двор успел покрыться небольшим слоем снега. В воздухе кружили мелкие снежинки. Они приятно касался моих лица и рук, но, быстро таяли, оседая на коже крошечными капельками.

Старушка попросила всю мою родню зайти в дом, чтобы не мешать, и хрипловатым голосом начала мне объяснять, что же все-таки происходит.

– Девочка, ты, главное, не бойся! – сказала она. Ее толстая коса засеребрилась на пробившихся сквозь облака лучах солнца.

Этот момент навсегда врезался в мою память.

Легкий порыв ветра, поднял с земли снежинки и закружил волчком. Свежий прохладный воздух, немного привел меня в чувство, и я смогла внимательней разглядеть старушку.

Она была одета в длинное зеленое платье из толстого льна, спину покрывал теплый шерстяной плащ, а через плечо висела сумка, из которой, старушка извлекла какую-то бутылочку, откупорила пробку и протянула мне.

– Вот, сделай пару глотков.

Руки не хотели меня слушаться. Я с трудом взяла у старушки флакончик, поднесла его к губам и, почувствовав, на удивление, приятный запах трав, сделала один глоток. Снадобье на вкус оказалось горьковатым.

После со мной стали происходить явные изменения. Несмотря на то, что я все еще «горела» изнутри, сознание прояснилось и пришло какое-то другое, более четкое понимание происходящего вокруг.

Знахарка забрала бутылек обратно и закрыла его плотной пробкой. Вскоре он жалобно звякнул на дне ее сумки, ударившись обо что-то тоже стеклянное.

– У тебя необычайный, редкий дар, – продолжила она, – в тебе проснулась огненная стихия. Для начала, ее нужно выпустить, только потом ты научишься ее контролировать! Понимаешь меня?!

Мне только и оставалось, что хлопать ресницами и открыть рот от удивления.

Я окинула быстрым взглядом, выходившие во двор окна и заметила напряженные лица родителей, смотревших сквозь стекла. После снова задержала внимание на старушке.

Жар внутри меня, то стихал, то волной подкатывался к горлу, я только и мечтала избавиться от него.

– Но, как же я выпущу огонь? Я не умею…, не знаю…, – я облизнула высохшие губы.

– У тебя все получится, – широкий рот знахарки вытянулись в улыбку, – начнем!?

Она взяла меня под локоть своей сухенькой рукой и подвела к корыту с водой. Мои ноги отказывались слушаться, из-за чего пришлось усесться прямо на холодную землю. Подо мной сразу же начал таять тот небольшой слой снега, что успел выпасть, и, через несколько минут, я сидела на мягкой, прогретой собственным телом, земле.

В корыте отразилось мое покрасневшее, блестящее от пота лицо. Каштановые волосы растрепались и безжизненно повисли, касаясь поясницы. Мои глаза светились изнутри, словно огонь в камине – золотисто-оранжевым светом. Это несколько напугало меня, так как обычно они были серыми, и лишь иногда, в зависимости от освещения и настроения, меняли оттенок от серо-синего до голубого.

– Слушай меня внимательно, ты должна сосредоточиться и почувствовать в центре живота горячий сгусток, – знахарка ткнула мне пальцем в район солнечного сплетения, – как только ты его почувствуешь, начинай двигать его вверх к легким, ощути, как он разливается в твоем дыхании…

– Но как же я его сдвину, – перебила я ее, – если даже не могу его увидеть?

– Достаточно мысленно представить. К тому же я буду тебе помогать.

Я кивнула и постаралась, как следует сосредоточиться. Голова закружилась, стало еще жарче и мучительнее, но, все же мне удалось представить что-то, похожее на рыжий шар – маленькое солнышко у себя внутри.

Внезапно, я смогла отчетливо его ощутить, именно там, где знахарка и говорила. Все тело вздрогнуло от нахлынувшего волнения. Взяв себя в руки, я попробовала сдвинуть этот сгусток, хоть чуть-чуть вверх.

С первого раза ничего не получилось.

Последовало еще несколько безуспешных попыток.

С меня уже пот скатывался градом, а сгусток так и не поддавался. Тогда знахарка положила свою ладонь мне на грудь. Сначала она показалась такой холодной, и вдруг начала нагреваться. Из ее тонких пальцев полился золотистый мягкий свет. Я удивленно посмотрела на старушку – та только подмигнула мне.

Внезапно сгусток подчинился.

Он медленно, пульсируя, пополз в нужном направлении и, в какой-то миг, мне показалось, словно в легкие влили жидкого раскаленного свинца. Это было настолько больно, что я закричала.

С криком и выходящим воздухом вырвались языки пламени…, прямо из моего горла!

Никогда еще я не чувствовала подобного ужаса!

Старушка же, вовремя отпрыгнула на безопасное расстояние, и продолжала, как ни в чем не бывало, давать советы.

– Не бойся…, главное не бойся! – кричала она. – Выпусти его весь…, до последней искорки!

Жгучие языки рвались из моего раскрытого рта высоко к небу!

Кажется, уже весь воздух вышел из легких, но пламя не унималось. Я стояла на коленях в уже немом крике, как вдруг мои волосы тоже взметнулись вверх и затрещали опаляемые желтым пламенем.

Отвратительно запахло гарью.

В попытке их спасти я схватилась правой рукой за тлеющие пряди. От отчаяния я потеряла контроль над собой и в придачу обожгла руку. Она тут же покрылась волдырями.

Вскоре, огонь, из желтого сделался красным, пламя начало стремительно стихать. Вылетело еще две последние искры и все закончилось так же внезапно, как и началось.

Я уже ничего не соображала.

Чья-то рука схватила меня за затылок и окунула головой в корыто. Вода, должна была быть ледяной, но я этого не заметила.

Еще никогда я так не радовалась прохладе!

Обожженная правая кисть ныла от боли, и я, также, опустила ее в воду.

Терзающее жжение на время отступило.

Я вынырнула. Мои волосы…, вернее то, что от них осталось, источали едкий пар.

Старушка с сочувствием посмотрела на меня, покачала головой, потом утешающе сказала:

– Ты не расстраивайся, волосы, они ведь отрастут, а вот жизнь так просто не вернешь…!

В тот момент, из-за волос я переживала меньше всего. Больше волновал вопрос: «Неужели я теперь так и буду испускать огненное дыхание, словно дракон?!» И будто прочитав, мои мысли знахарка добавила:

– Будешь учиться выводить пламя через руки, а потом и всему остальному. Все у тебя получится, я уверенна! – она обхватила свой подбородок ладонью, и мне показалось, словно ее кожа стала еще более сухой и вот-вот лопнет. Затем старушка продолжила, – я постараюсь научить тебя всему, что знаю. Но это позже, а сейчас ты должна отдохнуть и выспаться.

Я пару раз кашлянула, выпустив последние искры.

Родные, выбежавшие во двор, так и застыли.

Отец, оказался впереди всех. Его лицо выражало, даже не страх, а скорее тревогу…, за меня. Губы сжались в плотную линию, загоревшие за лето щеки впали, он как-то осунулся в одно мгновение.

Мама стояла чуть дальше, теребя, уже итак весь измятый фартук. Ее длинные каштановые волосы выбились из плотного пучка на затылке. Одна прядь, завиваясь, спадала на большие нежно-голубые глаза.

Тодеуш, мой старший брат, нахмурился, отчего еще больше стал похож на нашего папу. Можно было решить, что он сердится, но на самом деле это была только видимость. Он был просто растерян и боялся это показать.

Мерик, который был старше меня всего на год – наоборот, застыл, приподняв в удивлении брови, а его светлые глаза забегали, устремляясь то на меня, то на знахарку.

Он словно боялся спросить, что это вообще было?

Быстрее всех пришел в себя младшенький – Ким. Он как пружина сорвался и побежал вперед, бросившись мне на шею:

– Селена, сестренка, тебе больно?

Я все еще сидела на земле, руки были безвольно опущены на колени. Одно плечо потихоньку начало намокать от слез десятилетнего братика. Левой рукой я провела по его мягким каштановым кудряшкам, а обожженная правая рука так и осталась лежать на коленях. Она снова начала болеть, и я старалась ею не двигать.

Было даже страшно смотреть на вздувшиеся волдыри.

Следом, тоже роняя слезы, ринулась мать, и подбежали братья.

Затем, с места, медленно, словно оттаяв, сдвинулся отец.

Они окружили меня, взволнованные, напуганные, с кучей вопросов.

Ким все еще висел на шее. Я захотела, было, успокоить его, сказать что-нибудь вроде: «все в порядке» или «мне больше не больно». И только тогда я поняла, что не способна произнести ни слова.

Из моего рта вместо привычных звуков вылетел серый дым.

***

Я проснулась ранним утром.

Жар давно спал, боль почти отступила.

Мягкий свет потихоньку наполнил комнату.

Тем не менее, вставать ужасно не хотелось. И только, я, было, перевернулась на другой бок, как все испортил проклятый петух. Он закукарекал на весь двор противнейшим голосом, разгоняя остатки моего сна и, уже не в первый раз, пробуждая желание сварить из этого крикуна суп.

Лениво поднявшись, я первым делом, распахнула окно.

Легкий ветерок бесцеремонно ворвался в комнату, всколыхнув полупрозрачные занавески и принеся с собой хоровод мелких снежинок. На подоконник вспорхнула маленькая синичка, которую я постоянно подкармливала.

Птичка уставилась на меня черной пуговкой глаза, в ожидании лакомства.

Я раскрошила припасенный сухой кусочек хлеба, и, облокотившись об подоконник, стала наблюдать за маленькой гостьей, вслушиваясь в утренние звуки.

Кудахтали просыпающиеся куры. Фыркали и стучали копытами лошади в денниках. Петух продолжал надрываться, пока не выбежали мальчишки, и один из них не кинул в дурную птицу комком снега.

Вскоре я уже наблюдала за разворачивающейся ссорой между средним и младшим братом. Началась обычная утренняя перебранка: кто первый пришел к умывальнику. Меня это всегда неимоверно смешило, и я прикрыла рот здоровой рукой, чтобы не захохотать в полный голос.

Занавески мерно покачивались.

Птичка, наевшись, давно упорхнула.

Старший брат успел унять шумную ссору, и мальчишки спокойно умылись в порядке очереди. Затем каждый занялся своим делом: Ким по обыкновению кормил кур, Мерик чистил хлев, а Тодеуш занялся лошадьми.

Вспомнив о вчерашнем, я несколько минут осматривала забинтованную обожженную руку. Затем просто уставилась в наполненное снегом небо, размышляя над своей дальнейшей судьбой.

За завтраком все старательно делали вид, словно ничего не произошло, когда, я ожидала худшего и долго боялась выйти из комнаты.

Мне всю ночь представлялось, как отец с позором, выгоняет меня из дома, прямо босиком на снег. Виделись злобные лица соседей, швыряющих в меня камнями.

В тревожных мыслях одна картина перетекала в другую и, в итоге, я уже отчетливо воображала, как скрываюсь от людей, живу в лесу и одеваюсь в звериные шкуры.

Но, отец и близко не думал ни о чем подобном.

Оказывается, он прекрасно знал, кто такие заклинатели. Просто ранее, он не считал нужным, говорить об этом.

Мама, наоборот обрадовалась, посчитав, что теперь меня ждет большое будущее, и я смогу вырваться из нашего захудалого Новогорья.

– Хоть выбьется в люди, – рассуждала она, – уедет жить в столицу, в конце концов!

Я внимательно слушала ее, и иногда поддакивала.

Тем временем мама так разошлась в своих фантазиях, что даже представила меня на службе у короля!

Услышав такое, папа быстро развеял ее надежды.

– Ты мать, с ума сошла? – он стукнул кулаком по столу, – с таким «даром» ей одна дорога – на границу! Моя дочь не будет рисковать жизнью из-за…, старого дурака!

«Старый дурак», было произнесено потише, ведь речь шла все-таки о короле.

Пусть даже многие и поговаривали, что старик совсем впал в безумие и пора бы уступить трон старшему сыну. Тем не менее, он пока не собирался короновать ни одного из своих трех детей, и все искал, с кем бы повоевать.

Мама, уяснив, что спорить бесполезно тяжело вздохнула и села на скамейку. Братья тоже молчали. Никто не хотел лесть на рожон и спорить с главой семьи.

Все прекрасно знали, почему отец так против подобных начинаний.

Не прошло и двадцати лет с окончания войны между Ален-Маром, в которой отцу пришлось участвовать.

Еще семнадцатилетним юношей он попал в самый разгар. Отвоевав четыре года, он чудом вернулся живым с сединой и множеством шрамов на теле. Так что, тема военных была практически запретной, по крайней мере, в стенах этого дома.

Единственное, что мы с братьями знали, то, что ален-марцы – жестокий народ с диким нравом и странными традициями.

Вопрос, о том, что делать с моим даром, был отложен…

Оставив завтрак недоеденным, я стянула косынку и принялась водить рукой по остриженным волосам. Острые кончики, некогда пышной шевелюры, щекотали ладонь, словно колючки ежа. Это показалось мне совсем непривычным и даже забавным.

Внезапно в дверь постучались.

Мама, уже бранившая Мерика за пролитый на отбеленную и накрахмаленную скатерть сок, подскочила как от грома.

Все снова затихли.

– Откройте, это тетушка Мара, – послышался скрипучий старческий голос.

– Сейчас, сейчас…, – мама нехотя подошла к двери, как будто боялась, что если откроет ей, то я опять начну захлебываться пламенем.

Дверь издала жалобный скрип и распахнулась.

Знахарка легким шагом переступила через порог, непринужденно поздоровалась со всеми и направилась ко мне, будто к старой знакомой.

– Ну, здравствуй моя милая, как себя чувствуешь? Как голосок? – она потрогала мой лоб, затем положила свою сухую сморщенную, как чернослив руку на плечо. Посмотрев на нее, я подумала, что вчера старушка выглядела куда свежее.

– Уже гораздо…, лучше…, – просипела я.

– Тогда доедай, и начнем наши с тобой занятия, – Мара растянула тонкие губы в широкой улыбке. Она явно была очень заинтересована мной, – вы ведь, я надеюсь, не против?! – теперь знахарка обращалась к родителям.

Мама посмотрела на отца, как будто говоря: «тебе решать».

В свою очередь, он неспешно провел ладонью по обросшей щеке и прищурил серые глаза, словно взвешивая все «за» и «против».

– Хм, даже не знаю, что ответить…, – его брови сошлись на переносице. Решение явно давалось нелегко, – конечно, обучение, Селене, пойдет на пользу. Но не хочу, чтобы наш дом, ненароком сгорел. Его строил еще мой дед, и я сам надеюсь передать его внукам.

– Об этом не беспокойтесь! – поспешила ответить Мара, и украдкой подмигнула мне, – мы найдем подходящее для этого место.

– И вот еще что, – папа строго посмотрел на нее, – это должно быть в тайне! Ни одна живая душа не должна знать, что у моей дочки такой дар! Я, конечно, в долгу не останусь.

Отец был человеком слова и просто так фразами не разбрасывался. В деревне его все уважали и даже побаивались.

– Мне достаточно и того, что девочка будет у меня учиться, – улыбнулась старушка, – а хранить тайны я умею лучше любого. Уж поверьте.

***

Дни замелькали хороводом.

Каждое утро, по нескольку часов я занималась с Марой.

Обычно мы уходили глубоко в лес, пробираясь через сугробы на нашу секретную поляну. Несмотря на подобное неудобство, зима оказалась самым удачным временем для тренировок с огнем. Промерзшие стволы деревьев плохо воспламенялись, кроме того, можно было не бояться поджечь листья или траву.

Каждый раз все начиналось с одного и того же.

Я расчищала небольшой участок, устраивалась поудобней и старалась сконцентрироваться.

Пожалуй, это было самым сложным.

Иногда уходило больше часа, чтобы привести мысли в, хоть какой-то, порядок. Между тем, знахарка, невероятным образом, чувствовала мою готовность и сразу давала задание. Сама же, предусмотрительно, отходила подальше и внимательно наблюдала, помогая советами.

Одним из первых упражнений было направление Жара в кончики пальцев.

Нужно было медленно подвести сгусток энергии к самому горлу. Почувствовать каждой частичкой тела. Затем, как бы, разделить пополам и отправить равные части, одну к правому плечу, другую к левому. После, медленно продвинуть по руке до предплечья. Там каждый из шариков разделялся еще на пять равных, и вот, на кончиках пальцев вспыхивали идеальные язычки пламени.

В какой-то момент, это начало меня забавлять.

Однажды, я заигралась настолько, что потеряла контроль над потоком энергии.

Вырвавшийся огонь растопил снег на два метра вокруг и чуть не попал по знахарке.

Моему ужасу не было предела!

А старушка даже не моргнула, когда пламя прошло рядом. Она продолжала пребывать в полном спокойствии и не сдвинулась с места ни на дюйм.

Мара не стала меня ругать. Лишь задержала на мне взгляд серых и невероятно добрых глаз – она знала, что этот урок я уже усвоила, и подобного больше не повторится.

Она оказалась очень мудрой и невероятно уравновешенной женщиной.

Незаметно приблизилась весна.

Снег потихоньку сошел. На деревьях набухли почки, и ветви уже не выглядели так сиротливо. Лес подернулся полупрозрачной зеленью и желтым пушком. Оттаявший ручеек звонко журчал, огибая поляну.

Обучение было в самом разгаре.

Я больше не плевалась огнем и уже в меньшей степени рисковала стать причиной пожара. Дыхание стихий – так, еще с древних времен, было принято называть силу заклинателей, стало лучшим другом. Стоило его «коснуться», как на ладони, без малейшего усилия распускались пламенные цветы. Они трепетали на ветру, нежные и не обжигающие для меня.

«И как я жила раньше без этого?»

Тем не менее, каждый раз знахарка напоминала об опасности такой дружбы. Малейшая ошибка могла привести к необратимым последствиям. Ведь я все равно оставалась ходячим факелом, способным воспламенить и уничтожить все на своем пути, включая саму себя.

Это осознание каждый раз доводило до дрожи, и страх превратиться в головешку подталкивал к более усердному обучению.

Я старалась изо всех сил быть предельно внимательной в самоконтроле и впитывала, все, что говорила наставница.

– Выпустить силу может любой дурак, – говорила знахарка, – а вот удержать в полном подчинении, только Мастер. И помни, огонь несет в себе не одно разрушение. Он способен подарить тепло в мороз и разогнать кромешную тьму. Никогда не растрачивай дар попусту! Дыхание стихий – это основа и душа каждого заклинателя.

Правда, не смотря на всю осторожность, без неприятностей не обходилось. Как-то, в разгар лета, я случайно подожгла высохшую от солнца траву. Вокруг меня стеной вспыхнуло кольцо. Оранжевые языки взметнулись к небу, распугав всех окрестных птиц. Они с тревожными криками разлетелись во все стороны, а вот мне некуда было деться.

Это стало еще одним упражнением.

Мара абсолютно спокойным тоном, объясняла, что следует делать.

Ее голос не давал мне запаниковать.

Тем временем кольцо быстро расползалось.

– Если будешь себя бояться, ты сделаешь только хуже! – сказала она, – нужно принять свой дар, как часть себя. Полюбить его.

Превозмогая страх, я совершила действие, казавшееся невозможным, и впитала огонь всем телом. Когда все закончилось, было уже трудно вспомнить, как такое получилось. Только Мара довольно прищурившись, похвалила меня.

За все проведенное вместе время, мы с Марой успели крепко сдружиться.

Она оказалась очень доброй и открытой старушкой.

У нее тоже был дар, не такой как у меня, но свой, особенный.

Мара могла лечить людей и распознавать других заклинателей, но только при близком контакте. Она всегда работала руками.

Для исцеления было необходимо касаться человека.

Мне очень нравилось наблюдать за ее плавными движениями, когда старушка заживляла мои ожоги, получаемые по неопытности. Казалось, что кожа на старческих ладонях молодеет, когда из-под них лился теплый золотистый свет.

Но, еще больше я любила слушать ее рассказы. Казалось, что наставница знает все на свете, но Мара всегда уверяла меня в обратном.

– Чем дольше живешь, тем больше понимаешь, что совсем ничего не смыслишь в этом мире, – улыбаясь, говорила она.

Оказалось, что Мара объездила, чуть ли не всю страну.

Даже, некоторое время, жила в столице королевства, Фаленхаде.

Особенно мне запомнилось описание королевского дворца: выбеленный фасад, ажурная лепнина вокруг окон, роскошная позолота и высокие колонны, подпирающие своды крыши. Вокруг огромный парк, в котором все деревья и кусты были фигурно подстрижены, а в прудах скользили по воде белоснежные лебеди.

– Только бы выбраться из этой проклятой деревни! – думала я, желая увидеть собственными глазами тот другой удивительный мир.

Между тем время летело.

Мара успела меня многому научить, но все-таки, видимо, я была не таким уж сильным заклинателем. Самое простое, получалось весьма неплохо, а вот что-то посложнее, удавалось далеко не всегда. Поначалу, я злилась сама на себя, потом, успокаивалась и продолжала биться над одним и тем же.

Пожилая женщина учила меня упорству и трудолюбию.

Так или иначе, главная цель – контроль огня, была достигнута.

Теперь, даже если бы я что-то нечаянно подпалила, то могла мгновенно потушить, а большего и не требовалось.

Отец постоянно твердил, чтобы я вела себя аккуратней и держала рот на замке. Он боялся, что кто-нибудь узнает о моих способностях и за мной пришлют комиссию по боевым заклятиям из ближайшего города. Те быстро прибрали бы к рукам юную заклинательницу, и нашли применение, которого отец не желал для меня.

Однажды я стала замечать, что Мара сокращает наши занятия и периодически пропадает по нескольку дней. Я сочла, что просто ей больше нечему меня учить, ведь знахарка итак вложила немало своих сил и знаний.

Отец же, как и обещал, дал наставнице достойную награду.

По ее словам, этого было даже более, чем достаточно.

Иногда я просто навещала старушку и приносила выпечку. Мы подолгу пили чай и разговаривали на разные темы.

Она узнавала, тренируюсь ли я самостоятельно. Я кивала и что-нибудь показывала. Например, касалась свечи, и пламя, которое загоралось, принимало форму животного или растения. Тогда она улыбалась, и ее серые глаза светились, какой-то своей, теплой радостью.

И вот однажды, когда я снова решила ее навестить и, заодно, спросить совета, я увидела толпу людей около её зеленого, заросшего плющом домика. Казалось, что сбежался весь поселок.

Многих я знала.

Люди стояли почти в тишине, некоторые беспокойно шептались.

У меня в руках была корзинка с пирожками.

Испеченные специально для наставницы, еще теплые, они источали аппетитный аромат.

Я приблизилась к толпе. Меня никто не замечал, лица выражали то скорбь, то удивление, то простое любопытство. В сердце что-то сжалось, невидимая пружина давила на горло. Я уже напридумывала для себя всевозможных объяснений, утверждая, что все в порядке и сама себе не верила.

Дальше все происходило как в тумане.

Просачиваясь через людей, я приблизилась к крыльцу. Мои пальцы легли на ручку, а со лба скатилась капелька пота. Дверь распахнулась и меня обдало духотой и запахом сушеных трав. В комнате царил сумрак. Закопченное окно, итак плохо пропускавшее свет, было зашторено. Здесь тоже были люди: приятельницы и соседи Мары. Я сразу их всех узнала.

Нижняя губа дрогнула. Корзина глухо стукнулась об пол, я метнулась к кровати.

Она лежала совсем белая, будто из воска.

На лице застыла полуулыбка, морщинки разгладились, черты заострились. Еще недавно ее рука была теплой…, сейчас – как лед.

Я все гладила и гладила ее ладонь. Ком в горле превратился в холодный поток слез. Кто-то всхлипывал в углу. Мой взгляд никак не мог оторваться от ее лица. Такое же доброе оно было, даже сейчас.

«Больше я никогда ее не увижу…,» – подумалось мне, и печаль заскреблась черной кошкой.

Кто-то положил мне руку на плечо – я обернулась. Это был мой папа. Я даже не услышала, как он вошел.

– Пойдем доченька, дай и другим попрощаться. Мертвого не воротишь.

Он обнял меня, и я заплакала еще горше.

– Поплачь, поплачь, потом легче станет, – он положил руку мне на плечо, – хорошим человеком она была. Надо будет достойно ее похоронить.

– Да…, хорошим, скольких вылечила, – добавил сосед умершей, – жену, вот, мою спасла!

Ноги несли меня по лесной тропинке.

Глаза застилали слезы.

Среди деревьев виднелся просвет. Вот ели расступились, и я оказалась на нашей поляне. Ручеек, все так же, безмятежно журчал, как будто ничего не случилось. Я умылась прозрачной водой, стирая соленые дорожки слез, и подняла взгляд к синему небу. В одно мгновение вспомнилось всё: эти три года занятий, все эти часы, что мы проводили вместе.