Реплика

Одни мертвецы покоятся с миром, другие его лишены.

(Бенито Перес Гальдос) 

Сейчас, в эпоху интернета, получить любую нужную информацию почти не составляет труда. Один клик и пожалуйста! С трудом верится, но всего-то каких-нибудь тридцать два года назад это являлось настоящей проблемой, потому что в нашей стране не было ни интернета, ни персональных компьютеров, ни даже мобильных телефонов… Об этом времени и пойдёт речь.

Поручение

Сегодня Кузин появился в Управлении значительно раньше обычного, что, надо заметить, было ему несвойственно. Опаздывал, с кем не бывает, – редко, но случалось, – а вот приходить загодя он точно привычки не имел. Тем не менее факт остаётся фактом: до формального начала рабочего дня, если таковое понятие вообще применимо к сотрудникам уголовного розыска, оставалось минут сорок пять. В кабинете ни души. Оно и к лучшему. Алексей Борисович не прочь был сейчас побыть в гордом одиночестве. Он снял пальто, водворил его на вешалку и, усевшись за стол, погрузился в не больно-то весёлые раздумья, потому как пребывал в меланхолическом – да что уж кокетничать! – в просто-таки преотвратном настроении.

День явно не задался. Жена с утра пораньше вынесла мозг по полной программе. Лифт не работал, и пришлось спускаться с шестого этажа пёхом. В качестве довеска к уже полученной порции негатива улица встретила его мерзкой ноябрьской слякотью. Перечисленным череда досад не ограничилась и продолжилась в общественном транспорте. В троллейбусе – благо народу было немного – Алексей Борисович в кои-то веки присел на свободное место, и тут же ребятёнок, вольготно развалившийся на коленях молодой мамы, устроившейся напротив, несколькими движениями шаловливых ножек основательно перепачкал ему брюки…

Фиг бы с ней, с вынужденной пешей прогулкой вниз по лестнице – лифт этот чёртов всегда работает через пень-колоду. Погода – дрянь, так, на то и поздняя осень. И мальца, сучившего ногами в троллейбусе, упрекать в чём-либо – глупость несусветная. Если кто и виноват, так не этот несмышлёныш, а его бестолковая мамашка, не подумавши водрузившая своё чадо на колени. По гамбургскому счёту, чепуха это всё. Мелочёвка. Но Ларка-то какова! Вот уж приложила, так приложила! За долгую совместную жизнь всяко бывало, но такого обвинительного монолога ему от супруги выслушивать ещё не доводилось.

Началось всё с хлеба насущного. Точнее, со сливочного масла. А если быть совсем уж точным, с подчистую опорожнённой маслёнки. Достаточно было жене посетовать, мол, мало того, что всё по талонам, так ты это масло поди ещё найди, и понеслась душа по кочкам. В магазинах шаром покати, зато всё, что угодно, можно достать из-под прилавка. Уж кто-кто, а ты-то бы мог и воспользоваться служебным положением – как-никак подполковник милиции. Дел-то – позвонить кому надо да попросить, небось, язык не отсохнет. Так нет: ему, видишь ли, неудобно. Ну конечно, вы же там на Петровке одни праведники собрались. Распаляясь всё больше и больше, она припомнила благоверному и упущенную в своё время возможность улучшить жилищные условия, и его упрямое нежелание продвигаться вверх по служебной лестнице: мол, в твои годы пора сидеть в руководящем кресле, а ты всё за разбойниками да грабителями гоняешься. Не забыла и про его нищенскую по нынешним временам оперскую зарплату… Короче, наговорила с три короба. Алексей Борисович, будучи человеком неконфликтным – во всяком случае в семейном кругу – в ответ на град упрёков не проронил ни слова. Он просто встал из-за стола, не дожевав бутерброд и не допив чая. Потом, во избежание дальнейшей эскалации домашней напряжённости, молча оделся, так же молча покинул квартиру и теперь вот сидел в пустом кабинете сам с собой наедине.

– Не повезло ей, видишь ли, – муж в начальники не вышел! – вспомнив укор жены, фыркнул Кузин, окинув взглядом тесный кабинет, обставленный убогой казённой мебелью.

Ну, не вышел, мысленно согласился он с супругой, созерцая окружающее «великолепие», и с ходу нашёл себе нехитрое оправдание: так, я ж в руководители никогда и не рвался. Карьеры не сделал? Спорно. Без малого двадцать лет отработал в розыске. Все эти годы занимался любимым делом – оперил в собственное удовольствие и дорос, таки, до старшего по ОВД, а это дорогого стоит. Опять же, уважение коллег…

Квартира? Ну да, профукал. Был грех, снова нехотя признал он. Лет десять назад появилась возможность сменить «хрущёвку» в Мнёвниках на новостройку в Строгине. От центра конечно подальше, зато жилплощадь побольше. Не воспользовался. Уступил Валерке Сидорову. Да и как было не уступить, когда он в коммуналке ютился на пятнадцати метрах с женой и тремя пацанами. Ну а потом больше не предлагали. Насчёт зарплаты тоже сущая правда. Она была более чем скромной. Даже в застойные времена перебивались от получки до получки, что уж говорить о теперешних.

На жену он не сердился. Ларису понять можно. Тем более, что по своему она кругом права. В добавок ко всему вспомянутому, с продуктами даже во всегда относительно сытой Москве теперь действительно стало худо. Ясное дело, дефицит существовал и раньше. Но одно дело – трудности в приобретении сыро-копчённой колбаски, икры и тому подобных деликатесов к праздничному столу, и совсем другое – когда отпускается по талонам сахар, крупа, масло, макароны и далее по списку… Нечего сказать, доразвивался развитой социализм дальше некуда! Кто-то буквально на глазах обогащается, кто-то – и таких подавляющее большинство – наоборот стремительно нищает. Перестройка, мать её так! Форменный бардак в стране творится! Да собственно и страны-то в прежнем понимании уже нет – союз нерушимый угрожающе трещит по швам, того гляди рассыплется… Куда-то не туда меня понесло, одёрнул себя Алексей Борисович. А вот в чём жена трижды права, так в том, что, даже будучи классным розыскником, добытчиком он оказался никудышным.

Впрочем, вовсе не это так подпортило ему настроение. Суть проблемы крылась в ином: толкуя о бытовых неурядицах, Лариса ненароком напомнила, что на календаре уже тысяча девятьсот девяностый, и о том, что время летит неумолимо. Сорок восемь… В этом году ему исполнилось сорок восемь лет! Но, опять же, даже не возраст сам по себе страшил, а то, что с учётом выслуги, через год с небольшим, хочешь не хочешь, будьте любезные на заслуженный отдых. Ничего кроме тихой грусти подобная перспектива не навевала, потому как Алексей Борисович Кузин был сыщиком до мозга костей, и, как станет жить на пенсии без своей работы, не имел ни малейшего представления…

Безжалостно разрушив тишину, на столе призывно затренькал телефон.

– Слушаю, – буркнул в трубку Кузин.

В трубке раздался хрипловато-приглушённый голос начальника отдела

Симакова, с которым они всего несколько минут назад раскланялись в коридоре.

– Зайди-ка ко мне, Алексей Борисыч! – попросил Симаков. – Есть разговор.

Не велик труд подняться этажом выше. Пяти минут не прошло, как Кузин предстал пред светлые очи начальства.

– Кто это тебя так? – кивнув на безбожно заляпанные осенней грязью брюки, поинтересовался Симаков.

– Подрастающее поколение в троллейбусе постаралось. – объяснил Кузин, напомнив себе, что не мешало бы штаны почистить, когда подсохнут. – Чего звал?

В чинах они были одинаковых, одногодки, к тому же работали рука об руку уже довольно давно, и потому, Кузин, невзирая на разницу в должностном положении, с полным правом мог позволить себе общаться с начальником отдела на равных, против чего тот, к слову сказать, ничуть не возражал.

– Старый конь – ну, ты знаешь, – издалека начал Симаков, жестом предложив Кузину присесть на стул, – борозды не испортит.

– Ну-ну! – Ухмыльнулся Алексей Борисович и желчно закончил старинную пословицу на современный лад: – Но и, типа, глубоко не вспашет?

Он всё ещё барахтался в своих безотрадных думах, и в словах шефа уловил намёк на грядущую пенсию, даже не удосужившись задаться вопросом: с какого бодуна тому вообще затевать разговор на подобную тему? Но, уж как говорится, у кого что болит, и предпенсионера понесло.

– Если ты, Юрий Саныч, для этого меня пригласил, тогда доставай-наливай! – скептически хмыкнув, развязно предложил Кузин, кивнув на начальственный сейф, где, как он совершенно точно знал, всегда имелась – так, на всякий случай, – непременная бутылочка коньяка. – Вмажем. Перетрём за жизнь.

Повисла пауза, на протяжении которой Симаков в некотором недоумении присматривался к Кузину. Но по прошествии нескольких секунд лицо начальника отдела озарилось догадкой. Ведь они, как уже говорилось, были ровесниками, и, надо полагать, Симакова тоже время от времени посещали мысли о неумолимо приближающейся пенсии.

– Ну, насчёт выпивки – это вряд ли, – без тени улыбки произнёс он, давая понять, что шутку оценил, и сочувственно-иронично поинтересовался: – Не иначе, как мысли о грядущем заслуженном отдыхе одолели?

Кузин, понимая, что малость перегнул палку, лишь понуро кивнул.

– Неблагодарное это дело – бежать впереди паровоза, – философски заметил Симаков. – Раньше времени никто нас в утиль не спишет, – уверил он, имея вероятно в виду и свои собственные перспективы тоже, и в тон Кузину, не без язвы, пояснил: – А насчёт старого коня это был, типа, комплимент.

– Ладно. Замнём для ясности. – Отмахнулся Алексей Борисович, уразумев наконец, что разговор предстоит отнюдь не о светлом и безмятежном пенсионном будущем, а о суровом настоящем, и повторил пару минут назад уже заданный вопрос: – Так, чего звал, начальник?

Симаков озадаченно поскрёб затылок, вероятно не слишком ясно представляя, с какого боку подступиться к делу.

– Да вот, понимаешь ли, рэкет у нас расцвёл махровым цветом, – наконец выдал он.

– И что? – переспросил Кузин. – Мы – разбойный отдел, а не обгопники*. Это их головняк.

– Не скажи! – возразил Симаков и глубокомысленно изрёк: – Вымогалово и разбой – статьи пограничные. Бывает, не вдруг разберёшься…

*В1989 году в МУРе был создан отдел по борьбе с организованной и групповой преступностью (ОБОГП). С лёгкой руки муровских остряков аббревиатура ОБОГП моментально превратилась в ОБГОП, а сотрудники отдела – в обгопников. Первое время отдел специализировался на борьбе с вымогательствами.

Кузин и не думал возражать. Порой действительно случались недоразумения. Ворвутся, к примеру, нехорошие ребята в квартиру, хозяину «ствол» под рёбра, настучат по «репе», вычистят «хату» – это разбой в чистом виде, выражаясь юридическим языком, статья 146 УК РСФСР. Когда же человеку угрожают, скажем, убийством, членовредительством или разглашением компрометирующих сведений и требуют за оставление в покое энную сумму, а тот не соглашается, и только после этого налётчики врываются к нему домой и далее по списку – это уже статья 148-я, то бишь, вымогательство. Фактические последствия очень схожи. А что, если потерпевший поначалу, мало ли по каким соображениям, о предварительно озвученном бандитами требовании отступных умолчит, как бывало не единожды?!

Само собой, в ходе следствия всё всплывёт, недобросовестный гражданин будет каяться и призывать, войти в его положение, следак переквалифицирует статью, но достославный МУР изначально было устроен таким образом, чтобы, уж пардоньте за вульгарность, каждый окучивал свою собственную грядку, не залезая на чужую, и уж тем более, не пытаясь загрузить соседа своими проблемами. Иначе говоря, каждое подразделение специализировалось на том или ином виде преступлений, что весьма разумно: один отдел занимается убийствами, другой – квартирными кражами, третий – грабежами и разбоями, ОБОГП – вымогательствами, и так далее. Словом, каждый отвечает за своё, и любые перепасовки дел улучшению моральной атмосферы внутри Управления уголовного розыска ну никак не способствовали.

Отработав в сыске почти два десятка лет, причём больше половины этого срока под непосредственным руководством Симакова, Кузин ухватки шефа изучил досконально. Коли тот пустился в рассуждения относительно квалификации преступных деяний, ничего хорошего это не сулит. Опыт, который по утверждению классика есть сын ошибок трудных, настойчиво подсказывал, что начальника отдела посетила не бог весть какая оригинальная мысль, заставить старшего оперуполномоченного по особо важным делам Кузина поработать на дядю. И уж коли речь зашла о вымогательстве, то скорее всего в роли дяди будет выступать ОБОГП, резонно предположил он. Такое начало ему категорически не понравилось.

– И что с того? – снова осторожно поинтересовался Алексей Борисович, который прежде чем начать отбрыкиваться от начальственных инициатив, хотел выяснить, каким именно образом его собрались припахать. – Только давай без ритуальных танцев – поконкретнее! – потребовал от своего непосредственного руководителя подчинённый.

– Предлагаю тебе вплотную заняться бригадой «Беса», – без обиняков выложил Юрий Александрович.

– Предлагаешь или приказываешь? – уточнил Кузин.

– Предлагаю.

– Тогда спасибо, но нет! – довольно бесцеремонно отказался Кузин.

– Что так? – деланно удивился начальник отдела. – Клиент не по зубам?

– Только вот давай без этих штучек! – Алексей Борисович лукаво сощурил глаза. – Ты ж меня знаешь. Я на слабо не ведусь.

– А всё-таки, в чём причина? – посерьёзнев, спросил Симаков.

– Да куча причин. – Пожал плечами Кузин. – Во-первых, насколько я знаю, за «Бесом» и компанией вымогательств по Москве числится больше, чем квартирных разбоев. А это тема обгоповская. Вот пусть они и поднапрягутся. Три чём тут наш отдел? Во-вторых, – продолжил он, – моя группа курирует северо-восток, а там «Бес» пока ничем не отметился.

Возникает резонный вопрос: при чём здесь я и мои ребята? Ну и на закуску – у меня своих забот, так между прочим, выше крыши.

– Тема по большей части обгоповская, твоя правда, – подтвердил Симаков. – Но, ты же не хуже меня знаешь, подразделение молодое, формировалось на скорую руку, брали туда всех подряд и кого угодно – как говорится, с бору по сосенке… Так что, толковых сотрудников у них раз, два и обчёлся.

– И на этом основании ты предлагаешь мне разгребать чужое дерьмо? – ехидно полюбопытствовал Кузин.

– Чудак ты, Лёша! – возмутился начальник отдела. – Говорю же, некому там пока работать!

– Вот только не надо своим ребятам лапшу навешивать! – Скривился Алексей Борисович. – Что значит, работать некому? Володька Сунцов чем плох? Или Мишка Козлов?

Эти опера одними из первых перешли из четвёртого, то бишь разбойного, отдела в ОБОГП. Кузин отнёсся к их решению с пониманием – парни всегда тяготели к чему-то этакому масштабному, так что, флаг им в руки. Симаков же тогда воспринял их уход крайне болезненно – шутка ли, двух отличных сотрудников потерять! – и долго ещё при одном лишь упоминании фамилий Сунцова и Козлова его передёргивало. Но со временем остыл, смирился с кадровой утратой и сейчас по мере служебной надобности вполне спокойно контактировал и с тем, и с другим.

– Собственно говоря, Сунец, мне эту идею и подкинул, – признался руководитель отдела. – Он бы конечно мог и сам заняться, да кто ж ему даст. Я ж говорю, рэкетиры распоясались – только успевай реагировать. Мишаня тоже зашивается, да так, что ни вздохнуть, ни… сам знаешь. А «Бес» всех уже достал, и с ним надо что-то делать. Только зарегистрированных эпизодов вымогательства с начала года восемь! – значительно произнёс Юрий Александрович, поспешив оговориться: – Согласен, мы тут вроде бы, никаким боком. Но позволь тебе напомнить, что на его совести помимо того четыре квартирных разбоя. А это уже, как не крути, наше кровное. Короче! – подытожил Симаков. – Борцы с оргпреступностью не возражают, чтобы «Бесом» занимались мы.

– Ай благодетели! Не возражают! – язвительно огрызнулся Кузин. – Геморроем поделиться они завсегда готовы.

На что начальник отдела лишь пожал плечами, дескать, а что тут скажешь.

– Если мы обделаемся, с них взятки гладки, – продолжил Алексей Борисович обличать хитросделанных коллег по Управлению. – Зато, если я «Беса» со товарищи преподнесу на тарелочке с голубой каёмочкой, ОБГОП тут как тут – к раскрытию в момент присоседится.

На сей раз Симаков отрицательно помотал головой.

– Бобряшов клятвенно заверил: в случае успеха ни на что претендовать не станет, – сообщил он.

Если уж жадный до «палок» Бобряшов, командир обгопников, такое пообещал, значит, приперло его руководство главка к стенке, дескать, разберись наконец с этим неуловимым «Бесом». А ещё это значит, продолжил логическую цепочку Алесей Борисович, что Симаков имел беседу на сей счёт отнюдь не только со своим бывшим опером Сунцовым а ещё и с его непосредственным начальством. Напрашивался нехитрый вывод: коли речь зашла о таких нюансах, как дележ шкуры неубитого медведя, то вопрос, чьей головной болью теперь будет «Бес», уже бесповоротно решён в пользу разбойного отдела.

– Я так понимаю, ты уже кивнул, – озвучил Кузин своё умозаключение.

Юрий Александрович лишь повинно развёл руками.

– А куда было деваться! – посетовал он и попытался оправдаться: – Сперва

Володька пробный шар запустил. Потом Бобряшов насел. Я до последнего отнекивался, мол, со своими бы делами разобраться, но когда ещё и начальник управления надавил…

Всё ясно. Бобряшов, большой мастер переводить стрелки, подключил тяжёлую артиллерию. А начальнику МУРа возражать у Саныча кишка тонка.

– Вот какого спрашивается, ты здесь круги нарезал? – возмущённо ополчился на Симакова Алексей Борисович. – Не мог прямо сказать? А-то предложение у него! Приказал бы и все дела.

Вообще говоря, подчинённому разговаривать в таком тоне с начальником – роскошь непозволительная. Кто-нибудь другой, за подобные вольности, ещё до вечера вылетел бы из отдела со свистом, но только не Кузин. Всё-таки, многие годы совместной работы ко многому обязывали их обоих. Опять же, ни о каком подрыве авторитета руководителя речи не шло – беседовали они тет-а-тет.

– Только я вот не пойму, чего ты меня-то подпрягаешь? – спросил Кузин. – Моя группа тут вообще не при делах. Зато, два «квартиника» из четырёх, о которых ты мне только что толковал, зарегистрированы в Киевском районе. Территория Усатенко. Ему и карты в руки!

– На кону, вроде как, честь отдела. Облажаться никак не можно. Такое дело абы кому не доверишь… – объяснил свой выбор Симаков и, смекнув, что получилось как-то не слишком красиво по отношению к Усатенко, спохватился: – Нет, я против Вадима ничего не имею. Мужик он хваткий, добросовестный, но… Ты же сам понимаешь…

Кузин понимал – чего ж тут непонятного. Вадим Усатенко не мальчик – всё-таки восемь лет на оперативной работе – только вот из этих восьми, семь с половиной он оттрубил в оперативно-розыскном отделе Ленинградской таможни, а в МУРе – меньше полугода. По какой причине приключилась с ним такая метаморфоза, чтоб из Питера да в Москву, да ещё и из таможни в уголовный розыск, Алексей Борисович доподлинно не знал. Собственно говоря, это было не так уж важно – в жизни всякое случается. Главное, что бывший ленинградец в отделе, что называется, прижился, освоился и начал приноравливаться к новым для себя условиям работы. Однако таможня и уголовка – две большие разницы. Со временем Вадиму любая задача будет по плечу, но пока, чтоб разобраться с бригадой «Беса», ему элементарно не хватит навыков работы именно в розыске.

– А ты, с твоим-то опытом! Это ж – совсем другое дело! – словно подслушав его мысли, настырно продолжил увещевать Симаков самого матёрого и, чего уж скромничать, лучшего своего опера. – Вот ни на грамм не сомневаюсь, что ты сможешь! Со всей стороны обещаю любую посильную помощь. Запросы вне очереди. «Наружка» по первому требованию. Понадобится транспорт: отдельский «жигуль» в твоём распоряжении, только скажи.

Щедро однако – в изумлении вздёрнул бровь Алексей Борисович, поражённый столь широким начальственным жестом. Обычно всё вышеперечисленное приходилось выбивать с боем долго и нудно. Симаков, который знал Кузина как облупленного, усилил нажим:

– Твои районы… – Он развернулся вместе с вращающимся креслом на сто восемьдесят градусов и, воззрившись на висевшую на стене карту-схему Москвы, принялся перечислять, одновременно что-то прикидывая в уме: – …Бабушкинский, Куйбышевский, Сокольнический, Дзержинский, Первомайский…

После чего вернул кресло в прежнее положение, опёрся локтями на стол и, сцепив пальцы в замок, уткнулся взглядом в Кузина.

– Если возьмёшься за «Беса», от кураторства я тебя временно освобожу. А твои районы пока передам группе Мальцева, – пообещал Симаков и закончил свой исполненный искушений спич на высокой ноте: – Только прикинь! Руки у тебя будут развязаны. Вся текучка по боку, а ты и твои «двое из ларца» занимаетесь «Бесом» и только им. Ну что? По рукам?

Однако Алексей Борисович, погрузившийся в состояние глубокой отрешённости, с ответом не спешил. Конечно спецом он бурную деятельность «Беса» на ниве вымогательства и разбоя не отслеживал, потому как особой нужды не было – в районах, курируемых группой Кузина, тот пока не наследил. Однако сообщения о «подвигах» бригады «Беса», регулярно появлялись в сводках происшествий. Меньше чем за год он успел стать кошмаром столичных нуворишей. Прелюбопытный персонаж. Само собой, Кузину в профессиональном смысле такой дерзкий, удачливый и неуловимый противник был интересен и, положа руку на сердце, он с самого начала не прочь был принять предложение Симакова.

Только, как говорится, желание желанием, но есть ещё и обязон. Кураторство – хомут тот ещё! Районы Кузину достались в криминальном плане не бог весть какие благополучные. К тому же в подчинении у него два зелёных оперка, которые отработали год с копейками и только-только стали приобретать необходимые навыки. Им ещё учиться и учиться. В общем, забот полон рот. Не до жиру – разгрестись бы с тем, что накопилось. Потому-то Алексей Борисович поначалу и отказался, а тут вдруг такое: полная свобода действий и поддержка всем, чем только можно. В былые времена он о таком мог лишь мечтать… А что собственно изменилось? – спросил себя старый сыщик. Выработался? Вроде, нет. Есть ещё порох в пороховницах. Ясное дело, чинов и наград даже в случае оглушительного успеха не будет – для этого всегда найдутся специально назначенные люди. Ну и хрен бы с ними: и с теми, и с другими. Разве когда-нибудь было иначе? Заманчиво, чёрт возьми. Очень заманчиво…

– Не понимаю я тебя, Алексей Борисыч! Ты – опер или где?! – вклинился в его размышления раздражённый тенорок Симакова, видно подуставшего ждать хоть какой-нибудь реакции на своё предложение. – Я тут перед ним ковром стелюсь – и то ему, и это, – а он в молчанку играет!

– При этакой снеди, как не быть беседе… – еле слышно пробормотал Кузин, имея в виду обещанные ему преференции, и, как бы ставя точку в затянувшемся препирательстве – не с начальником, конечно же, а с самим собой, – уже во весь голос подытожил: – Надо, так надо.

– Стало быть, согласен. – С облегчением вздохнул Симаков и деловито переключился на детали: – С сегодняшнего дня присутствие твоей группы на утренних оперативках необязательно – нехрен попусту на совещаниях штаны посиживать. Если что важное по теме будет, до тебя доведут. А вообще, в информационном плане будешь напрямую контактировать с отделом «А». Им дано уже указание свести воедино всё, что есть по «Бесу» и предоставить в твоё распоряжение…

Отдел «А» – аналитический, то есть, – был создан в прошлом году. По идее в это в подразделение должна была стекаться агентурная и оперативная информацию со всего города. Предполагалось, что там её обработают и разложат по полочкам для дальнейшего использования по назначению. Задумка хороша, кто ж спорит, да вот с реализацией было пока не очень. Кузину приходилось пару раз иметь дело с этими аналитиками – результат оказался не больно-то вдохновляющим. К тому же, будучи представителем старой школы, он привык полагаться исключительно на себя и особого доверия к новомодным веяниям не испытывал. Поэтому при упоминании об аналитическом отделе Алексей Борисович поморщился, словно под нос ему подсунули тухлое яйцо.

– Ты погоди рожи-то корчить! – заметив эту более чем выразительную реакцию и догадываясь о её причинах, вступился за ещё одно вновь образованное подразделение Симаков. – Помяни моё слово, за аналитикой будущее! Без неё никуда. А что первый блин комом, так и Москва не сразу строилась. Всё наладится, дай срок.

– Пока у них что-нибудь наладится, я успею состариться на пенсии, – колко заметил Алексей Борисович.

– На безрыбье и рак – рыбка, – урезонил его Симаков. – Сам прикинь, «Бес» со своей бригадой по всей Москве нашумел – запаришься обзванивать районы и выуживать, кто что на него имеет… А тут никуда мотаться не нужно – аналитиков озадачил, и через пару часов имеешь полный расклад.

– Ну, разве что… – без особого восторга буркнул Кузин и, сочтя разговор оконченным, встал со стула. – Ладно, пойду определяться с фронтом работ.

– Что хочешь делай, а до «Беса» доберись! – напоследок напутствовал его Симаков и вполне серьёзно добавил: – Хоть сам к нему в банду внедряйся!

Признаться, такого оборота начальственной мысли Кузин даже допустить не мог. Внедрение – это вам не шуточки, это ответственность того, кто санкционирует. Обыкновенно Симаков к таким вещам относился крайне негативно, а тут вдруг сам предложил и, похоже, не для красного словца. Ну, сам не сам – староват уж, да и примелькался, – но как вариант, почему бы и нет? – прикинул Алексей Борисович. Примем к сведению. И, поставив галочку на этом пункте, покинул кабинет.

Уже в коридоре, Кузин посмотрел на часы и не смог сдержать удивления – стрелки показывали 9:14. А он-то был уверен, что разговор с Симаковым занял уйму времени. Оказывается, ничего подобного. На всё про всё ушло меньше двадцати минут, и до начала утреннего совещалова оставалось аж четверть часа. Впрочем, мне-то что до этих посиделок? – усмехнулся он. Я и мои орлы – с сегодняшнего дня птицы вольные… Ну или почти вольные… Так что, торопиться некуда, да и незачем.

Как уже говорилось, чтобы попасть к себе Алексею Борисовичу нужно было всего-то спуститься с четвёртого этажа на третий. Минутное дело. Однако на лестничной площадке он задержался, чтобы без суеты и спешки выкурить сигаретку. Обычно здесь кучковались любители посмолить, которых некурящие коллеги выпроваживали из кабинетов, не позволяя превращать их в курилку, но сейчас по причине раннего часа не было никого. На треть заполненная окурками жестяная банка из-под индийского кофе, которую использовали в качестве пепельницы, сиротливо стояла на подоконнике. Кузин достал их кармана пачку «Космоса» и закурил. Парни мои потопают на совещание к Симакову только минут через десять, рассудил он, сделав первую глубокую затяжку, тут их и перехвачу. Порадую, мол, снизошла на нас благодать, и в ближайшие недели, а может статься и месяцы – кто ж знает сколько понадобится времени, чтоб с «Бесом» и его бригадой разобраться, – от ежедневных утренних посиделок у начальника отдела мы свободны.

Как там Симаков ребят-то моих обозвал? Двое из ларца? Алексей Борисович усмехнулся. Точно! Двое из ларца одинаковых с лица и есть…

Близнецы

Мысли эти полезли Кузину в голову потому, что группа его состояла, понятное дело, из него самого и двух братьев-близнецов с, прямо скажем, не совсем обычной для москвичей в третьем поколении то ли украинской, то ли белорусской, то ли ещё какой фамилией Закупра – страна у нас многонациональная, и кого только и где только не встретишь на её бескрайних просторах. Братья поразительно походили друг друга не только чертами лица и цветом волос, но и ростом, и телосложением. Олег считался, вроде, как старшим, он родился на семь минут раньше, Сергей соответственно, – младшим. Но эта более чем условная возрастная разница внешне никак не проявлялась, так что человеку стороннему без подсказки разобраться, кто из них есть кто, было проблематично.

Алексей Борисович познакомился с этими хлопцами полтора года назад, весной восемьдесят девятого, когда они в числе сорока слушателей четвертого курса МВШМ прибыли в МУР для прохождения производственной практики. Обычное дело. Милицейская «вышка» – такой же вуз, как все прочие, и ежегодно, перед сдачей госов, три сотни без пяти минут лейтенантов направлялись на пару с половиной месяцев в подразделения уголовного розыска Москвы и области, в том числе и на Петровку.

Наверняка руководством школы цели преследовались самые благие – ознакомить выпускной курс с особенностями деятельности подразделений, чтобы четверокурсники могли углубить и закрепить полученные за годы обучения знания и приобрести кое-какие практические навыки. Милицейское же начальство на местах в полный рост использовало практикантов для решения собственных накопившихся проблем – то бишь нещадно гоняло оказавшуюся в его распоряжении дармовую рабочую силу в хвост и в гриву, часто вовсе не сообразуясь с той мурой, что была прописана в плане практики, ну и, само собой, присматривалось к выпускникам на предмет последующего приглашения или неприглашения кого-либо из них для дальнейшего прохождения службы.

Как бы то ни было, но обоих Закупр, прикрепили к Алексею Борисовичу. Произошло всё буднично. В одно прекрасное апрельское утро вошёл к нему в кабинет Симаков в сопровождении двух здоровенных лбов, представил их, сообщил, что добры молодцы поступают в полное его, Кузина, распоряжение на ближайшие два с гаком месяца, и удалился. Алексей Борисович был слегка озадачен. Этот Олег, тот Сергей, а переставь местами, и хрен поймёшь, где тот, а где другой. Про таких говорят, родная мать не различит. Нет, понятно, что как раз она-то и различит – как-никак мать! – а вот Кузину, увидевшему их впервые, запутаться было проще простого.

Впрочем, братья, очевидно уже привыкшие к эффекту, производимому на окружающих их практически неотличимой внешностью, тут же, не сходя с места, помогли своему новоиспечённому наставнику определиться в вопросе идентификации. Дело в том, что жизнь внесла в облик одного из близнецов некоторые коррективы. После Афганистана у Олега на шее появился рубец, который тянулся от кадыка к левому уху – след от осколка гранаты, едва не отправившего его на тот свет. А такая метина, согласитесь, просто не могла не бросаться в глаза, особенно когда знаешь, на что обратить внимание.

Парни сразу Кузину понравились. Ребята молодые, спортивные – энергии через край. Просто лучатся энтузиазмом. В глазах щенячий азарт, без которого сыщик не сыщик – это Алексей Борисович по себе знал. Словом, приглянулись. Подумалось, из таких со временем толк выйдет. Тем более, что парни геройские. Про то, что в Афгане служили они как бы между делом упомянули, а о боевых заслугах скромно умолчали. Но имеющий глаза да увидит. Поскольку четверокурсники явились в главк в милицейской форме, Кузин не мог не заметить, что на левой стороне груди у обоих серело по неброской орденской планке с тонкими синими вертикальными полосками по краям. Человеку знающему – а Кузин относился к таковым – это говорило о многом: сочетание цветов на муаровой ленте соответствовало медали «За отвагу», которую заслужить не больно-то просто.