Loe raamatut: «Атлантический Штамм», lehekülg 6
И тут мне попался на глаза Канье. Он оживленно общался с ребятами чуть поодаль, что-то активно обсуждая, в руке его был стакан. Под влиянием внезапно нахлынувшего порыва откровенности, я встал и направился к нему.
Увидев меня, остальные тотчас оставили нас наедине. Я протянул ему руку.
– С рождеством, Франц. – я был полон решимости сегодня расставить все точки над…
– И тебя. Желаю тебе отлично окончить учебу.
– Серьезно? Ты искренне этого мне желаешь?
– Да. А ты сомневаешься? – он был слегка пьян и мне это было на руку.
– Отойдем-ка, – я слегка надавил на его плечо и отвел в сторону от всех.
Гремела музыка, парни развлекались, кто-то уже упился и спал, уронив голову в тарелки. Несколько человек устроили импровизированный матч по волейболу, натянув между двумя деревьями прямо во дворе рыбацкую сеть, мяч свистел, летая туда-сюда.
– Франц, ты мне ничего не хочешь рассказать? – я преградил ему дорогу, зажав между стеной школы углом стола.
– О чем речь? – он пьяновато усмехнулся.
– Речь о том, что я могу плюнуть на нашу дружбу и разбить тебе твое дружелюбное личико прямо сейчас, если ты не расскажешь, с чего ты вдруг стал себя так вести.
– Начо, ты перебарщиваешь. Тебе мерещится чушь.
– Я так не думаю. Я ж не слепой. Ты меня игнорируешь вдоль и поперек, даже отец заметил, что ты перестал к нам заходить. В чем дело?
– Я не понимаю, о чем….
– Еще одна фраза такого плана и я обещаю, что стукну тебя! Отвечай, что произошло? Я за тебя вступился тогда на пляже, или ты забыл?? Это стоило мне очень неприятных разговоров с Грюни и Жанэ, меня чуть не выперли из школы. А ты мне даже спасибо не сказал. Ты считаешь, что это правильно и по-дружески?
– Начо, давай поговорим завтра или после рождества. Мы оба нетрезвы и…
– Доиграешься ты у меня сейчас, – прорычал я и сжал кулак. Неизвестно что бы я сделал в тот момент, если бы неожиданно не раздался протяжный и столь знакомый всем нам свист.
Все как по команде, пьющие и веселящиеся, играющие в волейбол обернулись к воротам. Антон Дюбуа в спортивном костюме, кроссовках и большой сумкой стоял и задорно лицезрел наше мероприятие.
Я тотчас позабыл о Франциске, который не преминул выскользнуть из моей ловушки и присоединиться к толпе. Возвращение моего давнего соперника было столь неожиданным, что я даже не успел как следует разозлиться к этой встрече.
Дюбуа неспешно и с достоинством подошел к нам всем. Моментально его «шакалы» подняли восторженный вой, наперебой поздравляя его с выздоровлением и подобострастно пожимая ему руку. Он же, в свою очередь медленно со всеми здоровался, кого-то даже обнимал, показывая свое расположение, кому-то лишь сухо кивая, а кому-то, не уделяя вообще никакого внимания.
Его тотчас все окружили, галдели, кто-то искренне радовался его возвращению, но большинство (во всяком случае мне так казалось) встретили появление бывшего молодежного короля хмуро. Его замашки, полные снобизма и высокомерия, многих достали, моё же лидерство, спокойное и уравновешенное (на самом деле я был слишком занят романом с мачехой, чтоб заниматься устройством своей протекции над школьной молодежью), устраивало почти всех, ну или большую часть парней. Я свято в это верил, и сейчас испытал шоковое состояние при виде вернувшегося старого лидера, как незаконно захвативший престол узурпатор.
Ведь по большому счету, как ни крути, но отнял эту «корону» я у Дюбуа силой, покалечил его и сейчас я был готов отвечать за свои поступки.
Я отставил стакан с алкоголем и приготовился к драке. Что она произойдет, я не сомневался. Не просто так он заявился сюда, он явно все рассчитал. Он трезв, я хоть несильно, но пьян. Кругом зрители, то есть его стихия! Судя по его виду, задорному и румяному, он явно в отличной форме. Слегка прихрамывает, сильно я его видать в тот раз прищучил.
Я потер кулаки, разминая пальцы. Постарался сконцентрировать силу в руках.
Он не торопясь приближался ко мне, попутно общаясь со всеми, с кем считал нужным. Кого-то хлопал покровительственно по плечу. Он был явно в отличном расположении духа и мне тотчас захотелось его испортить.
Наконец он подошел ко мне. Я стоял, слегка опершись на маленький турник (внутренний двор нашей школы служил нам и спортивным залом)
Протянул руку. Я малость обалдел, пару секунд медлил и все-таки пожал ее. Рукопожатие его было крепким и здоровым.
– Привет, Видаль, – его тон лучился доброжелательством.
– И тебе доброго дня, Антонио, – я назвал его на испанский лад, знал, что это ему нравится и точно не разозлит. Почему-то после первых секунд общения моя агрессия стала очень быстро стихать.
– Хорошо выглядишь. Наслышан о твоих успехах.
О каких именно моих успехах он наслышан, не уточнил.
Я кивнул.
– Присядем? – он приглашающим жестом указал на лавку.
Что ж, почему бы и нет. Сели.
Он вытащил пачку «Мальборо», предложил мне. Я тогда еще не курил и потому отказался.
– Смотри что у меня есть, – с этими словами он извлек из своей объемистой сумки блестящую флягу. – Это тебе на местное пойло. Настоящий коньяк. Будешь?
Я снова кивнул, предоставив ему свободу действий. Ждал подвоха в любой момент.
Он налил на самое донышко в 2 маленьких стаканчика из его же сумки. Протянул мне один.
Чокнулись.
– Будем! За наше будущее! – неспешно выпил и проследил как пью я, – именно! Так и надо! По чуть-чуть, не то что местные балбесы. Глотают всяческую дурь.
Он закурил, смотря мне в глаза. Так близко давно я его не видел. Ненавистное мне, но сейчас такое доброжелательное лицо.
– Антон, – выдавил я, – нам надо, наверное, завершить то, что мы начали тогда… на пляже…
– Конечно. Но сначала позволь мне сообщить тебе кое-что и потом мы продолжим, и ты уже сам решишь каким именно образом.
Он явно держал какой-то козырь за пазухой, и я решил узнать изначально, какой. Я слегка расслабился и откинулся на спинку скамьи.
– Я тебя слушаю.
– Ну для начала давай еще по одной чтоб легче говорилось.
Мы еще выпили. Он заговорил.
– Я получил аттестат на днях. Да-да, чего ты так вылупился? Пока лежал в больнице, куда я угодил по твоей милости, я штудировал учебники. Слава богу, перелом был не шибко серьезный, я через неделю уже ходил. С отцом решили, что возвращаться мне в школу нужды нет. Так что после врачей я прямиком погнал в тот же самый университет, куда и ты планируешь.
Господи, откуда он знает. Кому я мог проболтаться.
– Ну и мне как человеку на самому последнему в нашей иерархии и возможно, будущему главе департамента Атлантическая Луара, сделали скидку. Я получил бюджетное место на кафедре физической активности «Старс». Отец конечно, постарался, ходил, общался с ректором, с деканом. Но и я не промах. Волейбол все-таки помог.
Да, забыл упомянуть, что Дюбуа был абсолютным чемпионом нашего острова по волейболу и многократным призером всяких первенств нашего департамента. Похоже, это его и выручило, явно ж не благодаря интеллекту, по всем предметам он учился крайне посредственно, выказывая способности только по физкультуре и истории.
– Что ж, это событие! Поздравляю тебя, Антонио. Теперь ты у нас студент! – я даже немного возрадовался. То есть я теперь буду тут властвовать единолично.
– Спасибо. Мало того, – продолжал лить мед мой собеседник – я считаю, что коли уж ты выбил у меня первенство в честном поединке, то ты заслужил быть тут лидером. Скоро выпуск и ты должен сохранить свое влияние на нашу молодежь и после школы. Можешь ставить свои законы, на любые темы. Жанэ тебя не тронет.
– Гм, можно яснее? – я был заинтригован и пока не понимал, к чему он клонит.
– Будешь свободен во всех своих начинаниях. Артели тоже будут твои, будешь получать свой процент от каждой отгрузки еженедельно. Сейчас развивается дайвинг, так и с него будешь лупить с туристов, там очень неплохие деньги крутятся. Так через год-два возьмешь себе дом в Ле – Пале, перевезешь отца с Марией, пусть отдыхают. Ну сколько еще твой отец собирается вкалывать? И так здоровья уже нет, я уверен. Ну, что скажешь?
Мысли крутились в голове у меня словно белка в колесе. Я чуял что подвох где-то рядом, но никак не мог его ухватить. Антон Дюбуа предлагал мне стать полновластным хозяином острова Бен-Иль, сколотить свою бригаду молодых бандитов, которые бы помогали мне «решать вопросы», взять в свои руки всю торговлю тунцом и совершенно не думать о нужде. Полиция в кармане, порт со всеми судами тоже. Не жизнь, а рай! Ну конечно, рай в понимании местного значения.
– Конечно же, немного придется делиться с Жанэ и его сыном, который кстати, вполне себе нормальный парень и тоже планирует скоро приступить к должности, в Департаменте его кандидатура уже одобрена. Будете тут вдвоем феодалами жить, свежий воздух, сказка! – Антон докурил и ловко выкинул окурок за забор.
– Послушай, мы с тобой не дети. Неужто ты думаешь, что я вот так просто поверю всему? – я отчаянно хотел узнать, что за камень за его пазухой припрятан.
– Это твое дело. Если не ты, то найдутся другие. Но ты сейчас самый лучший. Не побоялся со мной вступить в драку, этим я тебе скажу, уважение от многих, ты сразу заслужил. Отец мой сразу сказал: тебя не трогать, не мстить, хотя изначально я хотел черепушку-то тебе проломить. Потом я уж согласился ним, что лучше тебя на место босса тут не найти. У тебя будет порядок, я уверен. Никаких проволочек!
– Антонио, говори яснее. Что будет дальше?
– А дальше только одно, – голос его наконец стал жестким, а взгляд колючим, каким я привык его видеть, – ты никуда не уезжаешь с острова и забываешь про свои влажные мечты о Нанте. Там – моя епархия!
И вот тут всё встало на свои места. Черт, как же просто. Действительно, зачем ему соперник в храме высокой науки?
– Банальный подкуп, – процедил я сквозь зубы.
– Можешь называть это как тебе угодно. Только для подкупа это крайне и крайне щедро! Жить всю жизнь, не тревожась о будущем – отличная перспектива, ты не находишь?
– Мое будущее в моих руках, – ответил я.
– В твоих! Ровно до той поры, пока ты согласовываешь со мной свои планы.
– Антон, ты явно хочешь сломать второе колено? – злость закипела во мне, сдобренная алкоголем.
– Я еще не договорил! Есть интересная штука такая, касаемо твоего дружка Франца. Это ведь с ним ты мило чирикал, когда появился я?
Он замечал всё!!!
– Говори, – отрывисто сказал я, готовясь уже в душе к побоищу.
– В тот раз, на гонке. Ну, ты помнишь, как он сказочно её выиграл. В общем, это я ему велел это сделать.
Наверное, в тот момент мое лицо напомнило что-то такое, от чего Дюбуа расхохотался.
– Эк тебя! Мда, согласен, я бы сам тоже был не в восторге. Рушатся надежды, согласен, разочарования и всё такое. Жизнь, черт побери, такая штука. В общем, расклад тут таков был, вернее уговор наш: он выигрывает гонку, ну я ему поддаюсь, пока тебя отвлекали мои люди. После чего я специально устраиваю весь этот цирк на пляже, дабы спровоцировать тебя на драку. Я реально хотел тебя побить уже окончательно, и я знал, что ты поведешься на эту наживку. И ты повелся, ха-ха, весело, не так ли? Я был уверен, что вгоню тебя в песок и унижу перед всем обществом. Ты должен был стать изгоем и маргиналом. Но планы сорвались из-за фараонов, о них я тогда совсем не подумал. Кстати, твой дружок от меня за эту услугу должен был получить мой байк.
Остальное, что происходило на вечере, меня абсолютно перестало волновать. Как в некоем тумане, я продолжал что-то говорить кому-то, пил, кому-то улыбался. Для меня в тот вечер окончательно перестали существовать такие понятия как дружба, доверие. Дюбуа нанес мне самый страшный удар, какой может нанести враг: он разбил мои юношеские грезы вдребезги. Второй раз за мою недолгую на тот момент жизнь!
Первый – это в пещере с девушками из журнала.
Обратно домой я шел, пошатываясь от выпитого и от осознанного. Меня обгоняли байкеры, кто-то пускал ввысь салюты, остров был празднично освещен фонариками, люди готовились отмечать Рождество. Я один ничего не хотел отмечать.
Дюбуа далее сообщил мне что та их затея не удалась по двум причинам. Во-первых, он реально пропустил от меня удар в ногу. Во-вторых, нашествие жандармов. Ни он, ни Франциск не ожидали что туристы из отеля, находящегося в нескольких милях, окажутся такими нежными и звук рычащих байков заставит их вызвать силы правопорядка. Но потом он, видите ли, решил извлечь выгоду даже из своего поражения. Как последнюю шлюху он решил меня купить с потрохами и в будущем, конечно сделать своим лакеем. Ведь было понятно куда он метил: через лет пять-семь самому возглавить департамент Луары и уже тогда, на правах босса, снова начать помыкать мною, унижая и показывая всем, кто тут главный. Ведь для него именно это было приоритетом по жизни: быть только первым во всем. И тут он меня унизил снова, фактически запретив поступать в Нантский университет.
Придя домой, я не застал отца. Он вместе с артелью отмечал сочельник и скорее всего должен был явиться под утро и явно далеко не трезвым.
Мария сидела на кухне и готовилась к завтрашнему событию: пекла мясо в духовке, рубила овощи, в общем, занималась тем, чем обычно занимаются добропорядочные жены рыбаков. Увидев меня, подбежала, вытирая руки фартуком, жарко поцеловала в губы, обдавая терпким запахом легких духов и горячего своего тела. От нее всегда чудно пахло, запах этот, как правило всегда сводил меня с ума.
Я был зол, и она это увидела. Налила мне кофе, нарезала бутербродов. Ласково сидела и смотрела как я ем. Молчала.
– Мне нужно учить французский, – вдруг сказал я, – учить и учить. Зубрить и зубрить.
– Может, ну его, этот университет, – проворковала она и кокетливо покрутила завиток своих волос у шеи, – нам тут так хорошо. Оставайся, брось ты эти мучения. Будешь сношать меня каждый день, отец же твой совсем уже плох по этой части. Скоро у него всё там окончательно, хи… померкнет маяк, в общем.
Я глянул на нее вдруг со внезапно вскипевшей злостью. Эта женщина меня сводила с ума и одновременно, и тогда я это понял, она тормозила меня, своей нарочитой похотью заставляя вариться в ненавидимом мною рыбачьем социуме. Словно вампир, она высасывала из меня все соки, даря немыслимое наслаждение, но при этом ничего не давала взамен, а лишь делая меня зависимым от нее, как от наркотика.
На меня нахлынула дикая злоба вперемешку с похотью. Я вскочил, скомкал и опрокинул скатерть, кофе пролился на пол, разлетелась посуда и ложки. Наотмашь ударил ее по смеющимся развратным губам. Наверное, у меня было страшное выражение лица, потому что она побледнела невероятно. Но это лишь на секунду.
Неожиданно она засмеялась своим низким, таким похотливо-развратным голосом. Взглянула на меня с издевкой. Кровь тоненькой струйкой бежала из ее разбитого носа на шею.
Алкоголь и смех превратили меня в монстра. Я разорвал на ней ее фартук и домашнее платье: словно шлюха она оказалась без трусиков, черт побери. Еще раз ударил по щеке.
– Ты тварь!! – заорал я так громко, что пес во дворе испуганно залаял.
Наверное, ей было больно, жестко и некомфортно, но она никоим образом меня не отталкивала, а лишь подстраивалась под меня.
Началась дикая бескомпромиссная скачка. Я имел её как самую последнюю потаскуху во всех мыслимых и не очень позах, на столе, на стуле, на полу, на лестнице, прижав ее лицом к стене, а она в ответ лишь покрякивала, пуская слюну и подбадривая меня всяческими грязными словечками.
До сих пор поражаюсь, сколько адской страсти было в этой женщине. Она высушивала меня досуха, не оставляя внутри ни капли и при этом сохраняла бодрость духа и желание продолжить еще.
Окончательно выдохшись, я еле-еле оделся и грузно опустился на стул. Увидел равнодушным взглядом, что мы натворили. Снова был бардак, все разбито и разбросано!
Мария, с рассечённой губой, с синяком на скуле, вся в ошметках платья, и при этом великолепно улыбающаяся, довольно смотрела на меня, вытирая руки полотенцем.
– Вот это я понимаю! – она буквально лучилась счастьем, – вот так надо, сынок, драть всякую женщину на своем пути и тогда она сделает для тебя все что угодно! Как например, я. Хочешь, сделаю тебе омлет с сосисками?
– Валяй, – у меня не было сил говорить.
Под утро приполз отец. Вернее, его привезли коллеги по артели в коляске мотоцикла. Он был совершенно пьян, и я вместе с Марией затаскивал его как мешок в дом. Как только рыбаки уехали, она тотчас же велела тащить его в кухню.
– Мне он не нужен со своим храпом! – сказала она строго, глядя при этом на него с нескрываемым презрением –пусть дрыхнет тут.
– Но тут же, – повел я вокруг рукой – все разгромлено.
– Вот и славно! Нам с тобой уже не впервой сваливать на твоего родителя наши с тобой грехи!
Я понял, что начинаю ее ненавидеть.
Начались школьные каникулы, последние в моей жизни. Я помогал отцу в артели, вечерами штудировал учебники по грамматике, запоминал правила. Мария часто заходила ко мне в комнату и мне приходилось отвлекаться. Я никак не мог заставить себя отказаться от нее, от ее безумных ласк и поцелуев, от ее роскошного тела и развратных признаний, хотя после каждого ее визита я жутко себя ненавидел, а ее презирал. Я клялся, что в следующий раз прогоню её и как обычно, не мог сдержать слова!
Я был жутко слаб по женской части, это мне постоянно мешало в будущем! В то время, я неотёсанный юнец, еще не понимал, насколько сильно это мне будет вредить.
Помню, что как-то я сел на байк и навестил Франциска Канье. Заглушив двигатель, я аккуратно припарковался у ветхого их заборчика и вошел во двор. Всюду были признаки крайней нищеты, валялся мусор, жутко воняло из домика. Туда я даже заходить на стал, ибо знал, что отец Франца, скорее всего уже пьян мертвецки и как всегда, обделался под себя.
Из гаража неслось пыхтенье и рычание. Я подошел к распахнутым ржавым воротам и увидел своего бывшего друга, копошащегося над каким-то своим очередным агрегатом. Смердело всякими жидкостями технического плана, я поморщился, ибо не любил грязь с детства.
Он обернулся. Увидел меня и через пару секунд по моему выражению лица понял: я знаю всё.
– Бить будешь? – его тон стал каким-то равнодушно-покорным.
– Сдался ты мне! Руки марать еще. Вон ты на себя глянь. Черный как сволочь. Воняешь на всю округу. Чего ты тут копаешься?
– Делаю двигатель. Хочу научиться ставить новый выхлоп чтоб он выходил наружу вместе с …
– Ладно! Мне это неинтересно! Я так понимаю, ты готовишься к новому байку?
– ?
– Не включай дурака. Харлея скоро тоже разбирать будешь? – я намерено говорил с издевкой.
– Для меня главное совсем не это, ты же знаешь! Я… я хочу поступить на факультет науки и технологии. Ну ты только представь! – его лицо стало одержимым, – какие откроются у меня там перспективы. Через пару лет я соберу такой двигатель, который можно будет поставить в любой байк, да что там байк… С их лабораториями, оборудованием, потенциалом я достигну такого!! Я смогу получить стипендию Эйфеля, ты ведь даже представить не можешь сколько у меня наработок и планов. Эээ, да тебя всю жизнь интересовала только оболочка жизни. А что внутри? В молекулах, в атомах? Как можно управлять электричеством, энергией, творить, создавать!
– Дюбуа пообещал тебе поступление? – саркастически прервал его я.
– Обещал похлопотать. Его отец вроде как с деканом на короткой ноге, – скромно потупил он свой взор.
– Вот вы значит, какие. Все за меня решили. Мою жизнь расписали заранее. А мне по-твоему, какая участь уготована?
– Ну… – запнулся он, – я так понял, ты уже согласился. Продолжить управлять островом. Нужно же кому-то тут оставаться. Ну подумай сам, ведь у тебя нет таких как у меня, талантов! Что ты будешь делать в Нанте? Ты ж вылетишь после первого семестра.
– Это сейчас ты у меня вылетишь из этого гаража, как пробка!! – рассвирепел я, – Сожгу твою хибару и твоего пьянчугу старика в придачу!
В тот момент я был здорово зол и, наверное, исполнил бы задуманное, если б, не дай бог, был пьян! Но я был трезв и от злости опрокинув чан с какой-то жидкостью, выскочил из этого сарая, решив навсегда для себя ни с кем более не заводить дружбы!
Через два дня ко мне пришла полиция. Мария встретила их кокетливо, но была незамедлительно отодвинута в сторону. Двое дюжих жандармов взяли меня под руки и заковав в наручники, увезли в комиссариат.
Как выяснилось позже, жидкость, которую я пролил в гараже у Канье, оказалась ядовитой. Источала некий жутко токсичный фермент, который за пару часов укокошил старика Канье. Сам же Франциск успел уехал вслед за мной и его почти не задело. А его же грешный папаша, очнувшись в доме, поперся в гараж, дабы найти чем опохмелиться, поскользнулся там и упал, ударившись затылком. И всё бы ничего, но его дрянное здоровье не позволило ему быстро выбраться из сарая и пока он там лежал, он надышался парами сего продукта и отдал Богу душу.
И я, и Франциск попали под следствие. Обоим нам вменяли причинение смерти по неосторожности. Соседи видели мой аккуратно припаркованный байк, от того и я тоже попал под подозрение.
По большому счету, наша вина была обоюдной: я виноват был что пролил, он – в том, что вовремя не убрал. Мы сидели за решеткой в одной камере в здании комиссариата, так как на нашем небольшом острове не было даже толковой тюрьмы.
За три дня, что мы сидели вместе, мы почти не разговаривали. Он постоянно лежал, отвернувшись лицом к стене, я же не утруждал себя расспросами. Было ясно, что окончательно пришел конец не только нашей дружбе, но и детству.
Несколько раз нас вызывали на допросы. Не знаю, кто допрашивал Франца, а меня имел удовольствие лицезреть лично сын Жанэ, Марк, здоровый криминального вида молодой человек, буквально недавно вернувшийся с материка, где он окончил (со слов его отца, разумеется) высшую юридическую школу Франции, университет Пантеон-Ассас. По его виду этого было не сказать, он больше напоминал громилу из голливудских фильмов про мафию, но не буду же я его расспрашивать о столь тонких материях.
Марк Жанэ плохо вникал в суть бумажного судопроизводства, зато отлично соображал по части «активного следствия». При первой встрече (всего их было три), он заявил мне что через полгода он станет комиссаром острова и от его слова и воли отныне зависит, не только моя судьба, но и судьба всей моей семьи. Поэтому мне нужно признаться и чем скорее я это сделаю, тем будет лучше для всех.
В первую встречу он меня пальцем не тронул, во вторую он здорово посчитал мне ребра и сломал нос (с тех пор я дышу только через одну ноздрю), а в третью встречу отпустил восвояси.
Это было столь неожиданно, что, когда меня выпустили из участка, я не знал, радоваться мне или рыдать.
Я побрел постепенно в сторону дома. Была мягкая атлантическая зима, снега не было, у меня здорово болело всё тело. Все три дня пребывания в храме правопорядка меня довольно сносно кормили, но унижение, испытанное в кабинете нового комиссара, делало мое состояние до жути ужасным. Я не хотел жить, решил плюнуть и не поступать никуда. Мне вообще стало все равно за свое будущее, какое-то тупое бездонное состояние равнодушия овладело мною.
Дома меня встретил очень сильно изменившийся отец. Вообще, я только сейчас заметил, что за последние полгода он здорово сдал. Как-то высох, пожелтел с лица, его походка стала шаркающей, аппетит убавился, он стал раньше приходить с работы и подолгу лежал, уставившись в потолок.
Сели за стол. Мария приготовила кофе и бутерброды с омлетом. Я жадно молча ел. Насытившись, взглянул на свою семью. Мария смотрела на меня печальным взором, подперев подбородок руками, отец же еле отхлебнул из чашки.
– Где ты гулял эти дни? – неожиданно спросил отец.
– Я… а ты разве…? – я пораженно смотрел на Марию, потом на отца, потом снова на неё. Она подмигнула. Явно он не был в курсе моего ареста.
– Ну съездил парень на материк, загулялся. Молодость-юность, – она ласково и успокаивающе взяла его за руку.
– Хоть бы предупредил, сорванец, – отец говорил тихо. Хотя было видно, что он пытается быть строгим, – ладно! Начо, вчера меня уволили.
Я в шоке уставился на него.
– Да, вот такие дела. Болею я сильно, сын. Силы что-то меня покидают. Я сам попросился на покой. А что? Пенсия у меня уже вот-вот. Проживем. Свое хозяйство, скотина. Да и ты сейчас как аттестат получишь, пойдешь уже на полную ставку в артель, ведь так?
Я сидел словно мешком перешибленный. Снова за меня всё решили. Пока я сидел на нарах, дома явно что-то произошло.
Я встал и ушел к себе. Чуть позже вошла Мария. Подошла сзади и обняла нежно за шею.
– Чего тебе? – я отстранился.
– Вообще-то ты должен упасть на колени и благодарить меня, щенок. Думаешь, ты вышел из кутузки просто так?
– Ты к чему это?
– К тому что Марк Жанэ очень податлив оказался на женскую ласку. Полчаса моих уговоров и результат.
– Ты спала с ним? – я спросил как-то равнодушно.
– А тебе какое дело? – она деловито поцеловала меня в щеку, – можешь не переживать, дело переквалифицировали как несчастный случай. И тебя и твоего дружка отпустили безо всяких отметок. Так что пусть он принесет мне бутылку хорошего чего-нибудь красного, разопьем на троих.
Жизнь оказывалась крайне поганой штукой. Все друг с другом спали за интересы. Мои светлые романтические чувства оказались вновь втоптаны в грязь. Мне уже не было противно, я испытывал лишь чувство легкой брезгливости.
– Иди ко мне! – она требовательно притянула меня на поцелуй.
– Знаешь. После всего я более не буду с тобой это делать!
– Ого, да ты герой у нас! Что ж, твой выбор. Только знай, твое уголовное дело еще пока на острове и не ушло в прокуратуру на материк. В моих силах сделать так, чтоб оно вернулось на стол к Марку Жанэ. Он мне кстати, рассказывал, как выбивал из тебя сопли. Хочешь повторить?
Окружили, обложили со всех сторон, думал я. Кругом подлецы и шлюхи! Остров становился для меня всё более ненавистным, эдакой клоакой из фальши и нечисти.
После мы лежали рядом на полу. Отца не стеснялись. Разбросанная одежда валялась вокруг нас, а Мария порочно смотрела на меня, улыбаясь. Ее совершенная фигура была покрыта капельками пота, плоский мускулистый от физической работы живот поднимался и опускался в такт дыханию. Пухлая грудь призывно краснела альвеолами сосков.
Про себя я отметил уже не впервой, что никогда ранее не видел такой красоты (хотя и женщин у меня не было никогда, чего уж там).
– Ну что ты мечешься, – ласково ворковала она, нежно покрывая поцелуями мое лицо, – ведь всё хорошо. Будем жить и добра наживать. И года не пройдет, как станешь старостой. Дальше – больше. Я говорила с отцом Антона. Ходила к нему. Он не против тебя.
– Не против чего? – мне было даже лень говорить.
– Твоей кандидатуры. На роль босса. Лет через пять станешь мэром, может, через восемь. Вся торговля, туризм, дайвинг в твоих руках. Живи, в масле катайся. Можно свою волейбольную команду сколотить из хороших ребят, будут участвовать на материке. А твой дружок Франц, пусть катится в Нант. Пусть получает гранты. Дюбуа сделает так, чтоб на Бен-Иль проливался постоянно дождь из бюджетных франков. Ну разве не хорошо, а?
– А ты? Ты-то что так стараешься за меня? – я пристально смотрел ей в глаза.
– У каждого сильного мужчины должна быть покорная, но при этом союзная ему женщина. Считай, что у тебя уже есть такая. Тебе разве плохо со мной? Не бойся, быстро я не состарюсь. Буду радовать тебя развратом долгие годы.
– Что с отцом? – перевел я разговор.
Она села и начала деловито натягивать домашнее платье.
– Адриан очень плох. Вчера мы были у доктора, в Ле-Пале. Он направил нас на материк на обследование. Сказал, что дело крайне паршиво и если он и останется жив, то станет инвалидом, дурачком. И это в лучшем случае.
Через два дня мы были на приеме в клинике в Нанте. Черноволосый врач, в очках и дорогих часах на руке, вышел к нам в коридор, неся в руках лист с результатами томографии и еще кучу разных бумажек с печатями и графиками.
Посмотрел на меня и Марию (отец был в палате).
– Вы понимаете, что ему осталось полгода? – его голос был как-то странно спокоен.
– Да вы что?? – Мария, когда хотела, прекрасно играла роль безутешной жены.
– Опухоль размером с мяч для пинг-понга. В височной доле мозга.
Я знал, что отец рано или поздно умрет. Это свойственно людям. Но вот так, так быстро?
– Доктор! Каких-то полгода назад он был здоров как бык! – вскричал я – проверьте еще раз!
– Крайне высокая динамика развития раковых клеток. Пардон, но диагноз не подлежит сомнению. Мы провели все необходимые анализы. Могу выписать Вам уколы для облегчения страдания больного. Последние месяцы его будут терзать жуткие боли. Правда, они не очень дешевые.
Все рушилось. Жизнь становилась серой, даже черной! Отца я любил, несмотря на то, что он никогда по-настоящему не был со мной даже попросту ласков. А теперь я смотрел в его изможденное лицо, искаженное страданиями и слезы, катились по моим щекам.
Возвращение домой и остаток жизни отца стали непрерывной цепью страданий. В течение первого месяца он еще выходил на прогулки вокруг дома, беседовал с соседями, сидел подолгу на кресле качалке и задумчиво смотрел в туманную атлантическую даль. Говорил всё меньше и тише, ел мало и неохотно. Мария, надо отдать ей честь, вела себя как заботливая и любящая супруга, всячески его обхаживала, готовила ужасно несоленые и несладкие каши из протертой крупы для его стремительно умирающего желудка, за руку водила в туалет, меняла на нем белье. Не забывала она и меня, старательно ублажая ночами, нападая на меня с жаркими поцелуями. Поражаюсь до сих пор, какая в этой женщине была сила духа и стремление идти к цели!
Доктор ошибся. Отец расстался с жизнью через три месяца, а не через полгода, за несколько дней до моего выпуска.
На моих глазах здоровый и сильный мужчина превратился в высохший кусок материи. На второй месяц после возвращения из больницы он перестал выходить на улицу. Лежал постоянно на своей кровати, ставшей для него последней постелью в жизни. Перестал смотреть телевизор и слушать радио, жуткая болезнь разъедала его изнутри словно кислота. Он потерял сон и почти перестал говорить.
Иногда он дико и страшно кричал, а его тело словно превращалось в некое полено, которое было невозможно ни разогнуть, ни пощупать. Мария срочно делала ему укол, а когда она была на работе, этим занимался я и то, что я испытывал тогда, не передать никакими строками. На меня смотрели обезумевшие от адской боли, глаза, в которых плескалось страдание. От его тела пахло могилой, кожа лопалась на руках, обнажая вены!
Нам приходилось обкладывать его тело, уже похожее на мумию, льдом, чтобы как-то сбить запах гниющей заживо плоти. Иногда он что-то шептал, просил иногда пить, но его рвало черной желчью, волосы слезали отовсюду словно старый парик.
