Loe raamatut: «Пояс Ориона»
«Она слышала только рёв собственной крови, и он казался ей грохотом. Так грохочет и ревёт надвигающийся скоростной поезд в ночном кошмаре, когда почему-то нельзя шевельнуть ни рукой, ни ногой, чтобы спастись, отползти с рельсов. Но в кошмаре было не так страшно, была надежда – вот, ещё чуть-чуть, последнее усилие и удастся пошевелиться, и ужас отступит.
Никакой надежды. Никакого сна. Всё происходит здесь и сейчас – наяву.
Она вдруг мимоходом удивилась – ну да, наяву. И именно с ней. В эту минуту.
Она прислушалась, но из-за пульсации и стука в ушах ничего не было слышно.
Она сглотнула сухую, как папиросная бумага, слюну, помедлила и выглянула из своего укрытия.
Ничего не видно, только плотный серый туман висел над берегом. Наверняка в такой оглушительной тишине рёв её скоростного поезда слышен издалека, и он её выдаст!..
Она вновь прижалась спиной к стене старого лодочного сарая.
Медлить нельзя, нужно спасаться, но как, как?..
Впереди река, но её не переплыть, не одолеть течение и водовороты. Дальше по берегу, кажется, камыши и болото, не выбраться. Назад никак нельзя, там… они.
Остаётся сарай.
Очень осторожно, перебирая по влажным шершавым доскам обеими руками, словно слепая, она двинулась вдоль стены. Лишь бы не сломалась под ногами ветка, не скрипнула предательски старая доска!..
Щелястая дверь держалась на одной петле и была зачем-то подпёрта доской, но внизу оставался проём. Она стала на четвереньки и проворно забралась внутрь.
Здесь тоже висел туман, наползший с реки, и было сумрачно.
Она села на пятки и огляделась – две перевернутые лодки, какой-то запущенный верстак, в углу навалены рыболовные сети.
Убежище так себе. Совсем никудышное. Если начнут стрелять, стены моментально разлетятся в щепки и ни от чего не укроют.
Она потрогала лодку, покачала туда-сюда. Очень тяжелая, словно дубовая. Под неё не подлезть.
Разве бывают дубовые лодки?..
У кого-то из поэтов было про дубовый челн, а может, он был не дубовый, а утлый, она забыла.
– Да некуда ей деваться, – громко сказали совсем рядом, словно говорящий стоял над ней. – Здесь где-то.
– А может через реку махнула?
– Щас!.. Там верная смерть, течение даже мужик не одолеет!
– Так может, утопла?
– Это бы хорошо, возни меньше. Эй, тут халабуда какая-то, взглянуть надо!
– Да точно она в воду кинулась! Баба же! Мозгов нет!
Девушка в сарае изо всех сил потянула на себя какую-то железяку, и лодка вдруг мягко перевернулась, оставив на земляном полу гору полуистлевших сетей. Девушка нырнула в лодку и мгновенно завалила себя серыми гнилыми верёвками.
В эту секунду дверь сарая распахнулась и, нагнувшись, вошёл высокий человек с винтовкой в руке.
– Ну чего там?! – прокричали снаружи.
– Да вот смотрю! – Высокий пнул ногой лодку. Она закачалась, заскрипела, но устояла. Девушка не издала ни звука.
Он подошёл ко второй лодке и заглянул под неё.
– Куда баба делась, – пробормотал он, – хрен поймёшь!..
– Чего там у тебя?
– Нет её тут!
– Говорю, вплавь решила!..
– Как это теперь проверить?!
– Не будем мы проверять!
– А если в кустах засела?
– Все кусты мы излазили!
Высокий человек ещё раз оглянулся вокруг, ткнул дулом карабина в старые сети. Дуло упёрлось в лодочное дно в сантиметре от её лица. Она зажмурилась.
– Хорош, пойдём отсюда!..
Высокий длинно выматерился, ударил ногой покосившуюся дверь и вышел из сарая.
Девушка лежала, заваленная сетями, боясь открыть глаза».
Тонечка поставила точку, моргнула, прогоняя из головы серый речной туман, старые лодки и бандитов.
На сегодня, пожалуй, хватит. Она сделала всё, что могла, и даже немножко больше.
– Я люблю тебя, жизнь, – пропела она фальшиво и потянулась, – что само по себе и не ново! Я люблю тебя, жизнь, я люблю тебя снова и снова!..
В гостиничном номере было сумрачно – горела только настольная лампа. Который может быть час?.. Сколько она просидела за работой?
Впрочем, какая разница! Работа срочная, сценарий, как обычно, был нужен позавчера, съёмочный процесс запустить никак не могут, потому что сценарий не написан. Вот и призвали Тонечку, как лучшего сценариста, чтобы она написала быстро и качественно. Она согласилась – уж очень хорошие деньги пообещали за «быстро и качественно», так что теперь не имеет значения, сколько часов в день ей придётся просиживать за работой – взялся за гуж, не говори, что не дюж…
…И всё-таки какой там был челн, в стихах? Дубовый или утлый?… Или тот и другой?
Ей очень хотелось есть, пить, лечь, закрыть глаза и ни о чём не думать.
Так есть и пить – или лечь и закрыть глаза?..
Она посмотрела в окно – на фонари и старинное здание театра. Этот театр она обожала и, приезжая в Нижний Новгород, всегда старалась попасть на спектакль.
Нужно будет Сашу сводить, он наверняка никогда не был в Нижегородском театре драмы!..
Тут она вдруг сообразила.
– Позвольте, – сказала она с громким удивлением. – А где мой муж?!
Муж уехал в гости к «старому другу», и это было… Тонечка посмотрела на время… Часов шесть назад, ничего себе!..
Она включила телевизор, позвонила на мужнин телефон, который, ясное дело, только уныло гудел ей в ухо.
– Александр Наумович, – сказала она телефону, – где вы есть-то?.. Отзовитесь!..
Абонент не отвечает, любезно сказал телефон женским голосом и предложил оставить сообщение после звукового сигнала.
Тонечка никаких сообщений оставлять не стала. Её муж никогда не пользовался автоответчиком.
…Или спуститься вниз, в ресторан? В этом отеле превосходный круглосуточный ресторан! Вчера по приезде они наужинались так, что Тонечка поклялась себе, что никогда в жизни больше куска в рот не возьмёт.
В принципе.
…Или принять душ и лечь? Если она ляжет, то сразу уснёт, а тут как пить дать явится муж-объелся-груш, разбудит, а потом она уж точно не заснёт!
– Как всегда в это время, – сказали из телевизора магическим голосом, – шоу «Любит – не любит» и его ведущая Гелла Понтийская. Представляю вам моих сегодняшних гостей.
– Какая ведущая? – заинтересованно спросила Тонечка у телевизора. – Как её звать? Гелла?!
Ведущая была «норм», как выражаются Тонечкины продвинутые дети: длинноногая, волоокая, грудастая и губастая. На Геллу, конечно, не тянет, но зато очень, очень современная красавица.
«Как вы узнали, что муж вам изменяет»? – пытала ведущая смирную тётку лет шестидесяти. Татка волновалась, цветастое платье ходило на ней ходуном.
«Дак я и не знала! Мне уж соседка сказала, Марья Павловна! Ваш-то, говорит, прощелыга, тихий-тихий, а на седьмой этаж шастает к Светке-козе!»
«И вы решили сделать тест ДНК», – подсказала Гелла.
«Я решила на лысину ему плюнуть, вот что я решила!» – рассердилась тётка.
Тонечка захохотала:
– Зачем ей тест ДНК? – спросила она у ведущей в телевизоре. – Чтобы установить, её муж или не её на седьмой этаж шастает?
Впрочем, тесты ДНК захватили нынче не только центральные каналы, но и региональные тоже. Господи, кто это смотрит, ну вот кто?!
– Ты же и смотришь, – сказала себе Тонечка и опять захохотала. – В данную минуту.
Она решила позвонить в ресторан и заказать еды в номер, даже трубку сняла, но тут в коридоре что-то с грохотом упало и как будто посыпалось, бабахнуло в стену.
Она подбежала и распахнула дверь. И взвизгнула.
Какая-то туша ворочалась на гостиничном ковре, пытаясь подняться. На голову туши была почему-то надета дикая плетёная шляпа, а вокруг рассыпаны яблоки – много!
– Что такое?! – выпалила Тонечка. – Вам помочь? Вам плохо?!
– Хорошо-о-о! – уверила туша и поднялась, опираясь руками о стену.
Поднявшись, она оказалась собственным Тонечкиным мужем Александром Германом, телевизионным продюсером и режиссёром.
– Я пришёл, – сказал Тонечкин муж, – на своих ногах, заметь!
– Я замечаю, – едва выговорила ошеломлённая Тонечка.
– Я тебе яблоки нёс, но растерял.
– Я нашла, – сказала Тонечка и сняла у него с головы корзину. – Ты проходи, проходи!..
Он ввалился в номер, дублёнка волоклась за ним по полу.
– Вот сюда, сюда давай! Ложись!
Он плюхнулся на кровать, запутался в дублёнке, стянул один башмак, а про второй забыл и полез к Тонечке с поцелуями.
– От тебя разит, как от самогонного аппарата!
Продюсер всех времён и народов нахмурился, на лице его отобразилась работа мысли.
– Не, – в конце концов обиженно сказал он. – Не было никакого аппарата. Мы самогонку не гнали!
Тонечка стащила с него дублёнку.
Он опять потянулся, чтоб поцеловать.
– Иди ты на фиг! – Она оттолкнула его физиономию. – Как ты в лифт зашёл? И кто тебя вёз?!
– Кто-то вёз, – признался Герман. – Я не помню. И яблоки потерял. Вкусные такие яблоки, красные. Кондрат тебе передал, а я потерял.
– Ты зачем корзину на голову надел, алкоголик?
– Я нннеее надевал!
Тонечка отбежала к чемодану, раскопала аптечку, которую всегда брала в поездки, немного там, у чемодана, похохотала сама с собой, бросила в стакан четыре таблетки растворимого аспирина и залила их водой.
Когда она вернулась к мужу, тот крепко спал, подложив под щёку башмак.
Тонечка забрала башмак, заставила страдальца сесть и выпить аспириновую воду.
Страдалец хныкал, мотал головой и пить отказывался.
– Нужно сейчас, – уговаривала Тонечка. – Иначе утром совсем плохо будет!
– Будет хорошо! – не соглашался её муж, но в конце концов всё допил.
Тонечка прикрыла его пледом, побежала в коридор и собрала в корзину рассыпанные яблоки. Они на самом деле были очень красивые – крепкие, зимние.
Когда она вернулась, муж, не разлепляя век, спросил строго:
– Зачем ты её позвала?
– Кого? – не поняла Тонечка.
– Эту Геллу из телека.
Тонечка оглянулась на экран, там вовсю продолжалось шоу «Любит – не любит».
– Гони её отсюда, – продолжал муж. – Она Ермолаю всю жизнь испортила!
– Кто?!
– Гелла из телека. Она его жена.
– У тебя белая горячка, – констатировала Тонечка, – в начальной стадии.
– Что ты, – сказал муж, – нет у меня горячки. Я просто напился.
После чего захрапел так, что занавеска на окне, выходящем на драматический театр, пошла мелкой волной, и унять этот храп до самого утра не было никакой возможности.
Утро началось, как и полагается утру после грандиозной мужской попойки: муж стонал, что больше никогда не будет пить, жена отчитывала его за содеянное и параллельно лечила.
Фраза «Сколько раз я тебе говорила!» была повторена неоднократно.
– Хорошо ещё, я тебя вчера заставила аспирин принять, – говорила Тонечка, выжимая принесённый из ресторана лимон в стакан воды со льдом. – Господи, что за удовольствие так налакиваться!
– Да я же не специально, – морщась отвечал Герман. – Мы под разговоры и под закуску хорошую… Он же повар…
– Я знаю, что он знатный повар, ты мне все уши про это прожужжал! – Тонечка подала мужу воды, он жадно припал к стакану. – Только я не понимаю, как это связано! Повар обязательно должен надираться до поросячьего визга?! Я вообще не понимаю, как ты до номера дошёл, как тебя в отделение не забрали или не ограбили по дороге, честное слово!..
– Тоня, я не специально, – Герман выпил всю воду и теперь налитым кровью глазом косил на стол: там был стратегический запас воды, но о том, чтобы встать, подойти и налить, не могло быть и речи!
Тонечка, сообразив, налила ему ещё и поставила в изголовье кровати целую бутылку.
– У меня первый муж был алкоголик, – напомнила она тихо. – Он допился до психиатрической больницы.
Герман посмотрела на неё. В ушах у него шумело, в горле стояла гадость, голова была тяжелой и словно пылала.
И тем не менее он рассердился.
– Не нужно никаких сравнений! – ответил он грозно. – Ещё не хватает! Я не алкоголик и не первый муж. Я твой единственный муж, и точка.
Тонечка наклонилась и с сочувствием поцеловала его в небритую щёку.
– Бедный ты мой пьянчужка.
– У меня голова вот с этой стороны болит, как будто я ударился.
– Ты и ударился, – сообщила жена. – Ты упал в коридоре, стукнулся о стену! Рассыпал яблоки и надел на голову корзину.
Он посмотрела на неё.
– Что, серьёзно? Или ты шутишь?
– Ничего я не шучу.
– Вот дела, – протянул Александр Герман задумчиво. – Вообще не помню.
– А ещё ты мне велел прогнать Геллу из телевизора, потому что она жена Ермолая.
– Здесь была Гелла?!
– Саш, хорош дурить, – сказала Тонечка с сердцем. – В телевизоре была ведущая, Гелла Понтийская какая-то! Ты в бреду решил, что она здесь, и велел её прогнать!
– Да я вчера на неё полвечера убил, – Герман сел, осторожно придерживая голову. – Она приехала, такие давала гастроли, прямо образцово-показательные! И что он ей жизнь испортил, и что она несчастная, и что она в соцсетях всем расскажет, как он её избивает!..
– Саш.
– А?
– Ты сейчас о чём говоришь?
– Я тебе рассказываю про Кондрата Ермолаева, моего старого друга, с которым мы вчера вместе пили! Он первоклассный…
– Повар! – перебила Тонечка. – Я знаю! На кого ты убил полвечера и кто давал гастроли?
– Ведущая эта, Гелла! Она его жена.
Тонечка зачем-то оглянулась на телевизор, словно Гелла, жена повара, могла внезапно выскочить оттуда. Телевизор не работал.
– Она приехала в самый… разгар, – продолжал её муж. – И сразу стала беситься и кидаться на Ермолая, а он…
– Он же вроде Кондрат.
– Кондрат Ермолаев он. Смирный мужик, но вчера тоже чего-то разошёлся!
– В смысле?..
– Ну, они почти подрались, – выговорил Герман неохотно. – Как в сериале, которые ты пишешь.
– Саш, я не пишу плохих сериалов!
– Значит, как в хорошем сериале подрались! Почти.
– Но не подрались?
– Чтоб Кондрат женщину ударил?! Но послать … послал. И она уехала.
Тонечка налила ему ещё воды и подсыпала льда из ведёрка.
– Ну, муж и жена одна сатана, – сказала она задумчиво. – Всякое бывает…
– Я, видишь ли, к семейным сценам непривычный, – он вдруг улыбнулся. – Ты же мне не закатываешь!
– А она прям … закатывала?
Герман кивнул. Он шумно хлебал воду из стакана.
– А когда она уехала, мы уж всерьёз за дело взялись. Я вообще не помню, на чём ехал, кто меня вёз, как я в лифт зашёл. Яблоки помню, Кондрат за ними в погреб лазал.
– А как ты корзину на голову надел, помнишь? – не удержалась Тонечка.
– Ты её выдумала, эту корзину? Чтоб уж окончательно добить?
Тонечка засмеялась.
– Саш, даже я такого не выдумаю! Но это была картина!
– Всё, проехали.
Тонечка промолчала.
…А вот и не проехали, Сашечка, милый! Я теперь эту корзину тебе всю оставшуюся жизнь буду поминать, и ты об этом прекрасно знаешь! Стыдно тебе? Вот и хорошо, вот и постыдись всласть, от души!..
Зазвонил телефон, и супруги стали синхронно озираться по сторонам.
– В дублёнке, – определил Герман. – В кармане.
Тонечка вытащила телефон и подала ему. На экранчике светилась надпись «Ермолай». Лёгок на помине! Он первоклассный повар, нам это известно. Должно быть, опохмелиться нечем. И ухаживать некому, Гелла-то была послана и уехала куда послали!
Герман нажал на телефоне громкую связь и откинулся на подушки.
– Са-ань? – проговорил из трубки грубый, словно больной голос.
Тонечка остановилась и посмотрела на телефон. Что-то случилось, моментально поняла она.
Герман ничего такого не понял.
– Кондрат! Здорово! Ты только глаза продрал?..
– Нет, – ответили из трубки. – У меня тут… беда, Саня. Давай ноги в руки и ко мне.
Герман сел, схватил трубку и поднёс к уху.
– Кондрат!.. Алё! – Посмотрел на экран и перевёл взгляд на жену.
– Я тебя отвезу, – сказала Тонечка.
Первоклассный повар жил неблизко, почти в пригороде Нижнего. Гиппопотамистую, тяжеленную машину мужа Тонечка водила не слишком уверенно, а Герман нервничал и торопил, и по дороге чуть было не приключилась та самая семейная сцена, к которой он был непривычен.
Один раз свернули не туда, оказались на пустой, присыпанной снегом дороге, которая петляла по мокрому лесу. И сигнал навигатора, ясное дело, пропал. Почему-то этот самый сигнал всегда пропадает в самый неподходящий момент.
Пришлось возвращаться к развилке, перезагружать программу, ждать.
– Я тебе говорил, не сюда! Я вчера не так ехал!
– Саш, я не знаю, как ты ехал, но адрес я правильно завела. Если ты мне правильно назвал!
– Дай я посмотрю!
Тонечка закатила глаза и сунула ему телефон.
«Поверните направо, – командовал телефон невыносимо самодовольным женским голосом, – через триста метров развернитесь!»
– Ты что, обалдела?! – зарычал Герман на телефонную женщину. – Посёлок Заречный, дом сорок один!
Тонечка отняла у него телефон.
«Поверните направо», – повторила женщина-навигатор.
Тонечка повернула, как было велено, и вскоре впереди замаячил указатель «Заречный 1,5» и стрелка.
– Вот этот поворот помню, – сказал Герман.
– Молодец, – похвалила Тонечка.
На тихой улице дремали за заборами справные домишки, каменные, двухэтажные. И дорога была почищена, и переулки тоже. Видно, в посёлке Заречный хозяйничали со знанием дела и от души.
– Где-то здесь, – сказал Герман, всматриваясь в заборы.
– Подожди, ещё не доехали!..
Они въехали в переулок, и Тонечка притормозила. Ворота дома номер сорок один были распахнуты настежь.
– Он что, куда-то утром ездил с такого похмелья? – спросила Тонечка. – Или жена вернулась?
– Откуда я знаю, – огрызнулся Герман. – Заезжай давай!
Посередине двора стояла красная машина, молотила движком. Передние двери и багажник открыты.
– Ну вот! Жена и вернулась! Две минуты назад! Опять скандалить понеслась, даже двери не закрыла.
– Нет, машина давно стоит, – проговорила Тонечка настороженно.
– С чего ты взяла?!
– Крыша и багажник снегом присыпаны, видишь?.. А капот мокрый, он же горячий, снег на нём тает…
Герман выпрыгнул, огляделся по сторонам, покричал:
– Кондрат! Ты где?! – И прислушался.
Никто не отозвался.
Тонечка выбралась с водительского места и потянула за собой рюкзачок. В рюкзачок она напихала воды в бутылках, сколько влезло, и аптечку.
Герман заглушил работающий двигатель в красной машине, сунул в карман ключи. Сразу стало очень тихо, как и положено зимой в деревне. Он захлопнул дверь и пошёл к дому, продолжая на ходу оглядываться.
– Не нравится мне всё это, – пробормотала Тонечка. – Что-то здесь не так…
Большой лохматый пёс выбрался из будки, за ним тащилось сено, как видно он спал на нем, отряхнулся и вопросительно брехнул.
Тонечка оглянулась:
– Ты мой хороший! – сказала она псу. – Что-то у тебя вид заспанный! Ты охранный пёс или нет?
– Тонечка, давай за мной!
– Я иду, иду!..
В дом вели двойные двери, по виду старинные, на поверку оказавшиеся новомодными – металлические, с тяжелыми хромированными задвижками, почти банковские.
Тонечка недоверчиво посмотрела на двери. Видимо, повар чего-то боялся. Или это его жена, звезда шоу «Любит – не любит», боялась?..
– Кондрат, алё! – проорал Герман из прихожей. – Ты где?!
– Осторожней, Саня, – отозвался из глубины дома больной голос, который Тонечка сразу узнала. – Иди кругом, прямо не ходи!
Александр Герман замер на пороге комнаты, мельком оглянулся на Тонечку.
– Тоня, иди в машину, – велел он.
Но она уже заглянула, конечно.
Большая комната на три окна была разгромлена, словно в ней дрались стенка на стенку. Пол усыпан битой посудой и какими-то круглыми деревяшками – Тонечка не сразу сообразила, что это ножки от стульев. На светлом ковре, сбитом в сторону, тёмные пятна, много. Неровные, острые, страшные осколки стекла возле старинного буфета, из которого выбиты дверцы, закапаны чем-то красным. Кровь? Ветер колышет занавеску на распахнутом окне, на подоконнике перевернутые цветочные горшки, батареи засыпаны землёй.
– Кондрат, мать твою!
– Я здесь, на кухне.
Большая комната была разделена на две условные части – кухню и столовую, и та часть, где располагалась кухня, тоже имела выход из прихожей.
Возле гигантской плиты стоял высоченный мужик в тельняшке. Рыжая всклокоченная борода словно светилась в полумраке на фоне бледного, в голубизну, лица.
– Что тут было?! На тебя напали?!
Мужик пожал плечами и бородищей показал на Тонечку:
– Ты зачем её привёл?
Герман оглянулся. Тонечка ещё ни разу в жизни не видела, чтобы её муж был так растерян. И напуган.
– Кого?..
– Мы вместе приехали, – выпалила Тонечка. – Такси долго бы ждали, пришлось мне за руль садиться.
– Уезжайте, – сказал рыжебородый с трудом. – Сань, выпроводи её. Нечего здесь делать.
Но Герману было не до Тонечки.
– Ты что натворил, Кондрат?!
– Или кто натворил? – встряла Тонечка.
– Не знаю. Я проснулся… так уже было. А я ничего не помню!..
Тонечка осторожно обошла мужа и огляделась. На кухне не было никакого разгрома, словно сюда не дошло цунами. Больше того! Кухня сияла какой-то праздничной, новой чистотой, словно из неё только что вышла команда уборщиков.
Тонечка ещё пооглядывалась по сторонам, а потом тихонько взяла со стойки стакан.
– Не трогайте вы ничего, – выговорил рыжебородый с трудом. – Нельзя! Сань, чего теперь делать? Наряд вызывать, да?..
– Подожди, успеем, – сказал Герман. – Давай подумаем. Может, ты чего вспомнишь?..
– Мы с Ленкой в хлам поругались.
– Это ещё при мне.
– Я больше ничего не помню!!!
Тонечка налила в стакан воды, бросила аспирин, который моментально зашипел, брызгая колючими крохотными фонтанчиками ей на руку.
– Девушка, я же вам сказал, не трогайте ничего!..
Тонечка подала повару стакан.
– Ну, давайте познакомимся, – предложила она деловым тоном. – Меня зовут Антонина Морозова. Вернее, Герман, но подписываюсь я Морозовой. Так удобней, потому что я сценарии пишу уже давно и под фамилией Морозова. Но Герман – звучит, правда?
Она болтала без остановки, чтобы дать ему возможность отвлечься, рассмотреть её и выпить аспирин.
– Я жена вашего друга Сани, то есть Александра Наумовича, конечно! А вы повар, и вас зовут Ермолай! Вернее, вас зовут Кондрат, а фамилия у вас Ермолаев, так что мы с вами оба называемся не так, как нам положено!
Ермолаев Кондрат залпом допил воду, выдохнул и посмотрел на Германа.
– Ну да, – тот кивнул, – она такая.
Тонечка между тем пристроила рюкзак на стул и стала обходить кухню по кругу. Зачем-то она открывала ящики и заглядывала в шкафы. Вытащила какой-то свёрток, развернула, посмотрела и сунула обратно.
– У вас образцовый порядок, – похвалила она.
– Ну, когда я готовлю, здесь бардак. – Повар покрутил ручищей, на пальцах синела татуировка. – Страшный.
– Я слышала, – подхватила Тонечка, – что настоящие повара никогда за собой не убирают и не моют! Они только всё разбрасывают и расшвыривают, зато у них получаются кулинарные шедевры. У вас получаются шедевры?
Рыжебородый Кондрат Ермолаев пожал плечами.
– Я не знаю.
– Выпейте ещё вот… таблеточку. Это от отравления. Ваш организм отравлен алкоголем, – добавила она, сделав ударение на первом слоге, чтоб получилось смешно.
Но никто не рассмеялся.
– Слушайте, я вообще не пью никакие пилюли! Сань, скажи ей!
– Тоня, он не пьёт пилюли!
– А кто вчера убирал кухню?
Кондрат с усилием проглотил таблетку.
– В смысле?
– Или вы сами убирали за собой? Саша сказал, что ужин был очень вкусный, и выпили много, потому что закуска была хороша. Вот вы приготовили ужин, а потом всё за собой сами помыли?
Кондрат задумался – на лбу собрались складки.
– Лена убирала, – сказал он наконец. – Точно, Лена! Она тогда ещё не уехала, и всё тут помыла.
– Кто такая Лена?
– Это его жена, – подсказал Герман.
– Да, – согласился Кондрат, – это моя жена.
Тонечка посмотрела на мужа недоверчиво.
– Ты же сказал, что его жена ведущая – шоу! Гелла… Гелла…
– Понтийская, – хором сказали мужики, и Кондрат продолжил:
– Это для телека имя. А в жизни её зовут Лена Пантелеева.
– Где она сейчас?
Кондрат весь перекосился.
– Не знаю. Я проснулся там, на диване, а вокруг… вот это всё. Я Сане позвонил.
– А ей? Позвонили?
Он кивнул.
– Не отвечает?
Он опять кивнул.
Тонечка заглянула в широкий, почти во всю стену проём, соединявший кухню со столовой. С этого ракурса разгром тоже смотрелся ужасающе.
Она осторожно прошла, стараясь не наступать на черепки, щепки и осколки.
– Нельзя там ходить, – безнадёжно проговорил Кондрат и махнул огромной ручищей.
– Ничего, я тихонечко.
– Надо вспоминать, – Герман налил себе воды в стакан Кондрата и с наслаждением выпил.
– Да чего вспоминать-то, Саня. Ничего мы не вспомним. Давай ментам звонить.
– Нет, подожди, – Герман выдвинул стул и сел. – Она же приезжала!
– И мы поругались, – перебил Кондрат. – В лоскуты.
– Это было при мне! – продолжил Герман. – Только я не могу сообразить, в котором часу. Тоня! Когда я домой вернулся?
– После двух, – откликнулась Тонечка. Она ходила по комнате, высматривая что-то.
– После неё мы ещё долго сидели! Ты в погреб ходил за яблоками, помнишь?
– Яблоки помню, Саня, – сказал Кондрат. – А потом что? Ну, она же могла вернуться и… что?..
– А чья машина на улице? – издалека спросила Тонечка. – Ваша или вашей жены? Или у вас одна на двоих?
– Где?..
Рыжебородый повар вдруг бросился к окну, прямо по осколкам и черепкам, и выглянул, даже свесился наружу, словно боялся изнутри не рассмотреть.
Тонечка внимательно следила за ним.
– Ленкина машина, – сказал он убитым голосом. – Значит, она возвращалась…
– Когда мы подъехали, все двери были открыты, и двигатель стучал, – Герман тоже подошёл и посмотрел в окно. – Я заглушил.
– А я ничего не слышал… – растерянно проговорил Кондрат.
И они взглянули друг на друга.
– Я не мог её убить, – сказал Кондрат скорее себе, чем Герману. – Да ещё по пьяни!..
– Значит, будем исходить из того, что вы не убивали, – отозвалась Тонечка бодро. – Теперь самое главное узнать, что здесь произошло.
– Как узнать?!
– Я пока не придумала, – призналась Тонечка. – Саш, а ты?
– Камер никаких нет, конечно, – полуутвердительно поинтересовался её муж.
– Сдурел, что ли?
Повар перегнулся через подоконник, зачерпнул мокрого снега и крепко отёр лицо. С бороды закапали тяжёлые капли.
– Короче, звоню ментам.
– Подождите! – в один голос воскликнули супруги Герман.
– Мы успеем позвонить, – продолжала Тонечка очень уверенно. – Давайте только сначала поговорим.
Поговорить они не успели.
На крыльце зазвучали шаги, сильно протопало, – пришедший отряхивал снег с ботинок, – и распахнулась тяжелая входная дверь.
Высокая женщина в длинном пальто прямиком промаршировала в столовую, замерла на пороге и вытаращила глаза.
– Здрасти, Светлана Павловна, – пробормотал Кондрат.
Женщина отступила и зажала рот обеими руками.
Тонечка встала так, чтобы хоть немного прикрыть от глаз вошедшей разгром и бурые пятна.
– Давайте я вас отведу на кухню, – предложила Тонечка. – Вы присядете, я налью вам…
– Допился, сволочь, свинья поганая! – вдруг заголосила женщина. – Леночка!.. Зарезал её, сволочь?! Где она?! Куда дел?!
– Тише, – сказал повар умоляюще, – тише, тише!..
– Лю-у-у-ди! – женщина сорвала с головы платок, побежала и скатилась с крыльца. – Люди, человека убили! Убили человека!..
– Странно, что меня тоже не арестовали, – Герман потёр руками лицо. – Я же был с ним почти всю ночь.
– Его не арестовали, а задержали, – поправила Тонечка устало. – Саш, давай выпьем, а?
– Нет, – моментально отказался Герман. – Только не это.
– Ну, тогда ты чаю, а я… не чаю.
Она прошла по сверкающей плитке – за ней оставалась цепочка мокрых следов, – плюхнулась в кресло и с наслаждением вытянула ноги, словно весь день не могла присесть. Герман медлил, рассматривая её.
Так она ему нравилась!..
Приятное, особенное чувство, когда женщина нравится, и она – собственная жена.
Даже после стольких часов – долгих часов, которые они провели сначала в доме Кондрата Ермолаева, а потом в отделении, после стольких объяснений, разговоров, подписанных бумаг, Тонечка казалась свежей, и буйные кудри вились особенно буйно – должно быть, от мокрого снега, который всё сыпал и сыпал с небес. Ей очень подходил пятизвёздочный «Шератон» в центре Нижнего Новгорода, сверкающая плитка, уют модной мебели, странных картин и дорогих ковров. Александр Герман за всю жизнь не встречал женщины, которой бы всё это так подходило. Её клетчатая английская куртка, той же генеалогии сумка на длинном ремне, на сумке монограммы в виде всадников, причёска, точнее полное её отсутствие, румяные щёки, уверенная грудь под светлым свободным свитером, ладные джинсы – как ему всё это подходило!..
Он и не думал, что женщина может так ему подходить. До неё, до прошлого года, когда он её встретил, он просто… выполнял некую жизненную программу. Положено, чтобы успешный, уверенный и деловой мужчина появлялся в обществе с красоткой – он появлялся с разнообразными красотками. Положено ветреный и мрачный февраль проводить в Индонезии, «на солнышке» с длинноногой феей – он проводил февраль с феями. Положено по весне фотографироваться на итальянских озёрах рядом с совершенным женским телом, раскинувшимся в соседнем шезлонге – он фотографировался с телами. Иногда его связи были достаточно интересными и развлекали его, иногда получались так себе, но они всегда оставались словно вне его самого. Он наблюдал за собой и своими романами всегда с некоторой отстранённой иронией.
Тонечка за год ни разу не дала ему возможности иронизировать и наблюдать!.. С ней он всё время жил полной жизнью, и это его… удивляло. Каждый день!
Его жена, на которую он в эту минуту смотрел с тихим и умильным восторгом, нетерпеливо крутила шеей, выпутывала кудри, наконец стянула с шеи шарф, с облегчением пристроила вещи в руки подошедшего официанта и спросила белого вина со льдом, кофе и мятного чаю.
Между прочим, Герман давно заметил, что официантам она тоже нравится, хотя они все были почти подростки, а Тонечка вполне себе дама!..
Он подошёл и сел рядом.
Она сразу придвинулась к нему и приложилась к щеке дурацким поцелуем в стиле «дорогой, как я рада тебя видеть этим вечером».
– Какой-то ужасный день, – пожаловалась она. – Ты как? Как твоё похмелье?
– Нет никакого похмелья. – Ему не понравился поцелуй, он прихватил жену за шею и поцеловал как следует.
Не по возрасту и не в меру целомудренная супруга тут же оттолкнула его физиономию.
– Саш, ну что ты!..
Он усмехнулся и отпустил её шею.
– Ну, что мы будем делать?
Тонечка потёрла нос.
– История странная, – сказала она наконец, – вот правда, очень странная.
– Как это верно, Ватсон.
Она искоса взглянула на него и фыркнула.
– Кондрат не мог убить, – продолжал Герман очень серьёзно. – Вот поверь мне. Я знаю.
…Муж что-то недоговаривает, это ясно как день. С самого начала! Сколько Тонечка ни пыталась ещё в Москве выяснить, откуда у её мужа, великого телевизионного продюсера и в прошлом режиссёра, человека всегда и во всём благополучного, сытого и самоуверенного, взялся давний друг повар, да ещё в Нижнем Новгороде, у неё так и не получилось. Муж рассказывал какие-то глупости про бурную молодость и про то, что когда-то он, муж, был большой шалун, но дело с места не двигалось. Целый год, нет, даже почти полтора, Герман ни разу не вспоминал друга-повара и вспомнил только сейчас, а когда Тонечка пристала, только отшучивался.
