Loe raamatut: «Серебряное кольцо с печатью», lehekülg 3

СКсП ГЛАВА ПЯТАЯ

Проснулась я от тишины. В квартире было очень тихо и почему-то темно. Нашарив рукой сотку, я взглянула на время. Двенадцать часов. Дня или ночи. Но даже если и ночи, то так темно просто не может быть. Я едва различала силуэты привычных вещей, которых было у меня не так уж и много. Люблю свободные пространства. Кроме дивана в комнате находился махонький журнальный столик, табуреточки – две и телевизор на стене, еще торшер в углу. Фонариком сотки я осветила пространство. Комната, как комната. Но почему так темно? Если ночь, то почему в глаза не бьет уличный фонарь?

– Черте что, – произношу ставшее в последнее время любимым выражением эмоций фразу. И тут понимаю, что темнота результат чьих-то умелых рук, которые плотно зашторили окна в моей квартирке. Год назад Лялька, движимая сделать мне необычный подарок, учудила. И когда я была в трехдневной командировке, установила в моей квартирке навороченные пластиковые окна, к которым прилагались такие же навороченные жалюзи. Если закрыть окна и опустить жалюзи можно оказаться в полной темноте и тишине. Я не люблю такое состояние окружающей среды, поэтому Лялькиным подарком никогда не пользовалась. В моей квартирке на пятом этаже всегда какое-нибудь окно или форточка открыты. Ну а жалюзи стали мне просто декором. Распахнув настежь окно в спальне, я потопала умываться. Из зеркала на меня глянуло бледное, почти бесцветное лицо с заспанными глазами формы «японочка». Волосы органично дополняли картину под названием «Лахудра». Почему-то вспомнился холеный братец с отутюженными манерами. Вот бы он меня сейчас увидел!

И тут я окончательно проснулась. Они же, Лялька и Генрих были здесь. Куда же они подевались? Хотя торчать пять часов на кухне, в ожидании когда проснется хозяйка, глупо. А вдруг Генрих Ляльку в какую-нибудь авантюру втянул? Интуитивно я не доверила братцу, ждала от него только гадости. Мысль о том, что подруга взрослая женщина к тому же бизнес-вумен, которую за глаза называют хищницей и акулой, в голову не пришла. Плюнув на умывание, я бросилась к телефону. Длинные гудки радовали меня несколько секунд. сменившись на безликое —«абонент не отвечает. Позвоните позже». Номер телефона братца мне был не известен. И что прикажете делать? Куда бежать? Кого спасать? Спасать понятно кого – Ляльку. Но куда бежать?

– Дурдом – еще одно ставшее у меня популярным выражение.

И тут затрезвонил домашний телефон. С самыми дурными предчувствиями, я схватила трубку и не успела вымолвить ни слова.

– Хватит дрыхнуть. Давай к ювелиру, – приказы отдавала подруга. На умирающий или попавший в беду голос не походил. Я хотела возмутиться, но Лялька уже бросила трубку. Кое как приведя себя в божеский вид, минут через двадцать, я маялась у двери ювелира. Почему-то двери мне не спешили открывать. Тарабанить к пожилому человеку не позволяло воспитание. Я жала кнопку звонка. С той стороны двери было тихо. И что делать? Полицию вызывать? А если дома просто нет никого? И тут затрезвонил мобильник.

– Ты где? – голос у подруги был недовольный, – все не можешь проснуться?!

– Тут я под дверью стою, – успеваю вставить словечко.

– Под какой дверью- в голосе недоумение

– Под железной, – двери ювелира, как и положено, были железные, вернее бронированные.

– Под какой железной?! Мы же тебя ждем!

– Под бронированной, впустите вы меня или нет?! – моему терпению пришел конец.

– Так ты пришла? – нелепый диалог требовал продолжения.

– Нет, я приехала, – съехидничала я.

– Куда?

– Сюда.

– Куда сюда? – в голосе подруги было искреннее недоумение. Действительно иногда на Ляльку. как она сама это определяла, находило. Видимо «нашло» и сейчас.

– К ювелиру, – решила изъясняться лаконично я.

– К какому ювелиру?

Все это конец. Я бахнула со всей силы ногой по бронированной громадине.

– Ой, подожди, там кто-то стучится, – видно на подругу «нашло» серьезно.

– Так это ты? – изумилась Лялька, открыв дверь.

Хотелось съехидничать. Но я решила воздержаться.

– Пошли, пошли, нас ждут, – торопила она.

– Кто «ждут»? Их много? Сколько? – опешила я. Лялькино «нашло». видимо, заразно. Я это и раньше замечала. Стоило подруге начать «тормозить», как тут же все окружающие становились «тормозами».

– Он один, – остановилась посреди длинного коридора Лялька, – А сколько надо?

– Один это кто?

– Один – это ювелир.

– Ты сказала «нас ждут». «Нас ждут» – это много человек ждут. или хотя бы двое ждут.

– Так ты об этом? – что-то Ляльку осенило. И это «что-то» могло мне не понравиться.

– Твоего братца я выпроводила из квартиры после десятиминутной беседы, сославшись на твою занятость.

Получается, когда я мирно посапывала в постельке, что достоверно было известно Генриху, подруга сумела его убедить в моей занятости. Ловко у нее получается мужикам голову морочить.

– И до каких пор я буду занята? – зная неукротимый темперамент и безграничную фантазию Ляльки, с опаской поинтересовалась я.

– С Граалем все решим, а там и для братца время найдется.

Я схватилась за голову. Подруга танком. не замечая препятствия, шла к своей цели: вечной молодости и вечной жизни. И как выяснилось позже, к новому бизнесу с несметной прибылью.

– Нам надо просто часы перевести и все, – делаю я очередную бесперспективную попытку остановить ее, – Грааль пусть ищут другие. Вон их уже сколько было. Может и нашли уже. Где-нибудь в частной коллекции мирно себе стоит.

– Много ты знаешь! Ищут, да не там. Нам поручено найти и мы найдем, сейчас сама в этом убедишься- и подруга впихнула меня в комнату, где сидел ювелир.

Тот на шум поднял голову. Я никогда не думала, что человек за одну ночь может так измениться. Еще вчера это был дряхлый старик, руки у которого подрагивали, глаза слезились. Ходил он сгорбившись и шаркая. А сегодня из глубокого кресла легко поднялся просто пожилой человек, возраст которого выдавали только седые волосы. Даже морщин на лице стало меньше.

Стариком назвать такого язык не повернется.

– Садитесь сюда. Вот к свету ближе. Смотрите, – и он сунул мне в руки вчерашние пожелтевшие листы, из которых снова полился зеленый свет.

– Вы уже поняли, как кольцо с нами разговаривает, – не то спросил, не то утвердил дядя Саша.

Мы закивали головами, не отрывая глаз от чарующего зеленого сияния.

Ювелир. проследив за нашими взглядами, отобрал у меня листы. Они снова стали серыми и потрепанными.

– Здесь по – немецки, – продолжил ювелир, я перевел. Это просто гениально. Девочки мы найдем с вами святой Грааль и искупим вину наших предков перед человечеством.

Не иначе, как коллективное помешательство или вирус вредоносный! Какой Грааль!? Нам часы перевести надо и дело с концом. О чем я и заявила весьма решительно.

– Да, да. конечно, – не стал спорить дядя Саша. – но ты послушай.

И он стал читать, листок за листком ложились на потертую скатерсть. А мы слушали как зачарованные.

– Давным давно Мефистофиль ослушался Бога и был изгнан с небес. Долго —долго он бродил по Вселенной пока взор его не упал на Землю. И когда он наклонил голову, чтобы лучше рассмотреть обитателей Земли, самый большой камень из его короны упал на Землю Это был изумруд невиданной чистоты и красы. Когда на небе засияла Вефлимеевская звезда, извещавшая миру о рождении Спасителя, изумруд нашел великий мастер —ювелир, который сделал из него чашу. Когда чаша была готова, послышался голос с небес – спасибо тебе мастер. Ты зло превратил в добро.

И чаша исчезла на глазах ювелира. С тех пор ее никто не видел. Долго в ту ночь Мастер —ювелир не мог заснуть. А когда. в конец измучившись, уснул, ему приснился сон, который он помнил в подробностях до самой смерти. А на смертном ложе поведал о нем проповеднику – катару Лангедоку, связанному с братьями Тийома и Белистата. Сам мастер был из катар, богомол, верующий християнин. Лангедока католики сожгли на костре. Но при осаде католиками крепости Могсегюр в марте 1244 года, группа катар сумела спастить и спасла реликвии. Святого Грааля среди них не было. Была запись-пересказ Лангедока сна мастера-ювелира., который, кстати, прожил около 500 лет. Мог бы жить еще дольше. Но когда умер его последний пра-пра-пра-пра и так далее правнук, мастер принял осознаное решение и призвал смерть.

– А вам известно, девоньки мои хорошие, что за религия у катар?, – вопрос прозвучал неожиданно. Я где-то, что-то слышала, но толком не могла вспомнить.

– Катары, еритическая секта в западной Европе в Х1-Х11 веках нашей эры, – начала Лялька и понеслась. Память у нее была еще та! Фотографическая! Все что подруга читала хоть раз, могла вспомнить, как будто читает лежащую перед ней книгу. На просто услышанное эти способности не распространялись. Такая вот удивительная выборочная память. Лялька даже к психологам и психиатрам обращалась, но ни те ни эти никаких отклонений в развитии ее головного мозга и сдвигов в психике не нашли. Лялька вспоминала о прочитанном, только тогда, когда ей это было нужно и интересно. В этот раз. видимо, было очень нужно и интересно. Лялька шпарила как по- писанному.

– Исповедовали они неоманихейскую дуалистическую концепцию о двух равных принципах мира. О добром и злом. Материальный мир считали злом. Лангедок, Арагон, север Италии, некоторые земли Германии и Франции- жители этих стран были катарами. Рим объявил им войну. Первый крестовый поход. инквизиция в 1232 году. Фактически катары были истреблены успешным штурмом крепости Монсегюр, – подруга могла говорить еще долго. Но ее прервал ювелир.

– Вот именно. Материальный мир они считали абсолютным злом. Поэтому-то и найти Святой Грааль мог только человек не от мира сего.

– Конечно, все эти изыскания- это интересно. Но мы не историческими исследованиями занимаемся. Мне бы часики перевести, да заняться своей жизнью в материальном мире, -напомнила я собравшимся о главной цели нашего сборища. Им-то хорошо! Дядя Саша копается в истории, Лялька мечтает о великих делах и богатстве. А я? Если часики не переведу, то даже не известно, что со мной станет. Дело-то не шуточное. Вон как колечко сияеет зелененьким светом. А вдруг красеньким загориться?! Дескать, твое время истекло, прошу к смертному одру. Хорошо, если сразу помру. А если пытки, или кострище?! Жуть какая!

О чем я и поведала уважаемому собранию.

– Так о том и речь, – с энтузиазмом воскликнул дядя Саша, – твоя душа чистая. Ты- избранная. Тебя найдет Грааль!

Господи, коллективное помешательство! Прямо эпидемия какая-то!

– Хорошо- смирилась я с неизбежным, -пусть Грааль меня ищет. Когда найдет. тогда о нем и будем рассуждать. А пока давайте подумаем, как часики перевести. И зачем их вообще надо переводить.

– Так об этом-то и речь! – неожиданно легко со мной согласился дядя Саша.

И продолжил- Дай —ка мне мамино письмо.

Я передала ювелиру мамино послание.

– Вот читай, что здесь написано?

– Перевести часы, – не понимая, чего хочет ювелир, покорно читаю я.

– Нет. ты читай, как написано, – упрямился он

– Так и написано: перевести часы, – недоумеваю я. Неужто дядя Саша за ночь не только помолодел, но и разума лишился от радости новых открытий.

– Здесь не «с», а «з». Перевезти часы, – указывает ювелир.

– Со всеми бывает. Все мы ошибки делаем. Волновалась мама и описка получилась.

– Нет не описка! -с восторгом и весьма торжественно объявляет ювелир-

По немецки перевести часы звучит как «ургиверзетзеп» а перевезти это «транзпортезен». Здесь ошибиться невозможно. Смотри, видишь?!

И ювелир ткнул сухощавым пальцем в пожелтевшую страничку, на которой, дейстивтельно, были слово «транзпортезен».

– Часы надо перевозить! Девочки вы мои дорогие.! Часы надо перевозить, вы понимаете?!

Понимать-то мы понимали. Но вот что понимали? До открытия дяди Саши было более менее ясно, что делать: найти нужные часы и покрутить стрелки. Мы даже знали, как найти эти часы- как колечко засияеет зеленым светом, так и вот они заветные часики. А теперь что? Часики-то мы может быть и найдем. Но куда их везти? Земной шар огромный, свечением колечка все дороги не проверить. Жизни не хватит. Я уже молчу о непролазных лесах Амазонки и Сибирской тайге.

Только я собралась все это озвучить, как затрезвонил мобильник.

– Алло, – обреченно произнесла я, по трели звонка уже зная кто на связи.

– Таисия Спиридоновна, – голосок Ахмурины сочился сладким ядом. Секретарша шефа не спешила сообщить очередную гадость, – вы не сильно заняты? Я вас не отвлекаю от важных дел?

– Да говори уж! – рявкаю я в ответ

– Шеф интересуется, почему вас не было на утренней планерке и гневается от вашего отсутствия

Завернуть фразу так, что сразу и не поймешь это Ахмурина умеет ловко.

– Гневается от чего? Я какой-то материал в номер во время не сдала? Или вы забыли, что журналиста ноги кормят?! – рявкаю в ответ – Я на задании. Не отвлекай!

Но секретарша шефа в боях с журналистами никогда еще не сдавала позиций. Она грудью, в прямом и переносном смысле этого слова, готова была защищать любимого шефа.

– Статеек ваших хоть завались. А задание, главное задание вас в редакции ждет.

Ну все. Не отстанет. Велик соблазн отключиться, но ведь эта дамочка не угомониться. Будет трезвонить до посинения. Из-под земли достанет. Из двух зол выбираю меньшее:

– Мариночка, чего шеф хочет-то от меня. Неужто соскучился.

– Да он вас писак век бы не видел и даже не вспомнил. Тут гость вчерашний тебя дожидается. Шеф не знает куда его усадить и чем занять. Еще какая-то старушка за внука пришла хлопотать. И требует журналиста Серафимову и никого иного. Только ей доверяет. Дуй в редакцию. Хочешь машину за тобой пришлю?

От машины я отказалась. У меня своя имеется. Чем вызвала у Ахмурины вздох облегчения.

– Мне надо в редакцию, – с грустью сообщаю компании, которой, кажется, уже не до меня.

– У меня пожарные собираются в «Улитке» учения проводить. Персонал в панике. Побегу отбиваться.

Дядя Саша только рукой махнул:

– Бегите. девоньки, бегите. А я еще почитаю. Может чего полезного найду.

СКсП ГЛАВА ШЕСТАЯ

На пороге редакции я столкнулась с Сериком Искандеровым, моим коллегой.

– Спешишь нагоняй получить? – беззлобно спросил он

– Что серьезный нагоняй ждет?

– Не то слово. Всю планерку только о твоей недисциплинированности шеф и разглагольствовал. Даже примеры из своей комсомольской юности приводил. Очень сожалел, что тебя из комсомола нельзя исключить.

– Да. Это высшая степень гнева. Побегу каяться. Повинную голову даже шеф не сечет.

– Ну, ну беги. Если без головы тебя встречу, не удивлюсь.

А вот я была удивлена. Даже не удивлена, а просто ошарашена. И было отчего.

Шеф не только не стал на меня орать (к чему мы уже давно привыкли), он встретил меня улыбкой и весьма дружеским:

– А вот и наша Тэечка.

Все стало понятным, когда в дальнем углу на диване я увидела братца. Тот вальяжно развалившись, лениво перелистывал какой-то глянцевый журнал.

При моем появлении, братец не спеша покинул диван и расплылся в улыбке:

– Тебе очень повезло с начальством, сестренка.

Кивок в сторону шефа, который тут же подобрал живот, изо всех сил стараясь быть достойным обществом для герцога.

– Я своих служащих тут же бы уволил и за меньшее -продолжил наслаждаться властью Генрих.

Я, конечно, могла ответить ему так, что мало бы не показалось.

Но стены кабинета шефа привыкли к нашему молчанию. Я решила не нарушать годами сложившейся традиции. Поэтому весьма мирно обращаюсь к шефу.

– Срочное задание? Материал в номер?

Тот завертел головой, отыскивая кого это я спрашиваю. Замер на мгновение и изрек на одном дыхании:

– У тебя отпуск, оплачиваемый Сколько хочешь. Занимайся семьей.

– А как же бабушка с внуком? – ошалела я

– Я сам ее приму. Иди, иди. Не доводи до греха.

И уже ласково обращаясь к братцу:– Рад, очень рад был познакомиться. К вашим услугам в любое время.

Генрих довольно ухмыльнулся. Но протянутой руки шефу не пожал. Чертов немец! Мне, почему-то, стало обидно за шефа. И чего это он перед пацаном распинается!

Всё стало ясным, когда, закрывая за нами дверь приемной, Ахмурина мне шепнула:

– А твой братец богач. И щедрый. Редакции годовой запас бумаги подарил.

Можно за многое ругать нашего редактора, можно найти у него массу недостатков, но бесспорным достоинством шефа, которое признает не только наш разношерстный коллектив, но и вся область – интересы газеты он ставит превыше всего. За подарок в виде годового запаса газетной бумаги, шеф и в струнку вытянется и кланяться до земли будет. Ради же собственной выгоды, он пальцем не пошевелит.

– И куда мы сестренка, направились? – вопрос братца некстати оторвал меня от перечисления достоинств шефа. Я это делала впервые, в смысле осознанно искала положительные качества в редакторе. Хотелось бы довести дело до конца. Кто знает, к какому бы выводу я пришла. Впрочем,. к какому бы не пришла, шеф несравненно лучше и чище меня. Его отец пал смертью храбрых в боях под Сталинградом, мать одна растила сына, дала ему образование, сын выбился в люди. Приносит пользу обществу. А я? Лучше не вспоминать. Еще братец этот! И откуда он взялся?! Впрочем, откуда взялся понятно. А вот зачем, неясно. Не для того же он приехал, чтобы благотворительностью заниматься. Хотя может именно с этой целью и прибыл. Сейчас это очень модно и престижно.

– Ты прибыл заняться благотворительностью?

– С чего ты решила, – ошалел братец. Даже остановился.

– Так бумагу оплатил редакции…

– Это ради любимой сестренки, – ехидно ухмыльнулся Генрих, – не надоело за гроши горбатится? Хочешь, деньжат подкину? Сколько тебе надо?

Мы уже вышли из здания редакции и вышагивали по тротуару.

– Нисколько. У меня своих достаточно.

– Достаточно для чего? В кафе перекусить? Или может быть в Париж слетать?

– Ну почему он меня так раздражает? Родственник же! Сын маминой родной сестры. Мне же ничего не стоит рассказать ему, что часть Лялькиных супермаркетов принадлежит мне, как инвестору. Я вложила в Лялькин бизнес деньги, которые получила фактически случайно. (Об этом подробно описано в книге Я – дура). Мой ежемесячный пассивный доход очень большой. Хватит не только в Париж слетать, но и в Куполе – лучшем ресторане на Елисейских полях, ежедневно ужинать. А работаю я, потому что люблю свою работу.

И делаю ее с удовольствием. Но говорить об этом братцу не хотелось.

– Ты чего, господин миллионер, ко мне, нищенке, прицепился?

– Так помочь хочу.

– А я просила о помощи?

Братец ухмыльнулся:

– Так в семье не принято просить. Надо просто помогать.

И только тут я обратила внимание, что он не просто хорошо говорит на русском языке. Он разговаривает на нем свободно, как будто рос в русскоязычном окружении. Иностранный акцент в его речи просто отсутствует.

Это было очень подозрительно. Хотя, может быть, я просто придираюсь. Ну не нравится мне братец. И все тут. Помогать он приехал! А где он и семья были, когда погиб папа и мама от горя почернела?! Я тогда училась в 10 классе. Папа разбился за неделю до моего выпускного вечера. Мои одноклассники гуляли в ресторане. А мы с мамой слезы лили на кладбище. И кто нам тогда помог? Никто! Папин сводный брат да мачеха тенями бродили возле нас, боясь громкое слово сказать. К жизни нас тогда вернула Лялька. Выпускной бал она, конечно, не пропустила. Но традиционно встретив рассвет, она притащила весь мой класс к нам домой. Двадцать подростков шумной толпой ввалились в наш мрачный дом. Они старались громко не разговаривать, не шуметь, зная, что из этого дома только вчера вынесли гроб и горе притаилось в каждом уголке. Но это у них плохо получалось. Жизнь для них только начиналась, настоящая, взрослая, полная надежд и уверенности, что нет в мире такой вершины, которую они бы не смогли покорить. Накрывая им стол, мама делала все автоматически, украдкой утирая слезы. Никто есть не хотел. Зачем Лялька затащила их к нам, было не понятно. Разместившись кое-как по всей комнате, мои одноклассники, притихли. И когда мама позвала их к столу, они уже спали, посапывая от удовольствия. Сказалось волнение и бессонная бурная ночь. Так мы и просидели не известно сколько. Мама размазывающая слезы по щекам, прижавшиеся к ней с двух сторон две девчонки-подростки: я и Лялька, рыдающие в захлеб. И посапывающие во сне мои, уже бывшие, одноклассники.

Ближе к обеду в надежде получить «сто грамм для опохмелки за упокой души усопшего» к нам заглянул дядя Миша, местный пьяница. Увиденное сказалось на нем странным образом. Он выскочил из комнаты и понесся по деревне с криком:

– Угорели, все угорели! Горе-то какое! Горе-то какое!

Позже, когда толпа людей, собравшихся вокруг нашего дома, поредела и мои одноклассники разбуженные. растолканные и «забранные» своими родителями, покинули наш гостеприимный дом, дядя Миша так и не смог внятно объяснить, с чего он взял, что все угорели.

Объяснить самим себе. почему поверили дяди Мише, что «все угорели» в июне месяце, когда печей не топят и угореть не от чего, жители нашей деревни, ворвавшиеся огромной толпой в наш дом, тоже не могли.

Но обсуждение этого непонятного феномена, состоящего в основном из вопросов без ответов, стало главным событием деревенской жизни в то лето.

– И как я мог поверить Мишке, баламуту этому? – сокрушались мужики.

– И чего это детишки после выпускного к Нинке пришли? Там же поминки по усопшему шли? – качала головой женская половина села.

– А я. когда бежала к Нинкиному дому, тапок потеряла. Так и не нашла, – сокрушалась баба Люба, – пришлось новые покупать

– А Саулешка-то! Саулешка! Бигуди по улице теряла, так летела, чтобы первой все увидеть, – подсмеивались бабы над деревенской сплетницей.

Село уже забыло наше с мамой горе. Не напоминало нам о нем. Новые заботы поглотили жителей села и нас. Надо было научиться жить без папы. И мы с мамой научились. Помогла нам в этом Лялька, притащившая в наш дом всех моих одноклассников.

– Когда мама умерла, где была ваша семья? – как хотелось мне кинуть в лицо братцу этот вопрос. Но семья, моя семья: мама, папа и я, это святое. Еще Лялька. А братец чужой. И зачем он приехал?!

– Откуда ты так хорошо русский знаешь? – вполне мирно спросила я, наглухо захлопывая душу для братца.

– Так и будем на улице разговаривать?

Разговаривать я бы предпочла в ближайшем скверике на скамеечке. Но братец решил иначе. Я не стала особо сопротивляться. И вскоре мы сидели в уютном кафе за вполне приличным столиком. Вернее в кофейне. Я ждала. Чего сама не знаю. Братец тоже не спешил с разговором. Так и сидели, разглядывая друг друга с чашками кофе в руках. Надо признаться, что сидеть и куда-то пялиться, я по своей природе, весьма деятельной просто не могла. Уже через пять минут у меня появилось непреодолимое желание заговорить. Я помолчала из вредности еще пару минут и не выдержала:

– Ну, вот и поговорили. Я пошла.

Рот братца расплылся в ехидной усмешке:

– Я не ошибся. Вести прилично себя ты не умеешь. Да и откуда тебе знать, что во время приема пищи разговаривать нельзя.

Так и сказал: «во время приема пищи». Тут меня. конечно, понесло и я выложила ему прямо в лицо все основные законы гостеприимства нашей страны. где святым было: накорми, напои любого прохожего и веди с ним во время трапезы неторопливые разговоры. Когда я стала переходить с основных законов на более мелкие, рожденные во времена Союза, братец остановил меня вопросом:

– Ты хотела знать, откуда мой чистый русский?

Вопрос прозвучал, как угроза. А последующий за ним рассказ был ошеломляющий

– Ты, узнав о кольце, конечно, решила, что правнучка самого Генриха Гиммлера по прямой линии? Опустись на землю, сестренка! Твое родство с самим Гиммлером идет по линии его старшего брата, такого же правильного зануды, как твоя маменька! Надо учиться, надо людям служить, надо скромнее быть и прочая чушь! Чтобы искупить вину младшего брата Генриха перед человечеством, он женил своего единственного сына на русской военнопленной. Наша с тобой бабка была русская. После смерти мужа, она завела в имении традицию- разговоры вести на двух языках – русском и немецком. А когда пришел посланец со священным кольцом, которое из всех младенцев, выбрало почему-то тебя, самую недостойную, твоя мать прервала связи с семьей. Мы все обрадовались. В семье были дети, гораздо лучше тебя. Мы надеялись, что Миссия священного кольца перейдет к другому малышу. Более достойному, с более чистой арийской кровью. По окончанию пятилетнего цикла, Посланец снова пришел со священным кольцом. Кольцо молчало. Твою мать и тебя никто не хотел искать. Вы предали семью, наши традиции, сбежали в дикую Азию. Ты даже не слышала о традициях семьи. Я жил и живу по ним! И ты меня, герцога, поучаешь законам гостеприимства?! В страшном сне не приснится такое!

Тут братец сделал ненадолго паузу. У меня и в мыслях не было его перебивать. От услышанного я в прямом смысле «обалдела» и слушала затаив дыхание, боясь даже пошевелиться. Только одна мысли билась в мозгу: я не правнучка Гиммлера. Ура. Ура, ура. Вернее не совсем правнучка. И это здорово!

Между тем братец уже более спокойно, продолжил:

– Кольцо молчало. В семье начались беды. Заболела мама, какой-то странной болезнью. Врачи просто не могли поставить диагноз. Не знали от чего и как лечить. Мама таяла, как свечка, бродила тенью по замку. Бабушка умерла. Отец загулял. Лиза, моя сестренка, вступила в коммунистическую партию Германии. И погибла при неустановленных обстоятельствах У меня стала без причин кружиться голова и подниматься температура. И все это обрушилось на семью в одночасье.. Что с этим делать мы не знали. Пока однажды к нам вновь не пришел Посланец.

«Кольцо избрало Миссию. Девочку и ее маму надо найти и принять в семью, – сказал он, – проклятие кольца уже начало действовать. Спешите» И ушел. И кто мог Вас искать? И где? Сестра Лиза погибла. Отец собирался женится вторично и ему не было до нас дела. Мама почти обезумела. Мне тогда было семь лет. Семья была обречена на гибель. А фрау Нина жила себе счастливо в Средней Азии. В какой-то деревенской дыре. Хотя знала, что если священное кольцо не переизберет младенца, то семья погибнет. Не знаю как, но Посланец нашел вас. Когда кольцо вторично выбрало тебя, его отдали фрау Нине, чтобы передать его тебе, когда придет время. Время пришло. Но ты не спешишь выполнить миссию. А если не выполнишь, то семья погибнет. Поэтому я здесь. Я не хочу вторично переживать тот ужас медленной и непонятной гибели моих близких. Я герцог, я богат, я хочу быть счастливым. Но я не могу даже жениться, пока ты не выполнишь миссию.

– Я здесь, чтобы помочь тебе.

Что я могла ответить на это?! Броситься и благодарить братца, за то что судьба пинком под зад заставила его найти меня?! Да и какой будет эта помощь из-под «пинка» еще не известно! Ну не нравился мне братец и все тут! Не доверяла я ему и все тут! Почему не знаю. Не было у меня ответа на этот вопрос. Моя душа просто его не принимала. Ну какой он брат!? Чужой человек. Вот Лялька другое дело. Хотя мы с ней просто подруги, она мне родной человек. За нее я в огонь и в воду. Повинуясь порыву побыстрее отделаться от братца, я ляпнула:

– Возьми кольцо и иди спасай мир. а заодно и свою семью. Женись, богатей, рожай детей. А от меня отстань!

И тут произошло неожиданное. Лицо Генриха изменилось, как будто с него сняли маску. Оно стало вполне человечным, на нем появились эмоции. И главной была радость. Его улыбка стала искренней, а прозвучавший голос даже вызвал у меня симпатию:

– Ты отдаешь мне кольцо добровольно?

– Да – несколько опешила я от такой реакции-, на возьми.

Я протянула руку с кольцом Генриху.

– Сама сними и отдай, – настороженно предложил он.

– Не могу, – продолжаю сидеть с протянутой в его сторону рукой, где на пальце мерцает колечко.

– Так я и знал, – снова злость и ненависть в голосе, – разве ты отдашь кольцо! Хабалка!

Конечно, следовало бы встать и гордо уйти. И больше никогда даже не вспоминать о братце. Но я не ушла, видимо душа уже закалилась на «ковре» у шефа так, что слово «хабалка» даже не воспринималось, как оскорбление. Да, я простая деревенская девчонка, окончившая среднюю школу имени «Овцевод» села Кирбалтабай.. Я не герцогиня, по крайней мере, никогда таковой себя не считала и не считаю. Но я никогда, даже самого раз последнего пьяницу и шаромыгу не обижу оскорблением. Мой папа всегда говорил; « Доченька от сумы и от тюрьмы никогда не зарекайся». Папа был мудрым человеком. Я его люблю. И мама его любила.

– Бери сам, – рука с кольцом по-прежнему была протянута в сторону братца.

Тот облизал, ставшие враз сухими губы и осторожно двумя пальцами потянулся к кольцу. Все произошло мгновенно. Я даже не поняла. что произошло. Картина стала более- менее ясной позже из рассказов официанток и посетителей кафе. Все в один голос говорили о бесшумной, алой молнии, которая, по словам одних, появилась над столиком, где сидели мы с братцем. По словам других влетела с улицы через открытое окно, рядом с которым стоял наш столик. По словам третьих- материализовалась прямо из воздуха. Но все были едины в том, что острие этой молнии ударило братца в лоб. Он удара тот с грохотом свалился на пол. Ну а дальше была суматоха, полиция и врач, который констатировал тепловой удар, пообещал, что братец недельки через три будет как новенький, отлежавшись в больничке. Полицию этот случай особо не заинтересовал. Прибывший на место происшествия участковый рассудил, что человеку не под силу метать молнии., а природу к уголовной и даже административной ответственности не привлечешь. Я же, после беседы с участковым, который хорошо меня знал и потому долго не мучил, побежала искать Ляльку.