Loe raamatut: «Бессердечный», lehekülg 4

Тогда я и понял, что Кира даже со стороны всё понимала и чувствовала. Да, она вела себя спокойно и рассудительно, но я заметил – она боится, дрожит и старается ещё больше показать, что её ничто не может смутить.

С инструктором Лёшей мы говорили ещё с полчаса, он всё удивлялся моим умением и утверждал, что я непременно занимался стрельбой. Ну что я ему отвечу, всё говорил, что не помню. Кира подтвердила, что проводила эксперимент и заметила, что он удался. В тот вечер я так и не понял, кто больше радовался: Кира или инструктор, который звал меня прийти ещё, мол, с такими людьми приятно работать. Но уж точно не я, мне скорее стало не по себе, грустно от того что я не добрался до воспоминания.

4

Вот, конечно после такого коллапса я наведался к доктору Резникову. Обижать дипломированного специалиста я не стал, хотя так хотелось. За месяц дружбы с Кирой я вспомнил больше чем за пять эксклюзивных сеансов у доктора Резникова, это если учесть, что с ним я вообще ничего не вспомнил. А Кира со своими, как бы доктора сказали, любительскими выводами и неоправданно-абсурдными экспериментами помогла вспомнить, что я люблю зиму и вполне фотогеничен, что не так важно. История мне даётся с большим успехом и увлекает сильнее, чем молодёжь компьютер, к которому у меня, кстати, ни единого грамма притяжения. Когда-то я стрелял из лука или арбалета, возможно даже занимался профессионально, руки откуда-то помнят, как обращаться с оружием, а это прямое доказательство – что я иду в нужную сторону. И да Резников поругал её метод, сказав, что такими темпами я заполучу ещё одну психологическую травму, но я твёрдо решил от него отвязаться. Посыл получился двояким и Резников Александр Вениаминович не совсем меня понял: записал на очередной бесполезный сеанс во вторник девятого декабря. Что ж его дело, моё же добиться результата любым способом, как можно цельнее и быстрее. Да, время не ждёт, как поётся в одной хорошей песне. И я не жду, терпение, как известно не у всех ангельское. Хорошо, что Кире нравится со мной возиться…

Глава 5.

1

Что день не задался, я понял с первой секунды, когда открыл глаза и получил горстку побелки при попытке зевнуть. Я резво побежал её выплёвывать, и с испорченным настроением побрёл на кухню. Время тикало к десяти, Кира уже ушла в институт и как всегда оставила недопитый какао в кружке и меня одного в старом доме. Покопавшись в буфете, я обнаружил, что кончилось всё, включая сахар, заварку, и даже какао оказалось последним. Да, весело, подумал я и записал себе в голове составить список продуктов для покупки. К своему обыкновению еду мы покупали себе сами, но ели и даже готовили вместе, странно, правда. В еде не привередливые во вкусах схожие, не жадные квартиранты, заметил я со смешком. Оделся, закрыл квартиру – решил поесть на работе. Шёл как обычно пешком, под куртку уже приходилось поддевать тёплый чёрный свитер и смотрелось это необычно, будто в чемодан напихали немыслимое количество вещей и каким-то чудом закрыли. Но грех жаловаться – самые холодные деньки ещё впереди, хотя кто знает, ноябрь ещё не кончился. Я продолжал путь, осознавая себя частью торопливой толпы, а город застыл, покрылся снегом как гора, а неровные зубья домов по-разному, кто больше, кто меньше скрывались в белой пудре. Солнце сегодня выходить не хотело и небо с проблесками бурого цвета нависло над городом, стиснуло его и захотелось спрятаться, уйти от него, чтобы не давило. Конечно синоптик из меня плохой, но чую, что сегодня магазин посетят разве что те, кого случайно настигнет небесный плач. Всегда старался избегать посредственности или серости – в последнее время либо чёрный, либо белый, подумал я. Почему-то контраст меня беспокоил – на это непродолжительное время жизни я решил, что всё буду воспринимать либо плохо, либо хорошо. Вспомнил немного о себе – хорошо, не вспомнил – плохо, попытался и не вышло – тоже плохо, а если вышло, например, вспомнил бы в стрелковом клубе про те тринадцать болтов – тогда вовсе отлично. Ты либо смеёшься, либо плачешь, серая прослойка безразличия не всегда человеку к лицу от неё и самому становиться тошно и мерзко, но ты не сразу это поймёшь, почувствуешь.

Не успел я подойти к магазину, как споткнулся обо что-то и смачно вписался коленом о ступеньку. Встал я сразу же, и стиснув зубы, открыл дверь: забежал в магазин и выругался, потом доковылял до рабочего места и уселся на деревянный трон, задрал брючину и посмотрел на правую коленку. Она горела и ныла, я начал растирать её и что самое забавное – вспомнил, что коленке этой достаётся не в первый раз. Рядом с сегодняшней продольной вмятиной, был с пятирублёвую монету шрам. Не то чтобы не замечал его раньше, просто особого значения не придавал, сейчас же шрам показался мне знакомым, особенным и я представил себя в белом пространстве, сидящем на троне, и продолжил смотреть на шрам, только в воображении и тереть коленку. Начал сосредотачиваться как вместе с Кирой: вот я и шрам; пространство начало обрастать городским массивом, ярким и знакомым, я бегу, мне может лет десять. Бегу по тротуару с липами, окрашенными до половины белым, бегу, не замечая людей, натыкаюсь на них, пробегаю мимо стройки, спотыкаюсь, как сейчас и пропарываю коленкой насыпь острой щебёнки. Мне больно, я плачу. Какой-то мужчина нерусской национальности поднимает меня и с улыбкой говорит: « Нэ плачь, сейчас всё починим». Слово «починим» он выговорил с такой старательностью, что возникло впечатление, что знакомство с русским языком началось именно с этого слова. Больше я ничего не увидел и открыл глаза, но веселье на этом не закончилось. Ещё хромая и вспоминая, что по дороге забыл купить еды, я ринулся к выходу. Было без пятнадцати одиннадцать, времени хватило бы дойти до магазина и обратно. Но дверь открыли одновременно со мной. Завтрак, да и обед тоже накрылся, досадно подумал я и поковылял обратно. Посетителем оказался тот рыжий парень, что заходил недавно. Сегодня он пришёл с конкретной целью, как мне показалось, потому что сразу же поздоровался, но потом вновь уставился на меня.

– У вас есть книги по хирургии?

Знать не знал, честно, есть ли они или нет, но попросил его пройти в дальний зал к книжным стеллажам. В указателе нашлись пару экземпляров с восемнадцатого века: дряхлые, в бардовом переплёте, толщиной с кулак. И кто их определил на верхний ряд, проскрипел я про себя. Парень всё это время молчал, но как только получил книгу начал деловито её пролистывать.

– Давно вы здесь работаете?

Ну не наглость ли: с чего такое спрашивать?

– Почти два месяца, – ответил я и спустился со стремянки.

– Ты меня не помнишь? – с каким-то толи недоверием, толи глубинным сомнением спросил он.

Я посмотрел на парня не без удивления, в голове промелькнуло серое и мерзкое нечто из недавних воспоминаний, но рассмотреть это нечто я не смог. Тут я и сам застопорился и начал вспоминать паренька. Как выразилась бы Кира: « подсознательное предостережение». Именно оно, этот своеобразный блок не даёт мне вспомнить своё восемнадцатилетие, как выяснили мы с Кирой. Блок сработал и здесь: почувствовав, что назревает что-то неприятное, я попытался успокоить себя изнутри и заставил себя воспринять ситуацию с хорошей стороны.

– Нет, я тебя не помню, к сожалению. Ты меня знаешь? – вдруг спохватился я. – Я память потерял, и многое не помню.

Парень таинственно промолчал и свёл тему к другому разговору, он будто и хотел разговориться со мной и тут же боялся, настороженно подходил издалека. Он хотел, чтобы я сам вспомнил, и боялся моей реакции, когда сам расскажет, хотя кто знает, может мне так показалось.

– У вас есть старинное стрелковое оружие: арбалеты, луки?

– Да, в дальнем зале, – я всё ещё надеялся припомнить его, и не только – я ждал, когда же он заговорит. Да и всё же мне показалось это странным, его вопрос: сам я недавно вспомнил, что когда-то стрелял из лука или арбалета, а тут человек утверждает, что знает меня и просит показать ему оружие. Пришлось проводить его в зал, но и там он не оставил меня.

– Вы не покажете, как обращаться вот с этим? – Рыжеволосый добродушно улыбнулся и снял со стены арбалет образца шестнадцатого века и протянул мне.

Я давно подозревал, что он подделка, а не оружие русской армии, всё дело было в дереве, оно выглядело совсем новым, даже следов реставрации я не заметил, словно он был новенький, магазинный. По регламенту магазина я не мог отказать, если только не знал, как пользоваться данным образцом, но мне вдруг стало интересно, что этот парень может ещё сказать. И первым делом пришлось объяснить человеку: а) экспонат для красоты и стрелять из него нельзя и – б) если хочется пострелять, в паре кварталов на Станиславской семьдесят четыре есть стрелковый клуб. Но парень настоял, чтобы я показал ему, как управляться именно с этой моделью. Не пойму, почему именно с ней: что точно знаю – по такому же стандарту, только изменённому, на современный лад делают арбалеты и сейчас. Модель была прототипом нынешних арбалетов, тянула на тридцать два килограмма натяжения и взводилась поясным крюком. Я опустил арбалет на пол, зацепил ногой уступ на конце, всё старательно проговаривал вслух, когда натянул тетиву, послышался щелчок, значит, всё правильно сделал. Поднял, прицелился и добавил, что из него можно стрелять только болтами. Парень понимающе кивнул, взял арбалет из рук, покрутил, попробовал взвести, а когда ему надоело, он положил арбалет на место и переспросил.

– Ты кого-нибудь учил стрелять?

Я пожал плечами.

– Совсем меня не узнаёшь? – с досадой спросил он, и я провалился куда-то. Всё стало давяще огромным, а я наоборот маленьким и хрупким. Это отвлекло меня ненадолго, а парень успел уйти с какой-то грустью и оставил меня до конца дня возмущаться его бестактностью: он не назвал своего имени. И многие мысли за сегодняшний день сводились к одному – он боялся, что я помню его и не говорю, читалось в глазах, что он хотел выйти на более близкий контакт, но боялся, что это получится. Но имя он зря не назвал, может, вспомнил.

2

Какого это чувствовать себя пустой коробкой с ухмылкой «всё хорошо»? И тебе даже не плохо, нет – это крайняя степень беспомощности: тебе нужны люди, а ты им нет. Вот тогда-то и выходит на передовую гордость – махает красным флагом: « Мне никто не нужен!», а внутри червячок одиночества проедает макушку. Ну и зачем я здесь лежу, пишу или пялюсь в потолок с этой невечной побелкой, думаю тут о чепухе насущной? Не знаю. Просто наступают тяжёлым сапогом моменты невыносимой неопределённости, ты даже не уверен, что голоден, нужен тебе этот сок или нет, сидеть тебе или идти, а если идти, то куда? Кто я, что я. Правильно говорят, что некоторым парням армии не хватает, а то становятся тряпками. Но куда там, меня не возьмут, даже на порог военкомата не пустят. И вот теперь сидишь собою нараспашку, не зная где у тебя начало, а где окончание. С Кирой стало проще – она словно моё отражение, только в волшебном зеркале, я – тьма, она – свет. Тьма без света жить не может, как и свет без тьмы. Да, иначе из последнего вышло первое. А из тьмы возможен свет? Наверное, из настоящей нет.

В комнате, точнее зале я лежал на полу, за окном замело всю улицу и моё оставшееся настроение. Я ждал, пока меня засыплет штукатуркой и составлял в ряд всё, что вспомнил за последнее месяц. Это был ритуал – примерять, сколько ещё осталось до истины. И каждый раз очень много, и каждый раз воспоминаний было мало. Вот в хронологической последовательности: зиму – люблю, тянусь к истории, умею стрелять из лука и арбалета, шрам на правой коленке получил в детстве – упал на острую щебёнку. Пока всё, подумал я и посмотрел на входную дверь – она нахально не открывалась. Полежав ещё я попытался припомнить того рыжего парня из магазина. Я постарался окутаться в своё сознание и отрешиться от окружающего мира. Но каждый раз, когда в голове вспыхивали кадры знакомого леса и появлялись несколько парней, которые стояли ко мне спинами и что-то громко кричали вразнобой, этот крик выводил меня. Я окрикивал их, пытался приблизиться, они поворачивались, но лица их снова и снова застилал солнечный блик, яркий и слепящий. Я открывал глаза, слегка вскрикивая, и ощущал, как по комнате расплываются солнечные зайчики. В итоге затею я оставил – перепутал он меня с кем-то, ну, или же моё сознание нарочно не пускает к истине. Сегодня – плохо.

С распухшей от потока сумбурных мыслей головой я побрёл на кухню, там оказалось холодно, одиноко и страшно захотелось поговорить с живой душой, только не с абы кем, а с тем, кому я не безразличен. И эту мысль выбросил вон, как и всё остальные. Вон из моей головы розовые зайчики, ружья на вас нет! Не потребовалось бы зеркало, и так понял, что нахмурился. Почти в коматозном состоянии дождался закипания чайника и почему-то налил две кружки, уселся на голубой диван у двери кухни и с необычайной радостью услышал скрежет замка. Безжизненно серый дом озарился, я легонько улыбнулся, но тут же скрыл улыбку – вошла уставшая и замёрзшая Кира, села напротив и уткнулась в кружку.

Глава 6.

1

С утра подморозило, и холод продолжал бушевать к обеду, он настырно застилал ледяной плёнкой дорогу. Кира в белом пальто и без шапки спешила в копи центр распечатать реферат до завтра по обществознанию. Темень перевела часы на шесть сорок пять, оставалось пятнадцать минут и несколько домов. Тротуар сменялся пешеходным переходом, на котором она дожидалась зелёного, светофор сменялся новым, на котором она вновь ждала зелёного света. Где-то Кира еле сдерживала равновесие, проскальзывая по замёрзшим лужам, где-то чуть не падала, но в один момент застывшие лужи кончились, и она наткнулась на высокий бордюр, не успела затормозить и распласталась на заснеженном тротуаре. Она не сразу поняла, что упала, ненадолго застыв, а через несколько секунда попыталась встать и ощутила резкую боль в левой лодыжке. Кира аккуратно подтянула её рукой к себе, начала шевелить, но прекратила от боли. Тогда она встала, опираясь на другую ногу. Тёмная улица мазала грязной краской всё, что было вокруг, она смешивала людей в однообразные пятна, а шум застилал пространство, так что ты уже не ощущал себя в данном месте, а был сразу нигде. Наконец, из толпы не видящих её людей, подошёл высокий молодой человек, словно оказался здесь специально.

– Вам помочь? – спросил он.

Кира посмотрела на забавную серую шапку с красно-синим орнаментом и бубоном, который слегка сполз на лицо, когда он наклонился и улыбнулась.

– Да, спасибо. Я упала, нога болит, и наступать больно. – Кира сделала шаг, прихрамывая.

Молодой человек в коричневом пальто поправил шапку на рыжих кудрявых волосах и с улыбкой спросил снова.

– Я посмотрю? Я учусь на хирурга, вы не бойтесь.

– Да-да, конечно, – Кира показала на ногу.

Он снял с ноги сапог, осторожно пошевелил ступнёй, вниз, вправо, влево: Кира вскрикнула.

– Пугать не буду, – сказал он,– но настою, сходить в больницу. Перелома нет.

Он застегнул молнию на сапоге и встал. Кира кивнула и уже начала вспоминать, в какой стороне травмпункт, а когда вспомнила – направилась к остановке, с удивлением заметив, что молодой человек идёт с ней и пытается помочь.

– Вы со мной?

– Да, провожу вас.

В восьмом часу судьба несчастной лодыжки Киры стала ясна: сильный ушиб и растяжение. Кирилл, так звали будущего хирурга, ждал вместе с ней. Кира не прочувствовала его альтруизм – наоборот задумалась, с какой целью он так бескорыстно прожигает время? А после откинула все мысли и позвонила на домашний телефон, но никто не ответил и немного подумав, набрала рабочий антикварного магазина – трубку поднял хозяин. Кира попросила позвать Вильяма, если он ещё в магазине, но хозяин сказал, что он ушёл, не зная почему, она очень просила догнать его и передать, что она в больнице и что он ей нужен. В маленькой фразе она успела сказать всё вплоть до того где находится, пока человек на том конце провода не повесил трубку, ворча, что делать ему больше нечего. В двадцать минут девятого Кира и будущий хирург вышли из больницы, девушка распрощалась с ним и осталась ждать сама не зная чего. Кирилл отошёл недалеко и увидел, что девушка стоит возле больницы и никуда не уходит, он потоптался на месте и всё же решил вернуться.

– Кира, ты ждёшь кого-то? – спросил он с ходу, ещё не успев подойти, и вопрос прозвучал громко, будто резко упал кусок льда с крыши, Кира от неожиданности вздрогнула и обернулась.

– Да друга, надеюсь, он придёт, – сказала она так же громко и легонько улыбнулась.

– Я составлю тебе компанию? – спросил он и подошёл поближе, уже уверенный, что ему не откажут. – Кстати, ты же учишься?

– Да, на фотографа.

– Это, ведь не хобби?

–Нет! – ощетинилась она, сильно обросшая шапкой снега. – Это душевный выбор, призвание. Хочу показывать людям, что в самом плохом и страшном, можно увидеть добро, свет… и красоту. Нужен только внутренний взгляд, – она покраснела, – а некоторые даже глаза по жизни не открывают.

– Прости, не знал, что это так серьёзно и…

– А ты почему пошёл на врача? – перебила она на полуслове.

Кирилл сразу же нахмурился: прищурил глаза и поджал губы, он переступил с ноги на ногу, смотря поверх головы Киры и ответил:

– Я вообще-то никогда и не хотел поступать на врача, тем более на хирурга. Но с моим другом произошёл несчастный случай: на моих глазах он чуть не ушёл на тот свет. Это случилось по моей вине, по вине многих, кто был там, – он вздохнул, – тогда просто понял, что должен помогать, не хочу в следующий раз оказаться рядом и не спасти, не помочь, как его.

Вдруг Кира, заворожённая рассказом, вскрикнула, и когда Кирилл обернулся, то увидел, как к ним шёл молодой человек, высокий в кожаной куртке, не приспособленной к холоду. Лицо Киры озарилось улыбкой – дождалась.

– Что с тобой случилось? – спросил он с ходу.

–Ушиб и растяжение. – Кира показала на ногу, молодой человек вздохнул. – Вильям, – спохватилась Кира, – это Кирилл, он очень помог мне сегодня.

Вильям повернулся к человеку и даже не постарался разглядеть его, глаза не скользнули ни по лицу, ни по одежде, он словно расфокусировал взгляд и только сказал спасибо в сторону, где стоял Кирилл. А вот Кирилл, он же вчерашний наглец из магазина, его узнал, он, словно ошарашенный вытаращил глаза, не зная, как проступить и остался на месте.

– Ну ладно, – словесно Вильям прикрыл рот Кириллу, – бывай, нам пора.

– Да-да, – и в ту же секунду будущий врач прошёл мимо Киры и скрылся в противоположной от остановки стороне. Никто не обратил на него внимания, как на проходящих людей, когда ты спешишь.

– Залезай, – Вильям присел и показал на спину, – донесу тебя.

Кира отказалась:

– У тебя же сердце больное! – на что послышался злорадный смех.

–А ну садись! Если ты заболеешь или ещё что, как я себе память верну?! Не думай там ничего, я для себя стараюсь,– Кира пробубнив для приличия, якобы она сопротивлялась, залезла на спину и сцепила руки на его груди. Вильям встал и, вспомнив, что хотел сказать, строго, как отец её предупредил.

– Шапку завтра надень.

– Угу, – пробубнила она над ухом.

Дорога плыла молча, небо посыпало их снегом, он серебрился в свете фонарей, а холод куда-то ушёл и ветер исчез вместе с ним, вокруг опустело – и показалось, что на земле осталось только двое.

2

Кира ещё ходила с эластичной повязкой и слегка хромала, прошло всего три дня. Выходя из подъезда, она проверила ключи в сумке и поправила фотоаппарат, висящий на шее, и только после этой церемонии поковыляла в институт. День разгорался с ярко-алого зарева на небе, пробил десятый час, Вильям ещё спал, хотя остальной мир проснулся или в лучшем случае начинал просыпаться. Кира шла по улице и смотрела, как светлеет небо, а снизу отступал мрак, он удалялся, уступал свету, и она даже не заметила, как схватила фотоаппарат: сняла крышку затвора, и, затаив дыхание приблизила курсор, и люди в этом момент будто попрятались. В объективе появился старый девятиэтажный дом, он чернел остатком ночи и порос снегом, как вершина горы, на него падал лучистый снег, он поглощал тьму и превращал в себе подобный свет. Кира сняла серию кадров и ярко проявила этот процесс, и довольная пошла дальше.

– Постой, Кира! – крикнули со спины, и она замедлено обернулась,– Добрый день.

– Добрый. Кирилл ты откуда здесь? – Кира сдержанно улыбнулась, подозревая, что встретились они неспроста.

– Я за тобой следил, хотел поговорить, – откровенно сказал он.

Не очень удивлённая этим фактом Кира согласилась на разговор, только если он пройдёт по дороге в институт.

– Ваш друг, Вильям Чёрных, он и мой друг тоже.

Кира встрепенулась, фамилию тем вечером она не называла.

– Как раз тот друг, из-за которого я поступил на хирурга, – Кирилл почему-то говорил в весёлой, радостной манере и так быстро, что Кире пришлось его приостановить.

– Постой, постой! Что от меня-то хочешь?

Кирилл замолчал, он верно ещё и сам не до конца понимал что хотел. А пока он думал, сквозь прекрасное утро в голову Киры прокралось неприятное ноющее чувство досады.

– Подожди, – сказала она медленно, – это из-за тебя он потерял память и вынужден жить с имплантатом сердца или как там эта штука называется? Тот несчастный случай, который он не помнит, произошёл по твоей вине? – Кира напугано всмотрелась в зелёные глаза с внезапной вспышкой ненависти, брови её нахмурились и загорелись щёки.

– Нет, не совсем так, – радость у него прошла, улетучилась, как газ, – нас было трое и четвёртый Вильям, на его восемнадцатый день рождения. Симон и Вильям повздорили, дело было осенью и в лесу. Мы стреляли перед этим из арбалета, а они подрались возле мишени. Вильям накололся на болты и получил металлическим болтом в висок. Я пытался всё остановить, но хреново пытался.

Рассказав всё он возобновился в лице преследуя более весёлую цель, чем воспоминание прошлого, что к хорошему, как известно не ведёт.

– Друзья называется, да это змеи какие-то, так поступить «не нарочно», да я не поверю, – с отвращением сказала Кира.

Они стояли возле проезжей части, машины противно гудели и проезжали мимо. С дворов они вышли к остановке, но так и остались около проходной с ржавой тёмно-рыжей кованой оградой, застряв между ним и дорогой.

– Что тебе от меня нужно?

– Я хочу помочь вернуть ему память, но иррациональным способом. Вы, как я увидел, сдружились. Иногда память, как и пропадает в шоковой ситуации, так и возвращается в ней, а мы можем создать для него такую ситуацию.

– И как ты себе это представляешь? Нападём на него, припугнём?

– Нет-нет, – удивился он такому примеру, – Скажи, он к тебе привязался?

Кира задумалась, а потом робко ответила.

– Не уверена, мы просто дружим.

– Если он привязан к тебе, то для него это станет невыносимо, – сказал Кирилл, он что-то уже придумал, но поделиться с собеседником забыл, и говорил, лишь конечные доводы, на которые Кира непонимающе смотрела и всё подумывала: уйти или остаться, – он захочет вернуть тебя, а от меня избавиться!

– Интересное предложение, – как-то заикаясь, сказала она, – только я ничего не поняла, вообще ничего.

Она вспомнила, что опаздывает и прошла вперёд, стараясь уйти от Кирилла, с его сумасшедшими идеями, но вдруг обернулась и как-то небрежно кинула:

– А почему ты ему всё сам не расскажешь в лицо? Этого простого пути ты не просчитал? И где его друзья, почему они бросили его, оставили в таком состоянии? Это не по-человечески!

– Их условно привлекли, а меня нет. И не все люди, есть люди, Кира. Я был в больнице, ходил к нему, но когда он вышел из комы и никого не вспомнил, кроме родителей, они попросили меня, чтобы особенно я не контактировал с ним. Да и сам не рискну – сейчас я для него никто.

–Тогда успокойся, успокойся и не лезь в его жизнь, всё, что ты мог сделать, ты уже сделал, – Кира не имела уже никакого желания общаться с этим человеком.

Она прошла довольно много, прихрамывая, и в лице появилась грусть, старая добрая, которая появляется после разочарования. Не такими представляла она друзей Вильяма, жизнь жестока, и Кира пережёвывала её новые статьи, не совсем понимая как реагировать. И не её это было дело, и не касалось её, и уж тем более переживать на счёт другого человека не прописывалось в ближайшие планы. Но всё же правда задела Киру, задела не так сильно, как задела бы вновь Вильяма, и от того, что она знает её, а он нет, ей стало грустно. Полтора месяца не срок, но разве это дата для сердца или души – не думайте математически, если дело касается чего-то из этих двух явлений, они и вовсе не подвластны измерениям. И вот ты и не знаешь почему, но беспокоишься за человека, которого в голове не считаешь другом, ты переживаешь за него, и тут же спрашиваешь себя: «А с чего бы это?», ловишь себя, в конце концов, на мысли, что его проблемы тебе не чужды и, когда его радость греет и твоё сердце, а горе разбивает его, вот тогда логичного ответа, почему в себе ты не найдёшь. Кирилл показался на первый взгляд добрым и хорошим, а сейчас другая сторона его, напугала и отвратила девушку.

– Ты ему помогаешь? – Кирилл догнал Киру и почти вытащил из автолайна, который она успела остановить. Она не выдержала и, накричав, попросила уйти.

– Почему ты не можешь принять новый способ? Может он лучше? Ему нужна помощь, мы же можем помочь, просто подыграй мне. Это всего лишь игра.

– Я спешу, не мешай! – она скинула его руку с плеча и отошла от остановки, а автолайн успел уехать.

– Он же мучается полгода, а мог столько вспомнить, только бы память была, – продолжал Кирилл, подойдя к Кире, его не смущало отсутствие у неё интереса и даже раздражение, которое он вызвал к себе не пугало, он просто продолжал говорить, надеясь, что рано или поздно его услышат и поймут. – Вильям светлый человек, за это и пострадал. Кира, а ты знала о его памяти? – спохватился Кирилл рассеянно.

Кира не смогла делать вид, что на остановке одна и над ней никто не стоит и не пытается донести странную идею. Она сдавленно вдохнула морозный воздух, укуталась в шерстяной шарф и, не увидев на горизонте транспорта разговорилась.

– Да, знала, и мне стало это интересно. Это как игра в сапёра – никогда не знаешь, где шаг, где два, а где – бах! – она посмеялась, так тихо, словно и не хотела этого. – В фото я вижу возможность выражать уродливое красивым, а Вильям… – она помолчала,– это загадка, хочу выразить что-то через него, но что это будет, мы оба не знаем.

– Ты, значит, помогаешь ему в своих интересах, – догадался он и накатил новую волну, – Я, ведь могу ему всё рассказать, то, что он хочет вспомнить, да многое могу рассказать, но вот из-за такого он и уехал из Заречного. Все пытались помочь и рассказывали, каким он был, а он не помнил, – Кирилл уставился в поток машин и спрятал руки в карман пальто, он повернулся к Кире немного полу боком, – злился, сам вспомнить хотел, наверное, не верил. Для него это, как открыть последнюю страницу книги – читать становится неинтересно.

– Никогда так не делаю – это же неуважение к автору! – возмутилась Кира и видимо успела замёрзнуть: покраснели щёчки, нос скрылся в шарфе, ноги бились одна о другую.

– Вот и я не хочу открывать ему последнюю страницу.

Кира с резвостью замахала рукой, подъехал редкий на то время жёлтый автолайн номером сто пятьдесят шесть и со скрежетом отворил дверь. Девушка бросила вслед:

– Всё это мне не нравиться. Зачем человеку тыкать в рану? Вот и я думаю – незачем.

Кирилл попытался что-то ответить, даже во второй раз её остановить, почти запрыгнул в автолайн, но почему-то в самый последний момент сошёл с него и побрёл в свою сторону – тихо и понуро. Кира раздражённо посмотрела ему в след, через покрытое паутиной снега окно, оплатила проезд и забилась вглубь, где теплее – путь сегодня долгий.

3

Минут пять назад Кира вернулась домой, она лениво разделась в прихожей, поставила портфель и фотоаппарат на тумбочку и ушла в комнату и попутно поздоровалась с Вильямом, – он читал книгу на кухне. Минут через пять она выбежала из комнаты и схватила фотоаппарат, скинув сумку, которую так и не подняла, но мельком посмотрела на неё, решив, что и на полу ей неплохо, в том же темпе она исчезла за дверью комнаты. Вильям лишь улыбнулся и больше никак на это не прореагировал: спокойно перелистнул страницу и отпил из кружки. Следующие полчаса его ничто не тревожило, он знал – Кира обрабатывает фото, сортирует и удаляет неудачные кадры, где не удалось выразить главную мысль и хозяйственно перекидывает всё на жёсткий диск.

В десятом часу, довольная, с улыбкой на всё лицо она вошла на кухню и обнаружила что Вильям всё ещё там. Что именно ему не понравилось в её реакции сказать сложно, но она странным образом примерялась к нему взглядом. Он неуютно пошевелился, углубил взгляд в книгу и вообще пропустил всё мимо восприятия. Кира заглянула в холодильник, выложила горстку нужных продуктов: апельсиновый сок, брокколи, пару яиц и контейнер с гречкой. Вильям подозрительно посмотрел на это и отодвинулся к окну, чтобы не мешать и стал читать дальше. Когда она чудила за плитой назойливый взгляд упёрся в плитку над умывальником и Вильям, не понимая в чём дело, начал чувствовать себя ещё неуютней. Он молчал и желал помалкивать и дальше, но не выдержал, когда Кира ела: она периодически останавливалась, задумывалась о чём-то и смотрела на него, а потом отбрасывала, о чём думала и продолжала есть.

– Приятного аппетита, – сказал он, наконец.

– Спасибо.

– Как день прошёл? – он даже книгу отложил на подоконник. Вроде бы невинный вопрос, а как скривилось лицо Киры. – Не очень, да?

Она верно тысячу раз подумала, что ответить и закусила сочным кусочком брокколи, обжаренным в яйце.

– Хороший день, как обычно, – и вдруг совсем неожиданно спросила. – Ты же хочешь поскорее вернуть память?

– Да, чем скорее, тем лучше.

– Помнишь, ты говорил, что не можешь вспомнить одного парня, что приходил в магазин? У тебя почти получилось, но что-то помешало.

– Да, – ответил он холодно.

О том случае он упомянул вскользь, когда Кира спросила, как он прожигал выходной. Не любил он делиться своими чувствами и прочим сентиментальным барахлом, говорил по делу, если надо – открывался, но только тогда, когда было важное событие или разговор, что не давали ему покоя. Он даже шутил над собой периодически, но нюни из-за проблем с памятью не разводил. Да, в последнее время он пытался справляться сам, но и от помощи Киры не отказывался и в тот же момент её не просил, хотя бы напрямую, всегда вскользь, намёками.