Loe raamatut: «Бессердечный», lehekülg 5

– А если тебе просто расскажут что случилось, ты поверишь?

Вильям нахмурился и потянулся за книгой, как за спасательным кругом, но убрал руку, передумал. Он облокотился на стол и, загребая волосы рукой, сказал:

– Нет, и не поверю и не успокоюсь. Это не чисто будет, не так как хочу, словно тебе подарили кулинарную книгу «Сто рецептов Вини Парасюткина», а утверждают, что это энциклопедия про насекомых. Так я точно не хочу!

– Тише ты, не заводись, это был просто вопрос. Я тактику не меняю. Сок будешь?

Вильям помотал головой, всё-таки захватил книгу и встал.

– Ты – ешь, ешь, – он потрепал её по голове и, шаркая ногами, ушёл в зал.

Глава 7.

1

Почти собрался спать, но что-то мешало, я оттягивал минуту за минутой, подсознательно понимая, что так рано лечь мне сегодня не получиться. В сон клонило не настолько сильно, чтобы заглушить сигнал ожидания неизвестно чего и я просто сел на диван. Сидел и ждал. К девяти с копейками пришла Кира, она шумно разделась, по звуку свалила вещи с тумбочки, слегка не вписалась и сбила шкаф – очень ругалась, но цензурно. Выходить я не стал, с ленцой поёжился на диване – вот, медленно заходит, слегка пошатывается, спотыкается в темноте и наконец, нащупывает выключатель и ослепляет меня едким лимонно-жёлтым светом. Я молчу и смотрю на неё с ухмылкой – Кира удивлённо смотрит в ответ, а потом, может с секунду подумав, спрашивает: «Это почему ты ещё не спишь?!». Я посмеиваюсь – она не хотела застать меня, на самом деле всё задумывалось так чтобы пройти в комнату тайком без шума и свидетелей, но как-то не вышло… И я тихо с улыбкой сказал: « Да, шумно тут стало, вот и проснулся». Кира всё ещё стояла и смотрела в никуда, её ротик слегка приоткрылся, а потом в секунду она спохватилась.

– Всё равно не спишь, – и села на диван, румяная и пушистая в цветном ярком свитере и глубоко-синих джинсах. – Поговорим?

– Ты варежки не сняла, – сказал я и тут же удивился, как она вообще смогла в них открыть дверь.

– Ой, да нет, я замёрзла просто.

Поговорить, подумал я, с ней просто так поговорить не получается, всегда приходиться рыться в голове, напрягать память, словом думать. Это не просто, но с другой стороны она мне помогает, но почему – этого я не знаю. А сейчас я решил что-то узнать и для себя.

– Ты откуда такая довольная?

– От родителей, день рождение бабушки праздновали – семьдесят два года, – она улыбнулась.

Кира не признавала что её семья приёмная – сказала так один раз для ясности, но, несмотря на это отношение с родными у неё прекрасные, она рассказывала про маму врача, которая всегда находила время чтобы с ней поговорить, подбодрить и дать совет – мама была занята, но всё же находила для неё время. Но Кира не называла её мамой, звала Людой, по привычке, а отца Славой. Она говорила про свою семью, а я как назло начал засыпать, будто всё происходящее ускользает, отдаляется и становиться тихо и так тепло, что кажется, что ты лежишь в ванной. Я почему-то запомнил имена родителей и бабушки Лены, только имена. Когда веки настырно слиплись, Кира, словно специально громко спросила, есть ли у меня бабушка. Я проснулся и сел на диван, потому что довольно далеко сполз. В голове осенними листьями разметались недавние слова, они летали и не успокаивались, некоторые вспоминались, некоторые маячили вокруг, но я не помнил о чём они – разговор не вышел и я всё прослушал… Какой дурак! Хорошо, что Кира не заметила этого – она задала вопрос вновь.

– Мне давно интересно, о родных ты должен же что-то помнить.

Тут настал момент тупика в моей голове – маму, папу помнил, а дальше, дальше как будто и ничего быть и не должно. Я сказал Кире что, наверное, не помню – она замотала головой – не ври. И после такого обычно и начинается мозговой штурм. Часам к одиннадцати Кира добилась того чего хотела – честно сказать у меня были смутные ощущения. В состоянии полусна, я отвечал ей, а лучше сказать рассказывал то, что вспоминалось из прошлого. Знаете иногда не обязательно помнить всё, а тем более знать, что именно ты помнишь, со мной в последнее время получается именно так. Ты не думаешь о чём-то ровно до того как тебе не напомнят или не спросят, и вот тогда начинаешь задумываться, капаться в себе. И чаще всего выходит так: ты и взаправду про это помнишь и знаешь, но даже не думал, что так и есть, а стоит напрячься и оно проявляется как на экране. Так и с бабушкой. Не задумывался о её существовании, пока Кира не спросила. А стоило помучить мозг, как он выдаёт тебе резвые картинки, знакомые приятные ощущения и даже запахи. Всё будто прошло недавно и это, правда: мы с бабушкой Софией проводили много времени, представляете, читали исторические книги и мне это нравилось. Особенно нравилось размышлять, что было бы, если Славяне не приняли новую веру, что было бы, если не подняли крестьянское восстание, кто правил бы сейчас если бы семья Романовых осталась жива? Помню, мы размышляли на такие темы, мне тогда было четырнадцать, но помню абстрактно, не точно – как само понятие о чём-то, но не детально – попытайся уточнить, к чему меня с бабушкой привели такие рассуждения и всё расползается, как желе. Почему-то мне вспомнилось, что летом я проводил время только с бабушкой и опять про друзей в моём головном сейфе – ничего. Это лишь часть от прошлого, каждый родитель приучает ребёнка тому, что сам умеет и любит – бабушка любила историю, не удивительно, ведь училась она на историка-филолога. Ты не задумываешься о мелочах, о тех вещах, которые строят нас, а потом оглянешься и увидишь, что ты это частички тех, кто был рядом, что путь, который ты выбрал, не осознано, но зависел от них. Кира немного расстроилась узнав что бабушка умерла незадолго до того как я оказался в больнице. Ей стало неуютно, она посмотрела на меня утешительным взглядом.

– Вот видишь, и бабушка у тебя… была, ты просто почаще задумывайся обо всём, сейчас это полезно. Прости, не стоило, – Кира стояла у двери в комнату, – Но, я сама про своих настоящих родителей не знаю ничего, меня малюткой взяли, а ты, ты просто не помнишь, но ведь знаешь, так что просто думай. Ты всё вспомнишь, Вильям.

2

Я бесцельно прошёлся по магазину, отсидев пятую точку, обнаглел до такой степени, что оставил трон и зашёл в дальний зал, миновав комнату с книжными стеллажами. В магазине было тихо и тепло, всё вокруг отдавало стариной. Сам цвет и стен и пола пропитался коричневой ржавчиной. Статуи древних богов, точнее славянских идолов я прошёл быстро, старался не смотреть на них. Не знаю, почему деревянные статуи пугали меня – читать и интересоваться ими, было занимательно только в книгах и статьях, а с другими историческими объектами: военной техникой, баррикадами, историей Кремля и всем, что не относилось к ритуалам и обрядам, я относился спокойно. Навострив уши, я убедился, что дверь никто не трогал и подошёл к стенду с оружием. На серой неровно покрашенной стене висели арбалеты и луки – от примитивных моделей до современных с гибкими плечами и спусковым механизмом – курком. Глаза пробежались по экспонатам и заострили внимание на охотничьем луке чуть ли не с меня размером. Я примерился, попробовал натянуть тетиву, но отложил – не моё, хотя даже понравилось напрягаться, но место, где было моё сердце, напомнило, что напрягаться можно и в последний раз. Повесив лук обратно от греха подальше, я присел и опустил взгляд на среднего размера арбалет из дерева и металла, он был длиною с мой локоть, не считая приклада, что занимал почти столько же. Приятный в руках, не слишком тяжёлый, он проявился аккуратным и лёгким в обращении. С ним я провозился довольно долго, примеряясь и спуская курок, только без болтов во мне не вспыхивало то ощущение, что было в стрелковом клубе, словно всё дело было в звуке, в самом действии, когда болт попадает в мишень – вот тогда моя память начинала тревожиться и что-то раскапывать в себе. Будто это становилось для неё кнопкой «начало работы», но тут же включалась и другая не подвластная мне кнопка «нельзя». Через некоторое время я поймал себя на мысли, что если бы в магазине стояли камеры, то меня бы давно уволили. Но тут же я откинул эту идею – камер быть не могло, не в первый раз я веду себя, как ребёнок. Я прошёлся с арбалетом взад-вперёд и почувствовал, что про кого-то забыл: одним глазом я нырнул к входу – пустой зал, другим всё ещё осматривал стену с оружием. Ещё минут через пять меня осенило, и я побрёл к книжным стеллажам всё с тем же арбалетом в поисках Канта, Гёте, Ницше и всех тех философов, которых смог вспомнить.

У хозяина магазина оказалось своеобразное представление о прядке: четыре книжных стеллажа по два с половиной метра в высоту вмещали в себя около двадцати наименований: поэзия, проза, научное издание, история медицина, космос, религия и так далее. Но! Всё это была разбросано в хаотичном порядке: бежевый тряпичный томик Ницше преспокойно пылился на верхней полке рядом с книгами по оружейному производству и обработке металла. Авиценна, ну тут не поспоришь, наверное, хозяин сомневался к какой категории его отнести – медицине или философии, и отнёс к первой, собственно там его я и искал. Но вот Кант попал в английскую художественную литературу шестнадцатого века и на этом мои поиски закончились, да и рабочий день подошёл к концу, а искать что-то в таком порядке – сложно и долго, хотя я порывался напоследок заглянуть к дальнему стеллажу с мифологией, может там, вдруг нашёлся бы Августин Блаженный и Фома Аквинский. Но для реферата Кира выбрала определённых авторов. Уже у кассы я заметил, что с арбалетом расстаться не смогу и внёс за него предоплату, подумал немного и решил, что пропажу книг никто не заметит какое-то непродолжительное время.

Когда я заворачивал арбалет в тряпицу, то почему-то это задело меня, руки сделали всё быстро, как будто это не в первой, хотя я не помнил, чтобы приходилось когда-то что-то заворачивать таким специфическим способом. И вдруг в голове прозвучал голос Киры: « Если ловишь себя на мысли, что это тебе знакомо – остановись, попробуй захватить это чувство и сравнить с внутренними ощущениями». И я развернул арбалет, чувствую неуместную сейчас радость в виде воспоминания, а потом завернул всё так же, только с закрытыми глазами, пытаясь не думать, где сейчас нахожусь. И на миг мои руки и будто я сам опустились до земли, я тянулся к чему-то – от этого захотелось открыть глаза, но я лишь сощурил их сильнее. Чувствовалось присутствие людей, точнее детей, они чего-то ждали, а перед глазами открылся лес, в котором я точно уже был и знал его, а на земле в пожелтевшей и поредевшей траве лежал чёрный арбалет. Всё это время я не заворачивал его в ткань, а наоборот – распаковывал, словно подарок, но сам арбалет меня теперь не волновал. Я задался целью обернуться, чтобы разглядеть лица детей, что стояли сзади и не переставали хихикать и что-то говорить, к сожалению, моё сознание заполнила одна цель, и к их разговорам я не прислушивался, а надо было бы – может они важнее, чем лица. Я обернулся раз, второй, третий, и тут до меня дошло – сколько бы я не оборачивался, получалось так, что лес, пожелтевшая трава и дети сзади вертелись вокруг меня. Хватит! – подумал я и быстро открыл глаза, голова немного закружилась, мне это не понравилось – захотелось на воздух, и я схватил в охапку книги, арбалет, но вот самое интересное – он оказался завёрнут. Отключив электричество и закрыв магазин, я пошёл домой. И когда я шёл, быстро, как будто пытаясь поскорее встретиться с Кирой, я никак не мог отделаться от ощущения круговорота, от этого даже немного начинало подташнивать. Тёмная улица готовила сугробы снега с самого утра, и вскоре я уже не шёл, а балансировал от клочков притоптанного снега к гололёду – это отвлекло меня, и на полпути я почти забыл про неприятные тошнотворные ощущения.

Я успел к чаю: на кухне поджав под себя ноги, сидела Кира в окружении ноутбука и книг. Я быстро разделся и нырнул в комнату, чтобы спрятать в сумку арбалет, не знаю почему, но пока что не хотел говорить о нём Кире, куплю его полностью – тогда и покажу. Пройдя в кухню, я добавил к книгам на столе ещё стопочку, на что она устало улыбнулась и отложила всё в сторону.

– Перекур, – Кира тяжело вздохнула, – Ты куда, Вильям? Посиди со мной.

Я сел рядом и вопросительно уставился на неё, – зачем я тебе, мешаться?

– Как твоя память, мы давно не говорили?

– Моя память – самое стабильное, что есть в мире. Пока что ничего не вспомнил.

– Совсем ничего? – заваривая чай, она обернулась, чтобы понять солгу ли я.

– Есть кое-что, – Кира быстро закинула сахар и ложки в кружки и села рядом, поставив их возле меня, – Я уже говорил, что в магазине недавно ко мне пристал рыжий парень и всё спрашивал, помню ли я его, а я не помню, – спокойно сказал я, размешивая сахар.

– Что ты почувствовал внутри, когда встретил его? Может страх, гнев, радость или же боль? Он же просто так не спросил бы.

– Страх и боль, – я был чётко уверен в ответе, – это потому что он имени не назвал, хотел бы чтобы я его узнал – назвался бы. Он и хотел и боялся.

Кира задумалась – присосалась к чашке и направила взгляд в неё, подловив момент, я привстал – самое время уйти, но не успел, уже и забыл про тот момент, о котором недавно хотел поговорить.

– Ты ведь уже пытался его вспомнить, но не вышло, злишься, я же вижу, у тебя не выходит.

Я насупился, но промолчал, поставил кружку на место и сел обратно.

– Давай про него пока забудем и определим самое последнее воспоминание.

Я долго переживал яркие моменты жизни у себя в голове, вслух говорил лишь конечный результат: что где-то в двенадцать лет мне подарили арбалет, а дальше мы так долго говорили, что и не вспомнить. Затруднения пошли после шестнадцати: что-то помнилось лишь текстом в голове, что-то запахом рождественского стола и холодной зимней прогулки, и чем я подбирался ближе к восемнадцати годам, тем больше воспоминания ломали мою голову. Они ускользали, путались, толи это было моё день рождение, толи чьё-то ещё, но после бара, куда я зашёл с арбалетом и тремя парнями, которых я точно знал, даже услышал имя, а может и сам назвал – Сёма или Симон, точно не вспомнить. Меня поглотила тьма, и я тут же вышел в ещё светлый осенний день, через кое-какое время за мной вернулись и сказали, что скоро пойдём, но куда? Слова, как бы не старался услышать их – звучали чвакающие и размазано, словно все говорили в микрофон, который побывал в воде. Звуки эти нарочно искажались, и чем внимательнее я слушал их, чем сильнее сосредотачивался, тем они хуже звучали, тем дальше отходили и могли вовсе исчезнуть, а самое неприятное – переключиться на другое, совершенно ненужное воспоминание. С бара на школьный урок в классе так восьмом, когда учитель выговаривала одноклассника, Димку Ёрзина – он, как сейчас помню, разбил окно в шкафу. А в голосе парня из бара было что-то такое, что вызвало у меня страх и злость, и настолько сильные чувства, что наяву они заглушали, я чувствовал их прямо сейчас, хотя понимал, что причин тому попросту нет.

– Хоть убей, не помню дальше, они отворачиваются и не показывают себя! – сдался я, наконец, но Кира не желала останавливаться.

Мы решили, что в бар меня привели друзья, и возможно, тот рыжий из магазина, ведь в воспоминании, как и в реальности, я испытал одно и то же чувство: злость и страх. Мой разум разделился на две сущности – одна знала, что произошло, и прятала от другой правду, вымывала, закрашивала любой просвет воспоминания, обманывала ту, другую. А вторая сущность гналась за ней и где-то успевала вычерпнуть часть другую воспоминаний: лес, тёмный и тихий, арбалет смоляного цвета, что я разворачивал и бар, где рядом со мной таилось неприятное предчувствие. Кира запыхавшись, строила предположения, что в баре мои друзья и лес вижу во сне постоянно не просто так – память крутиться вокруг него, зная, в этой мелочи вся суть, но когда она посмотрела на меня, то замолчала.

– Что такое, Вильям, ты устал? – она повела бровями вверх и стала похожа на кота. – Больше не хочешь?

– Да, не то чтобы, просто в голове каша какая-то, – я перевёл пустой взгляд с кружки на Киру и увидел на серо-оранжевых часах над окном – одиннадцать двенадцать и как-то весело хмыкнул. – Я тебя сильно отвлёк – спать пора.

Кира повернула голову на часы и задумчиво уставилась на них.

– А, фигня!

Но я-то знал, что будет дальше – из кухонно-философского заточения в качестве помощника я вырвался в час ночи. Мы пару раз изменили план реферата, в конечном варианте оставили, только философию, убрав отсылки к медицине, математике и астрономии. И, конечно же, я не смог не заметить, что включился в работу на все семьдесят процентов, будто философия недалеко ушла от истории, которая давалась мне легко и за которую Кира получила в прошлый раз отлично. Картина нашей рабочей деятельности выглядела примерно так – в маленькой трёхметровой кухне мы сидели около ноутбука, ползая на облезлом голубом диване, и как муравьи шарили руками по столу от книги к книге – я говорил, что найти, а Кира зачитывала это. Чаще всего по книгам мы сверяли достоверность информации, ведь иногда в интернете можно найти что-то вроде: «После дуэли с Дантесом, Пушкин написал множество известных произведений…». И это и в правду хранится где-то на просторах интернет источников.

Начало декабря задалось, и краем глаза я наблюдал за метелью в окне и как-то расхотел идти завтра на работу. К половине второго в квартире, наконец, затихло и стемнело, диван оказался в моем распоряжении и мои мысли уже неслись в абсурдный поток размышлений. И донесли они меня до леса, сейчас он казался светлее, листва шуршала под ногами, словно яичная скорлупа, но до дерева я не дошёл, почувствовал, как всё сливается в один поток и умаивает меня. Утром я проснулся один и с неприятным ощущением, которое бывает, когда ты не можешь вспомнить, что тебе снилось. Тут можно это забыть, не придать значение, но ты скрупулёзно напрягаешься, но так ничего и не припоминаешь. Похоже на поход в кинотеатр – пока ты смотрел фильм, ты его помнил, но вот выйдя из кинотеатра, в голове всё стирается, и остаются лишь самые яркие моменты, и сама суть, конечная точка. В фильме суть быстро забывается, а во снах – нет.

Глава 8.

1

В городе грозило стемнеть с минуты на минуту, разношёрстные высотные дома смотрелись серыми и нежно бежевыми в белой пудре декабря, пушистые снежинки, как вата облепляли всё, что двигалось и не двигалось. Они залетали в открытые двери, оседали на окнах, на шляпах и пальто прохожих, и на пушистых волосах Киры, которая шла вверх по проспекту в кафе. На серо-бежевых домах играли яркие вывески и слепили глаза, музыка вырывалась из торговых центров и магазинчиков. Кира шла устало и несла в руках, качая, нахлобученный вещами портфель серебристого цвета, она перебрасывала его то в правую, то в левую руку и не сразу заметила, что немного прошла «Птичье Гнёздышко» до салона связи. Она огляделась и в том же темпе вернулась, зашла в кафе, увидела знакомого человека за дальним столиком подальше от клеток с птицами, которые изредка шумели, и села рядом с ним. Молодой человек поздоровался, но не стал упрекать её за опоздание, только спросил, что ей заказать. Как и положено высокий вешалкообразный официант повторил заказ: « Какао и вишнёвый пирог».

– Да ты сладкоежка, Кира.

– А то, как же! С тобой нервов не напасёшься, – злобно посмотрев на молодого человека, Кира уселась поудобнее на мягком коричневом диване с вязаной яркой, как попугаи в магазине накидкой, но вспомнив, что не сняла верхнюю одежду принялась раздеваться. Круглый неустойчивый стол прокрутился, грозясь завалиться и Кира испуганно остановилась.

Тёплые и сладкие с нотками специй запахи заиграли в кафе и заставили девушку улыбнуться – это стало зелёным светом, для начала разговора.

– Ты предупредила Вильяма, где будешь сегодня?

– Да, я его всегда предупреждаю. Он уже, кстати, злиться начинает на тебя. Мы третий раз договариваемся время провести вместе, а я с тобой пропадаю.

– Он сам справиться, – молодой человек подтянул руку Киры и вложил в неё горстку конфет. – Я догадывался, что ты сладкоежка, – он улыбнулся, но сдержано и как на кнопку нажал на её веснушчатый носик. – Ты же помнишь, как всё должно быть? Даже можешь быть не со мной – говори ему, что занята делами, вообще старайся ограничивать себя в общении с ним.

– И как это понимать? – конфеты начали исчезать. – Может мне к тебе переехать? Чтоб наверняка? Кирилл, это уж слишком он же мне друг всё-таки, я так не могу.

Незаметно, как кот подкрался официант и поставил заказ на стол, он не стал мелочиться и оставил ещё и счёт.

– Подожди, он спрашивал о нас? Его реакция очень важна, – Кирилл говорил спокойно и размерено, в то время как Кира начинала раздражаться.

– Что за допрос? Ничего он не спрашивал, просто ждёт, пока я сама расскажу – он никогда ни о чём не спросит или догадается или подождёт.

– Ну и в чём дело? – Кирилл отпил из чашки, о которую всё это время грел руки.

– Я не знаю, глупая идея потому что.

– Других не было, но за это время, почти полмесяца, можно было сказать ему о нас. Новый год празднуешь со мной, – заявил он убедительно.

– Ну, а я о чём, может, вовсе перееду? Это будет слишком! Особых изменений нет, так что…

Кира демонстративно закинула деньги в книжку, стала одеваться на бегу и вышла из кафе в зимний вечер. Кирилл словно ошпаренный сорвал коричневое пальто с крючка и выбежал следом, он догнал Киру и обнял, пытаясь остановить её бешеный шаг.

– Постой, снова ты убегаешь, – Кира юркнула вперёд, но Кирилл не отпустил её, только тогда она немного успокоилась.

Они шли по проспекту, почти затихшему от музыки и людской толпы. Узкая дорожка асфальта шуршала снегом, мелькали машины, сигналили и нарушали вечернюю тишину и они решили скрыться во дворах, с закутанными в снег качелями, лавочками и безжизненными чёрными деревьями в окружении тусклых фонарей.

– Ты портфель забыла.

– Я хотела с ним новый год отпраздновать, – словно не замечая его слов, пробубнила Кира,– оставлять его одного мне не хочется. Но если ты уверен, то я сделаю это только ради Вильяма.

– Конечно уверен. Я тебя провожу?

– Куда ты денешься? – Кира выхватила портфель, резво надела его и заспешила к дому, совершенно не беспокоясь, идёт ли за ней молодой человек.

Крадясь как мышь она зашла в квартиру, разделась, и проходя мимо кухни, увидела Вильяма, он предложил чай и Кира чуть не согласилась, но с досадой отказалась и пожелала ему спокойной ночи. Она ушла в комнату, и закрывая дверь услышала, как выключается щелчком свет на кухне и как скрипит диван – значит, Вильям ложиться спать. На столе остались две полные кружки.

2

Кира крутилась вокруг металлической чёрной ограды парка. Люди неравномерными группками заходили в главный ход, и лишь меньшая часть от их количества выходила обратно. Небо серело равномерным полотном и говорило, что сегодня заметать снегом не будет. Ни снега, ни ветра, только минус двадцать за окном. А снег, тот, что успел нападать оставался на деревьях, на домах, на однотонном здании музея при парке он лежал так неподвижно, что Кира, которая переваливалась с ноги на ногу, вздрогнула от мысли, что вокруг всё замерло. В белой пудре всё мельтешили люди, а Кирилла в толпе всё не было: она устало всматривалась в лица, пока они не смешивались в поток разноцветных шапок с бубонами, пуховиков, пальто и шуб. Состояние ожидания перевалило в состояние беспокойства: Кира не могла оставаться на месте, она меняла точку и оказывалась и возле памятника, и возле музея, и возле светофора, так же между перебежками с определённой периодичностью она посматривала на часы и заправляла кудрявые волосы под белую шапку, а под конец спрятала всю капну в пуховик. Вольную перебежку от точки к точке она прекратила только тогда, когда на часах оказалось двадцать минут первого и утренние опасения подтвердились: первым из толпы показался до теплоты знакомый силуэт – высокий, темноволосый в кожаной куртке и с нелепыми бежевыми перчатками на руках. Он увидел Киру, заулыбался и пошёл к ней, махая бежевыми перчатками. Со спины послышалось шуршание фольги, и девушка обернулась и увидела Кирилла, тот виновато улыбался и держал в руках букет белых лилий. Она натянула улыбку, предназначенную цветам, и лишь успела спросить: «Ты специально опоздал тридцать минут?». Кирилл ничего не ответил, он умильно улыбнулся – увидел Вильяма, который окликнул Киру и тогда, он будто специально подарил цветы и демонстративно обнял её. Вильям запоздало остановился, так что ему пришлось отойти и с удивлением посмотреть на Киру, – она не могла не заметить недопонимания в его глазах, и сдавлено заговорила.

– Привет, Вильям – это Кирилл.

– Да, мы уже виделись, – Вильям не загорелся желанием здороваться, а уж тем более беседовать с назойливым покупателем, он уже решил для себя, что этот человек просто над ним пошутил и спрашивать у него что-то и ждать разумного ответа бесполезно. Он вовсе сделал вид, что его присутствие не имеет к Кире никакого отношения. Вильям ещё раз вопросительно взглянул на Киру и понял, что на неё Кирилл: он наглым образом не только придвинул её к себе, словно собственность, но и обнял.

– Мы же договорились встретиться, догадываюсь погулять теперь неразумное решение, – Вильям снял перчатки и подошёл ближе к Кире, она чувствовала себя виноватой и не смотрела в жёлтые глаза, – вот, ты забыла дома.

Кира схватилась за перчатки, но пришлось выдёргивать их из рук Вильяма.

– Вильям, завтра новый год, ты поедешь к родителям?

– Не собирался, хотел остаться дома, – он нахмурился и попытался понять, к чему она клонит, но и так с первой секунду понял к чему, а вот почему именно так, он не догадывался, и настроение испортилось: на лицо, будто серым пеплом раздули печаль.

– Меня дома не будет.

Она мельком посмотрела на Кирилла, тот не отличался приподнятым настроением, в глазах поселилась потерянность: они поглощали Вильяма, всё его темнеющее с каждой секундой лицо, кошачьи с янтарным блеском глаза и даже их недоумение. Кирилл будто пытался что-то вспомнить, но терялся в течение памяти, он начинал злиться от того, что происходило вокруг – боль Вильяма и его незнание вливалось в него, потому что он знал правду и не мог её сказать, от этого становилось больно и ему. От мысли, что он расскажет Вильяму правду прямо сейчас и сделает только хуже – Кирилл содрогнулся и долго не смог стоять в сосущей тишине, он ответил за Киру, которая молчала, потому что не хотела говорить то, что должна была.

– Она празднует со мной, – он улыбнулся, стараясь быть искренним.

Как же прозвучали эти слова, они не имели конкретности и для каждого воспринимались по-своему.

– Так что же ты не предупредила раньше?

Вильям порывался отделить Киру от Кирилла, которого он видел пару раз, и все эти разы его брала слепая злость и неуместный страх. Кирилл ничего не сделал, когда Вильям подошёл вплотную и аккуратно оттеснил его на второй план, делая вид, что просто хотел поговорить с Кирой, но на самом деле он увёл её в сторону с таким жестом, что ещё чуть-чуть и пуститься в бег.

– Не моё это дело, но ты ему доверяешь? – спросил Вильям тихо, уводя Киру за высоченный памятник, он даже не прибёг к манерам: не попросил несколько минут у Кирилла, чтобы поговорить с его девушкой.

– Да доверяю я ему! Успокойся, я же не твоя младшая сестра, чтобы обо мне так печься. – Кира покраснела и опустила взгляд, она вцепилась в лилии, будто хотела причинить им неудобства, будто они были тем, кто их подарил.

– Ну и пусть не сестра, всё равно буду печься, – сказал он спокойно и обнял её легко, словно лишь прикоснулся, – но раз ты доверяешь ему, тогда и я буду, но, если что звони. С наступающим новым годом, Кира.

Вильям предупредительно посмотрел на Кирилла, будто попытался считать его планы, но по лицу пробежала рябь недоумения, он так и ушёл, не попрощавшись, будто зная, с этими двумя он ещё встретится, хоть с одним из них он видеться не хотел. И так же он понял, что отстраняясь от Кирилла, он потеряет Киру ещё быстрее, чем это должно случиться.

Кира и Кирилл смотрели поодаль друг от друга в белоснежной пудре, они сыграли свои роли в маленьком спектакле для Вильяма. Он ушёл, и играть уже не имело смысла. Так они стояли ещё долго, боясь, что он вернётся, почувствует подвох и скажет: «Вы шутите? Я же всё знаю, не притворяйтесь!» и уведёт Киру за собой. Но он увяз в серой толпе, она утащила его далеко за пределы видимости глаз и своевременно поглощала других, жуя и перемалывая, превращая всех в одну серо-чёрную массу. В ней изредка пробивались яркие пятна, они отличались от других: выныривали, с кем-то встречались и вновь утопали в серой массе. Вокруг мелькали огоньки светофора, перемигивались с красного света на жёлтый, с жёлтого на зелёный, а на зелёном и красном медленный мир ускорялся и вызывающе ревел, то машинным, то людским шумом, даже вороны подчинялись этой системе.

Кира стояла у памятника с подавленным обескураженным лицом: ещё с утра она думала, что помогает другу, а сейчас горькое чувство обиды на саму себя подкралось к горлу и лицо её скривилось, она не понимала, почему это так беспокоит, расстраивает и ранит. Д неловко улыбнулась, чтобы не показывать своё настоящее состояние – она справилась, и через время запихнула даже самую маленькую мысль о предательстве поглубже и подальше от сердца во имя благих намерений.

Руки её сжали мягкие перчатки цвета топлёного молока, что принёс Вильям, словно они сохранили немного его тепла и запаха; она надела их и вернулась, обнаружив Кирилла на месте – он терпеливо ждал, а может просто так стоял и не знал, стоит ли уходить.

– Не ушёл? Ну и как тебе реакция, как она тебе? – их отделяли несколько шагов, а голос её был тих и расстроен.

– То, что нужно, да ты не стой там – пойдём лучше в парк. Зря пришли что ли? – он сверкнул зеленью глаз и, положив руку на плечо Киры, увёл её от холодного памятника.

Кира немного повеселела: подняла вверх фотоаппарат и потрясла им: « Конечно не зря! Ты даже не представляешь, как красив лёд под увеличением».

До льда они так и не добрались: где был лёд, бушевали шумные компании, а Кира хотела тишины и покоя, она давно отдала цветы молодому человеку – они мешали снимать, и всё искала укромное место. Они пробирались сквозь толпу спешащих в прокат людей через огромный парк мимо двух аллей с аттракционами – самый сезон для коньков. Аллеи выглядели застывшими, так, словно секунду назад всё работало и резко остановилось и осталось в том же виде. Но так только казалось, ведь большинство аттракционов разобрали, оставшуюся часть спрятали под брезентом, а самые массивные оставили, как есть.