Loe raamatut: «Бессердечный», lehekülg 7

Часть III. Не корысти ради.

Глава 1.

«Познай себя и ты узнаешь главное».

Сократ.

1

Кира тихо захлопнула дверь в квартиру и, раздевшись, прокралась в комнату. Но спустя пять минут вышла, недоумевающе осматривая зал, освещённый светом из её комнаты. Она недоверчиво осмотрела аккуратно сложенный диван без накиданных на него книг, книги лежали на подоконнике ровной стопкой, на стуле возле балкона не висела скомканная одежда, а стул был пуст. Кира с грустью осознала, что в доме нет ничего кроме её вещей, но она всё же заглянула под диван в надежде найти сумку с вещами, но не нашла её даже в самом диване. Тогда Кира вернулась в коридор и на вешалке обнаружила пустоту: только её пальто, шапка и упавший на пол шарф, обычно рядом со всем этим весели кожаная куртка и чёрный шарф, торчащий из рукава, но не сейчас. Она села на тумбочку в прихожей, села обняв колени руками, понимая, что никто не придёт, потому что некому и всё же осталась ждать спиной к двери, как ребёнок, ещё таящий надежду. Девушка уткнулась носом в колени, обвела волосами спину и закрыла ими ламповый свет. Кира пыталась уловить запах Вильяма, но запах ушёл вместе с ним: терпкий и сухой, не поддающийся описанию. Наверное, такой специфический запах был у него из-за лекарств, который он принимал. Несмотря на это, Кира привыкла к этому запаху, и в его отсутствии ей стало неуютно.

Она приподнимала голову каждый раз как слышала шум за дверью, но дверь её квартиры оставалась нетронутой, звуки либо возвышались, либо спускались или же на самом этаже открывалась дверь. Просидев там какой-то неизмеримый временем промежуток, она медленно встала и ушла в комнату.

2

Утром Кира вела себя привычно тихо, старалась не шуметь. Когда она жила одна, утром просыпалась и натыкалась на разбросанные вещи, стулья и путалась в проводах, от которых она и сейчас не ускользнула. Одно неловкое движение – потянутся за кофтой на стуле, и стул упал подкреплённый резким движением. Кира быстро надела кофту и вышла в зал – проверить, не разбудила ли Вильяма, но вспомнила, что будить некого. Она с досадой посмотрела на зал до неприличия пустой и чистый, и вздохнув, вернулась в комнату уже не боясь шуметь. Она, не раздумывая позвонила Кириллу и договорилась о встрече, он отпирался и говорил, что занят в пятницу да к тому же с утра, ведь он в институте. Столь мелочная отговорка не испугала Киру – она настояла на встрече именно сегодня и главное сейчас.

– Через час, где ты будешь, в каком корпусе и кабинете? – Кира монотонно повторялась.

– Пятый корпус в сто семнадцатом кабинете, он на первом этаже, где…

Кира перебила его, сказав, что сама разберётся и повесила трубку.

И она нашла его, не пришлось звонить и переспрашивать, она просто увидела его в толпе студентов и быстро подошла с нескрываемым во взгляде раздражением. Её волосы сегодня необычно распушились, словно у кошки встала дыбом шерсть, а прищур глаз настораживал и пугал.

– Что случилось, к чему спешка? Как тебя пустили вообще?

– Да какая разница, договариваться умею. Вильям уехал, – оповестила она резко.

Кирилл самодовольно улыбнулся и, понимая, что в шуме студенческой толпы поговорить не удастся, увёл Киру в холл. Они сели на одну из скамеек, расставленных по периметру в светло-салатовом помещении; по правую руку от них были окна во всю стену, штук пять – напротив приоткрытая пластиковая дверь вела в раздевалку, она поскрипывала и оттуда дул ветер. Вахтёр заседал у себя в коморке и не реагировал на их присутствие в холле во время урока. В холле, наконец, приятно опустело – звонок разогнал всех, кто ещё желал учиться.

– Ты почему не на учёбе? – Кирилл оттягивал время и прощупывал почву – насколько разговор обещает осложниться взаимной неприязнью.

– Она подождёт, тему не меняй!

Почва оказалась взрывоопасной и нестабильной, и хитрить Кирилл больше не стал.

– Ладно. Он предупредил тебя что уедет, или что-то в этом духе? – он заметно лизнул край распухшей губы, небольшая ранка не усела затянуться и ещё кровоточила, Кира только сейчас это увидела, словно до этого его и не видела вовсе. Он выглядел помято, слегка всклокоченно скорее эмоционально, чем внешне, из внешних повреждений в глаза бросалась разве только губа.

– Не говорил, – ответила она машинально и потянулась к его губе, – откуда это?

– Да, так…

– Ты с ним подрался, – утвердила она и в ответе уже не нуждалась, – Это план такой? И чего добился?

– Это была проверка, – он ещё раз облизнул губу, почувствовав кровь, – и он её прошёл, скоро покажет себя. Как видишь я рад результату, значит всё хорошо, всё идёт по плану.

– Ты совсем! – Кира вскочила, взметнув руками.

Кирилл поднял на неё взгляд, который должен был её успокоить.

– Хорошо?! Не то слово! У него же операция скоро, ты же знал это, зачем было доводить его? – Кира покраснела, она злилась. – И чего ты добился? – её волосы вздыбились ещё больше, девушка направилась к выходу, посчитав, что разговор уже лишён смысла, логики и результата.

– Кира только не звони ему, прошу, или всё к чертям полетит, то время что ты терпела, – крикнул он, сомневаясь, стоит ли догонять.

Она не ответила и настырно продолжила идти, Кирилл догнал её, развернул, он не испугался маленьких слёз, на покрасневшем лице и продолжил разговор. Он успокаивал её: «С ним всё будет хорошо, я-то знаю», и говорил с ней до тех пор, пока она не согласилась с его решением, и только тогда он отпустил её. Не все планы подразумевают гуманные методы достижения – иногда приходится поступать жестоко, вести себя жёстко, хотя ты этого совсем не хочешь, но если дорожишь человеком или целью, то сделаешь так, как нужно.

Кира решила не возвращаться домой, тем более не идти в институт, а проведала Розу. Роза не болела и не прогуливала, нет, получилось так, что она уже отчиталась по всем предметам и готовит короткий художественный фильм на дому: выезжает на памятные места, встречается с людьми, ведёт сьёмку. Но самое интересное: никто не знает над чем она работает – даже Кира. Видимо над чем-то серьёзным, не просто так ей удалось выбить свободное посещение на месяц.

Роза приняла Киру радушно, обняла и разрешила похозяйничать на кухне: в общем, не давала пройти в комнату, где царила творческая атмосфера. Черноволосая девушка увидела любопытство подруги, – та шаркая тапками по паркету, устремилась в комнату по привычке, – и закрыла дверь на ключ.

– Ты что, я же не расскажу, – обиделась Кира.

– Это секрет и тем более в группе принимают ставки. Мне интересно кто угадает, о чём я снимаю фильм, – Роза загадочно улыбнулась, улыбкой чеширского кота и добавила, – мы же не об этом говорить будем?

Кира, не обратив, ни какого внимания на ставки в группе кивнула и в сотый раз убедилась, что Роза чует душевное состояние человека. Она и не была эмпатом – не старалась влиться в проблему человека и в его переживания, просто чувствовала его состояние и часто этим пользовалась в своих целях. Сдавала зачёты по определённым дням, даже ради такого прогуливала день самого зачёта, но всегда придумывала очень убедительные оправдания. Чаще всего её закрывали дома по ошибке, а ключи она якобы теряла, а вот вылезти из окна седьмого этажа, это простите – геройство. И ничего что спасать свой фотоаппарат она полезла именно через балкон. А как он туда попал – этого никто не знает, девушка не очень любила говорить на ту тему, но Кира догадывалась, что подруга снимала на крыше и уронила фотоаппарат, и он чудом зацепился за крючок с бельём под окном кухни. Так вот, Роза всегда знала тот день, когда сдавать экзамен или зачёт было выгодно.

– Давно хотела с тобой посоветоваться, но после того как ты покритиковала встречи с Кириллом…

– Было дело, скажешь зря, а вижу: права была. Но разговор всё же не о нём.

Они зашли в гостиную и ступили босыми ногами на мягкий узорчатый ковёр и, не сговариваясь, облокотились на диван, расслабленно расставив ноги. Гостиная была большая, и всё свободное место занимал ковёр, а в остальном кроме стола, зелёного дивана и домашнего кинотеатра ничего не имелось. Подруга выслушала Киру, та была эмоциональна и раздражительна, но смогла вовремя остановиться и замолчать. Роза обняла её и сказала, что всё идём по течению жизни. Кира сейчас проводник – некая связь между тем, кто знает правду и тем, кто её не ведает и не воспринимает напрямую, и чем сильнее связь наладил проводник с незнающим правду человеком, тем меньше времени потом потребуется на передачу данных. Осталось не так много процентов, как кажется. Кира начинала засыпать под её слова, они настолько едко врезались, впечатывались на подкорку сознания, что когда черноволосая, похожая на цыганку девушка говорила и успокаивала, словно валерьянка, Кира заснула.

– Всё идёт по плану, но не нашему, Кира. В жизни бывают курьёзы и мы их решаем, но как заметишь – жизнь не обманешь, если у неё в планах отнять у тебя всё, что ты имеешь, включая твою память – она отнимет, но чтобы одарить тебя большим. Она всегда отнимает взамен чего-то. Баланс важен и даже она не имеет права его нарушать, – девушка укрыла подругу одеялом, – стащила его с дивана, – и ушла в комнату работать над фильмом.

А когда Кира проснулась, она не сомневалась, что всё идёт по плану, не злилась, и взгляд наполнился надеждой и любовью. Девушка встала, положила одеяло на место и зашла к подруге, предварительно закрыв глаза рукой: она попрощалась и ушла, захлопнув дверь. Роза, увлечённая работой над фильмом, даже не вышла её проводить.

Глава 2.

1

Я только сейчас понял, что время относительно и исчисляться может не только часами, но и ощущениями. Может час пройти, словно секунда и ты почувствуешь секунду, а может целый час длиться как день. Всякий раз, когда ты думаешь, что день близиться к концу – часы настырно показывают два часа дня. Я жаждал дня, когда всё вспомню, но сильно боялся, что до операции этого не произойдёт. Это вгоняло меня в ужас, который наседал на меня как чёрная каракатица, как чужой из фильма. Всё что угодно, но вспомнить мне нестерпимо хотелось сейчас, до операции, в эти восемь дней, будто другого шанса не будет. Вспомнить тот день – своё день рождения, я должен был увидеть, узнать сам, кто виновен в этой трагедии, кто за всё в ответе и чтобы больше не ходить с недоумевающим видом, мол, ну что поделаешь, я же ничего не помню и кивать в ответ, словно болванчик: пустой и глупый.

Первые два дня я потерпел поражение. Провёл эти дни в комнате, где всё осталось, как и было: двойной ряд полок по периметру, балкон лично мной отвоёванный у родителей, – это я помню отчётливо, как закатывал истерику, но это не помогло, и тогда я придумал выиграть балкон у отца в стрельбе, – деревянная кровать и наполовину сломанный стол. Войти в эту комнату и определить, чем увлекается человек, не составляло труда – в глаза сразу же бросались книги в беспорядке и арбалет на стене возле балкона, чёрный полуавтоматический. Вот тогда-то наивно и решил, что у меня получится вспомнить всё без Киры, ведь арбалета на стене не было, он всплыл в моих воспоминаниях, а на самой стене осталась лишь выцветшая часть обоев и доказывала его присутствие в прошлом. За эту нить я вцепился и с неистовой кропотливостью докапывался до памяти, а арбалет в эти два дня стал главной зацепкой в расследовании: я пытался узнать о нём всё что мог кроме того что уже знал. Мне точно его подарили, и я пытался вспомнить, где и когда это произошло, что я чувствовал и главное – увидеть лица этих ребят. Сначала уединился в комнате, но туда вскоре пришла мама и спросила про моё самочувствие, но я не прореагировал на её присутствие, продолжая визуализировать свои ощущения, связанные с арбалетом, пытался увидеть всё в живую. Мама своим присутствием прервала связь моих ощущений и воспоминаний, мне пришло решение укрыться от всех на заднем дворе дома.

Я вышел из дома, побродил по поляне и уткнулся в довольно уютное место – уступ под зелёным окном кухни и я сел на него. Где-то я слышал, что в холоде человеческий мозг лучше соображает и подумал, что зимой мозг должен работать как нельзя на лучше, по крайне мерее я на это понадеялся. Сидя, я вспоминал, чему учила меня Кира: «Можно по-разному вспоминать, но мы будем использовать визуализацию и ряд твоих ощущений от тактильных до слуховых и визуальных, порой даже вкусовых, как с томатным соком. Но способ довольно прост только для тех, у кого хорошая фантазия, но я уверена, что тот, кто читает книги, уже немного ей владеет», говорила она. Ещё тогда я отнёсся к этому методу серьёзней, чем к любому из бесед с психологом Николаем Николаевичем. «Для исполнения метода нужен внутренний толчок, искра, изменение. Вот почувствовал ты, что так уже случалось с тобой или ты уже делал что-то в таком темпе, говорил о том же, о чём сейчас, а может тело на автомате выполнило действия, которые ты никогда осознано не делал – тогда замри, в прямом смысле, захвати эти мысли, чувства и действия в сознании и сделай так чтобы они стали центром на данный момент. Понял? А потом старайся представить себя в пустом пространстве, но продолжай держать этот момент и ощущение в себе. И в этот момент спроси себя, главное не жди ответа, не желай его. Спрашивай, например: где это со мной было, когда? Задавай вопросы пока не получишь ответа, а если не получится, значит этот момент не в мысленной памяти, а в другой – по ситуации ты сможешь понять. Чтобы вытащить тактильные воспоминания, ты представь действие и позволь твоей памяти дорисовать воспоминание, главное внимательней смотри. Тактильные воспоминания сильные и их можно выудить, а вот слуховые, вкусовые – сложнее. С этим я не помогу».

Арбалет я представил в пустом помещении своего мозга вместе с собой и отчётливо спросил, где его получил. Ответ получил не сразу, точнее осознал, как осознавал, что сижу на уступе под окном, как то, что было явно и не оспоримо, как упавший на голову снег с крыши, вот прямо сейчас. Мне подарили его на день рождения в двенадцать лет. И я уверенно повторил вопрос: кто мне его подарил? Тут с болью в голове забились стопки памятных листов: негодуя, моё сознание попыталось внушить мне неудобство в пространстве – внезапный холод, который до этого я не чувствовал. Сознание отвлекало меня и пустая комната начала колебаться, с треском, но всё же дала мне понять – дарили друзья, на этот раз я увидел маленький кусочек картинки, он промелькнул в голове, так быстро, что деталей рассмотреть не удалось. Но сдаваться не желал, продолжил держать себя в пустой серой комнате вместе с арбалетом, смотрел на него, как будто он мне должен и крикнул: как их зовут!? И вы не поверите, пришлось бороться и держаться в комнате вместе арбалетом в руках, пока сквозь меня просачивались еле слышные имена, точнее части от них, но ни одно не пронеслось в полном размере – моё сознание и разум блокировали сами себя. Вырывал я только безобидную часть информации, которая, видимо, не сможет навредить, а всё остальное ускользало, веяло опасностью и не давалось в руки. Я понял это и нарушил правило номер один: у себя в голове никогда не кричи – это опасно! Да, закричал от негодования, что не мог пронять кто эти – Имон, Сион, Кир, Иил – я сам над собой издевался в тот момент. Имена, вспомни их имена! Меня выбило на поверхность, как пластиковую пробку, которую безуспешно пытались потопить. Но я всё ещё оставался в уединении и воинствующе пробивался в пустую комнату, не допуская никакой лишней мысли. Вы не представляете, как сложно не думать хотя бы минуту! Но вдруг, когда я почти подобрался к двери, мельком заметил, что она не такая, а обвита зелёными корнями и мхом и из-под двери вылетали жухлые листья, на меня обрушилось страшная физическая боль – закололо сердце и запульсировал, бешено висок. Я открыл глаза и обнаружил, что стемнело, и дом освещался фонарями от дороги, а место, где сидел, высвечивалось зелёным квадратом от окна – на кухне что-то готовили, и мне захотелось поесть, немного отдохнуть – голова гудела, и казалось, что там рой, нет, целая армия разъярённых пчёл. Вот такое времяисчисление – резинка с различным натяжением.

2

Время летело, а память боролась со мной как с врагом. Я извёлся – сон пропал и ночью продолжал попытки разбить блок. Злясь, я повторял один и тот же вопрос, от которого чувствовал беспомощность, от неё воротило, так что убежать от себя стало реальным выходом. Но саможелением заниматься не мог, сильнее и сильнее наседал на мозг. Почему не можешь вспомнить, что тебе мешает, зачем так долго скрываешься сам от себя правду? Переизбыток мыслей заставил проснуться и на этом самокопание не кончились. Вдруг я точно понял, не всё мы можем сделать в одиночку. И я задумался над этим, серьёзно сосредоточился: а как с Кирой? Когда ты с ней ты не думаешь ни о чём кроме того про что мы говорим здесь и сейчас. С ней ты видишь краски природы под новыми, немного двоякими углами, с ней легко вспоминать. Ты сваришь ей какао просто так, в магазине в корзинке с продуктами всегда окажется пачка вкусного печенья или шоколадка – незначительный вес сладостей, которые сам не ешь, но в корзинке они будут. Не зная зачем, ты притащить домой старый плёночный фотоаппарат Conon с запасной плёнкой в тюбиках, как из-под гуаши – просто чтобы увидеть улыбку и улыбнуться самому. Я не знаю того человека, по которому скучаю. Но с ней он понемногу возвращается, тот, кто был до меня.

– Кира! – звал я из коридора, она прибегала и спрашивала: «Что?», как обычно. Мне как раз вспомнился момент, когда в конце осени я принёс в подарок не просто сладости. В раздумьях я достал из кармана коричневый чехол и аккуратно, словно бомбу положил на невысокую тумбочку, над которой висело в прямоугольной серебристой раме зеркало. Кира смотрела на меня лисьими глазами.

– Это тебе, – сказал я, наконец, когда вешал куртку за крючок. Кира резво распаковала фотоаппарат, рассмотрела до винтиков, и, прыгая от неизвестной радости, обняла меня.

– Спасибо, Вильям! Он ещё рабочий, на нём винтажные нечёткие снимки отлично выйдут.

– Ты говорила, что снимала мусорку на предмет красоты, – подковырнул я, делал так всегда.

– Было много вариантов, но, – Кира рассмеялась, вспомнив этот случай, – всё-таки мусорка опровергает мою теорию о красоте этого мира.

– Мне показалось, ты показываешь только красоту природы? – удивился я.

– Да что это я! – Кира окунулась в фотоаппарат, – Шучу! Природа без человека прекрасна в любом случае и это неизменно, это я уже доказала в коллекции «Без людей», теперь доказываю: может ли мир быть весь красив, вместе с людьми.

– И как успехи? – я тащил пакеты с едой на кухню, и Кира поспешила за мной.

– Положительного влияния людей не обнаружила, – она помогала выкладывать продукты и с недовольством обнаружила, что выходные у меня не скоро, а у неё намечался некий социальный эксперимент. Так я и не узнал о том эксперименте.

Стояло шестое февраля, ещё сильно морозило и задувало снегом, изредка проклёвывалось солнце сквозь заснеженное небо. Я не думал о том, что осталось всего четыре дня – главное на сегодня стало вернуть доверие Киры, без него мне не справиться. Всегда когда она мне помогала я узнавал что-то новое и непременно важное, чем предыдущее, и если не получал ответа на заданный вопрос, то мы подступали окольными путями и часто добивались результата. Сейчас мне нужен был такой результат во что бы то ни стало, от этого внутри переворачивались русла рек, которые до того беззаботно плыли в заданном им направлении – а теперь им указали новый путь и заставили ускориться.

Киры не оказалось дома, и я ушёл дожидаться её во двор, что-то подсказывало мне – придёт она не одна. Да так и вышло: она зашла в подъезд с Кириллом в привычном темпе, весёлая и довольная, но именно это меня и напрягло. Не было в этой картине правды, иллюзорностью пахло за версту. И это различие между реальностью и представлением ушло сразу же после того как я напомнил себе зачем я вернулся. Присутствие рыжего наглеца разожгло во мне огонь, на который чуть дунет ветер – он сам решит, что делать с жертвой. А я-то знаю, что произойдёт, поэтому запихнул огонь поглубже – расточаться на него было бы верхом глупости, когда целью являлось примирение и к моему внутреннему удивлению и изумлению неуместное в отсутствии обид. Неприятное чувство дежавю настигло на лестнице вновь: Кирилл ещё обнимал Киру и в момент, когда она хотела закрывать дверь, я окликнул их, и как назло внимание обратила не она. Не то чтобы я издал воинственный кличь и размахивал боевым знаменем, нет. Вид имел вполне дружелюбный, даже улыбался, но Кириллу так не показалось, он злобу и не попытался скрыть.

– Снова разбираться пришёл? Ты в прошлый раз так и ничего не понял? – он с самого порога при Кире оттолкнул меня.

– Да подожди ты, я не к тебе пришёл! – опешил я и отсёк следующую попытку столкнуть меня на лестницу. А Кира смотрела на всё расфокусированным взглядом, как будто не имел к происходящему отношения.

– Вильям, глупый ты, – с какой-то внезапной среди всего прочего жалостью сказал он и опустил глаза, как родитель уставший добиваться от ребёнка осмысленности, которая придёт позже.

Я вовсе не понимал что происходит, но его тон колыхнул во мне множество рецепторов – запустил неведомую мне реакцию, и по мне прокатилась волна. Не знаю, волна чего это была, только дурно стало, как перед плохим событием. Оно случится, но когда, неизвестно, а ты уже чуешь его запах, ощущаешь дрожь.

– Кира, почему ты молчишь? – попытался подойти к ней, её друг уже не вмешивался. Я захотел обнять её и сказать, как рад её видеть, как соскучился, всё сказать в одном прикосновении, но она промолчала, чего-то опасаясь, и ушла в квартиру. Глаза её еле заметно блеснули, и видно было – она не хотела уходить и возможно даже улыбнулась, если бы не он. И я обозлился на него, на мир, на всё что было и стало всё равно, что там в прошлом – важно что сейчас я стою и теряю ту, что заменила мне воспоминания. Думать ни о ком больше я не мог. Я со всей злостью толкнул Кирилла, и что-то напомнил мне этот тычок: в голове вспыхнул темнеющие деревья, что напугают даже взрослого, компания молодых людей примерно одногодок, было темно и не понятно кто они. Но наваждение не отступило, оно нахлынуло с новой силой, когда он ответил тем же.

– Уходи! Не веди себя как ребёнок, пора бы повзрослеть!

Я опешил, почему он говорит со мной как со старым знакомым, нет – его интонация утверждала, что знает меня он давно. Что-то не давало мне вредить ему, будто не на него я злился, а он завёлся.

– Да кому нужно была твоя отчётность и правильность? Так и будешь ничего не замечать вокруг себя, святоша-Вильям…

Он повернулся ко мне боком на долю секунды, его шарф сполз под пальто и оголи шею и я увидел родимое пятно – рыжий крест, знакомый до боли, он врезался в мою память, ну конечно я знаю его таких людей не забывают, таких уже не стереть из головы, как не старайся. Меня затянуло в тёмное холодное видение, и я увидел его, как он успокаивал темноволосого парня, что накидывался на меня с яростью, а потом, потом я вспомнил откуда такой тон… Он бежал к машине скорой помощи, а я был пригвождён к дереву. Пробежала опустошающая рябь, я начал задыхаться, а мне твердили врачи – не волноваться, ни в коем случае. Резко закололо сердце, глотая, как рыба воздух, я потерял землю под ногами, она ушла внезапно и легко. Последнее что я увидел – это Кирилла, своего лучшего друга, как он стоял надо мною и пытался помочь, но я закрыл глаза, показалось, так станет легче дышать, пока в голове отчётливо билось чувство предательства. Вспомнить, что у тебя были друзья и тут же увидеть, как они поступили с тобой, ощутить вновь, так внезапно и явно, будто я оказался вновь тем вечером по настоящему приколот к дереву собственным другом, один из которых, стоял рядом и пытался помочь. Никогда не знал, как вернуться воспоминания. Они нахлынули вовсе не извне, а заполонили меня изнутри чётким осознанием, как будто прорвало плотину, и вода бешено хлынула во все стороны, снося всё на пути. Лес, надвигающийся вечер, окутывающая испугом ссора – видение прокручивалось раз за разом, наполняя меня, и я фактически ощущал, как сильно колит в груди, как пульсирует от негодования и горит висок. Фантомная боль стала реальна, и пошевелиться я уже не мог, и оставался пригвождённым к дереву в лесу, окружённый друзьями, они испуганно смотрели на меня, будто видели мертвеца. Первым в темноту, прорезаемую фарами скорой помощи, ушёл Симон, я знал его с самого детства, и от этого стало только больнее, а за ним тихо как тень исчез Дмитрий – самый тихий и спокойный парень, и со мной остался лишь Кирилл, до конца.