На третий взгляд, или Написанному верить!

Есть только один способ сохранить рассудок, столкнувшись с Необъяснимым, – это признать своё безграничное Могущество и, отбросив здравый смысл, довериться собственному безумию. Но человека разумного так страшит Неизвестное, что он предпочитает жить в тесной клетке своего ума, слепо полагаясь либо на свою рассудочность, либо на своё безрассудство. Он покидает этот мир рассудительных умников и здравомыслящих глупцов, так и не узнав о своей величайшей Привилегии, предназначенной ему по праву рождения, – даре Прозрения.

На первый взгляд у меня просто образцовая семья: такие обычно показывают в роликах, рекламирующих какую-нибудь лапшу быстрого приготовления, или изображают в толстых глянцевых проспектах на фоне залитого солнцем пляжного домика у прибрежной полосы. На второй взгляд, кстати, тоже: вполне подойдёт для какой-нибудь воскресной утренней телепередачи в стиле «ретро». А вот на третий… Но кто, скажите на милость, будет бросать аж третий взгляд, чтобы составить своё мнение о чём угодно, в том числе и о моей семье? Всем с избытком хватает одного-единственного, пусть даже ошибочного. Хотите знать, как моё шестичленное семейство выглядит в не слишком придирчивых глазах окружающих: соседей, знакомых, сослуживцев? Извольте, я вам опишу.

Итак, с кого начнём? Ну конечно же с главы семьи, который по совместительству является моим мужем Игорёшей. Но это только для меня он Игорёша, а для всех прочих смертных – Игорь Вениаминович Ведерников, широко известный учёный в довольно узком кругу специалистов по многоножкам. Доктор наук, между прочим. Профессор. Добродушный, рассеянный толстяк с повадками эдакого тургеневского барина, положительный до невозможности. Прирождённый семьянин: верный муж и любящий отец. Такой скорее позволит себя заживо освежевать, чем поставит под угрозу свою стерильную репутацию.

На нашем семейном портрете я расположу его справа, в высоком кожаном кресле с подлокотниками. Намечающаяся лысина, благообразная профессорская бородка, очки в тонкой дорогой оправе, тугой воротничок, подпираемый галстуком, – словом, всё как положено солидному учёному, бескорыстно и самоотверженно служащему науке. Пожалуй, вручу ему для большего эффекта костяную трубку с серебряным мундштуком… Хотя, что это я? Ведь Игорёша вообще не курит. Я же говорю – жутко положительный тип. Лучше положу ему на колени увесистый фолиант с золотым тиснением. По–моему, это должно произвести впечатление на читающую публику.

Слева от него я поставлю его любимицу – нашу избалованную и самоуверенную дочуру Нату, или Натусю (кому как нравится), студентку иняза, ужасную воображулю с ангельским личиком и цепкими коготками маленькой хищницы, в которых она мёртвой хваткой держит своего благоверного, моего зятька Колюню (или Коко, как она его ласково величает, когда у неё случается приступ игривого настроения), весьма преуспевающего тренера по боевым танцам воинов древней Атлантиды. Его я помещу справа от Наты: пусть стоят рядышком, как два голубка на старинной табакерке.

Вообще-то Ната и Колюня – полные противоположности, дополняющие друг друга, как ванна и «джакузи» или как смокинг и «бабочка». Она – не в меру болтливая, заводная блондинка, он – рассудительный и немногословный брюнет с глазами ипохондрика, но вместе они смотрятся очень даже неплохо, особенно Ната, если не злится.

Думаю, с них довольно. Перейдём к следующему члену нашей семьи. Это мой ненаглядный сынуля Жэка (сокращённое от «Евгений», но так его сроду никто не называл): шутник по призванию, учащийся экологического лицея – по осознанной необходимости. Вполне самостоятельный лохматый и долговязый тинэйджер, слегка помешанный на роке самой тяжёлой весовой категории, что, надо отметить, временами сказывается на его успеваемости.

Его я поставлю слева от Наты и даже позволю ему её обнять. Хотя они и пикируются частенько, но уверена, что она не стала бы возражать: когда прошлым летом он с классом уехал в экспедицию на две недели, она по нему так скучала, что даже собиралась завести кота, хотя потом передумала. К тому же никто из остальных членов семьи её не поддержал, посчитав это очередной блажью. Но это так, к слову.

В самом центре нашей фото-композиции я посажу мою маму Виолетту Евгеньевну. Она преподаватель зарубежной литературы в педагогическом институте, а в свободное время – председатель городского клуба поклонников мистической литературы. Главная отличительная особенность – обо всём на свете имеет свою выношенную и выстраданную точку зрения, от которой не откажется даже под пытками. В упрямстве с ней может соперничать только её внучка Ната, да и то без единого шанса на успех. Виолетта Евгеньевна – очень современная моложавая бабушка с модной стрижкой и крутым смартфоном, правда слушает на нём исключительно классическую музыку.

Вот я и подобралась к себе любимой. Разрешите представиться: Августа Яковлевна Ведерникова. Хотела бы написать – старший научный сотрудник словарного сектора Института языкознания, но уже не могу: наш отдел сократили – и со вчерашнего дня я безработная домохозяйка с учёной степенью кандидата филологических наук. Не удивляйтесь – и такое случается.

Младшее поколение моей семьи восприняло эту новость как-то слишком уж сдержанно, хотя и с некоторым сочувствием, а старшее… Мама, поджав губы, категорично заявила, что если бы я не ограничила себя женским минимумом, а защитила бы вовремя докторскую диссертацию, то никто не посмел бы меня и пальцем тронуть. А Игорёша глубокомысленно заметил, что лучше быть полноценной домохозяйкой, чем неполноценной учёной дамой.

Ещё он добавил, что наука от моего увольнения нисколько не пострадает, зато наша семья многое приобретёт, особенно если на кухне я буду проводить хотя бы половину того времени, которое проводила на работе, тем более что моя зарплата не окупала даже мои транспортные расходы. Это было уже слишком, и я, конечно, проявила бурное возмущение, приготовившись к длительному словесному поединку, но Игорёша немедленно покинул ринг, прибегнув к своей излюбленной тактике, – замолчал, зарывшись очками в какую-то статью в американском научном журнале. Мне оставалось только признать себя победительницей и молча удалиться, проглотив своё невысказанное негодование, или продолжать сотрясать воздух до полного изнеможения и без всякой надежды быть услышанной. Мудрая женщина, не раздумывая ни секунды, выбрала бы первое.

Однако я… отвлеклась от темы и едва не испортила всю картину. Стоп. Забудем всё, что я сказала о себе, и вернёмся к нашему портрету образцово-показательной семьи. Завершая его, я усажу слева от моего драгоценного муженька свою самую лучшую копию, только что побывавшую в модном дамском салоне в умелых руках опытного мастера-визажиста. Чем бы её украсить, кроме сногсшибательной причёски, серёг из капельного серебра, учёной степени и букета почётных званий матери, тёщи, жены и дочери? Можно было бы, к примеру, добавить парочку добродетелей или заслуг перед обществом, но лучше не рисковать и оставить всё как есть, чтобы не испортить этим объективной картины, нарисованной непредвзятым взглядом стороннего наблюдателя.

Ну что ж, теперь, когда портрет завершён, вставлен в тяжёлую позолоченную раму и повешен для всеобщего обозрения на самом видном месте в нашей гостиной, можно воочию понаблюдать за теми, кто на нём изображён. Добро пожаловать в нашу квартиру!       В ней ни много ни мало шесть комнат. Чтобы её приобрести, нам с мамой и Игорёшей пришлось продать свою трёхкомнатную квартиру, а Нате с Колюней – их двухкомнатную, доставшуюся ему в наследство от бабушки. Потом ещё немного наскребли, добавили вскладчину, напряглись, подсуетились и в результате совместных усилий поселились все вместе в девятиэтажном экспериментальном доме с улучшенной планировкой.

Сегодня я, как обычно, проснулась в семь утра. Осторожно сползла с кровати, чтобы не разбудить Игорёшу (он встаёт на полчаса позже), и, натянув халат, направилась в ванную. Собралась открыть кран с горячей водой и… вдруг вспомнила, что спешить мне, собственно говоря, некуда и можно ещё чуток поваляться в постели, но всё-таки решила не возвращаться в спальню, а, тяжело вздохнув, поплелась на кухню, чтобы поставить чайник. Зарядку делать расхотелось и я, бесцельно послонявшись по квартире, залезла с ногами в кресло и просидела там пригорюнившись до тех пор, пока вокруг меня не начали сновать проснувшиеся домочадцы.

Всё было как всегда: Колюня усиленно «разогревался» на нашем домашнем «стадионе», под который отвели одну из комнат. Игорёша, одержимый манией чистоты, прочно оккупировал ванную, а Ната, старательно «наращивая» ресницы перед зеркалом в прихожей, время от времени делала безуспешные попытки его оттуда выдворить, колотя по двери щёткой для волос. Мама под Лунную сонату готовила себе морковный сок, попутно «воспитывая» Жэку, а тот с вставленными в уши наушниками бегал как угорелый по комнатам в поисках разбросанных им повсюду учебников и тетрадей. Каждый участник спектакля был увлечён своей игрой, а меня словно лишили привычной роли, и мне ничего другого не оставалось, как безмолвно наблюдать за происходящим на сцене из-за кулис, ни во что не вмешиваясь.

Так и просидела я всё утро в кресле, на самом видном месте в квартире, упорно не замечаемая никем из домашних. Всем было не до меня. Мне не предназначалось ни единой реплики.

И только Игорёша, который уходил последним, прежде чем закрыть за собой дверь, бросил мне на прощанье:

–– Гутя, не забудь запереться изнутри, а то мало ли что!

И вот осталась я одна-одинёшенька в обезлюдевшей квартире и принялась изо всех сил жалеть себя. Жалела до тех пор, пока не разревелась. А наревевшись всласть, стала сама себя утешать:

–– И что ты вдруг вздумала плакать, баба неразумная? Чем ты, собственно, недовольна? Ну чего тебе не хватает? Все живы–здоровы, никого не ограбили, не обворовали, имущество твоё в целости и сохранности, репутация тоже, долгов нет, внешность не пострадала, мужа у тебя не увели, детей не сглазили и не похитили, соседи – не вредные и не скандальные, забот тебе не прибавилось, а, скорее, даже наоборот – заметно поубавилось. Все тебя любят, хоть и эксплуатируют: мама у тебя – душевная, хоть и придира неуступчивая, муж – заботливый, хоть и зануда, сын – чуткий и послушный, хоть и бестолковый, дочка – умница, хоть и эгоистка строптивая, зять – покладистый и непьющий, хоть и чудак. Радоваться надо! Все о тебе забыли? Так ты напомни! Стань нужной, необходимой, незаменимой! Разучилась? Научись заново! Ну-ка, засучи рукава и за дело!

Вдохновлённая собственной тирадой, я до самого вечера вкалывала как одержимая: добросовестно драила, чистила, пылесосила, усердно тёрла, вытирала, оттирала, натирала, а также воодушевлённо варила, жарила, пекла… Одним словом, изощрялась, как могла, только бы всем угодить. Так хотелось, чтоб оценили и похвалили за усердие и изобретательность! Всё-таки в каждом из нас незримо обитает наивный и доверчивый карапуз, жаждущий проявить себя и отчаянно нуждающийся в одобрении, поощрении и понимании.

Первым домой вернулся Жэка. Бросил свой рюкзак у самого порога и, не выдернув наушников из ушей (по-моему, он даже спит с ними), помчался к себе в комнату переодеваться.

–– Мамуль! Где мои тусовочные траузеры? Ну те, что с прорехой на штанине? А ремень с фирменной пряжкой? – возбуждённо кричал он, выбрасывая из шкафа всё подряд, пока в его комнате не воцарился привычный беспорядок в стиле «вещевой хаос».

Увидев моё перекошенное лицо, он скорчил жалкую мину:

–– Только не ругайся: я сам уберу! – И тут же принялся запихивать всё обратно.

Я бессильно махнула рукой:

–– Лучше не надо, а то будет ещё хуже. Предоставь это мне: каждый должен делать то, что он умеет.

Жэка тяжело вздохнул, уверенно входя в роль жертвы.

–– Я, конечно, высоко ценю твои попытки навести порядок в моём шкафу и всё такое прочее, – пробурчал он, осторожно подбирая слова, чтобы меня не обидеть, – но ведь это твой, чуждый мне порядок. Мне в нём некомфортно, понимаешь? Ничего найти не могу. Признайся, ты же не станешь такое проделывать на папином письменном столе с его книгами и бумагами? – Он хитро взглянул на меня исподлобья.

–– Не стану, – согласно кивнула я, – потому что в этом нет необходимости: на его письменном столе всегда царит идеальный порядок.

–– Всегда-всегда? – ещё хитрее прищурился Жэка.

–– Ну… иногда там случается деловой беспорядок, – вынуждена была признаться я, сделав упор на слове «деловой».

–– У него – иногда, а у меня – всегда, у него – деловой, а у меня – бытовой, – с самым невинным видом подытожил Жэка. – Это мой стиль жизни, в нём я черпаю вдохновение. И вообще, моя стихия – джаз–рок, а не классика. Имею я на это право?

С прискорбием признав свою полную неосведомлённость в сфере правовых вопросов, я предпочла не вступать в дискуссию и предложила своему образованному сынуле пойти на компромисс:

–– Понимаю: хаос – это проявление твоей индивидуальности, на которое ты имеешь законное право, но до тех пор, пока он не выходит за пределы твоего шкафа или, по крайней мере, твоей комнаты.

В награду за понимание Жэка чмокнул меня в щёку и, напялив свои драные джинсы и прихватив с собой сумку с дисками, пританцовывающей походкой направился к двери.

–– Ты даже не пообедаешь? – запоздало ужаснулась я.

–– Мы с ребятами в столовке перекусили, – убедительно соврал он, натягивая кроссовки, и заметив мой расстроенный вид, прибавил: – Обещаю к ужину быть голодным как волк и слопать двойную… нет, тройную порцию твоей стряпни.

Вот так всегда – устоять перед обаянием Жэки просто невозможно. И он этим пользуется самым беззастенчивым образом.

Через полчаса позвонила Ната и бодрой скороговоркой сообщила, что они с Колюней едут к его другу Стёпе на дачу и вернутся не раньше двенадцати. Это в лучшем случае, в худшем – останутся там до утра. Мне ничего другого не оставалось, как только выразить ей свою признательность за то, что она не забыла предупредить меня об этом.

Ещё через час заявилась мама и с порога тоном, не терпящим возражений, предупредила, что у неё заседание клуба и она успеет только причесаться и поменять свой деловой костюм на выходное платье.

–– Намечается чаепитие с домашними пирогами, поэтому обедать я не буду, – на ходу добавила она, направляясь в свою комнату.

Уходя, мама вскользь поинтересовалась, почему я поменяла занавески, и, не дослушав моих объяснений, помахала мне на прощанье рукой:

–– Ужинать тоже не буду: меня Регина пригласила на судака. (Регина Наумовна – мамина подруга, с которой она работает на одной кафедре).

Теперь вся надежда оставалась только на Игорёшу. И я решила не терять времени даром: наскоро уложила феном волосы, подвела глаза, выровняла тональным кремом щёки, припудрила нос, прошлась помадой по губам и благополучно влезла в новый брючный костюм.

Мои розовые мечты о романтическом ужине при свечах были грубо прерваны телефонным звонком.

–– К ужину не жди, вернусь поздно: Миша перед отъездом устраивает «отвальную» в ресторане (Миша – это Игорёшин коллега, который через два дня отбывает в бессрочную командировку в Африку), – как безжалостный приговор судьбы, бесстрастно и категорично прозвучало в трубке.

С судьбой лучше не спорить, как, впрочем, и с Игорёшей – бесполезно: всё равно останешься в дурах.

И для кого я, спрашивается, старалась? Неужели придётся весь вечер просидеть одной наедине с «голубым экраном»? Нет уж: такая перспектива меня не устраивала, тем более что, в отличие от Игорёши, я не страдаю «кнопочной лихорадкой». Это он может прирасти задом к креслу на весь выходной и, не выпуская пульта из рук, переключаться с одного канала на другой, не останавливаясь ни на минуту.

Звонить Настасье мне тоже «не улыбалось»: опять начнёт «жевать» про своего бесценного Петеньку (любой разговор она сводит к этой единственно волнующей её теме). Настасья – это моя подруга, а Петенька – её последний муж, которого она ревнует практически к каждой особе женского пола в возрасте от пятнадцати до восьмидесяти пяти. Она убеждена, что устоять перед его мужским магнетизмом не в состоянии даже праведница, давшая обет целибата. Я пробовала её в этом разубедить, но безрезультатно. Если женщина в упор не хочет видеть, что её мужик – просто плюгавый маменькин сынок, на которого можно «клюнуть» только из человеколюбия или любопытства, и свято верит в то, что он непревзойдённый гурман-сердцеед и могучий сексуальный атлет в одном теле, то, поверьте моему опыту: это совершенно безнадёжный случай умственного расстройства и словесная терапия тут бессильна.

Ну вот, стоило мне вспомнить о Настасье, как тотчас зазвонил телефон, и на табло высветился её номер.

Потратить битых два часа (не меньше!) на её семейные откровения – дудки! Играть роль понимающей и сочувствующей подруги, когда у самой на душе кошки скребут, да ещё коты подвывают, – это выше моих сил. Я схватила сумочку, швырнула в неё свой мобильник и фурией на помеле вылетела из квартиры, назло Игорёше заперев дверь на все замки. Пусть попробует четырежды попасть ключом в замочную скважину после весёлого застолья!

Пролетев на полной скорости два квартала, я в растерянности остановилась. Куда податься не склонной к авантюрам одинокой женщине моего возраста, когда рабочий день закончен и все нормальные люди спешат домой, к семейному очагу? Последние несколько лет единственным моим «развлечением» в такое время были исключительно продовольственные магазины и супермаркеты.

Может, в кафе посидеть? И тут я представила, как захожу одна в кафе и торчу там, как Шарапов, с чашечкой кофе весь вечер. Можно, конечно, и коньяк, и пирожные заказать. Но зачем тратиться на дурацкие пирожные, если у меня самой еды наготовлено на целую ораву? К тому же сладкое я не люблю. И потом, я не из тех женщин, которые могут отважиться пить коньяк, сидя в гордом одиночестве в общественном месте. А если мужик подсядет и начнёт приставать? Долго и нудно доказывать ему, что я пришла сюда вовсе не за этим? Тогда зачем?

Нет, в кафе определённо нужно ходить компанией или ещё лучше – в сопровождении кавалера, на худой конец – с подругой. Кстати, а может быть, кого-нибудь из подруг навестить? Но у всех моих подруг – мужья и дети, им не до меня… Стоп. У Соньки никого нет. И она меня давно к себе в гости зазывает. Теперь самый подходящий случай этим воспользоваться.

Я вытащила из сумки мобильник и нашла в телефонной книжке Сонькин номер.       Мне даже не пришлось напрашиваться на приглашение – едва я успела что-то промямлить, как Сонька сразу перехватила инициативу:

–– А! Это ты, Корнеева! (Корнеева – это моя девичья фамилия.) Наконец-то отыскалась! Как жизнь, подружка?

–– Бьёт ключом, да всё по голове, – отделалась я привычной шуткой моей студенческой юности.

–– Ну тогда спешно подъезжай ко мне, – обрадовалась Сонька. – Будем щедро делиться впечатлениями.

От её убийственного оптимизма мне стало не по себе.

–– У тебя какой подъезд? – на всякий случай поинтересовалась я, уже пожалев о том, что мой выбор пал на неё.

–– С любого конца – третий, – ещё радостнее отозвалась Сонька. – И этаж тоже третий, если ты забыла.

–– Не забыла, Серостанова. Скоро буду.

Оглядевшись по сторонам, я обнаружила, что стою рядом с автобусной остановкой. Пока я пыталась сообразить, как мне добраться до Сонькиного дома, ко мне почти вплотную подошёл сухонький интеллигентный старичок в толстенных линзах и опрятной светло-коричневой береточке, здорово смахивающий на мультяшного кузнечика. В руках он держал маленькую авоську с батоном и складной зонтик.

–– До улицы Савушкина одиннадцатый автобус идёт, – с возмутительной доверительностью сообщил он мне почти в самое ухо.

–– Спасибо, не стоило беспокоиться, – растерянно отшатнувшись, невпопад брякнула я.

–– А вот и он! – повернувшись, старичок ткнул зонтиком в сторону приближающегося автобуса.

В салоне было полно свободных мест. Я села справа возле окна и прикрыла глаза.

«Интересно, как он догадался, что мне нужно именно на эту улицу?» – неожиданно промелькнуло у меня голове.

Может, он телепат? Бред какой-то… Вечно я, как магнит, притягиваю всяких странных типов. Надо срочно перенастроиться на другую волну. И вообще, хватит кукситься. Я теперь свободная и независимая женщина, сбросившая со своих натруженных плеч тяжёлый груз житейских забот: больше нет необходимости просыпаться в семь утра, не нужно с девяти до шести торчать на работе, дома тоже незачем проявлять чрезмерное усердие – все члены моей семьи – взрослые, самостоятельные люди и в состоянии сами о себе позаботиться. Пришло время заняться исключительно собой и получать от этого максимум удовольствия. Правда, я напрочь забыла, как это делается. Что ж, придётся вспомнить.

Автобус тряхнуло так, что я открыла глаза и взглянула в окно. Ну вот, кажется, проехала свою остановку. Что это за сквер с фонтаном? И откуда взялись все эти дома? Куда, вообще, меня занесло? Заснула я, что ли? Вот неисправимая растяпа! Таких ещё поискать!.. Стоп. Ну чего, собственно, я всполошилась? Подумаешь, проблема: проехала пару лишних остановок. Не в тайге же – не заблужусь. К тому же отличный повод для вечернего променада.

Я вышла на ближайшей остановке и, не раздумывая, двинулась в обратную сторону. Решила – пройдусь пешком: далеко я не могла уехать. Через пятнадцать минут ходьбы скорым шагом моей уверенности заметно поубавилось. Эта часть города была мне совершенно незнакома, я никогда здесь раньше не бывала. Всё этот противный старикашка: задурил мне голову со своим одиннадцатым автобусом. Нужно к кому-нибудь из прохожих обратиться. Например, вот к этой миловидной девушке с улыбчивым лицом и в клетчатых брючках, как у Натуси.

Словно прочитав мои мысли, девушка сама направилась ко мне.

Я не замедлила этим воспользоваться:

–– Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Савушкина? Там ещё большой овощной магазин располагается…

–– Ну зачем вам овощной магазин? – перебила меня девушка, активно демонстрируя ямочки на щеках. – Лучше наведайтесь в салон женской красоты: для вас это более актуально.

–– Вы считаете, что я настолько ужасно выгляжу? – растерянно пробормотала я, опешив от её непрошеного совета.

–– А вы давно на себя в зеркало смотрели?

–– Сегодня днём. А что?

–– И остались довольны своим отражением?

–– Я уже лет эдак… десять им недовольна, но другого у меня пока нет, – чистосердечно призналась я.

–– А стоило бы завести! – нахально заявила моя собеседница, критически оглядев меня с макушки до пяток.

–– Вы это серьёзно? – окончательно растерялась я.

–– Посетите вышеупомянутый салон – и сами в этом убедитесь.

–– А где он находится? – робко поинтересовалась я.

–– Здесь неподалёку. Если желаете, я вас провожу. Я как раз только что оттуда. Разве по мне не видно? – Она отступила на шаг и, лихо тряхнув чёлкой, приняла позу опытной фотомодели, позирующей перед камерой.

Наверное, это произвело на меня впечатление или мне всё-таки не очень хотелось встречаться с Сонькой, а тем более возвращаться домой, потому что я сходу согласилась.

Мы прошли вдоль длинного здания с колоннами, свернули за угол и, миновав арку, нырнули в полутёмный подъезд. Девушка позвонила в резную деревянную дверь и, одарив меня на прощанье загадочной многообещающей улыбкой, выскользнула наружу.

Неожиданно вспыхнул ослепительно яркий свет, и я оказалась в просторном холле.

Надо мной возвышалась белозубая девица гренадёрского роста в «клёшах» и белой «разлетайке». Могу поклясться, что входная дверь не открывалась, и я не двинулась с места.

«Может, это какой-то трюк со светом», – ошарашенно подумала я, озираясь по сторонам, но двери нигде не было. За моей спиной стояла кадка с пальмой, а рядом, на прозрачной столешнице – огромная клетка с попугаем. Попугай чинно восседал на жёрдочке, прикрыв один глаз и меланхолично косясь на меня другим.

–– Ар-р-ркаша р-р-разочарован, – вдруг печально провозгласил он, склонив голову набок. – Магистр-р-ру пр-р-ридётся здор-р-рово потр-р-рудиться…

–– Не обращайте на него внимания: вначале он всегда так говорит, – ободряюще заявила девица, махнув на попугая рукой. – Он просто убеждённый скептик и неисправимый пессимист.

–– Ар-р-ркаша – альтр-р-руист!!! – возмущённо гаркнул попугай и, обиженно нахохлившись, отвернулся.

–– Извини, Аркаша, я вовсе не хотела тебя обидеть, – примирительным тоном сказала девица и, обратившись ко мне, добавила: – Он чрезвычайно чувствителен и легкораним. Однажды так разобиделся, что замолчал на целый месяц. Еле разговорили.

–– Ар-р-ркаша нер-р-разговорчив, – самодовольно подтвердил попугай, щёлкнув клювом и утвердительно качнув головой.

–– Сколько слов он знает? – поинтересовалась я из вежливости, чтобы как-то поддержать разговор.

Лучше бы мне было промолчать и остаться невежей в глазах девицы, потому что тут такое началось! Услышав мой невинный вопрос, Аркаша так всполошился, словно я предложила свернуть ему шею, незамедлительно ощипать и приготовить из его тушки жаркое: он театрально закатил глаза и, соскочив с жёрдочки, возбуждённо заметался по клетке, как потревоженная наседка.

–– Кар-р-раул!!! Ар-р-ркашу оскор-р-рбили! – горестно вопил он, с шумом ударяясь о железные прутья. – Пр-р-ротестую! Ар-р-ркаша не при-р-римитив! Не заур-р-рядное пер-р-рнатое упр-р-рощённой констр-р-рукции!

Девица попыталась его успокоить, бормоча что-то о моей невольной оплошности и взывая к его(!) великодушию и благоразумию, но какое там! Распаляясь всё больше, попугай отчаянно захлопал крыльями и, подпрыгнув на коротеньких ножках, разразился новой гневной тирадой:

–– Позор-р-р!!! Тр-р-ребую спр-р-раведливости!! Пр-р-ригласите магистр-р-ра!

Онемев от очевидной абсурдности происходящего, я испуганно таращилась на эту ошалевшую парочку, как на опасных буйно помешанных, нуждающихся в срочной и безотлагательной госпитализации. Только отсутствие двери не позволило мне сбежать из этой палаты номер шесть.

–– Аркаша, успокойся: такое поведение не делает тебе чести, – неожиданно раздался за моей спиной мягкий мужской баритон. – Ты напугал нашу гостью, и у неё может сложиться о тебе неверное представление.

Обернувшись, я увидела перед собой невысокого франтовато одетого субъекта с аккуратно постриженными усиками, длинными бакенбардами и тщательно уложенными блестящими иссиня-чёрными волосами. У него было невероятно располагающее к себе лицо и любезная, слегка извиняющаяся улыбка. Всем своим внешним видом, в особенности манерами и осанкой, он напоминал типичного циркового конферансье.

После появления невысокого субъекта Аркаша мгновенно присмирел и вновь взобрался на жёрдочку.

–– Ар-р-ркаша невер-р-роятно эр-р-рудир-р-рован, кр-р-райне мир-р-ролюбив и беспр-р-редельно добр-р-р, – тихо и торжественно провозгласил он, опустив клюв и потряхивая хохолком. – Магистр-р-р подтвер-р-рдит.

–– Совершенно справедливо, но предоставим нашей гостье возможность самой в этом убедиться. Впрочем, она уже успела сделать для себя кое-какие выводы, – невозмутимо подытожил субъект, попутно подмигнув мне левым глазом. – Теперь, когда инцидент исчерпан, ты позволишь мне побеседовать с ней?

–– Ар-р-р-ркаша не пр-р-ротив, – распушив перья, важно ответил попугай. – Пр-р-рошу!

«Свои выводы относительно вашего капризного и самовлюблённого Аркаши, страдающего манией величия, мне предпочтительнее не озвучивать, – фыркнула я про себя, покосившись на раздувшегося от важности попугая. – В противном случае он замолчит не на месяц, а на всю оставшуюся жизнь».

Словно подслушав мои мысли, субъект удивлённо поднял брови и, поправив «бабочку», повернулся всем корпусом ко мне:

–– Позвольте представиться: магистр женской красоты и очарования Аристарх Аскольдович Безымянный. А это моя ассистентка Аглая.

–– Можно просто Глаша, – поспешно вставила девица.

–– Можете не называть своё имя, – опередил меня Аристарх Аскольдович. – Оно мало что значит, особенно здесь. Забудьте на время о том, что вы Августа Яковлевна Ведерникова. За этим именем закреплено ваше отношение к самой себе, от которого вам предстоит избавиться.

Я почему-то нисколько не удивилась его осведомлённости: как выяснилось, в наше время телепатия – не такое уж редкое явление.

–– Вы собираетесь изменить мой имидж?

–– Я собираюсь помочь вам создать ваш истинный образ, – с лёгким поклоном ответил Аристарх Аскольдович, – но считаю своим долгом предупредить вас, что для вашего полного преображения одного сеанса будет недостаточно.

У меня сразу вытянулось лицо, и я с сомнением покачала головой:

–– Едва ли я смогу найти время…

–– Как вам будет угодно, – перебил меня Аристарх Аскольдович, обворожительно улыбнувшись. – Хотя, по имеющимся у меня сведениям, с недавних пор времени у вас предостаточно. Впрочем, если вы не будете готовы, вы к нам всё равно не попадёте, даже при самом страстном желании.

–– У вас приём по предварительной записи?

–– Не в этом дело, – покачал он головой. – К чему забегать вперёд? Потом вы сами всё поймёте. А пока… Не желаете ли взглянуть на себя в одно из наших магических зеркал?

–– Вы действительно думаете, что я увижу в нём что-то такое, чего не разглядела в своём собственном зеркале всего пару часов назад? – недовольно поморщилась я.

–– Я предпочитаю не строить догадок, – уклончиво ответил магистр. – Предлагаю перейти прямо к делу. Ну-ка, Аглая, покажите нам Зеркало Истины.

Неожиданно свет в комнате погас, и стало абсолютно темно, как в ночью в кладовке.

–– Советую вам закрыть глаза, – услышала я голос ассистентки.

–– Зачем? – буркнула я, старательно вглядываясь в темноту.

–– Чтобы сосредоточиться на главном и не отвлекаться на второстепенное, – откуда-то издалека донёсся голос магистра.

–– А что в данном случае следует считать главным?

–– Ваши чувства.

–– Их так много…

–– Выберите одно.

Пока я выбирала между любопытством и нетерпением, в комнате стало светлее.

–– Это предельная яркость, – огорчённо сообщила Глаша.

–– Бывало и похуже, – невозмутимо отозвался магистр.

–– А почему нельзя сделать свет поярче? – плаксиво вмешалась я.

–– Это вопрос не к нам, – неожиданно жёстко отрезал магистр. – Попробуйте прибавить яркость, если у вас получится.

–– При чём тут я? Включите общий свет.

–– Вы так и не поняли, что здесь отсутствует внешний источника света? – опешил магистр.

Внимательно оглядевшись по сторонам, я пришла к поразительному открытию – свет излучали… мои собственные глаза: они работали как два тусклых фонарика, в которых сели батарейки. Я зажмурилась, потёрла их, потрясла головой и даже на всякий случай незаметно подёргала себя за нос, но все мои импровизированные манипуляции не произвели ни малейшего эффекта.