Loe raamatut: «Светлые слезы воспоминаний»

© Татьяна Смоленская, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Светлые слезы воспоминаний

Какой чудесный вечер был недавно в киноклубе Эльдар. Вальсы, танго, фокстроты в исполнении оркестра театра «Новая Опера» им. Е.В.Колобова. Увидев афишу, я сразу поняла, что нужно пойти, и не ошиблась. И уже сидя в зале, я трепетала в предвкушении. Наконец объявили: «Дамы и господа, позвольте пригласить вас на… вальсы, танго, фокстроты. В этот вечер вас ждут любимые ретро-шлягеры, завораживающие мелодии и атмосфера танцплощадок 1930—1950 годов». И зазвучали вальсы: «Амурские волны», «На сопках Маньчжурии». Помните, раньше в парках по выходным дням играли духовые оркестры. А напеть мелодии сможете? Я «Амурские волны» – да, а «На сопках…» – что-то уже нет, забыла.

И полилась знакомая с детства музыка. А потом заиграли танго: «Кумпарсита», «Утомленное солнце», «Брызги шампанского». Почему-то эти мелодии связаны у меня именно с детством. Послевоенные годы, перенаселенные дома Замоскворечья Москвы. И наш двор на Павловской улице. Это между Даниловской и Серпуховской площадями. Рядом Даниловский монастырь. Это сейчас он восстановлен, реставрирован и сверкает золотыми куполами – резиденция патриарха. А в те времена на его территории находился завод «Искра» и детский приют для трудных подростков. Я помню настолько запыленные, серого цвета, крепостные стены бывшего монастыря, что не было видно кирпичной кладки. Территория за ними была в запустении, у нас на заводе проходила трудовая практика от средней школы №728, находившейся поблизости, где я училась. Школа была новая, их было две рядом, и построены они на бывшем пустыре плаца Чернышевских казарм, которые располагались на противоположной стороне Павловской улицы напротив нашего двора. На месте огороженного когда-то плаца позднее разбили сквер.

Уйдя в воспоминания, я увидела наш двор за глухим забором с купеческими воротами и калиткой. Он находился между 1-ым и 2-ым Павловскими переулками. За 1-ым Павловским переулком шла большая территория старинной 4-градской больницы, где умерла моя бабушка. Она заболела лейкемией во время войны от переживаний за разлетевшихся кто куда детей: сына забрали на войну в морской флот, дочь, моя мать, беременная мною, уехала с зятем в эвакуацию.

Какой был уютный зеленый московский дворик. Вокруг одно и двух этажные деревянные дореволюционные доходные дома. Сюда, еще в 1918 году, возвращаясь с 1-ой мировой с молодой женой и грудным ребенком, моей мамой, родившейся в пути, приехал мой дед к своему родному брату, обосновавшемуся в Москве ранее. В одном из подъездов жила еще бывшая домовладелица. Дома были построены с умом. Впереди два парадных подъезда, а сзади лестницы черного входа и выходы за домом, где когда-то существовали даже огороды и сараи с дровами, до замены голландских печей центральным отоплением. Спустившись с черного входа во двор, казалось, что ты не в городе, а на природе за городом, столько было зелени, кустов и деревьев. Но это был оживленный город, ведь рядом за параллельной Дубининской улицей, была станция Москва-Товарная Павелецкая.

А народу, народу было понапихано в каждой квартире после 2-ой мировой. Кто возвращался с войны, кто впоследствии из тюрем, кто приезжал к родственникам из деревень, спасаясь от голода и безработицы. Это была «воронья слободка».

Двор был тщательно всегда выметен и посыпан оранжевым песочком. Дворниками тогда служили татары, вместе с работой они получали жилье. В подъезде напротив жил сапожник, у которого все жильцы чинили обувь. А на первом этаже соседнего подъезда жила красотка Лида, в окно к которой постоянно стучали приходившие вызволить ее на свидание многочисленные кавалеры. А в нашей коммуналке соседкой была Капка, молодая гулящая девка. Работала она на кондитерской фабрике «Красный Октябрь». Ей наверное так опротивели шоколад и сладости, что приходя с работы, она разделывала селедку, потом заводила Лидию Русланову и каждый раз с новым хахалем устраивала пьянку. Однажды, когда родители были на работе, они затащили меня шестилетнюю, еще не выговаривающую букву «р», и попросили спеть. И я пела им «Стахгушка не спеша, дохгошку пехгешла, навстхгечу ей идет миллиционехг. Она не слушала, закон нахгушила…», Они покатывались со смеху, а я и не понимала почему, думала просто выпили и им весело.

Летом детвора играла в «Штандер», «Тише едешь – дальше будешь, раз, два, три» и «Казакиразбойники». А взрослая молодежь играла в волейбол. Как-то раз я попала под удар мяча.

Кто-то так сильно погасил, что ударом мяча меня сбило с ног и я, падая, ударилась головой о чугунную колонку. Все очень переполошились и испугались, но я вроде открыла глаза, помню свет закатного неба, вроде оклемалась, чувствуя заботу и участие окружающих. А в один из дней, играя в прятки, и носясь вокруг дома, у меня вдруг получилось долгое «рррррр», что-то мы там изображали, урча «рррррр», которое перешло у меня в слова с буквой «р». Так я сама научилась выговаривать букву «р», без всякого логопеда.

И еще я очень отчетливо помню, как каждое первое апреля я неслась в соседнюю булочную, осведомиться, на сколько подешевел хлеб и другие продукты. Это удешевление проходило каждый год на копейки, но было очень приятно. А еще помню, сколько радости было от прихода весны и тепла, когда девочкой сбрасывала теплые вещи, валенки или ботинки и впервые после долгой зимы одевала носочки и летние туфли и выбегала на улицу или двор, сухой и чистый. Такое было ощущение легкости, невесомости, избытка энергии, счастья бытия.

А потом зазвучали танго «Ах эти черные глаза…» и фокстроты «В парке Чаир» и «Цветущий май». Музыка последнего совсем меня растревожила. Я вспомнила, как из всех окон заводили пластинки с этой мелодией и она разливалась по всем дворам, западая и бередя душу, создавая удивительное настроение праздника. Музыка часто начинала звучать закатными вечерами, когда жители возвращались с работы. А с наступлением темноты во дворе устраивали танцы. Народу собиралось довольно-таки много. Здесь заводились знакомства, флирт, бурлила «светская жизнь». Помню, уже старшеклассницей меня пригласил молодой человек на танец. Но я, посчитав его недостойным, отказалась. А уже позднее, работая и учась в вечернем ВУЗе, несясь ранним утром по 2-му Павловскому на трамвай, я часто встречала его с женой и двумя маленькими детьми. Он – на работу, жена вела детей в ясли-сад.

Наше Замоскворечье – район рабочих и ремесленников. Однако, многие знаменитости вышли из него. Сергей Есенин, приехав в Москву, поселился у своего отца, работавшего приказчиком в мясной лавке, в Б. Строченовском переулке. Это между Серпуховской и Павелецкой. Кинорежиссер Тарковский и его отец, поэт Арсений Тарковский, жили в Щиповском переулке. Там еще располагалась керосиновая лавка, куда девочкой меня посылали за керосином. А рядом раскинулась большая территория завода Вл. Ильича, бывшего Михельсона, где на митинге Фанни Каплан якобы стреляла в Ленина. В клубе завода работала мать юмориста Геннадия Хазанова, и он сам некоторое время в юности работал на этом заводе. Поэт Вознесенский в юности какое-то время жил в доме во 2-ом Павловском переулке.

Эх, не могу напеть вам эту мелодию фокстрота «Цветущий май», и нот не знаю. Вернее я ее хорошо помню и напеваю, но вам же не ясно и не слышно. Но вы наверняка тоже ее вспомнили бы. Почему она прямо выворачивает мне душу, и затрагивает такие струны, что появляется ком в горле и хочется плакать. Это связано с воспоминаниями отрочества, когда уже после смерти Сталина, разрешили фокстроты и изголодавшиеся по другой музыке, на фоне сплошных патриотических песен, бросились приобретать эти гибкие пластинки, как их называли «на ребрах».

Оркестр играл отменно. Знаменитые ретро-шлягеры сопровождались театрализованными танцевальными миниатюрами. И не классическим балетом и даже не бальными танцами, а дворовыми сценками, иронично изображавшими шпанистых кавалеров, якобы знакомившихся в парке с простыми работницами. Разыгрывалось этакое веселье танцующей разношерстной публики, всех слоев населения. А я сидела вся зареванная, в воспоминаниях. Слезы так и лились по щекам, не успевала их промокать платком. Сначала мне было очень неудобно, и я оглядывалась со смущением. Все люди, как люди, сидели и наслаждались живой музыкой, а я беспрестанно плакала. Я думаю это светлые слезы. А потом заиграли вальсы Дунаевского, Легара из оперетты «Веселая вдова», мюзикла Лоу «Моя прекрасная леди». И я немного успокоилась, хотя они тоже связаны с определенным этапом жизни – работы мамы в Московской Оперетте, но это другая история.