В этой стране, на первый взгляд, не было ничего примечательного. Везде царили разруха и полное запустение. Чего-то значительного давно уже не строилось, а то что строилось, не шло ни в какое сравнение с тем, что было прежде. Мелкие постройки оказались никому не нужными и постепенно разрушались, зарастая травой. Крупных городов также почти не сохранилось, а те, что сохранились, потихоньку доживали свой век. Жители вынужденно уходили оттуда, покидая сырые, темные, неотапливаемые квартиры. А их место занимали бродячие собаки, крысы и прочие твари неизвестной природы. Пыль, мусор и грязь царствовали там безраздельно. Постоянные и внезапные обвалы сотрясали почву. Удушливая вонь от разлагающейся всевозможной органики делала почти непереносимым воздух.

Поэтому все, кто только еще мог перебирались в сельскую местность, поближе к природе. Туда, где были плодородные земли и дикие леса, чистые реки и красивые озера. Туда, где был огромный мир, которого даже и близко нельзя было найти себе в городе. Туда, где был Трим, удивительная страна. Такая, что современному человеку ее и вообразить-то себе было бы сложно. Да и не страна даже, а так, всего лишь территория. Поскольку государственных границ в то далекое время давно уже не существовало. Однако территория эта действительно была огромной. Она охватывала почти всю сухопутную поверхность Земли целиком. Впрочем, не менее огромным был и тот временной интервал, что отделял ее от современности. Каким же он был по продолжительности трудно было определенно сказать, поскольку однажды, очень давно, нить истории человеческой цивилизации внезапно оборвалась. И в тот момент все не то чтобы взорвалось или, например, сгорело, а наоборот, надломилось как-то.

Словно под собственным непомерным весом из-за чудовищных нагромождений на непрочном зыбком фундаменте, цивилизация людей сначала зашаталась из стороны в сторону, а затем все сильней и сильней стала раскачиваться. Пока, наконец, спустя непродолжительное время, все не рухнуло. Да так еще, что не только почти все города были разрушены, а до этого и лишены самого смысла своего существования. Брошено было все. И не по причине обыкновенной войны, которых в истории человеческой цивилизации было немало, а прежде всего потому, что люди и сами все куда-то подевались.

Впрочем, почти сразу на их место пришли другие, никому не известные доселе существа. Куда более развитые. И не столько даже внешне, сколько внутренне. Звали их тримы. Что это было за слово такое, никто не знал в точности. Хотя некоторые и утверждали, что произошло оно от старинного северного слова «тром», которое на одном давно позабытом редком наречии означало – венец. Тримы были чуть ниже людей ростом, но очень незначительно. Что же касалось всего остального, то они своих предшественников на Земле явно превосходили. Они были и ловчее их, и сильнее, но главное – мудрее. Они не знали, конечно, столько всего, сколько знали поздние люди. Однако тримы были очень любопытными и наблюдательными. Воспринимая окружающий мир более глубоко и непосредственно, они с невероятной быстротой познавали его. Поэтому не прошло и нескольких десятилетий, как они научились понимать многие вещи из того, почти необъятного наследия живших здесь прежде людей. В том числе и весьма сложные. Причем делали они это как-то очень легко, словно и не напрягаясь вовсе. Они могли, например, совсем не решать какую-нибудь сложную техническую задачу, чтобы найти ее решение. Они просто видели его, как будто бы чувствовали. И им не нужно было читать книг, чтобы понять их содержание. Они научились говорить с книгами. Тримы их внимательно слушали, водя по ним своими пальцами, и все понимали. Это было, конечно, отчасти интуитивной их способностью, которой, впрочем, так не доставало поздним людям. Тримам же она позволяла находить общий язык не только с древними книгами, но и абсолютно со всем, что их окружало.

Они могли, например, хорошо понимать язык животных и деревьев, ветра и камней. Да, они могли говорить со всем этим. И более того, иногда, но не всегда, конечно, окружающий мир также отвечал их просьбам. Ветер мог посильней покрутить их деревянные мельницы. А вода сама натечь в бочки для полива. Земля могла стать более плодородной, но могла и не стать. Ведь земля, вода, деревья и воздух также имели (как это выяснилось во времена те далекие), свою собственную натуру. Поздним людям этого было, конечно, не понять. Отчего они и загрязняли землю, портили воду и не позволяли ветру двигаться так, как ему того хотелось. Они устанавливали в огромных количествах ветряки, сливали нечистоты в океан и закапывали в землю всякий мусор.

Поэтому однажды и наступил момент, когда и земля с водой, и животные с растениями все разом, причем совершенно неожиданно, ополчились на людей. И буквально за несколько дней все было кончено. Никто, естественно, не знал в точности, что же тогда произошло. Да и рассказать об этом было бы некому. Хотя, как это ни странно, но люди и сами по-видимому не слишком сопротивлялись разразившейся катастрофе. Стороннему наблюдателю могло бы показаться даже, что они едва только не обрадовались, когда заметили, что их мир летит в пропасть. Поэтому никто ни о чем и не сожалел бы тогда, даже если кто-нибудь и сумел тогда выжить.

Что же касалось самих тримов, то они вполне успешно себе развивались. И даже не слишком-то и задумывались о том, что это была за цивилизация здесь такая, которая существовала до них на Земле. Правда, они тоже пробовали жить поначалу и в заброшенных городах, и даже использовать не до конца еще разрушенные тепловые станции. Однако довольно быстро поняли, что прошлого уже не вернуть, отчего и побросали все это хозяйство на произвол судьбы.

Если же посмотреть на личные качества тримов, то тут можно было выделить, пожалуй, одно из них, самое главное. Они не терпели насилия. Ни над другими, ни над самими собой. Они знали, что за подобными вещами всегда следует расплата. Поэтому всегда предпочитали договариваться по-хорошему. Да и сами себя никогда не мучили. Тримы не любили власть. Они знали, что власть – это почти то же самое, что и насилие. И что она мешала бы им договаривается, даже если где-нибудь еще и существовала. Ведь власть никогда и ни с кем не договаривается. Она лишь диктует. А когда она начинает договариваться, то это уже и не власть вовсе, а что-то иное.

Жить тримы предпочитали в небольших деревянных домиках. Чаще всего одноэтажных. Иногда, правда, они строили себе и кирпичные дома. Однако делали это крайне редко, да и то, по обоюдному согласию с соседями. Что же касалось их деревень, то они не были большими, по двадцать-тридцать дворов в каждой. Большего же им отчего-то не хотелось. Занимались тримы в основном сельским хозяйством и животноводством. Иногда еще охотились и ловили рыбу. К тому же производством всяких ремесленных изделий, которые требовались им для повседневного обихода, они тоже не брезговали.

И все-таки нужно, наверное, признать, что был тогда один властитель над всем этим царством, имя которому было Трим. И этим властителем был ветер. Он, конечно, никогда и никем не управлял, однако всегда был над всеми. Он везде летал по небу и смотрел на всех свысока. Однако нисколько не задавался при этом. Иногда он начинал бедокурить. И тогда он срывал крыши с домов тримов, ломал их мельницы или досаждал им иначе. Тримы же, как это ни странно, почти на него не сердились. Хотя и ворчали недовольно время от времени. Просто они знали, что у ветра натура такая. Он по-бедокурит, по-бедокурит, а потом и сам начнет помогать. И в общем, так почти всегда и случалось. После того как наиграется, ветер частенько подлетал к какому-нибудь триму и тихо спрашивал у него, не нужно ли тому какой помощи. А трим тоже не дурак был и всегда находил какое-нибудь дело.

Вот так ветер и тримы жили друг с другом почти в полной гармонии. И все-таки ветру не жилось тогда совсем уж свободно. Ему часто досаждали облака. Они везде следовали за ним. Как назойливые мухи они вечно кружились вокруг серыми стайками, стоило ему лишь ненадолго остановиться. Поэтому он совсем их не любил. Глупые они были. Своей воли не имели, да и мыслей интересных тоже. О чем можно было с ними разговаривать? Но и деться от них тоже было некуда.

Но зато ветер любил воду. Она была намного глубже него и сильней. И очень многое знала. Имела свой собственный необычный нрав. Иногда непредсказуемый и взбалмошный конечно, а иногда и очень добрый. А еще они с водой очень часто беседовали. Вода же считала ветер слегка поверхностным. «Так, – говорила она себе – полетает, полетает, да и улетит куда-нибудь. По сути же, – верхогляд. Многое знает, и это без сомнения, однако в глубину заглянуть не может. А я вот как раз глубокая. Я, быть может, и не знаю столько всего сколько он, но зато, что уж знаю, то до самого основания».

Иногда случалось и такое, что вода с ветром ссорились. И тогда в океане начинались бури. Очень сильные. Такие, что даже тримы свои деревянные суденышки оставляли прямо на берегу, а сами уходили от воды подальше. Потому что волны там были очень высокими. Но затем выходило солнце и ветер с водой снова мирились. И тогда один летел смеясь, а вторая текла под ним и оба в одном направлении. Они весело улыбались друг другу, и больше уже не ссорились.

Солнце же любили все. Потому что оно всем дарило тепло и радость. И находило такие слова, которые для всех были приятными. Ветер на солнце посматривал снизу вверх, и немного его побаивался. Но все-таки, хотя и достаточно редко, они с солнцем тоже беседовали. В одну из таких бесед солнце сказало ветру, что оно не одно такое на небе. И что те звезды, которые он видит по ночам, это такие как и оно само, огромные сгустки раскаленного газа. Только очень-очень далекие. А еще солнце сказало, что ветер живет на планете имя которой, Земля. И что таких планет огромное множество. И еще солнце ветру много чего рассказывало. А тот внимательно все сначала выслушивал, потом долго обдумывал и наконец всем разболтал. Кто-то ему поверил, а кто и просто пожал плечами или даже посмеялся над ним. Но после одной из таких бесед ветер очень полюбил смотреть на звезды. Особенно тихими безоблачными ночами, когда все на небе было хорошо видно. Тогда он ложился прямо в поле и, слегка приминая траву или пшеницу, всю ночь смотрел куда-то наверх. До тех пор, пока уже поутру какой-нибудь крестьянин-трим его, совсем замечтавшегося или даже просто уснувшего, не ткнет палкой в бок или еще как-нибудь не разбудит. Тогда он подскакивал быстро в воздух и, бормоча что-то невнятное, улетал скорее прочь. А крестьянин над ним еще и посмеивался. Но ветер нисколько не обижался на крестьянина, потому что знал, что тримы к нему очень хорошо относятся и зла совсем не держат.

2. Леший

Леший в лесу жил. Почти в самой его чаще. И все там ему нравилось. Везде темно и сыро. Опавшие листья, сгнившие ветки, вечно грязные лужи и стволы деревьев. Все это любил Леший. Иногда он просто ходил там вокруг своего домика, прислушивался к разным звукам и подолгу смотрел на небо. Похрустывал веточками и притопывал большими широкими лапами. Местные звери почти не боялись его. Но и не очень-то любили. Он все-таки пугал их иногда, хотя и не специально, конечно. Просто так уж случалось, что какая-нибудь лисица, например, идет ночью по своим срочным лисьим делам и вдруг натыкается на это чудище. Она пугалась тогда сильно, тявкала и, едва не поседев от страха, убегала скорее прочь. А Леший только поскрипывал, почесывался и не обращал на местных обитателей никакого внимания. Ему и так было хорошо.

Но так не всегда было. Когда-то, очень давно, решил себе Леший друга найти. «Что-то я все один да один, – подумал он, – надо бы мне себе приятеля какого-нибудь подыскать». Но где же его найти-то здесь в самой чаще? И пошел он тогда у лесных зверей поспрашивать. Не нужен ли Леший кому в друзья. Но те все отказались. У деревьев тоже спросил. Но и тем не надобен. «Видно, придется мне себе друга где-то на стороне искать», – решил тогда Леший. И пошел прямиком прочь из своего леса.

Шел он долго. И сам удивлялся: «Что же это лес мой такой большой, а ведь сам-то я и не знал об этом прежде. Нужно мне будет как-нибудь его весь целиком обойти. А то сижу здесь на одном месте как пень трухлявый и сам своих владений не ведаю». Наконец закончился лес. И вышел Леший в поле. Но хорошо еще, что тогда поздний вечер был. А то бы он там всех тримов по-распугал. Потому что в поле том они обычно рожь сеяли и работали каждый день. Выйдя же в поле, Леший стал по сторонам оглядываться. Но никого поблизости не увидел. И только где-то вдалеке, почти у самого горизонта тускло мерцало несколько желтых огоньков. Это был свет из деревни, где тримы жили. Они пока еще не спали. «Вот туда-то я и пойду», – решил тогда Леший. И пошел прямиком через поле. Вот только лапами своими большими да широкими уж больно много он колосьев потоптал. Так что тримы на следующее утро ругались сильно и сами, правда, не зная на кого. Наконец добрался он до деревни.

А в той деревне собаки жили. Учуяли они Лешего и давай лаять. Сначала одна, потом другая, а за ней уже и все подхватили. Вот, почти вся деревня собачьим лаем исходит, а все никак угомониться не могут. Подошел Леший к первому дому и остановился возле забора. Увидала его собака, что там жила, побежала к калитке и спрашивает:

– А ты кто такой, зверь лесной, будешь?

– Я, Леший, – отвечает тот.

– Ах, Леший? – тявкнула собака, – ну тогда скажи мне, зачем ты к нам сюда пожаловал.

– Я друга себе ищу.

– Ах дру-уга? – прорычала собака, – так нет в этом доме друзей для тебя. Уходи откуда пришел.

Но не послушал ее Леший и говорит:

– А дай-ка я сам посмотрю, что это тримы там в доме делают.

Собака от возмущения аж крутанулась на месте:

– Да я никогда к себе во двор чужих не пускаю. Тем более ночью. Уходи, а то укушу.

– Ах так! – рассердился Леший.

Достал он тогда из-за пояса дубину свою тяжелую, да как дал ей собаке по боку, что та к самому к дому отлетела. Да так перепугалась, что, позабыв даже взвизгнуть, поджала хвост и под крыльцо хозяйское сбоку забилась. А Леший тихонько в калитку вошел, потом к дому прокрался и стал в окошки заглядывать. Смотрит, а внутри дома тримы около печки сидят. Мужик с бабой да ребятишек несколько. Посмотрел на них Леший, посмотрел и говорит себе: «Нет, эти тримы мне в друзья не годятся. Уж больно маленькие они какие-то, еще испугаются. Да и огонь, похоже, любят. А я огня боюсь. Пойду-ка я лучше к другому дому». И пошел он к другому дому. А там тоже собака была. Но она уже как-то учуяла, что с Лешим шутки плохи. И сама убежала на дальний конец двора, от калитки подальше. А Леший, как и в прошлый раз тихонько во двор зашел и опять в окно заглянул. Но и там было все то же самое. Опять мужик, баба, ребятишки малые, да огонь в печи яркий. Так и ходил он по той деревне от дома к дому и все в окошки заглядывал. Но, как ни старался, так и не нашел никого подходящего себе в друзья. «Да, плохи мои дела, – подумал Леший, – придется мне, наверное, в другой деревне себе друга искать». Однако и другая деревня ничем не отличалась от предыдущей. И в третьей деревне все было как в первых двух. Наконец вышел Леший на совсем незнакомое поле. А за ним и лес виднелся, тоже неизвестный. Пересек он то поле и в лес зашел. Там зайцы ему попадались, вороны, белки и прочая живность.

Забрел он наконец в самую чащу. Видит, избушка стоит. Вся косая, сырая да мхом поросшая. И так эта избушка ему сразу понравилась, что он взял и в дверь постучал. Но ему никто не ответил. Тогда он внутрь вошел. А в той избушке другой Леший жил. Увидел он, что к нему кто-то в дом вломился да как на него накинется. Сцепились оба Леших и стали друг друга мутузить. Дерутся так, что скрип чуть не на весь лес стоит. Собрались вокруг них звери лесные. Стали наблюдать. А вперед всех барсук вышел. Он там самый старый и мудрый житель был. И говорит Лешим:

– Чего ж это вы так деретесь? Вы бы лучше друг с другом поговорили, может до чего путного и договорились бы.

Остановились Лешие. А сами думают: «А и вправду, чего это они дерутся?» И сразу после этого и помирились. Сели даже к новому Лешему чай пить. А чай у того был вкусный: с липовыми ветками, березовыми почками, да с душицею. Пьют Лешие чай, а сами над собой посмеиваются. Как это они, ничего не разобрав, друг друга только что мутузили. И готовы были уже подружиться. Но тут, прямо как назло, неприятность случилась. Старый Леший чашку разбил. Он ее в лапах своих ветвистых держал, а она как-то сама у него на пол выскользнула и разбилась. Не понравилось это новому Лешему. Стал он на старого косо поглядывать, да еще ворчать про себя что-то нехорошее. А старый тоже не промах был, взял и дал пинка новому Лешему. И опять у них драка затеялась. Посмотрел на все это барсук, посмотрел и говорит:

– Нужно вам, наверное, Лешим одним жить. Ты, старый, в свой лес иди, а ты, новый, здесь оставайся. Так оно всем спокойней будет.

Подумали Лешие и согласились. Правильно барсук рассудил. Недаром самым умным жителем здесь слыл, мудро распорядился. И пошел тогда старый Леший к себе домой, в лес свой дремучий вернулся. И так ему хорошо там сделалось, что никаких друзей больше и не надобно.

3. Мышь серая

Эта мышь в лесу жила, почти там же где и Леший. Но чуть ближе к окраине. Жила – не тужила. Вот только имя ее ей не нравилось. Ее Норушкой звали. А какая же она Норушка, если у нее даже своей собственной норы не было. Были у нее, конечно, всякие знакомые и родственники, которые легко ее к себе в гости пускали. Но ей свою норку хотелось.

Лес, конечно, большой. Но вот найти в нем место подходящее, которое тебе больше других нравится, оказалось делом весьма хлопотным. Потому что все хорошие места давно уже заняты, а то что есть – все было что-то не то. У той норы крыша сыплется, того и гляди на голову упадет. У этой снизу протекает что-то. А в третьей, так и муравьи с блохами живут. А тех пока по-выведешь, замучаешься.

Пошла тогда мышка к одному своему старому знакомому. Да и не то чтобы именно знакомому или даже родственнику, а все же – своему. Хомяк это был. Он в роскошной норе жил. Той, что под дубом. Пришла к нему мышь и села чай пить. А потом, между делом так и спрашивает:

– Дядюшка хомяк, а вот вы, говорят, самый умный житель здесь и многое знаете. Скажите мне, пожалуйста, где бы мне себе норку новую найти?

А хомяк подумал немного, подумал и отвечает:

– В нашем лесу, мышь ты моя серая, норки тебе не сыскать. Ты вот лучше в поле пойди, да там поспрашивай, может и отыщешь чего. У пшеницы, что там растет спроси. Она знать должна.

– Спасибо вам, дядюшка, – ответила ему мышка.

Потом допила свой чай, пискнула и в поле побежала. А там и вправду пшеница росла, да еще и с овсом впридачу.

– Пшеница, пшеница, – мышь спрашивает, – а нету ли у вас здесь норки какой для меня, свободной?

Пошумела пшеница, пошумела и говорит:

– Нету у нас здесь норки для тебя. У нас тут и так кроты с майскими жуками живут. Не пустят они тебя к себе. В другом месте ищи.

И побежала мышь дальше. Что было делать. Долго ли, коротко ли бежала она. Вдруг, глядь, земля переменилась, твердой стала и совсем не сыплется.

Подбежала мышь к первому попавшемуся жуку и спрашивает:

– А, дядюшка жук, что это у вас тут за земля-то такая, твердая?

А жук ей отвечает:

– Это не земля, дуреха, а бетон. Тут люди когда-то прежде работали. Они и построили. Вот только давно это было, теперь никто и не упомнит.

– А-а, – протянула мышь понимаючи, – значит люди. А что они делали? Ты говоришь, что они работали?

– Да, работали, а что делали не знаю. Ты, вон, лучше пойди у пауков спроси. Они там в темных щелях живут и по-более моего знают. Только ты с ними поосторожней будь, а то ведь они и ужалить могут.

– Спасибо тебе, дядюшка, – поблагодарила жука мышь и побежала дальше.

Добежала она до тех щелей темных, о которых жук ей рассказывал. Смотрит, а там внутри и вправду что-то шевелится. Ух и страшно же ей стало. Не любила она пауков, боялась их очень. Но, что было делать, не возвращаться же.

И вот ползет она по длинной узкой расщелине, а там то с одного боку, то с другого, как зашевелится что-то, у нее аж душа в пятки. Наконец вышел ей навстречу самый главный паук. Большой такой, страшный. Глаза горят, а лапки подергиваются.

– Ты чего это, мышь серая, тут делаешь? – говорит.

– А я, мышка Норушка, я себе норку новую ищу, – ответила ему мышь. – А ты, я знаю, паук страшный, мне про тебя жук там наверху рассказывал.

– Ах жу-ук, – протянул паук понимаючи, – ну тогда ладно, не будем тебя жалить, поговорим. Так ты, значит, норку себе новую ищешь?

– Да, дедушка, – ответила ему мышь дрожащим голосом.

– Ну, норка тут есть одна для тебя. Вот только там змея живет. Ты ее убей и сама живи как знаешь. А мы, пауки, тебя не тронем. И будем даже охранять.

– А что, – поинтересовалась мышь, – та змея, она ядовитая?

– Да, – ответил ей паук, – очень. Раз укусит и все. Мы ее сильно боимся. Но ты не трусь, мы тебе противоядие дадим. Оно на нас пауков не действует, а тебе в самый раз будет. Ты его выпей и иди змею убивать, а мы тебя здесь подождем.

Взяла тогда мышка пузырек тот зелененький, да и выпила его содержимое. Что было делать? Потом пискнула, чихнула, потому что зелье то больно уж терпким оказалось. И пошла вперед змею убивать. Вот только качало ее отчего-то. То в одну сторону, то в другую. Все вокруг туманным сделалось, а самой весело стало. Так она и шла по той расщелине, а как дошла до ее конца, то уже настолько развеселилась, что стала песни петь.

Услыхала ее змея и задумалась. Мало того, что кто-то по расщелине той запретной идет, так еще и песни поет очень громко. «Видно, это сильный зверь какой-то, раз меня совсем не боится, – решила она наконец. – Ведь там одни пауки трусливые живут и они наверняка предупредили гостя незваного». И тут прямо ей на голову из расщелины той, что под потолком была, свалилась мышь серая. Да как увидала ту змею, так со смеху аж с лапок попадала. Лежит на спине, смеется и подняться не может. Поглядела на нее змея, поглядела, оползла вокруг, да как ужалит. Мышь так сразу на лапки и вспрыгнула.

– Ты чего это, старая, кусаешься?!

– А ты кто? – змея спрашивает.

– Я, мышь серая. Я себе норку новую ищу и теперь тут хочу жить.

– Ах ту-ут?! – зашипела змея, да как кинется. Еще раз ужалить мышь хотела.

Но мышка тоже не промах была и сразу высоко вверх подпрыгнула. А как подпрыгнула, так той змее на голову и села.

– Ну вот, змея, – пропищала мышка, – теперь ты в моей власти! И теперь я здесь буду жить.

И так ту змею укусила, что та сразу и померла. «Ну вот, – повторила мышь, – так-то оно лучше будет. А то, ишь, кусаться вздумала». И пошла свои новые владения осматривать.

А там места видимо-невидимо. И все потолки высокие. И полы ровные. И на голову ничего не сыплется. Муравьев, жуков и прочей живности, даже и в помине нет. Всех, видимо, старая змея по-передушила. «Вот это хоромы», – сказала себе мышь и дальше пошла. А дальше была еще комната, потом другая. И так много их было, что и не сосчитать. Но больше всех мышке понравилась комната с лампочками. Там стулья деревянные стояли и два стола. И на каждом таком столе лампочки были разноцветные. Вот только не горели они совсем.

– А что же это вы лампочки такие красивые и не светитесь? – спросила у них мышь.

– А они и не могут, – ответил ей кто-то из-за стола.

– А это кто там сидит? Кто со мной разговаривает?

– Я, пульт управления. Меня люди сделали. Только давно это было.

– Ах пу-ульт, – протянула мышь понимаючи. – Ну тогда расскажи, коли знаешь, как лампочки твои разноцветные починить. А то я страсть, как на них посмотреть хочу.

– А ты вот полезай внутрь меня, да проводки разные соедини. Какие – расскажу, они и заработают.

Мышь так и сделала. И долго она еще внутри этого пульта возилась. Сильно поломанным он оказался. Но наконец-то управилась.

– Вот, – говорит мышь, – все сделала. Включай теперь свои лампочки.

Пульт щелкнул, скрипнул, загудело внутри него что-то. И заработал. А вокруг него такой яркий свет сделался, что слепит прям. И зажужжало все вокруг, и заскрипело.

– Вот, – говорит пульт управления, – так-то оно лучше будет. И веселей. А тебе, мышь ты моя серая, за помощь твою я один секрет открою. Ты вот сейчас вон ту кнопку красную нажми, да потом еще те ключики поверни. И будет тебе второй закат солнца за сегодня. Удивишься.

Призадумалась мышь. Ей ведь когда-то бабка еще давно рассказывала, что они со своими родственниками, второй такой закат солнца уже видели. Но сама она тогда совсем маленькой была. И была ли то правда или нет, никто не мог сказать. Но посомневалась мышь, подумала и все-таки решилась.

– Хорошо, – говорит, – давай, пульт ты мой лампочный, сделаем с тобой второй закат солнца за сегодня. И исполнила все, как пульт ее просил в точности.

Вдруг загудело все вокруг, затряслось и так жарко сделалось, что хоть беги. А мышь и вправду так перепугалась, что побежала. Мимо комнат бесконечных, мимо змеюки мертвой, да мимо пауков страшных. И так быстро бежала она, что у тех даже глаза на лоб по-вылезли. Удивились очень.

А мышь все бежала и бежала. Пока не добралась до деревни одной. Та деревня совсем неподалеку от ее леса была и мышь ее хорошо знала. А в той деревне трим один жил. Старый и чудной. Усы носил огромные, чуть ли не до пояса. А чудной, потому что любил на крыше сидеть. Сядет так, бывало, и целый день на небо смотрит. Вот и сейчас этот трим у себя на крыше сидел и на поздний закат любовался. Увидала его мышь и подумала: «А ведь с крыши-то оно, наверное, на второй закат лучше смотреть будет». И полезла к усатому триму. А тому и все равно. Мышь – не мышь, какая разница. В любой компании веселее.

Так они и сидели там вдвоем, на закат любовались. «Но, – вздохнула мышь, – обманул меня, видимо, пульт тот с лампочками. Хотел меня из той норы прогнать и сам во всех комнатах жить себе. А я, дуреха, ему и поверила». Но не обманул пульт мышь серую. И вскоре где-то далеко за горизонтом второй очень яркий закат вспыхнул. И был он еще краше первого. И вот тогда уже многие из деревни той к триму усатому да к мышке серой на крышу по-залазили, на чудо то дивное посмотреть.