Loe raamatut: «Голубь с зеленым горошком»
Предисловие
Есть люди, моменты одиночества которых раскрываются огромной волной красок. Распахиваются окнами в целые миры, подхватывают и несут сквозь них, разрывая грудь эмоциями.
Эта книга именно о таком и от такого человека.
Настроение – шпионский роман, где нет шпионов.
Бондиана.
Но не эта, современная, с бездушными героями и безликой обстановкой, а та, ранняя, с легким и пряным налетом колониального стиля, солеными брызгами волн и распахивающего белую рубашку ветра!
Буквы складываются не в слова – в флюиды, шлейф которых окутывает и дурманит.
Уныние не просто грех, но самый унылый из грехов, не ее, не автора! Не героини! Жизнь бьет из них обеих, ты тонешь в попытках угадать, где образ, а где человек, они переплелись, слились, смешались, стали друг другом.
А может быть, всегда были.
Я не люблю драм. Я бегу от них где только можно, я на разделываемых рыб в телевизоре не смотрю, мне их жаль. Жизнь слишком полна ими, чтобы читать о них книги или смотреть в кино. Тут драма бьёт настолько же резко, насколько слепит счастье. Я страдал, когда читал, закрывался всеми доступными мне барьерами, уговаривая себя, что это лишь книга и не со мной! Но пронзает, пронзает так, что сносит все оговорки и трясет до глубины души.
Это роман о любви. О бывшей любви, о рождающейся любви. Каждая секунда, в которую мы никого не любим, – потерянная секунда нашей жизни.
Вы помните тот немыслимый эротизм первых дней знакомства? Когда мир вдруг отъезжает назад, весь, и в нем остается лишь один человек! Вы жадно впитываете друг друга, словно губка, впитываете образ другого человека, еще час чужого и вдруг ставшего не просто близким, частью вас! Ток бежит по коже, искры в глазах, – прочтите, это все так невероятно описано!
Если ты болтал с автором три минуты, ты знаешь ее всю жизнь. Если прочел три главы, всю жизнь будешь читать.
Читайте.
У вас на губах останутся соль слез, соль океанских брызг, тростниковый сахар коктейля и нежность сигареты, зажженной секунду назад.
Почувствуйте эту смесь, не бойтесь ее! Читайте!
Макс Бужанский
Посвящается G.
Дорогой Санта!
Знаю, что до Нового года еще далеко. Тем не менее пишу тебе письмо. Бог слишком занят и не всегда находит время присмотреть за всем, что я делаю. Постараюсь коротко.
Есть остров в Атлантическом океане, и имя ему Мадейра. Там зажигаются и гаснут звезды, бьют церковные колокола, а в воздухе пахнет «Cartier» и дикими орхидеями. Я летела туда, скрываясь от прошлого, но жизнь меня разыграла. Она подставила мне подножку и рассмеялась, глядя в лицо. Ты же знаешь эту чертовку. Харизматичную, неповторимую, с надменной улыбкой. Дает и сразу забирает.
У меня проблемы, Санта. Я запуталась, не понимаю, что хорошо, а что плохо. И есть ли вообще какая-то разница?
Странно. Только что пошел снег. Зима накрывает все вокруг и топчет успевшую окрепнуть весну. Неужели ты меня слышишь?
Если это так, то самое время перейти к делу. Санта, я не нахожу слов. Научи меня вскрывать сейфы. Я хочу быть, как он. Хочу быть с ним.
Спасибо.
* * *
Моя история началась в Женеве, продолжилась в Париже и оборвалась на острове Мадейра. Но оборвалась ли?
Короли не моего рок-н-ролла
Похищена из музея «Кунстхал» в Роттердаме 16 октября 2012 года.
Текущий статус: картина уничтожена.
«Дамы и господа, мы рады приветствовать вас в аэропорту Женевы! Просьба оставаться на своих местах и не отстегивать ремни безопасности до полной остановки самолета. Спасибо, что выбрали нашу авиакомпанию…»
Я дослушала стандартную речь бортпроводницы «МАУ» и поблагодарила Бога за то, что впервые за сутки мне удалось поспать. Все-таки два с половиной часа – хоть и маленький, но успех. Во время утреннего перелета мою надежду на пятидесятиминутный сон безжалостно изнасиловали, причем сделали это абсолютно искренне. В пять тридцать утра в скудном до слез запорожском терминале мне на глаза попался… Элвис Пресли. Набриолиненные волосы, торчащий вверх хохолок, слегка напомаженные щеки, ослепительные перстни на руках, футболочка, призывающая желать только его, – все это настолько не вписывалось в атмосферу жуткого аэропорта, что я невольно улыбнулась. Рядом с королем рок-н-ролла стояла группка людей, активно обсуждавших лекции семинара по кибернетике. То ли привыкший к обожанию кумир музыки и сцены решил привлечь внимание, то ли просто боялся завыть, пребывая в сонной и до боли меланхоличной обстановке, но он вдруг подал голос. Голос Элвиса, конечно:
– Май фрэндс, простите, что прерываю… Вы часом не в Вегас летите?
Вопрос так резко раздробил тишину своей нелепостью, что я начала едва заметно посмеиваться. Конечно, ведь почти все собравшиеся в этом несчастном запорожском ангаре люди по воскресеньям летают в город грехов и разврата, чтобы прожечь двадцать-тридцать тысяч долларов, которые кажутся лишними, учитывая запредельно благополучную жизнь в Украине. Как и следовало ожидать, все участники предстоящего семинара обратили свои кибернетические взгляды на Элвиса:
– Нет, – заговорил один из них, – мы летим в Киев. А что?
– Дело в том, что мой багаж зарегистрировали сразу до Вегаса, и меня это немного пугает.
«Меня вообще пугает летать из Запорожья, но иногда нет другой альтернативы», – подумала я.
Кибернетики пожали плечами и, синхронно посоветовав королю проконтролировать ситуацию в Борисполе, вернулись к земным реалиям.
К моему сильному неудивлению, следующей жертвой звезды стала я:
– Вы случайно не в…? – завел он шарманку по пути к автобусу.
– Нет, не в Вегас, в Лиссабон, – прервала я.
– О’кей, о’кей, файн, я не говорю на порто, – по какой-то известной лишь одному ему причине Элвис перешел на английский с перфектным, по его мнению, американским акцентом.
Сколько себя помню, меня всегда раздражали люди, которые, выучив пять-шесть фраз на иностранном языке и два с половиной раза побывав заграницей, моментально превращались в коренных жителей Европы либо Америки, старательно намекая на то, что русский или украинский теперь даются им с большим трудом. Все это зачастую отдает такой нелепой фальшью, ребячеством и невежеством, что с мнимыми полиглотами сразу хочется перейти на язык вечного молчания. В противном случае можно по уши погрязнуть в словесной ахинее и дешевых, дурно пахнущих понтах. Но Элвис не относился к упомянутой выше категории. Он не корчился в агонии, пытаясь вспомнить то или иное русское слово. Просто в какой-то момент переходил на амэрикан English, при этом сильно видоизменяя свой бас. В общем он успел меня заколебать еще до того, как мы оказались у трапа самолета. А дальше подключилась фортуна: у меня двадцать второй ряд, а у него двадцать третий и место у прохода. Впрочем, я тоже сидела не возле окна, что довольно сильно ударило по моей расшатанной нервной системе. На регистрацию я заходила последней, так что выбирать не пришлось.
Справа от меня уселся добродушный лысенький иностранец, но Пресли уже было не остановить:
– Послушай, если бы ты своими глазами увидела «Bellagio» и «Caesars Palace». Это другая Вселенная. Другой уровень. Ты не представляешь, какая там мафия бомжей. Я как-то работал Элвисом возле одного казино…
«Ну да, на работу в «Bellagio» тебя бы не взяли, – подумалось мне. – А вот поскакать возле какого-то старенького казино в костюме с блестками – это вполне возможно».
– Так вот, однажды при мне одна женщина выиграла миллион четыреста долларов, – продолжал мой герой, постепенно завоевывая внимание сидящих поблизости пассажиров.
– В рулетку или в покер? – поинтересовалась я на последнем дыхании.
– Оу ноу! На слот-машинс! Я ее водой отпаивал. Она, конечно, отдала приличный процент выигрыша банку, но лакомый кусочек отхватила.
Я поняла, что этого клоуна уже слушает весь самолет. Цирк пора было прекращать, и он бы, наверное, вскоре действительно прекратился, если бы не ярчайшее солнце, лучи которого в половине седьмого утра пробили немножко хмурое украинское небо. Лысенький справа сообразил, что огромный светящийся шар обеспечил прямое попадание в мой правый глаз, и галантно поинтересовался на британском английском, может ли он пожертвовать видом из иллюминатора, дабы спасти меня от атаки острых лучей:
– Yes, surely! – сказала я и допустила вторую ошибку за это утро.
– Вы живете в Женеве? – улыбнулся сосед.
– Нет, в Украине.
– Украина – прекрасная страна! А какая кухня! А какие добрые люди! Такие открытые, вежливые и позитивные!
– Как туриста, я вас понимаю. А вы где успели побывать в Украине?
– В Запорожье.
– И все?
В этот момент Элвис снова вышел на сцену, и мне пришлось повернуть голову в сторону прохода:
– Знаешь, в Вегасе огромная конкуренция Элвисов, but I’m one of the best1. Между прочим, «Bellagio» – is that very place2, где позировали все друзья Оушена во время ограбления в фильме. Если тебе это о чем-то говорит. Кстати, меня зовут Олег.
– Я прилетал в Запорожье к девушке, – шепнул сосед справа, и моя голова заняла былое положение.
– А сами-то вы откуда?
– Из Уэльса.
– ИЗ УЭЛЬСА?
– Да. Кстати, меня зовут Энди. Сейчас я покажу вам фото девушки. У нас все так прекрасно складывалось в интернете, что мы решили встретиться. Ее зовут Вика. В ноябре она прилетит ко мне в Уэльс, так как через полчаса общения наяву мы поняли, что созданы друг для друга. Либо она останется жить в моей стране, либо я перееду в Украину.
И Энди таки показал фото… Лучше бы он этого не делал. Я сразу поняла, что в Украину ему переезжать не придется, потому что такие, как Вика, обычно нацелены на ПМЖ и не важно с кем.
– Она учится на косметолога, очень умна…
«Да, я представляю…»
– Энди, а чем вы занимаетесь в Уэльсе?
– Работаю курьером.
Боже мой, оказывается, Ты умеешь создавать романтические истории и писать такие замечательные сценарии: курьер Энди из Уэльса и косметолог Вика из Запорожья полюбили друг друга… Ну, разве это не прекрасно?
– В Вегасе есть отель «Wynn». Это шик всех шиков… Там одни шишки и дурочки. Так вот, напротив будут строить… – Элвис явно начинал ревновать к лысому уэльскому курьеру, который верил в чудеса любви.
Проблема заключалась в том, что меня с одинаковой силой подташнивало от обоих, а до посадки оставалось пятнадцать-двадцать минут. Я приняла решение уничтожать их по очереди, потому что в моем терпении наметилась жуткая прорезь и этот «триалог» катастрофически напрягал.
– Элвис, Олег, пожалуйста. На этом все. Я неоднократно бывала в Лас-Вегасе. «Wynn» – мой любимый отель. Мое дыхание останавливается каждый раз, когда я захожу в номер на правильном этаже и нажимаю на кнопочку сенсорного дисплея. Шторы раздвигаются, я смотрю на самый яркий город в мире, и поверьте, мне хочется кричать. Потому что к этим огням невозможно привыкнуть. Потому что они великолепны, даже несмотря на то, что загорелись на крови Багси Сигала и прочих отчаянных ребят, которые в свое время не стеснялись убивать ради власти и денег. Поверьте, я знаю все об этом городе от интереснейших людей, живущих там. Семидесятилетний водитель «роллс-ройса» показывал мне даун-таун и угощал леденцами, потому что я кашляла. Выяснилось, что он тоже пишет книги. Так вот, он написал целую серию рассказов о том, как проиграть в покер. У меня есть все. И все подарены. Он – профессиональный игрок и волшебный человек. Я дружу с парнем-барменом из Боливии, который спасал меня от температуры сорок в казино «Venezian» и отказывался брать за это деньги. Наркобароны в «Encore» устраивали частную вечеринку перед моим отъездом, потому что всем нам нравится Карлос Кастанеда и его своеобразная глубина. Я могу перечислять бесконечно. Рассказывать о плотине Гувера, проблемах с водой, о штрафах и поощрениях, об открытии «Flamingo», о Тине Тернер в коротком красном платье и обо всех шоу «Cirque du Soleil», которые вызывают слезы на глазах взрослых мужчин. Особенно шоу Майкла Джексона в «Mandalay Bay». И все ваши, Олег, коллеги – подражатели звезд, музыкантов и звездных воинов – перехватывали меня на выходе из такси, чтобы в итоге сфотографироваться за их счет. Вы хотели прорекламировать себя в пять утра? Пожалуйста.
Элвис замер, в то время как самолет взорвался в лучшем смысле этого слова. Мне осталось лишь выйти в проход и сделать реверанс в ответ на смех и овации. Дедушка с 24 С подошел расспросить о плотине Гувера, но стюардесса вернула его на место, так как мы уже заходили на посадку в Борисполе. Курьер Энди просил объяснить, о чем я так долго рассказывала и почему некоторые пассажиры захлопали во время полета.
– Я прочла отрывок из своего нового рассказа «Почему мы не спали весь этот час».
– Вы пишете книги? У нас столько общего! Ведь я иногда читаю. Я почувствовал искру во время полета.
И Энди не шутил. Он действительно почувствовал настолько сильную химическую связь, что его косметологическая, найденная в фейсбуке запорожская судьба таяла на глазах всего бориспольского аэропорта. Он дождался, пока мой серый чемодан покажется на багажной ленте, взял его в свои тощие уэльские ручки и покатил в сторону выхода:
– Я могу угостить вас чашечкой кофе? Это был самый интересный полет в моей жизни. Общение еще никогда не доставляло мне такого удовольствия!
«А что, с Викой-косметологом было не так увлекательно? Или вареники приелись?» – чуть не вырвалось у меня.
– Энди, у меня не так много времени. Мне нужно регистрироваться на следующий рейс, а там всегда очереди, если летишь экономом.
– Тогда я постою в очереди вместе с вами. У меня стыковка в Амстердаме, но вылет через пять часов.
Это было слишком. Я на секундочку представила, как буду час выслушивать бредни Энди в процессе избавления от тяжелого чемодана.
– Энди, что вы! Я буду чувствовать себя неловко, если заставлю вас толпиться в очереди. Лучше я зарегистрируюсь, а потом мы где-нибудь встретимся…
– Хорошо, я буду стоять здесь!
И он таки стоял, как истукан. Сорок пять минут. На одном месте. Не могу сказать, что меня это тронуло, но совесть подсказала все-таки потратить две минуты на чашку капучино в обществе уэльского курьера. Я предпочла взять кофе с собой, чтобы распрощаться с Энди на пути к секьюрити-чек, но вдруг произошел маленький казус.
– Кажется, я потерял деньги. – Энди отчаянно шарил по карманам в поисках пропавшей без вести купюры.
– Много? – не очень вовремя зевнула я.
– Сто фунтов. – Энди был готов разрыдаться.
«Ну, Вика-косметолог… Переедешь ты в Уэльс и будешь вытирать сопли своему возлюбленному каждый раз, когда он теряет огромные суммы».
– Энди, не переживайте. Я заплачу за кофе.
– Нет! Мне так стыдно!
Мне правда стало его жаль, и я отключила цинизм. Человеку под полтинник, он с утра до вечера развозит посылки, вкалывает дни напролет… Конечно, обидно потерять деньги, на которые он, по всей вероятности, рассчитывал. И должна признаться, что я искренне порадовалась за Энди, когда он все-таки обнаружил утраченные сто фунтов в кармане потертого пиджачка. Он пытался вернуть мне какие-то бумажки за капучино, но я уверенно отвечала жестким отказом. Моя третья ошибка за утро. Судя по всему, я была первой и последней девушкой в мире, которая угостила Энди горячим напитком с молочной пенкой. Он так впечатлился, что в глазах его загорелись два огромных красных сердца, пока еще не пробитых стрелой. Я распрощалась с ним перед контролем безопасности, подсказав ему на прощание, как можно найти меня в фейсбуке. Ошибка номер четыре.
Очередь на секьюрити-чек была бесконечной и таяла с черепашьей медлительностью. Две дамы постбальзаковского возраста бросали на меня презренные взгляды, а я все пыталась понять причину, по которой стала столь неугодной для этих великовозрастных дев. Оказывается, Энди все это время стоял в сторонке и слал мне воздушные поцелуи. Я даже не знала, что мне делать: то ли разразиться взрывным смехом, то ли прослезиться, то ли оценить чувство юмора того парня, который, сидя на облаках, расписывает наши судьбы и временами вставляет в них комические эпизоды. Строгость и суровость лиц дам давали мне возможность прочесть ординарные мысли: «Нашла себе, шлюшка, иностранца. Куда катится мир…» Да, девочки, полностью согласна. Мир катится в тартарары, но я сейчас пошлю воздушный поцелуй в ответ и возведу ваше неудовольствие в пятикратную степень. Развлекаться – так развлекаться. После того как я смачно поцеловала кончики своих пальцев и распахнула ладонь в направлении Энди, дамы зацокали языками, а мой уэльский друг задрожал от экстаза. Он отчаянно жестикулировал, указывая на свой телефон, чем всячески давал мне понять, что скоро напишет. Не веря такому счастью и удаче, я помахала ему ручкой, сняла с себя пояс, достала из сумки лэп-топ и с весомой долей облегчения прошла контроль безопасности.
С одной стороны, избавление от соседей по самолету доставляло неземное удовольствие, с другой – счастье мое не могло продлиться долго, что было довольно предсказуемо и ожидаемо. Казалось бы, ну, сколько там шагов нужно проделать по направлению к четырнадцатому гейту? Не очень много, при условии, что тебе не приходится прогуливаться по красивым отношениям, которые закончились в лучших традициях Бегбедера. Ну, что поделаешь, если сука-любовь не дает мне перейти трехлетний рубеж?
* * *
Gate D1. Буэнос-Айрес. Помню, как в районе Пуэрто-Марено нас врасплох застала стена проливного дождя. Мы начали бежать, но в какой-то момент он резко остановился, развернул меня к себе, поделился правым наушником с полюбившейся мне песней и поцеловал. Люди разбегались в разные стороны в поисках укрытия, а мы так и продолжали стоять на одном месте, задыхаясь от нежности, страсти и поцелуев. Помню, как я заплакала от безрассудного счастья и не менее безрассудной мысли о том, что когда-нибудь все это закончится. Странно думать о таких вещах в начале отношений. Это был один из самых запоминающихся дней в моей жизни, потому что в Буэнос-Айресе было все: молодость, красота, влюбленность и безграничные возможности. За месяц мы облетели и исколесили всю Аргентину. Виноградники и отель «Ван Гог» в Мендозе, волшебные закаты Барилоче, пустынные пейзажи и ледник Калафате, милейшие пингвины Пуэрто-Мадрин, бесподобная Патагония, леденящая кожу Ушуая… В самом деле, мы умудрились добраться до Ушуаи – the most southern town of the world3. Пожалуй, дальше могла быть только Антарктида. А ведь именно так все и начиналось:
– Ты полетишь со мной, Юля?
– Куда?
– А куда ты хочешь?
– Меня так все достало. Мне бы хотелось на край света.
Ушуая… Фото, которое он, на удивление, выкладывает в фейсбуке. И надпись: «Это конец, Юля». О, нет. Это было только начало. Танго без музыки, не имеющая пределов страсть и отправная точка в весьма неординарных трехлетних отношениях, которые не имели ничего общего с бытом и нарушением личного пространства. Роман не может закончиться быстро и банально, если он стартует в такой стране, как Аргентина. В мире был лишь один человек, которому удалось полюбить ее еще сильнее, чем это сделала я. Кавалер ордена Почетного легиона, отважный летчик и великолепный писатель Антуан де СентЭкзюпери черпал изрядное количество вдохновения, работая на компанию «Аэропоста-Аргентина» и наматывая бесконечные небесные круги над Патагонией, необычная рельефность которой подтолкнула автора к созданию «Ночного полета» и «Маленького принца». Примерно в 1930 году «Аэропоста-Аргентина» начала совершать полеты из Мендозы в чилийский Сантьяго. Для быстрой и качественной доставки почтовой корреспонденции летчики компании зачастую были вынуждены летать по ночам. Нулевая видимость, жестокие метели, катастрофический недостаток кислорода и перелеты через Анды забрали жизни десятков пилотов. Экзюпери более тридцати раз удачно посадил самолет в столице Чили. Он влюбился в Аргентину, несмотря на изначальную ненависть к Буэнос-Айресу, и в ванной его квартиры на улице Флорида подживал маленький тюлень, спасенный летчиком во время одного из путешествий. Аргентинцы с нескрываемой гордостью рассказывали мне о том, как по аэродрому «АэропостаАргентина» с легкостью гастролировали пингвины, которых пилот и гений уберег от беды и гибели. Только Великий с Великой судьбой мог сказать: «Если звезды зажигаются, значит, это кому-нибудь нужно». Такое действительно мог написать лишь человек, ставший пилотом ВВС США, чтобы бороться за свободу Франции во время ужасающих продвижений Гитлера по Европе. Только жаль, что чем ярче звезда, тем больнее и мучительнее наблюдать за тем, как она угасает. Особенно, когда ты не в силах повлиять на ситуацию.
Gate D2. Берлин. Господи, только не Берлин и не сейчас. Сколько мы там прожили? Три или четыре месяца? Когда ты знаешь все лучшие кофейни, рестораны и пивоварни в двенадцати из двенадцати районов, город по праву можно считать своим. Я уже молчу о музеях, пробежках по закрытому аэропорту «Темпельхоф» и ночных турах по подземным бункерам и бомбоубежищам, которые предполагали участие лишь носителей немецкого языка. Конспирация – великое искусство. Я почувствовала, как к горлу подступает ненавистный ком.
Gate D3. Кажется, отсюда мы в очередной раз улетали в Гоа. Да, точно, отсюда. Сидели как раз там, где сейчас друг о дружку трется парочка фриков. Удачи, друзья! У вас это явно навсегда. Гоа… Сколько мы там времени провели? Пару месяцев? Palolem beach, карамельно-пурпурные закаты, блуждающие по пляжу священные коровы, бездомные собаки, кафе «Cuba» и официант по имени Пинту, который меня очень любит и постоянно пишет в фейсбук. Прекрасный парень с огромным сердцем и открытой нараспашку душой. А чего стоили эти ежедневные кроссы на восходе солнца, когда кончики пальцев цепляют освежающую океаническую пенку и все внутри разрывается от желания жить вечно?! А эти закопанные в песок свечи и шум прибоя? Закрывать и открывать глаза под звуки волн Индийского океана – пагубная привычка. Она губительна настолько, что даже через месяц ты плюешь на все на свете и меняешь билет, чтобы продлить удовольствие хотя бы на одну-единственную неделю. А хоккеист из Словении, который приглашал меня на совместные пробежки? Он вечно ломился вперед, как молодой конь, а я, не желая уступать, неслась в его ритме, изо всех сил приглушая крик легких, который был громче ора наглых гоанских ворон. А девочка Катя с роскошными волосами, кончики которых почти касались ее ренуаровской попы? Каждое утро она хлопала дверью домика напротив, посылая в зад своего бойфренда, и бежала плакать к океану. Гоа, Индия, Мумбаи, Удайпур, Пушкар… Последний раз, когда мы улетали туда из D3, ко мне подсела девочка с книгой «Шантарам». Видимо, ей нужно было с кем-то поговорить.
– Ничего, если я здесь посижу? – спросила она.
– Конечно, это ведь аэропорт, – я рассмеялась.
– А вы куда летите?
– Мы в Гоа, а ты куда?
– Я в Мумбаи. Вы там были?
– Мимолетом. Но город сумасшедший. Запредельно богатый и катастрофически бедный одновременно. Поражают миллионы трущоб на границе с аэропортом. В книге все прочтешь.
– Ты читала эту книгу?
– Конечно. Если ты летишь в Индию, то «Шантарам» – это беспрекословный «must read». Грегори Адамс прекрасен. Вообще всегда интересно читать реальные истории. Особенно о беглом австралийском преступнике, который стал неотъемлемой частью бомбейской мафии.
– Мои друзья из Мумбаи посоветовали мне эту книжку. К ним я и лечу.
– Надолго?
– На месяц или навсегда, – грустно улыбнулась девочка. – Сложный период в жизни.
– Бывает. Но отправиться в Мумбаи – очень смелое, достойное уважения решение. Начни читать прямо в самолете. Поверь, когда Грегори Адамс туда летел, он тоже находился не на самом лучшем этапе жизни.
Gate D4. Париж. Единственный город-любовник, который я всегда оставляла только для себя. Своеобразный путь к отступлению, но об этом я подумаю позже. Сегодня я была той самой девочкой из D3, которая через Женеву летела в Лиссабон, а оттуда – на Мадейру. Возможно, на месяц, а может быть – навсегда. Правда в моей сумке была совершенно другая книга – «The History of Modern Art» издательства «Taschen», купленная в Музее современного искусства в Стокгольме. А еще на дне этой яркой сумки лежал новый ноутбук с набросками рукописи о Европе, которая гипотетически должна была превратиться в мою третью книжку. Я настолько с ней затянула, что нарушила все условия контракта. Для меня не было ничего проще, чем описать места, в которых мы бывали. Только вот возник один нюанс: «МЫ» сорвалось в бездну пару недель назад. НАС больше не было. Не было ничего, кроме дыры, тупой боли и зарождающейся пустоты. И как писать о Европе, если Европа – это он, если я с большим трудом читаю названия городов на мониторах и молниеносно оказываюсь в каждом из них, погрязая в триллионах красочных болезненных картинок…
Gate D5. Стамбул. И имя тебе Константинополь… Как писать о Европе, если еще месяц назад мы ели сочную дыню на огромной террасе, с которой во всей своей красе открывался вид на Босфор? Он утешал меня после поражения Федерера на уимблдонском турнире и подбадривал, когда я, по иронии судьбы, оказалась в клинике «Abadajan» в день смерти любимого брата. Стамбул чувствовал, что отношениям конец: остановились часы, порвались все ниточки-талисманы, а с моей трансплантированной печенью происходила полная чертовщина. Как выяснилось, органы были в полном порядке, но из-за реберной невралгии начались такие фантомные боли, что меня выворачивало наизнанку. Тот факт, что в лучшей клинике Турции проходили курс лечения два моих безнадежно больных друга, оптимизма не добавлял. С одним из этих людей я прожила пять лет, и он умирал у меня на глазах, легонько поглаживая ладонь в то время, как я пыталась улыбаться и не орать от разрывающего в клочья бессилия. Вот и мне пришлось поехать в «Abadajan». Стамбул что-то чувствовал и знал. Скорее всего, этот город научился чувствовать меня. И я знала, что какими бы мучительными не были воспоминания, Константинополь стоит того, чтобы взять себя в руки и включить его в книгу о Европе.
Gate D6. Нью-Йорк. Спасибо, что хоть в Америке мы не успели побывать вместе. Нью-Йорк был связан с человеком, которого больше не было. Как-то много всего для одной весьма непродолжительной жизни.
Gate D7. Стокгольм. Даже не хочу об этом думать… Кажется, что мы только вчера проклинали дичайший холод и внушительные цены, кажется, что мы только вчера оттуда вернулись. Он постоянно грел мои пальцы и говорил, что они мерзнут потому, что у меня очень горячее сердце, которое впитывает в себя все тепло.
Gate D8. Будапешт. Тот самый правильный момент. Такое впечатление, что это происходит со мной прямо сейчас: сижу на каменных ступеньках возле уставшей от пароходов реки, разворачиваю купленный в парке сэндвич и вспоминаю человека из «Gresham»… в дорогом костюме, с пафосным портфелем и безжизненным лицом. Он смотрел сквозь огромное стекло ресторана на людей, которые бойким или скучным шагом шлифовали асфальт возле отеля «Four Seasons». Он смотрел на людей, а они – на него. И я подумала, откуда берется такая разница во взглядах? Ведь как мало разделяет человека «IN» и человека «OUT», и как много их связывает… Мои мысли прервал голубь. Он подсел ко мне. Как личность, я его не интересую, но как хлеб его интересует мой сэндвич. Colombo, ты – птица, ты дышишь, ты прилетел ко мне и смотришь мне в глаза, ты не напрягаешь, и я дам тебе хлеба. Только не зови друзей. Вчера я угостила такого, как ты, в ресторане: он привел всю свою семью и даже пригласил дальних родственников из Вены. Обрадовались все, кроме тех, кто находился в заведении, зато людям на улице было что фотографировать. Не зови друзей, Colombo. Просто посиди со мной. Давай вместе погреемся на теплых ступеньках, посмотрим живое жизненное кино, понаблюдаем, как отчаянно садится солнце над Дунаем и оставляет нам на память свою сверкающую золотистую тень на холодной воде. Знаешь, почему оно так всегда поступает? Солнце боится, что о нем забудут и перестанут замечать, поэтому оно чертовски тактично напоминает людям о своем существовании. Оно специально делает это напоследок, перед тем, как умирает очередной день. Иногда это красиво до боли, а иногда – до слез. Ешь мой хлеб, Colombo, и запомни наш общий момент, потому что это правильный момент. Жаль, что ты не можешь рассказать мне о птицах и о полетах, жаль, что я не могу рассказать тебе о людях, потому что нечего говорить о них тому, кто знает, что такое быть свободной птицей и хоть секунду находиться в полете. Просто ешь мой хлеб. Я лучше расскажу тебе о правильном моменте, но здесь все равно не обойтись без людей…
Глаза человека, который шагает по улице, и глаза человека, который обедает в «Gresham», разделяет стекло. Прозрачное, начищенное, почти невидимое, без пятен и следов от резиновых перчаток. Но это стекло существует, и его создали люди. Придумали специально на случай, если взгляды пересекутся. Сделали для того, чтобы понимать невидимую, но ощутимую разницу между «Four Seasons» и тротуаром. И вот они пересекаются. И я вижу, что человек, который проходит по улице, отводит взгляд в сторону и идет своей дорогой. А человек, который ест карпаччо в «Gresham», продолжает смотреть ему вслед. Каждый из них о чем-то подумал. Но один опустил глаза, а другой – нет. Потому что существует придуманное стекло. Возможно, человек с улицы думает о том, что хочет оказаться в «Gresham», а человек из «Gresham» мечтает о том, чтобы просто шагать по тротуару и вспоминать, как он хотел однажды здесь оказаться. Их разделяет стекло, но объединяет довольно простая вещь: каждый из них ждет от жизни правильного момента – того мгновения, когда процесс достижения цели не уступает ощущению от ее достижения. Для человека снаружи – это «Gresham», для человека внутри – это уже что-то другое. Но знаешь, в чем фокус, Colombo? Сегодня ты сидишь в «Four Seasons» и ешь нежнейшее ризотто с трюфелями, а завтра ты бредешь по тротуару и у тебя нет ни дома, ни адреса, ни человека, у которого есть дом или хотя бы адрес. Сегодня ты обедаешь в «Gresham», а завтра выбиваешь в парке музыку на стекляшках и дышишь в затылок жизни. Или наоборот. Но независимо от того, кто ты сегодня, нужно получать удовольствие, потому ты все еще в игре и это единственный правильный момент. Жаль, что многие люди не могут понять и запомнить: нельзя видеть только стекло и улыбаться лишь тем, кто внутри. Ведь так легко оказаться снаружи… Солнце умирает, Colombo. Умирает очередной день. Они отдают нам с тобой на прощание свои последние золотые секунды сегодняшней сказки. Ты доел весь мой сэндвич. Прощайте, солнце, голубь и закат. Прощай, красивое сегодня. Нам всем пора разойтись, мы больше не повторимся, но нам не о чем жалеть. И это тоже правильный момент.
