Укус горностая

Дорога

Я мчался на скоростном поезде «Ястреб» по маршруту Минск-Полоцк, наблюдая в пути лесные пейзажи поздней осени. В швейцарский поезд зачем-то установили белорусские кресла со спинками жёсткими, как надгробная плита. Наверное, для удешевления и чтобы белорусы не забывали, чей сейчас это транспорт. Мне нравилось путешествовать на поездах. Особенно живописной была недавно восстановленная железная дорога, проходившая возле Браславских озёр. Власти не стали гоняться за новинками и пустили по ней на Браслав поезд, стилизованный под паровоз с множеством хромированных деталей. Именно на таком транспорте с чашечкой кофе я обожал любоваться загадочными туманными озёрами «Белорусской Швейцарии».

Во время своих путешествий в Крево, Новогрудок, Любчу и Гродно я любил лунными ночами посещать руины средневековых замков и барочных храмов. В таинственной атмосфере таких мест я находил пищу для размышлений. На руинах, в которых сталкивались культура, природа и время, граница между реальным и потусторонним мирами истончалась. В лунном свете, казалось, по стенам двигались тени былых хозяев и слуг. А если прислушаться, можно было даже различить их шаги, голоса и музыку балов.

Сегодня в дороге на Полоцк сквозь открытое окно поезда меня очаровывали ароматы сырой осени, которые смешивались с шелестом опадающих листьев. Природа словно говорила: «Вот она, правда. Так я выгляжу без яркой косметики летних цветов и опьяняющего блеска солнца, без золотых и бордовых платьев ранней осени, без жемчужных и бриллиантовых нарядов зимы. Ты увидишь меня уязвимую и кроткую без них и поймёшь, что крикливые цвета и блеск не нужны, чтобы пленить твоё сердце».

На поцарапанном экране в вагоне транслировалась историческая передача с рыжим ведущим, объяснявшим на фоне мечети в Иерусалиме:

– Князь демонов Асмодей подарил царю Соломону червя Шамира. Этот червь мог прогрызать отверстия в камне и вырезать из него блоки геометрически правильной формы. По легенде, Шамир помогал Солому строить Первый храм в Иерусалиме. Но в итоге царю Соломону всё равно не хватило денег в казне, чтобы оплатить возведение храма.

Я опустил руку в карман моего английского клетчатого пальто и осознал, что вся моя мелочь провалилась в образовавшееся отверстие за подкладку. Я всё забывал зашить эту дыру. Из кармана я достал открытку из лоскутков ткани, освежившую в памяти образ девушки, в которую я был влюблён. Её звали Аня. Я встретил Аню в Полоцке на Дне белорусского книгопечатания.

В августе 2017 года Полоцк гремел и гудел. Повсюду шли театральные постановки, под живую музыку поэты читали стихи. По улицам проходил костюмированный парад героев литературных произведений. Попав в толпу, я растерялся. Рядом со мной ряженый Вацлав Ластовский с хлопком отрыл шампанское и закричал:

– За мной! В «Полоцкие лабиринты», к бессмертию!

Полоцк пестрил всевозможными красками, и тысячи молодых улыбающихся девушек в костюмах и праздничной одежде заполнили улицы.

Я знал, что в городе выбирают «Королеву романов». Участницы должны были найти для себя литературную героиню и в её образе предстать перед жюри. Моя коллега по работе Юля собиралась появиться на конкурсе в образе Надежды Яновской из произведения Владимира Короткевича «Дикая охота короля Стаха».

Все хотели посмотреть на литературную королеву красоты. И вот издалека раздались возгласы:

– Дорогу «Королеве романов»!

Толпа несла на троне из гигантских книжных страниц смеющуюся брюнетку, одетую в платье и головной убор, стилизованные под XVI век.

– Что это за героиня? Кто победил? – спросил я у фальшивого Вацлава Ластовского.

– Это Барбара Радзивилл. Чёрная панна Несвижского замка, – ответил мне Ластовский, и я почувствовал исходивший от него запах дешёвых сигарет.

Тогда я и увидел впервые Аню в роли княгини Барбары и, даже толком её не рассмотрев, сделал вывод, что она очень симпатичная. В моей голове заиграла композиция группы Би-2 «Барбара».

Я стал пробиваться сквозь толпу, сторонясь шумного сборища. Дойдя до кафе «Арсенал», заказал там чашечку кофе, а потом уединился на безлюдной улице. И вновь столкнулся там с Барбарой Радзивилл. Аня прошагала мимо меня, расположилась на скамейке и начала рассматривать открытку из ткани, под которой находился бумажный конверт. Мне кто-то рассказывал, что мастера пэчворка обмениваются между собой работами из лоскутов ткани по почте. На изделии Ани был изображён маяк, лавандовое поле и морское побережье. В противовес картинке из лоскутков погода была пасмурной, и свежий ветер трепетал конверт в руках незнакомки. В лице Ани присутствовало что-то неземное, мистическое, как на лицах с фресок художников Возрождения. Восторженный сияющий взгляд «княгини», манящий приоткрытый рот, пухлые губы и чарующая улыбка невольно притягивали внимание.

В историческом платье Аня сидела на скамейке одна. Тогда я так и не решился подойти к ней и познакомиться. Наши взгляды на мгновение встретились, и я увидел в её глазах отражение молнии. А следом грянул гром. Эта вспышка озарила моё потухшее сердце.

В возрасте шести лет я нашёл во дворе дома ржавый ствол немецкого миномёта с застрявшей в нём пехотной миной. Одним сентябрьским вечером я с друзьями поставил этот ствол в костёр и направил его на луну. Я представлял, как мина с железным оперением полетит в космос и упадёт на лунный песок. Через пятнадцать минут металл нагрелся в огне и, осветив округу, прогремел взрыв, навсегда наградивший меня шрамом на шее. К счастью, тогда никто не погиб.

В случае с Аней это была вторая вспышка в моей жизни, оставившая на мне след. На этот раз на сердце. Девушка встала и отправилась на проспект Франциска Скорины. Ветер принёс ко мне её аромат лаванды. На скамейке я заметил забытую девушкой открытку.

Взяв открытку, я побежал за красавицей к парку. Её сапожки гулко цокали по плиткам тротуара. Девушка смешалась с толпой. Лишь край её вуали давал мне ориентир, и я поспешил, не отрывая от него взгляда. Но вскоре Аня будто растворилась среди литературных героев. Лишь пару дней спустя я прочитал, что княгиню Барбару звали Анна. Она работала начинающей актрисой и приезжала в Полоцк на праздник из Минска. Фамилия девушки в газете «Городская Культура» отсутствовала.

Поезд остановился на станции в Витебске. И, оборвав мои мысли, внезапный вопрос со стороны вернул меня в реальность, к боли в моей затёкшей спине:

– Извините, вы направляетесь в Полоцк?

Взглянув вперёд, я увидел перед собой крепкого статью пассажира с шевелюрой чёрных волос и пышными закрученными усами. Он был одет в бежевое драповое пальто и имел мужественный массивный подбородок. В руках моего попутчика была газета с кричащим заголовком: «Смотритель минского зоопарка Софья Алехнович погибла в пожаре, спасая животных».

– Да, у меня командировка в Полоцк, – ответил я.

– А я возвращаюсь из Витебского архива, тоже был в командировке. Я преподаю «Основы права» в Полоцком государственном университете. А что вы будете делать в Полоцке, если не секрет? – спросил попутчик. Я внимательно стал его рассматривать. Мужчине было на вид лет сорок, из-под пальто выступал рукав белоснежной рубашки с запонкой, украшенной янтарём, а интеллигентное лицо преподавателя выражало интерес.

– Если вы из Полоцкого государственного университета, то должны были слышать про недавнюю находку в стене при проведении ремонтных работ, – пояснил я и выдержал паузу.

– Да, говорят, в здании бывшего Полоцкого иезуитского коллегиума осыпалась кладка, и внутри обнаружили какую-то старопечатную книгу. На одном листе есть знак, состоящий из изображений солнца и месяца. Возможно, это одна из книг белорусского первопечатника Франциска Скорины, – ответил мой собеседник.

– Вот именно. Правда, в Национальной библиотеке сильно в этом сомневаются и направили меня, молодого сотрудника, который хорошо знает город, чтобы изучить всё, связанное с находкой. Если выяснится, что это книга Скорины, то в Полоцк приедут рыбы покрупнее меня, маститые специалисты. А без подтверждения никто не хочет покидать Минск, – объяснил я.

– Интересной была личность Франциска Скорины. Даже его печатный портрет таит в себе загадки. Армиллярная сфера на трёх его известных портретах наклонена неправильно, будто в зеркальном отражении. Кроме того, на самом портрете есть знак зеркала, и Скорина смотрит как бы в зеркало, а не на читателя. Если приложить зеркало, в которое «якобы вглядывается Скорина», то на границе реального и зеркального портретов появится богато украшенная буква «Ф». Всего на портрете одиннадцать книг. С зеркальным отражением получается 22 книги. Думаю, Скорина оставил нам подсказку о том, что в Праге он издал свои первые 22 книги. И одну из них, видимо, сейчас нашли в здании бывшего Полоцкого иезуитского коллегиума.

Зеркала в XVI веке имели особое значение. Плоские зеркала, присутствующие сегодня в каждом доме, стали результатом алхимических опытов братьев Галло из Венеции, и производить их в то время умели только на венецианском острове Мурано. Стоило двухметровое венецианское зеркало как целый корабль, – сказал преподаватель. В его лице было что-то хитрое, словно он меня испытывал.

– Ваши рассуждения любопытны. Ведь и сам Франциск Скорина защищал степень доктора медицины в Падуанском университете на территории Венецианской республики. По дороге в Падую он должен был посетить Венецию, – дополнил я.

– Может быть, вы желаете выпить чаю? – спросила нас внезапно возникшая симпатичная рыжая проводница в синей обтягивающей униформе. Я отрицательно покачал головой, а преподаватель взял стакан и стал размешивать напиток, наполняя вагон ароматами чая и лимона. Ложку мой попутчик почему-то положил на свой платок.

– Что касается алхимии, то занятие медициной в XVI веке во всех университетах Европы пересекалось с познанием астрономии и астрологии. Создатель гелиоцентрической системы мира Николай Коперник тоже изучал медицину в Падуанском университете. Считалось, что положение звёзд влияет на разные органы человека. Венеция, где не было инквизиции, кишела мистиками и алхимиками, приезжавшими туда со всего мира. Их идеи распространялись во многом через Италию, которая раньше других христианских стран Европы познакомилась с учениями арабских мистиков и еврейских каббалистов. А ещё Скорину должна была поразить свобода нравов и роскошь, выделявшие Италию из остальной Европы, – сказал я.

– Это да. В Венеции в 1509 году было зарегистрировано 11164 куртизанки. Они являлись уважаемыми членами общества и платили налоги. Значительный показатель для города с численностью населения около 180 тысяч человек. Наиболее известные венецианские куртизанки были внесены в каталог с ценами на их услуги. Хотя куртизанки в Италии того времени зачастую были очень образованными. Вспомните венецианскую куртизанку Веронику Франко или римскую Туллию д `Арагону. Они были поэтессами и философами. Однако вид женщин в ярких шёлковых платьях, золотой парче и жемчуге, с открытыми плечами и глубоким декольте, должно быть, казался выходцу из Восточной Европы крайне неприличным и вызывающе дорогим. И сама Венеция с дворцами, покрытыми сусальным золотом и расписанными фресками Тициана и Джорджоне, походила на сон, – согласился мой попутчик. Он держал подстаканник с чаем, вытянув вперёд мизинец, что выглядело как-то аристократично.

– Гуманизм, роскошь и разврат. И это всё Италия в эпоху Скорины. Вы упомянули, что работаете в Полоцком университете. А как вас зовут? – спросил я собеседника.

– Моё имя Криштоф Николаевич, – ответил попутчик и протянул мне визитку, добавив с усмешкой: – Звоните, если что-то будет нужно. А как ваше имя?

– Меня зовут Влад Эдемов. У меня визитки, к сожалению, нет, – произнёс я.

Криштоф понимающе кивнул, поднялся и, поставив подстаканник в углубление в ручке кресла, бросил как бы на прощание:

– Также в зеркалах не отражается нечисть. Влад Александрович, будьте осторожны с найденной книгой!

– Погодите, но я не говорил вам своего отчества. Откуда же вы…,– только и успел сказать я, обернулся, но мой собеседник исчез. Мы сидели в переднем купе вагона. Следующие два купе хорошо просматривались, но и там преподавателя не было. Лишь стакан с нетронутым чаем, от которого исходил пар, свидетельствовал о реальности недавней беседы, и по моей спине пробежала леденящая дрожь.