Loe raamatut: «Когда побегут мурашки», lehekülg 3
– Не ожидал, сиротка, – весело проговорила она, целуя сына. – Ты так красив, когда удивляешься, поэтому удивись ещё раз: Я блинов испекла.
Дима глянул на золотистую стопку и тут же, сел за стол. Хрупкая красивая женщина с тёмными длинными волосами, умело уложенными на голове во французский твист, поставила на стол розетку с прозрачным липовым мёдом и подвинула к сыну всю блинную башню. – Ешь, и рассказывай, откуда ссадины, как протекает жизнь брошенного ребёнка и как сдал экзамен.
– Нарвался, нормально, пойдёт, – тремя словами отмахнулся сын.
– Глаза не лгут, а нарываться, ты – мастер. Язык-то без костей. Она чмокнула сына в макушку и увидев пластырь, всколыхнулась. – Голова болит? Может в больницу?
– Странная вы женщина, Елизавета Васильевна. Знаете же, что дурную голову и молот не берёт. Чего же, волнуетесь?
– Люблю я тебя, мой ангел, – вздохнула она. – Редко вижу, разговариваю, обнимаю, а ночью, мы с папой в Чехию улетаем.
– Значит, я не увижу гения науки и спасителя мира Александра Дмитриевича Репнина. Как он вообще, папа?
– По уши в исследованиях. Тестирует новую разработку. Больше сказать не могу.
– Вы что, супермена создали?
– Да какое там. Столько вопросов, вот прибежала ненадолго. Давай, ешь, не отвлекайся.
– Спасибо, я насытился. – Встал, поцеловал маму. – Уходишь, уже?
– Надо, сынок. Прости. – Елизавета Васильевна обняла сына. – Чудо моё лаковое. – Ласковые пальцы взъерошили чёлку сына.
– Иди, уже. Чую пятки плавятся, – отпустил сын. – Папе, привет. Не скучайте.
Отстранился от матери, прошёл в гостиную, подхватил рюкзак и побежал по лестнице, ведущую в его комнату.
– Если голова будет болеть, обратись к Матвею Алексеевичу, – прилетел мамин встревоженный голос.
– Ладно, – прилетело сверху и женщина глубоко вздохнула.
Сытные блины и ласковые мамины руки разморили Диму и веки, отяжелев, слиплись. Его разбудил звонок. Нашарив телефон на кровати, Дима поднёс его к уху.
– Где ты? – донеслось издали.
– В графских развалинах, – уведомил сонный голос.
– Кати сюда, все в сборе. Приедешь?
– Скоро буду, – подтвердил Дима и отбросил телефон.
Загородный дом Смоляковых располагался в зелёной зоне – островке смешанного леса, выходящего к реке. Он – добротный особняк и ещё несколько, не уступающих в дороговизне, домов, просвечивались сквозь зеленоватые, едва оперившиеся кроны могучих дубов, хрупких берёз и шаровидных пальчатых клёнов. Ученики были не частыми гостями во владениях мэра города, но иногда, когда взрослые хозяева, ненадолго покидали родные пенаты, их единственная дочь, ускользнувшая из-под надзора домашних узурпаторов, приглашала школьную братию, дабы веселье – сущая необходимость короткой юности.
Ученики разных одиннадцатых классов, кому благоволила и терпела друзей их друзей, Лера Смолякова, перемешались на довольно обширной территории, с газонами, бассейном, беседками и редкими фонарями в аллеях, что казались костлявыми от ещё не успевших развернуться в полную силу листьев.
Больше всего народа тёрлось у бассейна, но Дима направился не туда, а к беседкам, предугадывая, что Антон будет там. Репнина многие недолюбливали в школе, он говорил всё в глаза, приправляя сказанное своеобразным юмором, но на вечеринках, он был источником, изливающим и фонтанирующим веселье. Здесь не нужно было говорить правду, она сама, голенькая и раскованная, гуляла среди веселящихся подростков.
Сегодня, Дима был не в настроении, но в готовности получить порцию адреналина. Отчасти, болезненные, были и приятные, воспоминания вчерашнего вечера не покинули его и он был на взводе. Он явился в самый разгар весенней гонки за приключениями. В большинстве случаев, приключения ограничивались общим непринуждённым весельем, но иногда, они выливались в поиски приключений на пятую точку и сегодня, был такой день.
Первым делом Дима отыскал Антона.
– Соню видел? – спросил он сходу.
– Мелькала пару раз, а что?
– Не люблю копить долги. Увидишь её первым, сообщи, а я похожу, поищу. Антон кивнул, держа возле себя Машу Глебову – двоюродную сестру бойкой Светы, совсем не похожую на неё, разве что смешными веснушками, редко разбросанными по носу.
– Вкати энергетик, а то нас не догонишь, – предложил Антон, держа в руке яркую банку.
– Обойдусь, – бросил Дима, следуя к эпицентру мероприятия – бассейну.
– Он не в духе – догадалась Маша. – Выкинет что-нибудь, точно выкинет.
– Танцуй, пока молода, не думай. Он самостоятельный: сам выкинет, сам и уладит, не впервые, – веселился Антон.
Поодаль бассейна, на зелёном газоне, весьма активная толпа, тряся юношескими неоформленными телами и банками над головами, перекрикивала хит девяностых. В центре торчала белобрысая голова Сани Богомолова по прозвищу « Светофор». Долговязый альбинос с приятной внешностью, ходящий на кастинги, но пока, безрезультатно, прижимал к себе двух девчонок и все трое двигались, подчиняясь ритму и не угождая толпе.
Спустившись к краю танцевального поля, Дима крикнул:
– Эй, челядь, Соню видели?
Его услышал Саня и махнул рукой в сторону трёх лежаков, поставленных вдоль каменных дорожек, окаймляющих весь периметр водоёма и разбегающихся в три направления: к дому, беседкам и рубленой бане, недалеко от дома. Скорее всего их выволокли из кладовой, чтобы устроить места для сидения.
Соню он увидел, как только подошёл к бассейну – пустому кубу с прелыми листьями, мелким мусором и землёй по всему дну.
Он нашёл Соню, но совсем не был уверен, что она нужна ему. Шутка с платой за сделанное ею домашнее задание для ленивого ученика, была, лишь шуткой. Но, брошенная в присутствии всего класса, стала поводом выплеснуть злость, словно какая-то неудовлетворённая тварь рвалась наружу и жаждала мести.
Рядом с Соней, что грела собой шезлонг, стоял Олег Безуглов – кавалер, наступающий на её тень. Он следовал за ней по пятам, как и на эту вечеринку, но в итоге, уходил в компании своего друга Паши Мямликова, а Соня высматривала Диму, опасаясь Леры Смоляковой.
Об их соперничестве говорили с девятого класса, а сейчас, всем стало наплевать на их холодную войну за сердце Ледяного принца. Ему же, не нужно было ни победителя ни проигравшего. Он, просто, играл и ему было весело.
Соня и Олег были не одни. Их окружала свита из нескольких человек, что курили чуть поодаль. В сторону Димы несло табачным дымом и он поморщился Его опыт курения закончился в десятом классе, когда он и ещё трое учеников, чуть не спалили весь летний спортивный лагерь. Карьера пловца закончилась и началась страшенная аллергия. Дни, проведённые в больнице под аппаратом искусственного дыхания, навсегда отбили охоту к курению.
Не подходя близко, он позвал:
– Соня, иди сюда.
– Ты пришёл, – обрадовалась она, но не поднялась, а попросила. – Иди к нам.
– От вас табачищем прёт. Не хочу. Иди сама.
– Зачем? – спросила она, пытаясь тянуть время и не показать, что готова броситься к нему по первому зову.
– Забыла? Я задолжал. Иди, получи поцелуй, а то передумаю, – улыбнулся он.
Соня двинулась, но Олег придержал её за руку.
– Не вмешивайся, – предупредил Дима. Олег упорно держал девушку за руку.
– Ей не нравится целоваться с тобой, – за неё решил неудачливый кавалер и ещё крепче сжал руку девушки.
–Думаешь? Тогда иди сам, я тебя поцелую, только не влюбись в меня, Олежек.
– Совсем с катушек съехал. Подкрути гайки, Репнин, – отозвался Олег.
– Что за детский сад, – недовольно сказал Дима и пошёл к ним. Вблизи, пахло не только табаком, но и пивом.
Остановился и протянул Соне руку. Ждал недолго. Освободив ладонь из цепких пальцев Олега, она вложила её в ладонь Димы. Одним движением притянув к себе, он обнял девушку за талию. Смотрел ей в лицо, переводя взгляд с глаз на губы и снова, на глаза. Играл с ней и злил Олега, а она стояла, затаив дыхание и следила, как его губы медленно приближались к её губам.
Лицо Олега сделалось бледным и пошло красноватыми пятнами.
– Не трогай Соню, – процедил он и, когда их губы почти соединились, между ними встала ладонь Олега.
– Убери, – спокойно сказал Дима, чувствуя, что внутри назревает буря.
– А если нет?
– Подраться хочешь?
– Отстань, говорю. Тебе училки мало?
– Что? – переспросил Дима, отпуская Соню.
– Что слышал. С француженкой мути, а Соню оставь в покое.
– С француженкой, говоришь, – рассвирепел Дима и ухватил Олега за расстёгнутые борта куртки. Сдавливая руки всё сильнее, он резко развернул Олега в сторону бассейна и приблизил к себе вплотную, говоря горячо и гневно:
– Не смей говорить о ней, даже думать не смей, дышать не смей в её присутствии. Понял, лохматая образина?
Олег ударил Диму по рукам, освободился от хватки и заговорил, задыхаясь от злости:
– А что говорить. Все, уже знают, как вы лизались вчера. В школе без году неделя, а уже с учеником закрутила. Кое-кто фото сделал. Ты не знал?
– А что после было, тоже сняли?
– Не удивлюсь, если и было, – усмехнулся Олег. – У неё же, на лбу написано: Хочу трахаться.
Сильный удар свалил Олега на землю. Дима бросился к нему, приподнял и снова ударил. Из носа Олега потекла кровь.
– Боже, они до крови дерутся. Остановите их, – прорвался чей-то выкрик.
– Вставай, – процедил Дима. – Вставай. Низко бить лежачего соперника, а мне так хочется врезать тебе ещё разок. Вставай! – Закричал Дима, теряя терпение. – Поднимайся и дерись. Или ускользнёшь, как таракан?
Олег поднялся, бросился вперёд и с маху ударил Диму в лицо. Тот покачнулся, но устоял и ответный удар пришёлся по скуле противника.
–Чего бесишься? – спросил Олег, сплёвывая, а затем размазывая кровь по лицу и ухмылке, что ясно говорила о том, что последует фраза, что сильнее уколет неожиданного врага. – Весна действует? Ледяной принц подтаял и маленький принц зашевелился? Довольный собой, Олег тихо засмеялся, перемешивая смех с лёгким повизгиванием.
– Смейся, Олежек. От смеха, рот шире становится. Глядишь и моделью станешь, без кастингов, ведь туда нацелился.
Олег закричал и вцепился в Диму. Они кружились и пятились, пока оба не свалились в пустой бассейн.
Драка продолжилась, число зрителей увеличилось. Все смотрели и ничего не предпринимали, кое-кто снимал на камеру. У края бассейна появился Саня. Не сразу поняв, что происходит, он спросил:
– Гладиаторские бои? Почему не объявили о начале и почему, зрители не ликуют? Эй, гадкие ученики, решайте: кому жить, а кому не жить.
На дне лежал Олег. Сидя на нём, Дима замахивался, чтобы нанести очередной удар, но громкий голос Сани отвлёк и рассмешил его.
– Безуглову, точно не жить. Убей! Убей! Смерть! Смерть! – кричал он, требуя смерти опущенным вниз большим пальцем. Несколько голосов и рук поддержали его.
Дима опустил руку, медленно встал и побрёл к борту куба. Две пары рук вытащили его наверх и он растянулся на газоне, унимая взбесившееся дыхание. Олега вытянули следом и бросили в стороне, на расстоянии двух метров от Димы. Паша сел на траву рядом с другом. К нему присоединилась Соня.
Олег тяжело дышал, отходя от драки. Дикие глаза медленно теряли звериный блеск. Его нос и губа были разбиты, на переносице красовалась ссадина, а на скуле горело алое пятно, грозящее утром перерасти в добротный синяк.
Лера подошла к Диме и осторожно коснулась покрасневшей содранной щеки.
– Не трогай, – одёрнул он руку и сел. Из разбитой губы сочилась кровь.
– Сильно больно? – посочувствовала она.
– Не очень, – ответил он, слизывая языком кровь на губе. – Поднялся. – Я пойду. Пошатываясь пошёл, но не к выходу, а к Олегу. Антон и Маша со всех ног бежали к Диме. Тронув друга за плечо, Антон, сказал:
– Хватит и так себе шишек добавил. Вчерашних ран мало было?
– Сейчас пойдём. Я не всё сделал, – сказал Дима и остановился возле Олега. Бережно подхватив Соню под руки, он поставил её на ноги, притянул к себе и поцеловал. – Теперь, всё, – сказал он Антону и зашагал вперёд. Олег дёрнулся, но Соня надавила на его плечи.
– Боже, он крутой, как кипяток, – восхитилась Лера, провожая лучистым взглядом своего героя.
– Или, как гора, где свили гнездо гуси, – не согласилась Маша.
Они уходили, а Олег выговаривал Соне:
– Зачем разрешила себя поцеловать. Почему, Соня? Почему? Противно.
–Стоило подраться? – медленно проговорила она, тоже провожая Диму взглядом, но грустным и безнадёжным.
– Почему, Соня? – не унимался Олег.
– По кочану, идиот, – рассердилась девушка. – Я – не Кунг-фу панда, а ты – не Джеки Чан, так что замолчи. Золотистую радужку глаз омыли слёзы и она отвернулась.
Троица шла молча. Антон поглядывал на друга и мысленно винил себя, что в нужное время, его не было рядом.
– Где друга лечить будем? – спросила Маша. – Куда пойдём?
– Туда, куда не ходят поезда, – натужно рассмеялся Дима и приложил ладонь к разбитой губе.
– Больно? – поинтересовалась Маша, увидев ещё и сбитые костяшки пальцев.
– Целоваться проблемно.
– Вот же, ему всё лицо разбили, а он шутит, – негодующе выкрикнула Маша и ударила шутника в плечо. Никак не отреагировав, он сказал:
– Двигаем ко мне.
– Аптечка дома есть?
– Там, Маша, есть всё, кроме того, что мне нужно. Но, сегодня, там будет то, чем я дорожу.
– Димыч, ты такой засранец. Антон обхватил друга за шею и притянул к себе.
Маша оглядывала большой и зажиточный дом Репниных, пока они проходили гостиную и поднимались на второй этаж.
– У тебя хорошо, мне нравится, – оценила она комнату Димы.
– Так оставайся, – предложил хозяин просторной комнаты, где царил полнейший беспорядок. – Мне нужны умелые и проворные женские руки.
– Размечтался, – осадила Маша. – Где аптечка?
– Внизу, в ванной комнате, – уведомил Дима и опрокинулся на кровать.
Раскинув руки, он смотрел в потолок. Лампы, спрятанные в панель, светили ярко равномерно. Всё в этом механизме освещения было чётко и отлажено. Всё, пока не перегорит одна лампа и тогда, возникнет тёмная пустота и ей не засиять снова, пока чьи-то руки не заменят, отработанную лампу.
Представляя себя механизмом, Дима думал, что в нём давно что-то перегорело и не было тех рук, что заставили бы, засветиться испорченную деталь.
– Вставай, убийца рыжих тараканов, аптечка пришла – прервал его мысли Антон. Он стоял над ним, помахивая белым ящичком с ярко-красным крестом.
Когда, он, обклеенный пластиками пластыря, трогал щеку и ворчал: « Щёку то зачем заклеили, там только содрано», Маша сказала:
– Я мазью намазала, чтобы синяк не таким заметным был, утром отклеишь, а Антон, оглядывая друга, простился:
– Мумия вернулась, нам пора уходить.
– Не смеши, больно смеяться, – сквозь смех попросил Дима. Махнул рукой и добавил. – Я отдохну пару дней, не скучайте.
Долго скучать не пришлось. Антон позвонил к обеду следующего дня. Дима, только что заказавший еду по телефону, взял трубку.
– Привет. Как ты? – услышал он, взволнованный голос друга.
– Влачу ежечасное умирание в ожидании смерти.
– Тогда, тебе все равно, слушай. Видео с дракой пустили: от первого удара до поцелуя, по выпускному порталу. Девчонки на уроке смотрели. Шепотки такие: Вот хлещутся. Что делят, непонятно. Репнин, правда, с француженкой мутит? Дарья Николаевна телефон отобрала и видео просмотрела. Она, сегодня, как колючая проволока, а ты крупным планом, как Стейтем в месиве. Кровь. Дикие глаза. – В голос Антона вплелись нотки азарта.
– Роман что ли пишешь, – выплеснул раздражение Дима. – Что сказала?
– Ничего. Вернула телефон и продолжила урок.
– Ладно, пока. Мне пиццу доставили. Оставить?
– Здесь такое творится, а ты о еде думаешь? Светка узнала, что есть часть видео, где о Дарье Николаевне. Понимаешь? Пока не слили, но.
– Я втянул её в эту историю, мне и вытаскивать. Не нервничай, дружище. Нервные клетки умирают.
– Я еду к тебе. С места не двигайся, – выкрикнул Антон и отключился.
Дима сидел за столом. Перед ним лежала коробка с пиццей, но он не торопился есть, хотя был голоден. Поглаживая тонкое ребро телефона, он думал: Если она услышит всю эту мерзость, то возненавидит меня. Мне так и надо, но каково будет ей. Нет, этого не должно произойти. Я не позволю, – утвердился он и резко встал. Мысли свернули в другую сторону: Пусть лучше ненавидит, чем ничего не чувствует. Чёрт, кто меня дёрнул идти на вечеринку, ведь не хотел.
Настроение, колеблющееся между нулём и пятёркой, опустилось на минусовую шкалу. Голод, недавно мучивший его до вздохов живота, улетучился, как пар, струящийся от начинённого итальянского блина, что лежал перед ним. Резко вдавившись в мякоть дивана, он со злостью воткнул телефон в пиццу.
Жёлтое такси примчало к школе и из тепла, пронизанного музыкой, в пасмурное утро, вышли два ученика. Прошагав несколько минут в его ненастье, они вошли в широкие двери школы. Раскинув руки в стороны и вдохнув запах родной и до чёртиков надоевшей школы, Антон изрёк:
– Свет ученья застил глаза, а аромат потных отличников ударил в ноздри. Здравствуй, школа!
Несколько человек, толпящихся у доски объявлений, оглянулись, окинули проницательными взглядами друзей и стали расходиться. Прямо от двери, Дима прочёл то, что с утра заинтересовало учеников и оставило его равнодушным. Из всего, написанного на листе ватмана, он запомнил, лишь числа и зашагал по коридору, ловя неоднозначные взгляды учеников.
Пластыря на лице не было, но жёлто-синие разводы, розоватые размытые полосы, высохшие, словно изюминки, коросты на носу и губе, делали его лицо похожим на абстрактное творение живописца. Репнин нёс своё произведение искусства, как всегда, с достоинством, храня в уголках губ, еле заметную манящую улыбку.
– Дорогу, гладиатору! – воспел его подвиг Саня Богомолов, выныривая из кабинета биологии. – Жив? Тебя два дня не было, думал, ты ласты сворачиваешь.
– Всё нормально, но рупор сверни.
– Понял, а что сегодня так многолюдно. Что у нас?
– Хэллоуин, Саня. Видишь, как тыкву расписали. Дима указал на свою голову.
– Ну ты колесишь, Репнин, – загоготал Саня и метнулся к стайке девчонок. Антон высмотрел кого-то, махнул рукой и стремительно помчался в конец коридора. Оставшись в одиночестве, Дима зашагал по коридору, не теряя из вида старосту класса, что кралась впереди, словно шла не по полу, а по скользкому ледяному катку.
Лена Кислякова, два дня назад сломавшая руку, осторожничала на плитах свежевымытого пола, неся перед собой белый гипсовый батон руки. Какой-то восьмиклассник – остряк, не усвоивший, что « воспитание есть приобретение хороших привычек», влюблённым дятлом кружил возле неё, высматривая подходящий момент, чтобы поразить её своим искромётным юмором и момент настал:
– Девушка, у вас там бриллианты спрятаны? – попытался привлечь он внимание миловидной ученицы.
Дима, идущий сзади, быстро подошёл к ней и ответил парню вместо неё:
– Ты ошибаешься. Там, – он указал на гипс. – Лучевая пушка. Терминатора смотрел?
–Допустим, – сказал, словно сплюнул начинающий сердцеед.
– Так вот. Терминатор – её мужик, а она – его женщина Бабанатр. Не советую, прилипать. Понял?
– Понял, что ты придурок, – огрызнулся тот.
– Ах, ты мелочь пузатая, – прикрикнул Дима и на глазах грубияна обнял Лену. Подыгрывая друг другу, они двинулись по коридору. Дима усердствовал, на ходу освобождая рюкзак из её руки.
– Я понесу.
– Спасибо, Дима.
– Слушай, а твой поклонник – шустрый малый. Присмотрись, вдруг юмористом станет: Хрень несёшь – деньги гребёшь.
– Я подумаю над этим вариантом, – улыбнулась девушка.
– Сильно болит? – поинтересовался Дима, кивая на её руку.
– Не очень, неудобно только.
– Сам как? Выглядишь не очень.
– Нормально, – бросил Дима и толкнул ногой дверь.
Вселенная класса разверзлась, впустив в себя странную пару. Они вместе прошли к первой парте. Дима поставил школьную сумку Лены на стол и галантно отодвинул даме стул и придвинул его к парте, когда она присаживалась. В полной тишине, он вернулся на своё место, бросил свой рюкзак и собирался плюхнуться на стул, но передумал, словно вспомнил что-то важное. Все, кто был в классе смотрели на него и Антон, тоже, только Олег Безуглов уставился в телефон.
Дима, впервые смотрел в глаза всему классу и видел не их цвет и форму, а то, что затаилось внутри: ожидание и недоверие, удивление и иронию, сомнения и вызов. Ощущение, что он не может обмануть или проигнорировать это массовое созерцание в него, породило желание, пусть не сорвать – приподнять край, ставшей уже тяжёлой его юному лицу, маски. Глубоко выдохнув, он заговорил:
– Раз я удостоен такого внимания, слушайте. – Приношу свои извинения за сорванную вечеринку.
– Да, атмосферу ты сильно испортил, – заметил Слава Луговской.
– Атмосферу портит, украдкой выпущенный пук, – отозвался Дима, – а я конкретно лишил вас веселья. Простите. Класс зашевелился, но Дима поднял руку и продолжил. – Соня, я – идиот. Прости, что был груб и несдержан. – Соня Видова широко раскрыла глаза, смутившись, опустила их. – У Олега просить прощения не стану и он знает, почему. На этом – всё, аплодисментов не надо.
– Смотрите, снег пошёл! – воскликнула Света. Все головы повернулись к окнам.
За стеклянными полотнами наплывало на город, уже рассеявшее тучи, утро и снега не было.
Прибавив час ко времени, указанному в утреннем объявлении, Репнин, второй раз за день, явился в школу и сходу отправился в артистическую студию, где шла репетиция школьного спектакля по бессмертному творению Шекспира. Идея дать спектакль на языке оригинала, пришла в голову учителю английского языка Виолетте Карловне. Самые одарённые её ученики, коих еле набрали на все роли, ухватились за возможность получить аттестацию по предмету, без каких либо лишних усилий, кроме хорошего выступления.
Блеснуть короной актёрского мастерства хотелось, лишь одной ученице, что грезила войти в храм киноиндустрии всем своим, ещё не оформившимся, но жаждущим славы, телом. Дима, уже узнавший вкус её влажных, от помады, губ, имел к ней некоторые претензии, поэтому явился на репетицию.
Кристина Орлова, та самая – грезящая в золотых тонах ученица, подсела к нему на сдвоенном уроке физкультуры, попросив вытянуть из волос, прилипшую жвачку. Девушка села к нему спиной, свесив крепкие ноги по обе стороны скамейки и распустив перед самым его лицом упругий конский хвост, что во время занятия был свёрнут на макушке.
Приметив Диму, несколькими днями раньше, она ждала удобного знакомства и шанс выпал. Очень привлекательный и понравившийся ей парень, одиноко сидел в отдалении после травмы плеча, полученной в очередной драке. Уже услышав о нём много всякого, она решила убедиться, какая доля правды содержится в школьных слухах. Мимолётный взгляд не удовлетворил её и она старалась повернуть голову, чтобы ближе лицезреть его хвалёную красоту. Она крутилась, а хвост бил Диму по лицу. Скоро, ему надоело.
– Не крути кормой, лошадь Пржевальского, – спокойно изрёк он, введя девушку в ступор. Он вкладывал в голос, как можно меньше грубости, ведь девушка была незнакомкой: переведённой ученицей из другой школы в параллельный класс. Девушка замерла, округлив и без того большие тёмные глаза, наполнившиеся удивлением и разочарованием половина на половину.
– Почему Пржевальского? – спросила она, будучи не из тех, кто так скоро сдаётся.
– А ты знаешь ещё какую-нибудь лошадь, чтобы так била хлёстким хвостом?
– Я знаю пони и конька-горбунка, – съязвила находчивая ученица.
– Хорошо, – сказал он и оставил её хвост в покое.
– Вытащил? – обрадовалась она и грациозно повернулась к нему.
– Нет, нужны ножницы или я могу вырвать клок, – серьёзно отозвался Дима, с интересом глядя на незнакомку.
– Офигел? На кого я буду похожа, – возмутилась она, показывая свой горячий характер.
– На новую, ещё не известную в природе, породу лошади, – равнодушно произнёс он, ожидая реакции.
– Сам ты – конь педальный, – огрызнулась девушка и пошла в сторону поля.
– Эй, новенькая, сходим сегодня в кино? – прилетело вдогонку и она придержала шаг, но через пару секунд, двинулась дальше.
В кино, они всё – таки пошли, но через несколько дней, когда Дима прицепил на доску объявлений тетрадный лист с приглашением и он гласил: Незнакомка! Сегодня в девятнадцать ровно, у ТЦ. Не придёшь, отомщу.
Она сдалась, как только погас свет.
Поцелуи запивали колой, а у её дома, после медленной прогулки, вдыхали их ароматом осенних листьев, а после – бумажной пылью в библиотеке. Потом, Дима прогуливал, болел и не хотел, а она звонила, преследовала, грозила и он решил, что эта девушка, не стоит его внимания. В финальном акте их несколько дневных отношений и двадцатидневных разборок после них, он сказал:
– Не хочу – и улыбнулся.
– Скотина! Сволочь! – выкрикнула она и завизжала.
Сейчас, он шёл к ней, чтобы защитить другую девушку.
У дверей зрительного зала Дима столкнулся с режиссёром постановки. Держа телефон у уха, она резко разговаривала с кем-то. Извинившись, он двинулся вглубь. В полутёмном пространстве сидела вся школьная труппа и несколько нетерпеливых зрителей. На сцене, в свете софитов, репетировался финальный эпизод спектакля. Джульетта – Кристина, держала в руке клинок, готовый вонзиться в её грудь и проговаривала монолог героини.
– Не верю! – на весь зал закричал Репнин.
– Почему? – донеслось со сцены. Кристина спрятала кинжал за спину и подошла к краю помоста.
– Во что втыкать нож, когда актриса – пустышка. В пустоту?
– Проваливай, придурок! – приказала Кристина. Её партнёр ожил, приподнялся и удобно устроился на смертном одре.
– Повторяешься, Оливия Хасси. Придумай что-то оригинальное. Например, как заблокировать видео на выпускном канале.
– О чём ты?
– Не прикидывайся и сделай, как я прошу.
– Поцелуй меня в задницу, красавчик, – рассмеялась она.
– Без проблем, – двинулся с места Дима и скоро, стоял у сцены, смотря на Кристину снизу вверх.
Она смотрела сверху и игриво покачивала бёдрами, шелестя крахмалом малинового платья. Никто не вмешивался. Шоу « Репнин» было куда интереснее. Кристина ждала, что будет. Дима ждать не любил, поэтому поднялся на сцену, схватил её и, взвалив на плечо, понёс к возвышению, где сидел её оживший возлюбленный.
Бросив опешившую девушку прямо на него, лицом к лицу, он попросил:
– Обними её крепче, Ромео, сын Монтекки, пока в ней ещё теплится жизнь. Парень медлил и Дима вскипел. – Держи, чтобы не брыкалась, а то врежу! Парень обнял девушку.
– Что ты задумал, Репнин? – смеясь, спросила она.
– Хочу поцеловать в задницу, – не замедлил с ответом тот и дёрнул подол платья вверх, оголяя стройные ноги. – Эй, ребята, – обратился он в зал. – Хотите, снимайте. Кристина давно мечтает сняться в кино. Зачем упускать такой шанс.
– Отпусти, урод, – завопила она. Дима сделал вид, что не понял в чью сторону вскрик и продолжал медленно задирать подол.
Зал притих и тут появился режиссёр. Уладив дела по телефону, в зал вернулась Виолетта Карловна.
– Что происходит? Почему на сцене посторонний человек? Репнин?! – вскрикнула она и, убавив громкость голоса, договорила. – Репнин, будь человеком, уйди. Не мешай репетировать.
– Почему учителя появляются в самый неподходящий момент. Я, почти, договорился, – недовольно проговорил Дима, схватил Кристину, поставил на пол, взял за руку и повёл за кулисы.
Пройдя нагромождения бутафории, он прислонил её к стене и огородил полусогнутыми руками, чтобы не вырвалась.
– Что будем делать? – холодно спросил он. Кристина улыбнулась и произнесла:
– Поцелуй и видео исчезнет, ведь ты так решаешь все дела с девчонками.
– Не буду.
– Почему? Я же – самая красивая девочка в школе.
– Боюсь, твоя миленькая задница обидится, ведь я так и не поцеловал её.
– Репнин, ты – невыносим, но почему, я на тебя не злюсь. Думаешь, из-за твоей смазливой мордашки?
– Мне всё равно. Просто, я хочу защитить хорошего человека, по моей вине втянутого в неприятную историю.
– Я знаю, – опустила глаза Кристина.
– Тогда, зачем? Слова отчаяния ударились о стену.
– Ты правда влюбился в учителя? Что между вами? Она заглянула ему в глаза и её губы чуть дрогнули.
– Что может быть между учителем и учеником – полное непонимание, – соврал он.
– А между нами? Её руки легли на его плечи.
– Прости, если обидел тебя. Мне больше нечего сказать. Убрал руки со стены и двинулся прочь.
– Репнин, – окликнула она. – Я сделаю, как ты просишь. Я не хотела грузить видео. Я хотела, чтобы ты пришёл.
– Спасибо, – донеслось с расстояния, которое разделяло их всегда, даже тогда, когда этот человек бывал и ближе, совсем близко. Кристина чувствовала это с самого начала, но не хотела видеть правду, поэтому, благодарность от Ледяного принца, огорчила её больше, чем все вместе взятые, грубые издёвки, брошенные, в разное время, ей в лицо, как хлопья колючего снега.
Кристина сползла по стене и слёзы, возникшие внутри, просочились сквозь темноту глаз и покатились по щекам.
Костя, ещё не умерший Ромео, нашёл её, как только Дима, пролетев зал, исчез в коридоре. Застав её в слезах, он присел напротив и обнял девушку. Она не противилась, изливая девичье горе в сильное плечо.
– Он обидел тебя? – спросил Костя поглаживая её волосы одной рукой, а другой прижимая к себе.
– Нет, – всхлипывая отозвалась она. – Но, лучше бы, он обозвал меня лошадью Пржевальского, – договорила она и, снова, заплакала.
Утро нового дня – не счастье и везение, поэтому наступает всегда, хочешь ты того или нет. Оно пришло раннее и ещё, не солнечное, выискивая лазейку в лёгкой кисее облаков, чтобы пролить лучи на истерзанную ненастьем землю и сопроводить в школу, тревожно спавшего и вставшего в сумерках, ученика.
Дима поднялся по выщербленным ступеням, дёрнул массивную ручку двери и вошёл в полутёмное фойе. Щёлкнув выключателем у двери, он потянулся и зевнул. Слух уловил охающие звуки и он огляделся. У стены, на полу, в неудобной позе, сидела щуплая маленькая женщина в грубом синем халате. Рядом стояло ведро с водой и валялась швабра.
Её руки скользили по стене, пытаясь дотянуться до выступа декоративного бордюра, но не дотягивались.
– Что случилось, Нина Петровна? – бросился к ней Дима.
– В спину вступило, а полы не вымыты, – простонала она и попыталась улыбнуться.
Бережно поддев женщину под руки, ученик осторожно поставил её на ноги, подхватил на руки и, проделав путь широкими шагами, усадил на стул, стоящий у стены.
– Вам надо в больницу.
– Подожду Тамару Игоревну. Обезболит, кто полы мыть будет.
– Я могу, – предложил Дима и, не дожидаясь разрешения, снял с себя белую, с ярким рисунком, толстовку. Не зная, куда деть одежду, он накинул её на плечи женщины и вооружился шваброй.
– Так теплее будет, утро прохладное. Поработайте плечиками, Нина Петровна.
– Спасибо, сынок, – проговорила она, с теплом глядя на ученика. – Чего так рано пришёл?
– Грызть гранит науки, Нина Петровна.
