Loe raamatut: «Былое сквозь думы. Книга 1», lehekülg 8

План был действительно хорош. Даже тем, что если фортуна в который уже раз повернётся к нам не той стороной, мы сможем достойно, словно герои индийского эпоса, погибнуть и без помощи верёвки.

Я поднял друзей на ноги и поделился с ними своим сном и сделанными на основе его блистательными выводами.

– Риск велик, – высказался первым Вождь, – не лишним было бы первоначально сесть за стол переговоров.

– Там и сядем, – перебил Жан, указывая рукой под ноги. – Доколе будем трепетать за собственные шкуры? Тем более, Дик с Рама-Ситой пойдут первыми.

– Всё во руце божией, – подал голос и Перси. – Ворог не посмеет стрелять, ибо я выйду с крестом в руках и с псалмом на устах.

Дико посмотрев на отца Доменика, Вождь выдавил:

– Ну что же, я подчиняюсь большинству, но умываю руки, – и добавил: – В меня тоже, бывало, постреливали, но не в упор же!

– Раз все согласны, – подытожил я, – то прекращаем земляные работы и начинаем готовиться к боевым действиям.

Возражений на сей раз не последовало и мы, пригласив обрадованных туземцев на военный совет, начали детально разрабатывать план прорыва, причём нам с Жаном, как ветеранам боев местного значения, принадлежало последнее слово.

Было решено мне и Рама-Сите выходить первыми с ружьями наперевес, парочка которых была припасена ещё султаном, а Жану и Хаему с кинжалами прикрывать всю нашу группу с тыла. Вождь и отец Доменик, как люди далёкие от оружия, оказывались в центре нашего отряда. Причём первый счёл раскладку сил весьма разумной и дельно посоветовал нам в первую очередь перестрелять командиров, внеся тем самим панику в обезглавленное войско противника.

И вот только теперь, когда каждый из нас знал свой манёвр, мы окончательно приободрились, напряжение последних тягостных часов спало и захотелось дружеского общения по душам, как на последней исповеди. Даже суровый взор Вождя потеплел, он много шутил и заразительно смеялся от нервного истощения. Словом, Учитель пошёл в народ, приставал к туземцам с вопросами о семейном положении, передавал приветы близким, по-братски делился рисовыми лепёшками и очень залюбил детей.

– Вот когда возьмём власть на наших малых родинах, – сладко мечтал он, – то многие отроки и отроковицы сразу будут выброшены на улицы для участия в шествиях, а весь народ с самого детства будет становиться братьями и сестрами без полового признака. Не будет денег, у кого их не было, но черновой работы хватит вполне. И от такой жизни человек будет завидовать сам себе, распевая бодрые марши и совершая оздоровительные упражнения со штыком. А для вождей наступит полное благоденствие и обеспеченная маразмом старость.

Из-за врождённого отсутствия чувства юмора, я слабо разбирался в шутках Вождя, поэтому обязанности водоноса добровольно возложил на себя. Вот и тогда, устав жизнерадоваться, я взял огарок свечи, кувшин и отправился в грот.

Поставив свечку у ног, я сел у кромки воды и задумался. Надоела мне Индия с её англичанами, восстаниями и богатством природы. Ни денег, ни крепкого хозяйства я здесь не завёл, а приобрёл одну сомнительную славу борца за свободу низших каст, которые, кстати, меня об этом не просили. Я даже потомства не успел оставить, то есть пустить корни на этой земле. На мадам Амфу и Коллени надежда была плохая, а что до остальных девиц, то и вовсе никакой. Так что при вооружённом прорыве не лучше ли попасть зарядом в себя, чтобы потом не маяться в петле, если дела пойдут как обычно?

Чтобы отвязаться от гибельных дум, я решил внимательно обследовать грот. При тщательном осмотре его стен и сводов, я привёл к выводу, что эта пещера была явно искусственного происхождения. Другими словами, этот резервуар с запасом воды был вырублен вручную, чёрт знает как давно. Мне захотелось любопытства ради измерить его глубину, а заодно смыть с тела дурацкую раскраску. Я осторожно вступил в холодные подземные воды и поплыл к противоположной стороне. Свет почти не достигал сюда, и каково же было моё удивление, когда ощупав дальнюю стену грота, я обнаружил, что это каменная кладка. Возможно, это была стена крепости. Я стал нырять возле неё, но хоть и считался неплохим пловцом на берегах Онтарио, дна водоёма так и не достал. Скорее всего, это было что-то сродни обыкновенному колодцу большого водоизмещения и нетрадиционной формы.

Вскоре я замёрз и, решив покончить со своей исследовательской деятельностью, выбрался из воды. Пора было возвращаться в пещеру. Но, наполнив кувшин, я неосторожным движением сбил свечу в воду. Чертыхаясь и проклиная своё любопытство, я принялся шарить руками по мелководью в поисках злополучного огарка. И в этот момент, в густой тьме толщи воды, появилось крохотное световое пятно. Я понял, что вновь начались видения. Видимо, мой разум перестал справляться с ужасами последних дней действительности. Я вскрикнул и закрыл глаза.

Через мгновение, осилив обморок, медленно разлепил веки. Однако пятно не только не исчезло, наоборот, оно увеличилось, образовав вокруг себя некое лучистое сияние. Пятно не было ярким, но всё же хорошо видимым и располагалось на глубине не менее семидесяти футов. С тревожно бьющимся сердцем я следил за ним, уже веря в реальность происходящего, но не умея объяснить суть явления. Боже мой, кто это посылает мне солнечный луч из-под толщи воды? Если это живое существо, то почему оно не движется, а если не живое, то чей это знак?

Между тем, пятно стало уменьшаться и скоро совсем пропало из виду. Меня вновь окутала кромешная тьма. Кровь стучала в висках. Чей же это был сигнал? От бога или дьявола? Сознание отказывалось воспринять происшедшее. Видимо, с моей головой случилось что-то непоправимое. Значит, дело – труба!

И тут я подскочил от мысли, ударившей по моим мозгам, как конь копытом о дорогу. Именно труба, а вернее – колодец. С той стороны стены должен быть колодец, который в своей нижней части имеет сообщение с водоёмом грота. И если отверстие в стене, в месте их соединения, достаточно широкое, тогда солнце, проходя в полдень над колодцем и отражаясь своими лучами от его дна под определённым углом, вполне может в виде солнечного зайчика достигнуть глаза наблюдателя в гроте. И вполне допустимо, что дно колодца, для улучшения отражения, выложено мрамором или на нём даже укреплена золотая пластина. Вот она, разгадка секретного выхода, о котором упоминал султан нашему Вождю! Я теперь твёрдо знал её – вековую тайну старых махараджей и диких подземелий!

Я стоял в темноте грота, и слёзы радостной надежды струились по моим впалым щекам, а возможность побега так вскружила голову, что она, бедная, забыла о глубине сообщающихся колодцев.

– Человек не рыба, – первое, что я услышал от Вождя, когда поведал друзьям о возможности выбраться из нашей западни относительно целыми. – Человек животное млекопитающееся от сухопутных родителей и на такую глубину забираться без риска для здоровья не может. Это просто часть системы вентиляции и очистки воздуха, – пустился Учитель в научные разъяснения. – Тяжёлый и испорченный воздух, – он почему-то пристально посмотрел на меня, – опускается вниз и, смешиваясь с водой, через колодец выходит наружу, то есть происходит его естественная фильтрация, как в кальяне. Да и в стене, видимо, есть незаметные лабиринты воздуховодов, способствующие газообмену. Ведь, несмотря на нашу активную жизнедеятельность, – он обращался уже не только ко мне, – мы ещё не задохнулись.

– Не трогайте науку, – вскричал Жан. – Лучше умереть вниз головой, чем на коленях перед врагом. Это наша последняя надежда: или выбраться живыми из крепости, или погибнуть, захлебнувшись, но с гордо поднятой головой!

– Уверуем в безграничную милость Господню и будем тогда во здравии возвращены на землю, яко пророк Иона из чрева кита, – поддержал нас отец Доменик.

– Ваши предложения не выдерживают моей критики, – Вождь забегал по пещере, зажав бородёнку в кулак. – Народ не может рисковать моей головой. Он не захочет быть обезглавленным в тяжкую годину испытаний. Положимся на благоразумие англичан.

Мы уже положили на это благоразумие всё, что можно, и Вождь становился для нас чугунным ядром на ноге каторжника.

– Пандит Дада, – задушевно сказал я, плюнув на субординацию, – мы попытаемся бежать, чтобы передать на воле от тебя привет всем, кто пожелает его услышать.

Вождь поблагодарил меня ощетинившимся взглядом и сурово произнёс:

– История нас рассудит в мою пользу, – и с этими словами засел за свои черновики, видимо, с политическими завещаниями.

«Сколько в человеке гордыни, помимо прочего содержания, – соболезнующе подумалось мне. – Не успевает оправляться после потрясения».

– Я ещё не поставил точку в споре, – через время напомнил о себе Вождь, перебираясь поближе к столу. – Если вы так настаиваете на самоубийстве, то обговорим детали.

Мы с головой ушли в напряжённый мыслительный процесс, так как обговаривать, за неимением деталей, было нечего. Индусы, как физически здоровые люди, отправились определять на слух оставшийся англичанам объём работ. Перси привычно заслонился от мира карманной Библией, а мы всё продолжали напрягаться в поисках наилучшего выхода. Наконец, Жан, не выдержав никчемного безделья, грубо сказал Вождю:

– Думать нечего, мы решаемся на побег, а вы продолжайте свои тягостные раздумья, как шакал над невзначай съеденной верёвкой.

– Именно верёвкой, – тут же вскричал тот в радостном озарении. – И только верёвкой, друзья мои! Необходимо выбрать добровольца-ныряльщика, который смог бы протащить эту самую верёвку через всю водную преграду. Тогда любой из нас сможет по этой путеводной нити добраться до отверстия в стене и всплыть в колодце, как обычный продукт жизнедеятельности. Тем более что с верёвкой у нас проблемы нет!

Вот так Вождь и подал гениальную идею. Мы вновь сгрудились вокруг стола и принялись обсуждать это предложение. Все сошлись на мысли, что при помощи верёвки побег может обойтись малой кровью, то есть с сохранением нашего золотишка. Дело оставалось за добровольцем.

– Сердар, – услышал я за спиной голос Рама-Ситы, – я часть своей юности провёл в Сальцете и, как все индусы, живущие на побережье океана, был превосходным пловцом-ныряльщиком. Я занимался добычей жемчуга, и хоть обычное погружение не превышает пятидесяти футов, всё же позвольте мне первому проложить путь на свободу.

– Спасибо за благородный порыв, – сразу же откликнулся Вождь, – но хотелось бы доверить честь быть первопроходцев более опытному человеку. Есть мнение отправить на тот свет самого известного рыбака с берегов Онтарио Дика Блуда.

Не успел я сосредоточиться на ответе, как…

– Безумству храбрых поём мы песню! – неожиданно выкрикнул Пандит и зааплодировал.

Это было слишком. Плавать я умел, но с верёвкой дело иметь всё же лучше на открытом воздухе. Недоверие Вождя к туземцу мне не понравилось.

– Человек сам не может нести свой гроб, – позволил я напомнить извечную истину. – Хочешь, не хочешь, но придётся доверять ближнему.

– Тогда другое дело, – не стал перечить Вождь, так как я уже поднимался из-за стола вместе со столешницей. – Тогда доверимся первому встречному, – и, выскочив за пределы моей досягаемости, обратился к махрату: – А что там англичане, трудятся?

– Собаки уже чуют дичь, – ответил Хаем. – Скоро они будут здесь. Время идти в грот и ждать знака солнечного бога Вишну.

Настало время решительных действий. Чтобы поставить англичан в тупик своим чудесным исчезновением, мы учинили в пещере настоящий погром. Стол, скамьи и сундуки были разломаны, а шкуры разодраны в клочья. Верилось, что лучшие английские ищейки никогда не смогут разъяснить тайну нашего исчезновения.

Всё время, пока мы заметали следы, Вождь приводил в порядок свои записки.

– Рукописи не горят и не тонут, а лишь исчезают в архивах, – заверял он нас, – Моё написанное слово не сгниёт во мраке веков и дойдёт до благодарного потомка в виде нетленных истин!

Мы не возражали. Если потомок будет грамотным, пусть себе знает, что и среди предков встречались пишущие люди.

Закончив погром, мы с единственной свечой и верёвками направились в грот. Надёжно закопав у завала одежду, каждый из джентльменов соорудил для себя набедренную повязку и спрятал в ней то, что считал для себя дорогим. Я заметил, что бёдра Вождя значительно расширились, а Перси так и не расстался с Библией. Аборигены же остались налегке, то есть беспечно голыми.

В гроте Вождь с Жаном уселись у среза воды и стали напряжённо вглядываться в её глубинную тьму, я же в слабом мерцании свечи начал вместе с индусами готовить верёвки к делу. Скорее, это были пеньковые канаты, поэтому расплетя их и кое-где связав, мы получили достаточной длины трос, которого должно было хватить до выхода из колодца по ту сторону стены. А чтобы ещё более облегчить подводный путь Рама-Сите, лишнюю прядь, распустив на волокна, мы свили в тонкий шпагат, равный по длине тросу. Соединив один конец шпагата с тросом, другой мы привязали к ноге добровольца, и он тут же начал делать известные всем ныряльщикам гимнастические и дыхательные упражнения, готовясь к погружению.

Я затушил свечу, выбросив её в воду, и мы, оставшись в полной темноте, стали молить своих богов о безоблачном небе над Гоурдвар-Сикри.

Время тянулось медленно, напряжение возрастало. Меня колотила нервная дрожь, Вождь хихикал, видимо шутя сам с собой.

Вдруг послышался всплеск воды. Я не успел сообразить, что же произошло, как шпагат под моей ладонью пришёл в движение, а в глубине воды появился светлый блик. Глаз туземца на мгновение раньше заметил спасительное свечение, и он нырнул навстречу своей судьбе.

Пятно света, как и в прошлый раз, начало разрастаться, но, не успев достигнуть полного, виденного мною прежде размера, пропало. Видимо, приближаясь к отверстию в стене, тело туземца заслонило его от нашего взора.

Моё сердце бешено колотилось в груди. Напряжение усилилось до боли в затылке, но шпагат всё скользил и скользил под моей ладонью. Значит, Рама-Сита продолжал продвигаться вперёд. Когда же из воды вновь пробилось пятно света, означая, что туземец миновал отверстие в стене, мы вздохнули с облегчением. Скоро плюхнулся в воду и конец троса, а когда его движение прекратилось, понял, что дорога к спасению проложена. Я потянул за свой конец троса и почувствовал ответное подёргивание его с другой стороны. Можно было приступать к эвакуации.

– Капитан последним покидает гибнущее судно, – с пафосом отверг Вождь моё предложение первым опробовать путь к солнцу.

– Тогда, Жан, начинай ты, – распорядился я.

Француз подошёл ко мне, ощупал трос, и по всплеску я понял, что он уже на пути к свободе. По подрагиванию троса я чувствовал, как Жан двигается в воде. Через многие томительные секунды за трос уверенно дёрнули три раза, и я объявил оставшимся в гроте, что маркиз на воле, цел и невредим. За Жаном таким же образом проследовали Перси и Хаем.

– Дорогой Дик, – сказал мне ласково Вождь, когда мы остались с ним вдвоём, – я люблю отдыхать на водах, но отнюдь не в воде.

Пандит вновь усложнял ситуацию, а со стороны покинутой нами пещеры уже слышались крики и топот англичан. И я взял всю ответственность перед историей на себя, перейдя на «ты» безо всякого брудершафта.

– Чёрт бы побрал твоё нежное воспитание, захребетник, – сурово обошёлся я с Вождём. – Обматывайся концом троса. Придётся тебя выуживать последним, как пойманного на живца крокодила.

Я закрепил на нём трос и на прощание сказал:

– Стой, как скала. А когда я вынырну с той стороны и ты почувствуешь рывок, набери побольше воздуха в лёгкие и кидайся в воду головой вперёд. Надеюсь, мы тебя выловим.

Вождь покорился. Оставив его стоять столбом, я нырнул и, перебирая руками по тросу, начал быстро погружаться в холодную глубину, но как ни спешил, всё же возле отверстия у дна колодца недостаток воздуха дал о себе знать спазмами лёгких и жутким давлением в черепной коробке. Зато с другой стороны, внутри колодца я двигался пробкой. И уже теряя сознание, всё же почувствовал, как руки друзей выхватывают меня из воды. Не дав себе возможности передышки, я объяснил, что с Вождём.

Учителя тащили с возможной быстротой и всей командой. Когда он проходил отверстие в стене, случилась небольшая заминка из-за располневших бёдер, но всё же мы успели его вытащить ещё до окончательной смерти, и махрат некоторое время приводил его в чувство суровым и нехитрым азиатским способом – дубиной по пяткам.

После того как все пришли в себя, мы осмотрелись. Солнце стояло прямо над головой, а разросшийся кустарник надёжно прикрывал нас от постороннего взгляда. Я лёг на спину и, не щурясь, смотрел в голубое небо на светило, спасшее нас, не обращая внимания на слёзы и резь в глазах. Жизнь продолжалась.

Глава 10

С ЧЕГО НАЧАТЬ?

Слонов, как и обезьян, в Индии великое множество. Они свободно перемещаются по Земле Лотоса в поисках пищи и наносят невосполнимые потери посевам индийских злаков. Местный народ относится к ним терпеливо, а иногда и с почтением, создавая о гигантах предания и песни. Некоторых из этих животных индийцы приручают, как, скажем, котов. Но если от котов большого прока нет из-за их гордости и малого размера, то от слонов и обезьян получают иногда большую пользу. Например, в отличие от диких обезьян, изображающих на пальмах забытых предков человека, прирученные мартышки помогают собирать урожаи кокосов и бананов, получая за работу тот же банан, но из рук человека, что служит бесспорным доказательством большого ума как одного, так и другой. Некоторые же из этих одарённых природой приматов бродят по городам и селениям вместе с факирами и колдунами, выступая на площадях и веселя народ своим волосатым видом.

Прирученные же слоны, не смотря на их прожорливость, приносят ещё более неоценимую пользу. Они делятся на военных и мирных. Военные слоны участвуют в боях и походах, топча всё вокруг себя и нагоняя страх на неприятеля. Не всякая пуля или копьё могут достать такого слона, зато раненое животное в своих предсмертных муках способно на большие злодеяния, вплоть до нанесения телесных увечий своему обидчику и стороннему наблюдателю. Так что слонов во время ведения боевых действий лучше не цеплять.

Мирные же слоны в основном трудятся на лесоповале и в качестве вьючных лошадей. Они на своём горбу перевозят большие грузы, людей и некоторых женщин знатного происхождения. Управляют такими слонами наездники-корнаки при помощи особого крюка-анукш. Корнак рвёт анукшем слоновьи уши, тем самым подчиняя его своей воле. Слону это не нравится, и он может затоптать неумелого водителя до смерти во время привала.

Слоны никого не боятся, кроме мышей, которые едят их ноги. То есть любое животное, будь оно хоть последним муравьем, хоть человеком, имеет свою слабину. Один, скажем, пьёт, а другой этого и на дух не переносит, но всё равно прикладывается, если не надо платить.

В Индии также много крокодилов, а так как они питаются зазевавшимся человеком, то на приручение к нему не идут и в основном скрываются в реках и болотах, как партизаны. Крокодилы несут яйца, поэтому летать могут, но не хотят, предпочитая подстерегать свою добычу лёжа на голодном брюхе.

Пантеры и ягуары тоже редко пропустят путешественника мимо себя, но выбирают помоложе и помягче. Шакалы и гиены носятся из конца в конец по зарослям Индостана, охотясь на падшего человека. Про змей и других гадов говорить нечего. Они здесь на каждом шагу, но настроены дружелюбно, пока непременно на них не наступишь. Зато после их укуса можно смело ложиться и помирать после недолгих судорог.

Словом, в Индии много всякого нужного и ненужного зверья, и жить среди них человеку страшно, но необходимо для продолжения рода. И по этой причине местное население бурно размножается в любое время дня и ночи.

Все эти ужасы не первый день нагонял на нас Вождь, развалясь в хаудахе на спине слона. Мы же, дивясь образованности нашего предводителя, не мешали ему сочинять, так как после пережитых потрясений были настроены дружелюбно. Да и сам Вождь час от часу становился всё понятнее и проще. Он много шутил, напевал гимны и смеялся до упаду со слона. Но мы его всегда тщательно подбирали, не помня зла от привалившей бедности. По всей видимости, протаскивание Учителя через игольное ушко колодца под крепостной стеной не прошло даром для его головы.

Слон и погонщик были нашими старыми знакомыми ещё по путешествию из Калькутты в Гоурдвар-Сикри. Доставил их махрат из знакомого ему селения под вечер дня нашего бегства из крепости. В тот день мы без происшествий отлежались в джунглях, а уже ночью выступили по пути в Калькутту. Английских патрулей не встречалось, видимо их сняли, надеясь на нашу скорую поимку в подземелье. Правда, мы не особо и страшились встречи с ними, так как были вооружены. Представляя истерику капитана Делузи, не обнаружившего шайку бунтовщиков в пещере, мы хохотали до слез и колик.

С меня уже сошла краска, и я стал привычен сам себе. Вся наша команда, одетая в индийские дхоти, вела неторопливые беседы, важно восседая на слоне, как пэры в Палате лордов. Не опасаясь погони, мы неспешно продвигались в сторону Калькутты, делая частые остановки. Рама-Сита, следовавший за слоном, обеспечивал хорошим питанием, а мы отдыхали душой и любовались окрестностями.

– Побродить бы с ружьишком, – мечтал иногда Вождь. – Люблю пострелять в перелётную птицу, да крылья подрезать тому, кто выше меня летает.

Однако, во избежание излишнего шума, мы не охотились, хотя и имели два исправных ружья, одолженных, как и вся наша экипировка, махратом у знакомых туземцев.

– Люблю природу, – провозглашал на очередном привале Вождь, собирая золотистые цветы чампака вместо охотничьих трофеев, – особенно дикую в предместьях европейских столиц. А как, знаете ли, архиславненько иногда было пройтись босиком вдоль тракта по пути на каторгу. Вот при высылке в родные места – не то! Места знакомые, народ местный, завалящего чухонца не встретишь, чтобы перекинуться познавательным словом. Назидать некого.

– Природа – это хорошо, – вставлял я. – Особенно если при деньгах. Тогда её ещё крепче любить хочется.

– Пустяки, – горячился Вождь, – была бы власть в руках, тогда саму природу прислуживать заставим. Пустыни зальём, болота осушим, леса под корень, чтоб и зайцу мимо не прошмыгнуть, и лишь свободный сеятель будет трудиться на голых пространствах и кормить нас, борцов за его дело. Изменим и природу человека. Он будет стадно процветать и зависимо словоблудствовать. Молодым выпадет дальняя дорога, а старикам казённый дом. И стряпухи станут управлять массами, доводя их до здорового первобытного состояния. Словом, всем будет до безобразия приятно жить на этом свете, господа.

Так за разговорами, постигая сермяжные истины будущего мироустройства, мы приятно путешествовали, пока не подоспело время расставания. Дражайший Вождь вместе с Ран Мохаем Раем и слоном покидали нас, когда до Калькутты оставался суточный пеший переход. Дорога Учителя поворачивала на запад через Декан к Гатским горам Малабарского берега Индостана. Он метил попасть в Гоа, столицу португальских владений, чтобы там, вдали от англичан, на нейтральной территории набраться сил, а затем вновь окунуться в революционную борьбу, благо сикхов и сипаев ещё не перебили на Земле Лотоса.

Мы тепло и навсегда простились с Вождём, ещё не зная о его последней пакости. Учитель же оставил нам одно ружьё и добрую память, пообещав постоянно напоминать о себе. А его дорогая голова ещё долго маячила перед нашими глазами со спины слона меж пальм и кокосов, отражая прощальный луч заходящего светила своей необъятной плешью. И ещё долго слышались серебряные звуки прощального салюта славного махрата из ружья с дулом из литой стали.

Так и канул для нас Вождь в прошлое. Встречая кого-нибудь впоследствии из Индии, я обязательно расспрашивал о Вожде и Учителе, но никто вразумительно не мог поведать о его судьбе. Правда, и до сей поры в дебрях Индостана встречается блаженный Белатти-Срахдан, чужеземец, бродящий по джунглям, но уверенность, что это и есть наш Дада Пандит, в меня так и не вселилась.

Оставшись без предводителя, мы не долго сиротели. Я перехватил инициативу и решил незамедлительно продолжить путь во главе нашего отряда, чтобы возможно скорее достигнуть Калькутты. Солнце ещё не зашло, и мы по вечерней прохладе легко одолевали милю за милей без задержек и происшествий.

Правда, при переходе одного из притоков Ганга по подвесному мосту, шальной пулей, вероятно начинающего охотника, был убит Рама-Сита. Идя следом за ним, я сам видел, как белая материя на его спине окрасилась кровью, а он сам с жалобным криком сорвался с моста в бурные воды реки. Туземец долго цеплялся за жизнь в пучине вод, но вскоре покорился стихии и навсегда покинул наше общество.

Это событие сбило нас с размеренного ритма движения, поэтому, перейдя реку, мы решили стать лагерем и переждать наступающую ночь. Разведя костёр, наш уже полностью белый отряд сгрудился вокруг него, готовясь поочерёдно отходить ко сну.

Я поставил ружьё у ствола ближайшей пальмы и растянулся на земле. Товарищи не замедлили последовать моему примеру. Ночь сулила негу отдохновения, как неприкрытая женщина…

* * *

Пробудился я до срока, но уже связанный по рукам и ногам. Индия не выпускала меня из своих объятий. Многострадальная голова моя гудела, к окружающему миру я был глух как котёл, а глаза смотрели в разные стороны. Кто-то вновь проверил на прочность мой череп без соблюдения приличий.

Когда я начал держать голову и различать окрестные предметы, то увидел, что положение моих друзей тоже не из лучших. Жан ещё томился неизвестностью, а Перси уже проявлял беспокойство, подрагивая конечностями и силясь высказать что-то накипевшее.

Из тьмы, хоть я и не поверил своим глазам, выступил Крис Делузи.

– Какая приятная встреча, господа, – дружелюбно произнёс капитан. – Не ожидали столь скорого свидания?

Что тут было ответить? Даже просить пощады вряд ли имело смысл. Единственное, что оставалось, так это направить Делузи по следу Вождя в надежде на снисхождение в дальнейшем. Но капитан опередил меня.

– Мои основные силы скоро схватят и вашего предводителя, – сообщил он. – Жаль, что вы поспешили расстаться, и мы не успели скрутить вас всех вместе. Но мне, мистер Блуд, – и он ласково посмотрел на меня, – составило огромную радость взять именно вас, как умелого боевика и агитатора, способного любого увлечь своими бредовыми идеями, о чём свидетельствовал переход покойного Рама-Ситы на вашу сторону. Я ещё не встречал столь коварного и хитрого противника, за исключением разве что Пандита-гуру. Возможно, вы удостоитесь чести быть повешенным в самом Лондоне. Не каждый год удаётся схватить за хвост птицу столь высокого полёта!

– О чём вы, Крис? – подал я голос в свою защиту. – Я не являюсь ни тайным врагом метрополии, ни явным пособником мятежников.

– Полноте, сударь, – усмехнулся Делузи. – В записках Пандита вам уделено немало места, как элементу кастово близкому неприкасаемым. Мы вовремя взялись за изучение политического завещания вашего гуру, столь любезно оставленном им на видном месте в пещере. В нём ясно указано на вас, как вербовщика, практического организатора мятежей, бездушного боевика и теоретика побегов. Надо отдать должное и голове вашего идейного наставника. Блистательно задуманная и практически осуществлённая им операция по исчезновению из подземелий крепости, несомненно, войдёт в историю колониальных войн. Да, не оставь Пандит свои записи для потомков, мы еще долго бы терялись в догадках. Жаль, что его каракули трудно поддаются прочтению грамотному человеку. Много времени ушло на расшифровку, а то мы бы уже давно прервали ваш вояж.

Это был новый, но видимо последний удар судьбы из-за угла.

– Вы жестоко ошибаетесь… – начал было я.

– Никакой ошибки, Блуд, – сурово прервал меня англичанин. – Твоё общество уже действует мне на нервы. Неосторожный Хью, вечная ему память, в общении с тобой нашёл свою смерть. Поэтому прекратим разговоры. С рассветом двинемся в Калькутту, где вас закуют в кандалы, и ты уже никак не сможешь избежать позорной участи со смертным приговором в конце. Что до этих джентльменов, – он кивнул в сторону моих друзей, – то, я думаю, их наказание ограничится высылкой за пределы владений королевы Виктории. Тем более, что эти одураченные и чуждые тебе по духу люди, как явствует из записок твоего хозяина, опасности для нас не представляют, – и с этими горькими для меня словами он направился отдыхать под приготовленный солдатами навес из пальмовых листьев.

Всего с ним было четверо гвардейцев – вполне достаточная армия для трёх беззащитных пленников. Двое солдат устроились за костром на ночлег, а двое других сели поодаль охранять нас.

Я в изнеможении закрыл глаза. Непомерная тоска сдавила мою грудь. Ведь так близка была свобода: какой-либо посудиной до Пондишери, а там – прощай Индия!

– Сердар, – услышал я шёпот над головой, – если ты пожелаешь, то прежде, чем уйти отсюда, я лишу тебя жизни. Сердар умрёт как воин, а не жалкий пленник, и шакал Делузи не сможет доставить его в трибунал. Пусть помнят англичане Эбаната Датто и проклинают свою жадность, так дёшево оплатив мою преданность. Я уже огорчил их, застрелив Рама-Ситу. Если бы капитан не разоружил меня, я бы не позволил вам перейти мост.

Я в испуге открыл глаза. Это был не сон. Голова подлого Эбаната нависала надо мной, как распушившая капюшон кобра.

– Не прикасайся ко мне! – вскрикнул я. – Пошёл прочь, английский прихвостень!

Мой окрик и настороженные движения часовых заставили проклятого шпиона скрыться в темноту.

Выходит, этот алчный туземец вёл англичан по знакомой дороге, поэтому они нас так быстро и догнали. Драный Вождь со своими манускриптами, не менее драный индус с жаждой наживы на чужом горе, и совсем задраный капитан-колонизатор – все эти стервятники навалились на меня кучей и, считай, уже употребили в пищу, кто душу, а кто и тело. И горькая слеза обожгла мой висок.

А через минуту я пожалел, что отогнал туземца. Ведь кое-какие, ещё вовремя не отобранные солдатами ценности у нас были, и можно было попробовать соблазнить ими Датто. И я решил не смыкать глаз в надежде, что дикарь вернётся. А когда хотел поделиться этой мыслью с валявшимся рядом Жаном, то услышал грозный окрик часового и оставил эту затею.

* * *

Медленно тянулись томительные ночные часы. Но вот тьма начала предрассветно сереть. Кое-где защебетали пробудившиеся птахи, засуетились обезьяны на пальмах в поисках пропитания. Природа оживала, и лишь в моей голове неповоротливые думы терзали мозг предвестием близкого конца жизненного пути.