Loe raamatut: «Былое сквозь думы. Книга 1», lehekülg 9

Вдруг мои усталые глаза уловили какое-то неясное движение высокой травы возле места отдыха капитана. И уже в следующее мгновение из этих зарослей осоки и камышей метнулась чья-то тень, под навесом послышались звуки борьбы, а затем ясный голос Рама-Ситы:

– Капитан, прикажи не двигаться своим солдатам, иначе я перережу тебе глотку!

Я насколько мог приподнял голову и увидел, что верный клятве и после своей смерти мой слуга, придавив коленом грудь Делузи, держит у его горла свой кинжал. Малейшее движение, и голова Криса действительно расстанется с шеей.

– Парни, оставайтесь на местах, – прохрипел капитан солдатам, которые и так сидели не шевелясь, признав в нападавшем недавнего утопленника.

– Дай команду сложить оружие и развязать пленников, – тем временем командовал Рама-Сита.

Делузи униженно подчинился, и мы снова приобрели возможность свободно двигаться.

Я встал на ноги, разминая онемевшие члены, и уже было направился на подмогу к индусу, как вдруг из кустарника невдалеке от места схватки с клинком в руке выпрыгнул Эбанат Датто. Двадцати ярдов не отделяло его от навеса, ещё пара бесшумных прыжков, и Рама-Сита примет смерть от руки негодяя. Все свидетели этой сцены застыли в оцепенении, поражённые неожиданным нападением Датто. И только мой слуга не видел надвигающейся трагической опасности. Друзья мои были ещё на земле, солдаты недалеко от брошенного оружия, а ситуация катастрофической. Ещё один, последний прыжок дикаря, и Рама-Сита вновь уже привычно примет смерть, а мы окажемся в руках гвардейцев капитана.

В ужасе я схватился за ствол пальмы, под которой был пленён, не в силах держаться на ногах. Но есть бог и он всё видит! Моя рука неожиданно скользнула по стволу ружья, поставленного мною вчера у пальмы и незамеченного ночью англичанами. Вот и наступал мой час! Вот когда пригодились охотничья хватка траппера и природная ловкость рук.

Схватить ружьё навскидку и выстрелить в Эбаната было делом секунды. Рука моя оставалась по-прежнему твёрдой, а глаз острым – и шпион, уже совершивший роковой прыжок, принял смерть на лету, рухнув рядом с Рама-Ситой с простреленной навылет головой. Напрасно Эбанат вернулся за новой английской подачкой, жадность чандала сгубила.

Связывал капитана лично я.

– Запомни, Дик, – рычал он при этом, – если я останусь жив, то нам не хватит места на земле, и где бы ты ни находился, я найду тебя!

– Крис, – великодушно отвечал я, – мы даже не будем пачкать руки вашей кровью. Этим займётся ваш трибунал. Ты же, до прихода остальных гвардейцев, лежи среди своих четырёх ротозеев и думай о вышней справедливости. Может быть со временем ты и поймёшь всю глубину своих заблуждений относительно меня. И мы, хочется верить, когда-нибудь пожмём друг другу руки, – и я прямо-таки залюбовался своим благородством.

Оставив связанных англичан и труп Датто у догорающего костра, мы спорым шагом двинулись в уже недалёкую Калькутту,

Всё оружие, чтобы не привлекать к себе внимания, мы сбросили в ближайший водоём, а войдя в город и прикупив достойную европейцев одежду, сразу же направились на пристань, чтобы не искушать более судьбу и поскорее найти подходящий морской транспорт до французских территорий Индии.

Ещё по дороге Рама-Сита поведал нам о своих злоключениях. Пуля, пущенная Датто, лишь задела его плечо, но думая, что обстрел продолжится, он специально бросился в воду, так как страха перед нею никогда не испытывал. Выйдя на берег ниже по течению, Рама-Сита вскоре нашёл наши следы и прибыл как раз вовремя, чтобы переломить ход событий в нашу пользу.

На пристани Калькутты, не придираясь к мореходным качествам судна, мы за скромную плату были приняты в качестве пассажиров на борт неспешного пакетбота французского почтового ведомства, и буквально через несколько часов уже шли на нём под защитой дружественного флага.

* * *

Без спешки и происшествий добрались мы до Пондишери, встретившего нас мирным французским уютом. Жан в сопровождении Рама-Ситы сразу же отправился по своим биржевым делам и на приём к губернатору де Жепульи, намериваясь перетолковать с дальним родственником о наградах туземцу, я же с отцом Домеником на постоялый двор мадам Амфу.

Моя встреча с мадам была бурной и чувственной – до сладкой слезы в её очах. И пока святой отец готовился к трапезе, мы с нею уединившись во вдовьей светёлке, предавались воспоминаниям и делились накопленным за время расставания опытом. Я с благодарностью вспоминал Коллеии, поражая мадам обилием информации из глухой провинции. А «змея, вползающая в раскрытый бутон», так пленила мою даму, что она даже занесла эти зоологические наблюдения в свой дневник.

Перси успел откушать, когда я прибыл к столу, а уже к третьему бокалу явился и Жан. Француз был несколько бледен и как никогда деловит.

– Милый друг, – обратился он ко мне, даже не обратив внимания на бутылку, – твоё дело очень плохо. Но губернатор пошёл мне навстречу и дал тебе шесть часов на сборы. У него письмо от сэра Лоуренса с просьбой передать тебя в руки британского правосудия, как военного преступника и злейшего врага мирового капитализма. Полковник Говелак и капитан Делузи, которого ты так опрометчиво не отправил к праотцам, опередили нас. А Франция из-за тебя не будет портить отношений с королевой Викторией. Последуем на пристань, возможно, нам повезет, и мы найдём какой-нибудь корабль, покидающий Индию.

– А как же вы? – вспомнил я о друзьях и в личном горе.

– Мне и отцу Доменику предписано за связь с тобой отбыть в Европу первым же судном, а «Эристина» как раз и направляется к берегам Франции через пару суток. Так что не заботься о нас. Главное – это обезопасить тебя, пока губернатор смотрит на твоё пребывание в Пондишери сквозь пальцы.

– А где Рама-Сита?

– Туземец тайно возвращается к своим друзьям. Англичане объявили его вне закона и, согласно указа Дахира-Раджи об изгоях, изданного около двухсот лет назад, но никем не отменённого, его теперь может убить любой. Рама-Сита просил передать тебе, что ему почему-то очень жаль, согласно данной клятве, Пандита-гуру, а лично на Сердара, как истинного воина и спасителя предводителя тугов, он обиды не таит.

Я понял мысль наивного туземца, но не стал разъяснять друзьям его печали о нашем Вожде. И что ещё оставалось делать Рама-Сите, как не отправиться к своим душителям, если даже меня французы не смогли оценить по достоинству?

Я не стал искать защиты даже у старого знакомого Риге де Марси, а наскоро простившись с вдовой и обещая помнить её ежечасно, поспешил за друзьями на пристань, надеясь добраться хотя бы до Цейлона. Там, в бухте Пуант де Галль частенько ошивались кораблики с контрабандистами из Европы, а то и из Нового Света. Столковаться с ними для меня проблемы не составило бы.

Но нам повезло. Единственное судно, стоящее на рейде, уже готовилось покинуть Индостан. Шхуна «Братья во Христе», груженная то ли фаянсом, то ли сипаями, направлялась в Южную Африку. Там, по слухам, англичане воевали с бурами, а негры били своего белого брата. И хоть мне не хотелось вновь сталкиваться с борцами за права угнетённых и нести светильник разума тёмным и диким племенам, иного выбора не было. Я быстро сторговался с капитаном, отдав ему жалкое золото Гоурдвар-Сикри, и ещё до срока отмеренного губернатором, покинул негостеприимные берега Земли Лотоса.

Что ждало меня в будущем и как начинать новую жизнь, я не мог знать. Однако снова хотелось верить в светлое будущее. За кормой тонули пройденные мили и былые печали, а прямо по курсу, где-то за горизонтом, уже манил к себе мыс Доброй Надежды.

Часть 2

АФРИКАНСКИЕ ЗАБАВЫ

Глава 1

ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ

Океан дыбился яростью водной пучины, волны белопенными бараньими лбами бились о борт, а между забрюхатевшими грозой тучами гордо реял бестолковый буревестник, предвещая ненастье. Наша шхуна «Братья во Христе», идя в крутом бейдевинде и временами теряя остойчивость, упрямо резала форштевнем волну и надсадно скрипела рангоутом и такелажем. Ветер крепчал с каждым порывом, команда убирала паруса на полубаке и готовилась рубить мачты, а капитан решал: покидать ли судно последним?

Шторм для бывалого моряка дело обычное, но хлопотное, как первая брачная ночь. Главное при этом стихийном бедствии – запастись терпением и не позволить волне смыть вас за борт. Но даже если это и случится, то не следует отчаиваться и идти камнем ко дну, а спокойно осмотревшись, смело ждите помощи с проходящих мимо кораблей или плывите к ближайшему берегу. Океан не без добрых людей, и мореходная история знает немало случаев спасения человека или его тела. Некоторые, самые суетливые, случается, тонут, и их растаскивают по норам крабы, а прочих съедают акулы, но истинного мореплавателя эти приключения не страшат. Он всегда сумеет отбиться от морского хищника чем-нибудь острым и увесистым. К тому же, хотя акула животное и грубое, но если её, уже набившую брюхо жирным планктоном и килькой, не задирать, то она и пасть не раскроет на костлявого от океанских скитаний моряка.

Находясь за бортом, можно поискать дружбы с дельфином. Эта игривая рыба нередко оказывала помощь людям и своей доверчивостью заслужило достойное право быть первейшей мишенью для охоты. Кроме этих дружелюбных существ, в морях попадаются останки погибших кораблей, которые тоже являются хорошим подспорьем в борьбе за выживание среди волн. Обломки мачт, рундуки и бутылки с завещаниями постоянно переносятся морскими течениями от материка к материку, пока не находят свою тихую заводь. Бывалый моряк постоянно использует этот подручный материал в личных нуждах во время кораблекрушений, безошибочно определяя по их дрейфу правильное направление движения своего посиневшего в скитаниях тела.

Даже если ваше судно затонуло в спокойной воде, то и тогда не стоит хоронить себя до времени. В морях и океанах водятся необитаемые острова, поэтому, открыв один из них, можно не только выжить, но и посмертно вписать свою фамилию в географический атлас, назвав этот участок суши именем любимой женщины. На таких островах порой встречаются аборигены, и если с ними не воевать, то можно прожить до глубокой старости в почёте и уважении, выдавая себя за посланника небес. Некоторые племена, правда, перебиваются людоедством, экономя таким образом скудные запасы своих закромов, но вовремя предсказанное затмение солнца или яркая демонстрация потери рассудка, навсегда оградят вас от чужого брюха. Своё же, при желании, набить в океане всегда можно, но до этого, как правило, не доходит, так как свободное плавание среди диких волн не способствует пищеварению. А что до жажды, то ещё не было случая, чтобы утопленник успел её испытать до окончательного погружения. Да и вообще, морские воды потомственные корабелы употреблять не советуют, во избежание расстройства кишечного тракта и мочегонных путей.

Одним словом, спастись после кораблекрушения можно, но не всем. А если эта оказия случается невдалеке от берега, то полностью будьте уверены, что рано или поздно, но прибой вынесет вас на берег и ежели не размажет о скалы, то уж точно что-нибудь да оставит на песке вашим родственникам для опознания и последующего скорбного предания земле.

Вообще-то утопший, будь то мореход или иной сухопутный житель – это всегда чрезмерно любопытный до естествоиспытательных наук человек, которому себя не жаль ради географических открытий и изучения морских пучин. Сколь много полезного он успевает сделать, прежде чем топором пойти ко дну! Да и чем лучше и интереснее, например, насмерть замёрзнуть на вершине горы? Каждый догадается, что ничем. Была бы только свобода выбора, тогда и смерть не бестолковый ужас.

А шторм меж тем уже полностью навалился на нашу шхуну. Судно обречённо моталось среди гигантских волн, как баба по базару. Потоки яростной воды обрушивались на палубу, сметая всё на своём пути, и лишь я уверенно стоял у румпеля, привязавшись линьком к рубке и расставив крепкие ноги циркулем для большей устойчивости.

– Капитан, – окликнул я, пробегавшего мимо морского волка, – не пора ли отдать концы и якоря? Что-то штормит.

Моряк дико взглянул на меня, видимо обезумев от надвигающейся катастрофы, и пронёсся мимо. Эта непочтительность к знатному пассажиру взяла меня за живое, и я решительно приложился к бутылке с ромом, не на минуту не оставленной мною с начала путешествия. Глоток привычно взбодрил меня, и я уже ясным орлиным оком обозрел небесные и морские хляби. Природа буйствовала, а команда паниковала на бушприте и вязала рифы, не обращая на меня должного внимания. Я обиделся и стал готовиться достойно пойти ко дну вместе с грузом своих прожитых лет. А

сколько бы я мог ещё наворотить всякого! Умом не объять.

– Мистер, – вдруг услышал я сквозь завывания ветра голос, и тяжёлая рука легла на моё плечо. – Свежеет, мистер, не спуститься ли вам в каюту?

Я резко повернулся, чтобы поставить на место непрошенного советчика, но палуба предательски ушла из-под моих ног, нарушив равновесие расслабленного непогодой тела. Падая, я всё же успел зацепиться за незнакомца и повиснуть на нём, как вошь на гребешке.

– Пардон, месье, – сменил я гнев на милость, – штормит.

– Вас определённо, – согласился он. – Но всё же позвольте помочь вам, – с этими словами мой новый друг начал выпутывать меня из такелажа, как салаку из сетей. Я, как мог, помогал и ему запутаться, поминутно теряя равновесие и память. В конце концов нам всё же удалось освободиться от тросов и канатов и, крепко обнявшись, дойти до каюты моего спутника даже не свалившись за борт.

В каюте было тепло и сухо, а кофе и нашатырь довольно быстро возвратили меня в строй. Через пару часов я уже вполне сносно понимал человеческую речь и был способен трезво оценивать обстановку. Подозрительно оглядевшись, я понял, что нахожусь в гостях, и поэтому первым представился двум приличного вида джентльменам, находящимся в помещении:

– Дик Блуд, свободный от всего предприниматель. – О своём индийском прошлом я решил не распространяться, но, как ветеран войны, всё же не утерпел пояснить: – Принимал участие в боях с повстанцами на всей территории Индостана. Был вхож в штабы и обозы. С кем имею честь?

– Дени Торнадо, – протянул руку уже знакомый мне по прогулке на верхней палубе красавец-мужчина по виду мой ровесник, но богатырского телосложения. – Охотник и путешественник, – и повернувшись к своему спутнику, добавил: – Знакомьтесь, капитан Британского Королевского флота мистер Боб Слей.

Тот в ответ на эти слова с достоинством наклонил голову, сверкнув моноклем без шнурка в правом глазу. Лет ему было слегка за сорок, а благородные черты лица и горделивая осанка выдавали в нём истинного морского офицера с хорошей родословной и отменным послужным списком. Сдержанный в движениях и скупой на слова, капитан представлял собой образец надёжности и неподкупности и с первого взгляда мог внушить доверие даже за игорным столом.

Мы разговорились, а когда в ход пошёл виски, предусмотрительно разбавленный ромом, то и вовсе распустили языки. Я успел поведать новым друзьям о своих старых подругах, а когда в порыве откровения нелестно отозвался о британских войсках, неожиданно получил поддержку со стороны капитана Слея.

– В наших армейских и флотских штабах сплошь безмозглые тыловые крысы. Человека, безупречно прослужившего на флоте Её Величества девятнадцать лет, неожиданно и вопреки его желаниям зачисляют в резерв. В полном расцвете сил и способностей, когда он приобрёл большой опыт и накопил практические знания, его выбрасывают в холодный и неприветливый мир без средств к существованию. Вот что ожидает людей, которые честно служат Королеве. Я говорю о себе, – и капитан гневно сверкнул вооружённым глазом. – Случается, конечно, шалости контрабандистов на вверенном участке прибрежных вод, ослабление контроля за целостностью военных грузов в дальних портах, прочие объяснимые промахи на капитанском мостике и тому подобные огрехи службы. Я говорю не о себе, – он сделал отстраняющий жест рукой. – Но нельзя же рубить сплеча по живому флотоводцу. Нет ещё полной справедливости в нашем цивилизованном мире и его военных кругах, – и мистер Слей устало откинулся на спинку стула, а столь долгой речи я от него более никогда не слышал.

– Военные власти метрополии, – продолжил затронутую тему Дени Торнадо, – даже в португальских колониях Индии пытаются навести свои жёсткие порядки. Мой приятель, губернатор Гоа дон Хозе да Сильвестр, вовремя отговорил меня от дальнейшего вмешательства в военный конфликт британцев с Нана-Шахом. Когда я посредством поставок пушек Крезо пытался наладить деловые отношения с коренным населением полуострова, то столкнулся не только с непониманием англичанами азов свободной торговли, но и с полной конфискацией всей партии устаревшего вооружения, которое приобрёл у них же, но в Кейптауне. Как видно, придётся вновь заняться охотой на антилоп куду или канну в Лиденбургском районе Трансвааля. Правда и там, в Оранжевой республике сейчас не очень-то спокойно. Англичане, вытеснив буров из далёкой колонии, скорее всего захотят подчинить себе и эти свободные территории. Да Бог с ними, этими томми. Выпьем, господа, за мирное существование. Я лично предпочитаю слышать выстрелы на охоте, а не в окопе, – и он приглашающе поднял свой бокал.

Упоминание об охоте всколыхнуло во мне светлые помыслы о берегах Онтарио, сроднившиеся со мной от частого употребления в разговорах не по делу.

– Джентльмены, – я мечтательно прикрыл глаза, – что может быть прекраснее охоты на дикого зверя в компании верных друзей?

– Рыбная ловля, – встрепенулся капитан.

– Не скажите, – загорячился Дени Торнадо. – Охота предполагает риск и смекалку, в то время как рыбный промысел напоминает загул импотента в чужом гареме. То ли дело садануть из двуствольного ружья системы «Экспресс-500» разрывными пулями по стаду слонов! Эффект потрясающий. Море крови, горы мяса и бивни весом до ста фунтов, которые в Айнайти, конечном торговом пункте Земли Матабеле, стоят бешеные деньги. Вот эта истинно мужской спорт!

При упоминании о деньгах у меня загорелись глаза и зачесались руки. Ведь таким простым способом можно было не только финансово возродиться, но и нажить капитал. К тому же было видно, что Дени знал толк в словах и имел представление об охоте на этих миролюбивых животных. Иначе, зачем бы он стал показывать на голове капитана самые уязвимые для слона места? И как бы уловив мою мысль, он вдруг предложил:

– Мистер Блуд, мы с Бобом уже начали обсуждать вопрос возможной охоты на африканских слонов. Если у вас нет неотложных дел в Америке, то не составите ли нам компанию? Слоновой кости на Черном континенте хватит на всех.

– Мистер Торнадо, – я был согласен делать деньги хоть в Австралии на шкурах кенгуру, но достоинство обнищавшего джентльмена удерживало от явного ликования Дени, – я не прочь развеяться промыслом дичины, но весь мой капитал поглотили недавние неурядицы на Нью-Йоркской бирже. Если вы подскажете, где в ваших краях можно получить кредит под честное слово для приобретения необходимого охотничьего снаряжения, я не замедлю присоединиться к вам.

– О чём разговор, Дик? – воскликнул благородный Дени. – На Берейской набережной в Дурбане, куда и направляется эта шхуна, у меня собственный небольшой домик. Я предлагаю всем поселиться у меня на время наших сборов. Деньги на экипировку экспедиции у меня найдутся, а после реализации бивней, вы вполне сможете вернуть любые долги. Удобно ли вам согласиться с этим предложением? И не сочтёте ли вы меня не в меру навязчивым?

– Дорогой Дени, – я был тронут до слёз, – вот вам моя рука, но будьте уверены, что и сердце принадлежит вам. Располагайте мной как единоутробным братом, и пусть наша дружба никогда не омрачится недоверием и корыстью.

– Да здравствует наш тройственный союз! – подвёл черту переговорам Боб Слей и протёр запотевший монокль.

У меня от полноты чувств запершило в глотке, я встал с бокалом в руке, друзья тут же последовали моему примеру, и мы, выпив на брудершафт, обнялись как три витязя на распутстве.

В компании родственных душ и пьётся по-родственному. Без недолива и битья посуды, не говоря уже о присутствующих при этом людях. Ибо каждый в меру пьющий джентльмен знает, что потребление горячительных в приличном кругу – не ежедневный одиночный вискарь, а занятие умственное и где-то даже дипломатическое. Ведь не зря же думающая часть рода людского трудилась на протяжении веков от зари до зари, чтобы, наконец, получить доступный и легкоусвояемый организмом продукт, способствующий межчеловеческому общению, а заодно и воспитать в себе тягу к спиртному. Так ещё косматый пращур, вернувшись в пещеру с удачной облавы на ящера и отмечая это радостное событие дикой пляской и не менее дикими воплями в кругу друзей и подруг каменного века, вряд ли находился в трезвом уме. Наскальная живопись и клинописные письмена тому прямые доказательства. Попробуйте нарисовать пейзажную панораму или написать письмо приглянувшейся женщине, когда собственная рука живёт бессознательной жизнью, а язык путается среди зубов как сучий хвост, мешая пропустить очередную порцию? Получается голая пещерная роспись и бегущая вниз цыплячьим следом строка. Так что народы, перенаселяющие землю из-за страха собственной кончины не ко времени, пьют испокон веку. И дай бог каждому здоровья не скатиться до скотского состояния одичалой трезвости!

Конечно, всякому живущему желательно знать свою меру потребления, как мне, например, но не следует и особо распыляться во избежание досадных промахов при дармовом угощении. Вполне естественно, что благородное дегустирование алкодиетического продукта исключает беспросветное пьянство, нередко бытующее среди тёмных племён. С этим надо бороться, принимая удар на себя и отвлекая женщин домашней работой по уходу за потомством и от лишней рюмки. Здесь должна быть строгость, доведённая до рукоприкладства, так как женская неуправляемость ведёт к забвению домашнего очага и запустению его хозяина. Я хоть и не собираюсь немедля вить гнездо, но всегда имею в виду, что надо быть во всеоружии знаний семейного уклада, когда тебе принесут в подоле.

Пить в меру сил всегда полезно. Узнаёшь много нового из своей жизни, а иногда и покажешь себя с незнакомой стороны. Как повезёт.

Дени Торнадо, например, восхищённо признался, что качественно заприметил меня с первого дня путешествия, а уже со второго, когда я попытался взять управление шхуной на себя, подавая громким голосом вполне убедительные для сухопутного человека команды, проникся ко мне уважением. Когда же среди потухшей ночи я начал играть побудки, устраивать пожарные тревоги, а нашего повара-кока загнал на грот-мачту, угрожая пустить его на солонину, Дени полностью очаровался моей удалью. Правда, на несколько дней он упустил меня из виду, но когда мне удалось счастливо бежать из грузового трюма, куда меня в собственной горячке заточил корабельный лекарь, и я начал склонять команду к бунту, тогда-то Дени и решил завести со мною знакомство, как с деятельным и очень храбрым человеком.

Из содержательного рассказа Дени о себе, я с пятое на десятое понял, что он много лет провёл в Испании в поисках родителей. Получил образование в труппе бродячих циркачей, был ловок на руку, но частенько бит, пока не стал тореадором в Барселоне. Работа на арене и постоянный вид крови закалили его, а удачные выступления позволили не только избежать телесных увечий, но и сколотить небольшой капитал, что позволило тореадору бросить опасное занятие и чуть было не толкнуло на супружеское ложе с богатый приданым, но всколыхнувший весь мир алмазный бум в Южной Африке помешал заключению брачного контракта. И Дени с несколькими единомышленниками устремились в Кейптаун.

Бывший артист, как и многие тысячи европейцев, решил вновь испытать свою судьбу. В районе Бирс-Нью-Пош алмазные копи были баснословно обильными, но условия труда и нравы старателей столь ужасны, что Дени пришлось ограничится суммой, позволившей купить домик в Дурбане подальше от разбойной среды и заняться спортивной охотой и изучением нравов коренных жителей Африки. Дени Торнадо знал, что делал. Создав кое-какой словарный запас на основе местных диалектов, обзаведясь надёжными слугами из племени бедуинов, он стал разъезжать в фургоне, превращённом в крепость на колёсах, по краалям кафров и менять нехитрый товар на те же самые алмазы, которые беспросветные туземцы использовали для обработки жерновов. Предприятие оказалось настолько прибыльным, что Дени смог перейти на пушки, решив заняться политикой, тем более, что вековые запасы кафров к этому времени оскудели.

С оружейными поставками, как я уже знал, Торнадо немного погорел, а потому и решил заняться слоновой костью. Тем более, что подбиралась тёплая компания в моём лице и при участии Боба Слея. Но про алмазы я запомнил крепко и надолго, а что до слоновьих бивней, то, естественно, они могли послужить хорошим подспорьем на пути к моей экономической свободе. А наш капитан, редко и односложно вступавший в разговор, тем не менее тоже давал понять, что и для него слоны явятся не только доступной мишенью, но и возможностью поправить своё положение в обществе перед отбытием на родину, если туда его погонят ностальгия или закон.

Короче говоря, моё появление в Африке беззаботной жизни слона не обещало.

* * *

К Кейптауну мы подошли прекрасным январским утром и, не заходя в порт, бросили якорь в миле от берега. Поэтому полюбоваться вблизи красотами мыса Доброй Надежды мне не довелось. И я огорчился до самозабвения.

Под вечер к шхуне подошёл буксир с вереницей плоскодонных шлюпок, в которые выгрузился отряд головорезов-сипаев, всё же находившихся на нашем борту, но принципиально мною не замечаемых из-за их надоевшего изобилия ещё в Индии.

– Пушечное мясо, – справедливо заметил Дени и пояснил: – Их англичане используют в войнах с кафрами и базутами.

– Британия любит проливать чужую кровь в своих интересах, – согласился я и добавил: – У меня на теле живого места нет и вся душа в шрамах. А взамен – одно моральное утешение, что боролся за идеи свободы, – тут я чуть было не скатился до вульгарной теории равенства, но вовремя спохватился, и, чтобы не травмировать психику нового товарища своими лишними знаниями о справедливости, поспешно закончил: – Поднимем же бокалы за бессмертные идеи колониального гуманизма!

– Я тоже за белый прогресс, – задумчиво поддержал Дени. – Но в отношении буров англичане не правы. Распри среди европейцев наносят непоправимый урон престижу белого человека в глазах отсталого аборигена.

Я немедленно согласился, но разговор перевёл поближе к природе и слонам.

Ночь прошла спокойно. Увлёкшись исполнением боевых песен североамериканских индейцев на носу шхуны, я даже не потревожил себя очередной проверкой несения вахты командой. Зато утром, когда судно снялось с якоря, заставил-таки этот морской сброд поволноваться, показывая другу Дени приёмы метания кухонного топора в качестве томагавка по бегущей по палубе мишени. Команда отделалась несколькими царапинами, а я переломом ребра. Став рукотворным инвалидом, я притих и начал любоваться прибрежным ландшафтом.

Шёл пятый день нашего плавания после высадки сипайского десанта, мы миновали Наталь и уже огибали Дурбанский мыс. От малоподвижного образа жизни во мне проснулось чувство прекрасного, и я тихо восхищался девственным видом береговой зелени меж красных песчаных холмов. Светлые пятна краалей кафров среди изумруда растительности, сверкающие серебром реки, струящиеся в ущельях прибрежных скал, белоснежная полоса пены на линии прибоя, окаймлявшая эти сочные природные краски – всё ласкало взгляд и требовало присутствия деятельного человека для преобразования этой дикой природы.

В сгущающихся сумерках мы подошли к Дурбану и стали на якорь. С берега донёсся пушечный выстрел, извещающий жителей славного города о прибытии почты. Скоро за корреспонденцией прибыла спасательная шлюпка, на которой мы, не дожидаясь рассвета, покинули общество придурковатого командира шхуны и его прихвостней. С суши доносился пряный аромат неизвестных мне растений, тихая ночь полностью вступила в свои права, а домики на Берейской набережной приветливо светились своими окнами. Начиналась моя новая африканская жизнь.

* * *

Жилище Дени Торнадо оказалось небольшим, но уютным, и мы с Бобом прекрасно устроились в парусиновой палатке недалеко от входной двери. Сам дом утопал в буйной зелени и цветах. Мушмала и манго, жёлтый имбирь и светлые лилии, опунции и алоэ густыми зарослями окружали милый приют, мешая любопытным соседям наблюдать нашу праздную жизнь.

Скоро Дени и Боб занялись подготовкой к экспедиции. Я же продолжил курс лечения, начатый ещё на судне, прикладывая к рёбрам снаружи целебные мази и согревая их изнутри не менее целебными настойками в тени зонта из листьев латании. Дела мои, несмотря ни на что, быстро шли на поправку, и я уже скоро смог принять участие в сборах дельным советом. Так как моё вмешательство было чисто теоретическим, то не прошло и недели, как мы были полностью готовы к выступлению в южноафриканские прерии-вельды.

Дени купил великолепный, крытый брезентом фургон на железных осях, и упряжку из шестнадцати зулусских быков, а также нанял погонщика Твала и проводника Гозу, которые были выходцами из миролюбивого племени готтентотов. Благополучно уладив дела с провиантом, основной запас которого состоял из маисовых лепёшек и билтонга, то есть вяленого по-африкански мяса, приобретя кое-какие медикаменты и множество дешёвых безделушек для подарков туземцам, мы серьёзно занялись воп¬росом вооружения нашего отряда. Я был за то, чтобы оружия было много и разных систем, но мои друзья остановились на самом необходимом. В результате мы обзавелись тремя тяжёлыми двуствольными ружьями центрального боя с разрывными пулями «Пертьюзе» для охоты на слонов, тремя магазинными винтовками системы «винчестер» на более мелкую дичь и тремя же самовзводными револьверами Кольта на случай ближнего боя. Кроме этого, я для личных нужд прикупил по случаю и за бесценок понравившееся своими внушительными размерами ещё одно тяжёлое ружьё, как оказалось, устаревший «роер» с шестиугольным дульным отверстием крупного калибра. Опробовал я это длинноствольное чудище в ближайшей роще хлебных деревьев и остался очень доволен, хотя и слёг с вывихом плеча, расстройством слуха и возвратившейся болью в заживающей ребрине.

Пока я вновь недомогал, друзья подыскивали себе слуг. Вся сложность заключалась в том, что чернокожие должны были не только понимать язык хозяина, но и видеть в нём своего повелителя и судью. Перебрав многие кандидатуры, Дени остановился на звероподобном Мбурумбе, а Боб привёл не менее привлекательного Мпенделя. Оба чёрных гиганта были из племени батоков, славящегося свирепостью нравов, сочетающейся с преданностью своему покровителю, будь то местный царёк или белый господин. В растянутых мочках ушей этих аборигенов торчали курительные трубки, одеты они были в видавшие виды европейские обноски, но на поясе у каждого болтался внушительный нож-толла, а за плечами виднелись метательные дротики-ассегаи. Всем своим видом они заставляли уважительно относиться к грубой физической силе.