– Да, брат Глир, – рассеянно сказал он, – приверженность Сьента заветам древних Гончаров выглядит в наше время глупо. А он ничего не делает просто так, особенно, глупости.
– Вот именно! – обрадовался иерарх сферы Логоса. – В этом ракурсе его целибат необходим: чем позже у него появятся дети от земной женщины, тем дольше он проживет, вкушая дары, полученные авансом. Гениально! Переиграть самого дьявола! Но мы помешаем этой игре. Мы с тобой переиграем их обоих, брат Ремес.
– Да, разумеется, – пробормотал рыжеволосый жрец и поспешил к выходу – надо предупредить Сьента о предательстве Глира, надо напомнить о подозрительной живучести некоторых горных легенд.
Но он опоздал: Верховный был уже далеко.
Забитым землей ртом не покричишь. Землей не подышишь. Как долго дарэйли могут обходиться без воздуха? Я смог не дольше, чем люди: успел сосчитать до шестидесяти, когда грудь начало невыносимо жечь от удушья, а в залепленных грязью глазах поплыли алые пятна.
Еще минуту я удерживал себя от вдоха – забьет легкие, тогда точно ничто уже не поможет. Потом сознание затуманилось, и я сбился со счета.
Пришел в себя от тряски: меня сжало и тащило куда-то, как козявку в кулаке. Вокруг все гудело, вибрировало, и непонятно было – то весь мир гудит, то ли просто в голове мозги перемешались от сотрясения. Земля рвалась с нутряным стоном и ворочалась, проталкивая меня сквозь себя. В груди жгло от недостатка кислорода. Но я терпел. Дышать не хотелось. Помер, что ли?
Удар. Меня снова подбросило вверх.
Еще удар по всему телу – упал во что-то вязкое – и судорожный вдох. Вонючая жижа мгновенно заполнила все нутро. И тут же меня сотряс кашель. Значит, жив. Еще бы отдышаться, но жидкая грязь не давала. Единственное, что было ясно – я тонул.
Рывок. Снова меня кто-то тащил, но уже за шкирку, сопя и порыкивая. Когда подо мной оказалась твердая почва, что-то горячее и шершавое, как терка, прошлось по лицу, едва не содрав кожу. Я закашлялся, открыл глаза и снова зажмурился: надо мной нависала пасть с внушительными клыками. Глаза твари светились, как плошки.
Пасть отодвинулась.
– Жив, принц-не-принц?
– Где мы? – выдавил я вместе с кашлем. Говорить было еще больно.
– А хрен его знает, в какую задницу нас зашвырнул Ксантис! – выругался дарэйли, отошел и встряхнулся, как собака. На меня полетели ошметки грязи. Через миг с четверенек поднялся рыжеволосый рыцарь в полосатых латах. Впрочем, в лунном свете цвет полос не сильно отличался от серого, и картинку я дорисовал в воображении.
Вот везет же некоторым. А мне и не встряхнуться, и шкуру не поменять.
Грязен я был до ужаса. Стащил с себя изодранную рубаху, отряс комья земли и натянул эту мокрую мерзость на тело. Вместе с комьями отлетела еще какая-то дрянь – длинная и тонкая. С маленькой распахнутой пастью, размозженной головой и полуоторванным хвостом. Дохлая гадюка. Бр-р-р-р. Похоже, укусить она меня не успела, лишь зацепилась за ворот.
Отчего-то мёртвая змея вызвала не только приступ гадливости. Знакомое по Лабиринту дыхание Тьмы коснулось сердца. Ощущение близкой смерти. Тьфу, мерещится тут всякое. Дохлятина же. И явно не Шойна. Не могла она так измельчать. Я носком башмака отшвырнул змею подальше в жижу и огляделся.
Вокруг – ничего похожего ни на ручей, ни на поляну. Черная гуща с клочками травы и островок примерно пять на пять саженей, на котором, кроме нас, ни души.
Из жижи выступали чахлые деревца. Отчетливо было видно, как их листья шевелятся на ветру, но шороха не доносилось: гул в голове мешал расслышать такие тонкости окружавшего нас мира.
– А остальные где?
– Ты там был, тебе лучше знать, – огрызнулся Граднир.
– А как ты меня нашел?
– Молча!
– Не смей разевать на меня пасть! – взъярился я. – И без тебя тошно!
Он сел на землю, облокотившись о согнутые колени и красноречиво уткнул морду в кулачище.
– А Ксантис где? – не дал я ему уйти в молчанку.
– В заднице! – рявкнул тигр.
Земля под нами взбугрилась, и зверюга кувырком слетел в болото, но тут же его выпнула неведомая сила. Я тоже не удержался и сполз в жижу.
Земляной пузырь размером с наш островок лопнул, явив глиняного гиганта, сверкавшего яркими белками глаз. Он встряхнулся и как-то незаметно сдулся до нормальных человеческих размеров. Ксантис, брезгливо морщась, потер пальцем невидимое пятнышко на красно-коричневых латах.
– Терпеть не могу грязи! – пробурчал дарэйли земли.
Граднир подрыкнул, обретя тигриное обличье, дабы внушительнее получилось:
– А я-то как не могу, кто бы знал! Ты что творишь, червь земляной?! Ты зачем нас в грязи вывалял, и где остальные?
– Все тут. Остальных Ллуф обратил в камень.
Тигр, обомлев на миг, взвился, бешено засверкал желтыми глазищами:
– Что-о? Где эта сволочь?! Порву!
– Раньше надо было рвать, – спокойно заметил Ксантис. – Сейчас нечего тут лапами размахивать, и без тебя тошно.
– Вот как? Я могу и уйти! – тигрище посмотрел на болото, и с тоскливой мордой уселся обратно, на взрыхленную землю островка. – Нет уж. Тошно вам двоим от меня – вот и валите отсюда сами.
– Да с какой это стати? – поднял бровь Ксантис.
Зная, что дарэйли, забыв обо всем на свете, начнут препираться до вечера, кто из них круче, я вызвался крайним, то есть, перевел внимание этих детей-переростков на свою изжеванную земляными зубами персону:
– Есть хочу.
Оба на миг замолчали. На морде Граднира нарисовалась озабоченность. Он-то быстро догадался, кто тут стоит вверху пищевой цепочки – дракон или все остальные.
– Дьявол! Орлин мертв… Ринхорт… девчонки… А он жрать захотел! И это все, что ты изволишь пожелать, ваше несостоявшееся высочество?
– Не все. Еще желаю видеть перед собой живыми и невредимыми всех моих вассалов. Я не выполнил долг.
Полосатый оскалился:
– Знаешь, Райтэ… Засунь свой долг…
– Граднир! – одернул Ксантис. – Не ругайся при детях!
– И кто тут дети? – ласково мурлыкнул тигр.
– Довольно! – я повысил голос, вспомнив, что все-таки сюзерен. – Давайте выбираться. Я сдамся Гончарам в обмен на жизнь друзей. Шойна говорила, что Верховный оживит их.
– Оживит и отпустит на все четыре? Ха! Держи карман сто лет в обед!
Когда шок немного отпустил всех троих, мы выяснили следующее: Ксантис поздно заподозрил неладное, потому как только что отстоял стражу и уснул. Сквозь сон земляной дарэйли почуял, как дернулся Ринхорт, но не насторожился. Лишь когда Ллуф подкрался к девушкам, Ксантис проснулся, но уже ничем им помочь не мог. В тот же момент он почуял Шойну. Но она слишком близко стояла ко мне, и удар нанести не было возможности.
Тогда Ксантис ушел под землю, прокрался к дереву, и оттуда наблюдал за происходящим, поджидая момент для атаки. Когда в пределы его внимания попал Граднир, возвращавшийся с охоты, дарэйли земли отшвырнул и задержал его как можно дальше от привала.
Граднир клацнул клыками:
– А эту заразу Шойну ты хоть прикончил?
– Не успел, – вздохнул Ксантис. – Важнее было принца спасти.
– Я не принц! – напомнил я.
– Да знаем, знаем.
"Вот так и ведут себя урожденные идиоты, если их как следует огреть по голове и выбросить в болото" – до кучи хмыкнул внутренний голос. Да пошел ты…
Граднир длинно сплюнул сквозь клыки и вылизал взъерошенную шерсть.
– Ну, и куда ты нас забросил? – покосился он на земляного.
– Верст пятнадцать к юго-востоку от прежнего места. До Озерной обители Гончаров теперь рукой подать. То есть, еще столько же на восток.
Я присвистнул: ничего себе сила! Но Ксантис пожал плечами:
– Стечение обстоятельств. Тут строение в глубинах особенное – лакуны есть, пустоты, озера карстовые. Под нами подземная река, по ней и протащил. Несколько тысячелетий назад битва была в этих местах, после нее остались такие разломы и мосты, только сверху почву нанесло. Озерная обитель аккурат в эпицентре той прошлой бойни стоит.
Вспомнив план местности, нарисованный накануне Орлином, я задумался: что все-таки прячет в себе обитель? Вряд ли Гончары поставили ее как памятник прошлому. Прийти в Подлунье из иных миров можно было только через Небесные Врата. И если битва была тут, то и межмировой переход – тут. Не потому ли Тион рвался захватить обитель? Но зачем ему Врата? Последний вопрос я задал вслух. Граднир, почесав за ухом, пробурчал:
– А кто его знает? Я было подумал – он просто хотел вытащить из рабства дарэйли, живущих в обители. Может, у них особые какие сущности, пригодились бы нам в войне против Гончаров?
– Или он хотел уйти Вратами, как Райтегор, – предположил Ксантис.
– Исключено, – возразил полосатый. – Мы заперты в Подлунном мире. Даже если сломать запреты с этой стороны, с той их тоже немало. В иные миры могут прорваться только двукрылые.
– Но у Райтэ получилось!
– Так он же дракон. Древняя двукрылая ипостась.
Оба посмотрели на меня с изрядной долей зависти. Достали они меня со своей мечтой о драконе!
– Нет, пожалуй, не в этом дело, иначе любой из круга птиц мог бы упорхнуть, тот же Орлин, – засомневался земляной.
– Не мог бы. Райтэ сначала убил своего жреца и вырвался, а кто другой смог?
– Так он же Освободитель!
Теперь уже в их глазах светилось обожание. Ну, я их сейчас обломаю.
– Освободитель, как же. Шойна утверждает, что я и селян освободил. От жизни, – и рассказал им об инсинуациях Гончаров. Но это не я.
– Странно всё это, – вздохнул Граднир. – Ты не мог. Мы рождаемся с запретом причинять такое зло, если конечное благо не перевесит. Слушай, а ты не мог освободить какую-нибудь сущность… точнее, Потерянного в Гнилой Плеши, и он как-то уцелел в бойне и за тобой сейчас тащится?
– И убивает всех, до кого дотянется? Сотнями?
– В том хранилище могло быть что угодно, – подхватил Ксантис. – Или даже вовсе безумец. Вот и косит всех, кто встретится.
Я покачал головой:
– Если и идет кто-то, то не от Гнилой Плеши. Я еще от Нертаиля чувствую это… непонятное и гнусное. Думал – Гончары следят.
– А в Лабиринте ты не мог подцепить кого-нибудь? Сейчас ты чувствуешь эту гнусь? – спросили они одновременно.
– Да. И очень близко, – я покосился на место, куда шлепнулся змеиный трупик.
Его уже не было. Может, затонул. И тут тучка, затмившая было луну, отплыла, и я увидел, как дохлая змея стрелой чешет прочь по поверхности жижи. Ее полуотвалившийся хвост мотался из стороны в сторону. Что за дьявольщина! Через миг существо исчезло за стволом какого-то дерева. Может, показалось? Я потряс головой.
– А не пора ли нам перебраться отсюда на большую землю?
– Пора, – спохватился тигр и оглядел водные просторы затонувшей долины. Вода плескалась уже почти на версту во все стороны. – Ксантис, ты сказал – по реке подземной нас протащил? А тут болото!
– Так с нами оно и появилось, – невозмутимо ответил дарэйли земли. – Я реке выход дал наверх, еле закрыл потом. До сих пор сочится – сил совсем-то затворить не хватило.
– То-то я смотрю, – огляделся Граднир, – островок как тает.
Вода, действительно, подступала уже к ногам, а клочок земли съежился до размеров три на три сажени.
– Так мы же утонем!
– На вас не угодишь: то темно, то сыро, – обиделся Ксантис. – Неглубоко тут, доберемся. Это же не настоящее болото, не утянет. Так, сверху разлилось маленько…
– Маленько?! – Граднир сунулся в черную воду и ухнул с головой. Выбрался на островок и встряхнулся, обдав нас тучей ледяных брызг. – Ненавижу плавать!
– Смотрите, огни! – Граднир, обладавший ночным зрением, поднялся на дыбы, махнул лапой на юг. – Там большой отряд с факелами.
Неужели Гончары уже нашли нас? – приуныл я. Плохо. Теперь мы как на ладони, бери не хочу.
Тигр повел ушами, прислушался:
– Что-то многовато лошадей. Сколько там всадников, Ксантис?
– Под две сотни примерно, – отозвался земляной. – Бывало, и с большим отрядом дрались, но я иссяк.
– Быстро нагнал Сьент.
Ксантис возразил:
– Это не Верховный. Кто-то от Озерной обители идет. Тут, – топнул он ногой, – как раз дорога была, затопило. Она будет дальше между вон тех двух холмов.
Граднир с сомнением глянул вдаль, где на горизонте уже явственно различались яркие точки факелов, вздохнул.
– Если это гвардия Нертаиля, справимся. Райтэ тоже не беспомощен. Если Гончары… лучше бежать, пока не поздно.
– Орлин говорил, – вспомнил я, – что князя Доранта как раз две сотни сопровождало, а он Гончар.
– Неофит, но это не существенно, – поправил Граднир, опускаясь на четвереньки. Земли коснулись уже тигриные лапы, а голос приобрел невнятность – клыки мешали. – Жрецы с ним точно будут. Придется бежать быстро-быстро и далеко-далеко. Райтэ, карета подана. Стихия воды враждебна дракону, если он огненный, а не водяной. А ты у нас, к несчастью для мира, огненный. Ксантис, тебя подвезти вон до того бережка твоего рукотворного болотца или сам дойдешь? – он показал лапой на возвышенность, видневшуюся на юго-востоке в стороне от приближавшегося с юга отряда. – Спорим, сил не хватит?
Дарэйли земли криво усмехнулся и беззвучно провалился на месте. Только земля причмокнула, затягивая образовавшуюся дырку, откуда немедленно забил мутный ключ.
– Зар-р-раза земляная! – восхитился тигр. – Не мог не плюнуть напоследок! Ну, поехали, принц, попробуем этому ничтожному червю нос утереть!
Граднир преодолел версту вплавь довольно быстро, но Ксантис уже поджидал на берегу и потребовал, чтобы тигр, проигравший спор, и его тащил на хребте – мол, земляной последние силы потратил.
Пока они пререкались, я думал, что с дарэйли в Подлунном мире что-то не так. Мы этой ночью потеряли друзей, и шуточки казались неуместными. Какие могут быть шутки и соревнования, когда нужно спасать потерянных, планировать нападение или, на худой конец, выигрышную капитуляцию?
«Тьфу, Райтэ, как ты нуден, – проворчал внутренний голос. – Тоже мне, древний дракон… мудрость аж прет из всех щелей. Поплачь, авось полегчает! Если не можешь плакать – смейся. Помогает не сойти с ума». Как надоел мне этот голос совести! Я, похоже, давно уже сошел с того, чего и не было, если верить Ринхорту. Дьявол! Если бы я был уверен, что жрецы выполнят обещание оживить их! Но ведь знал же – это только крючок для меня.
Любой мой ход казался безнадежным. Стать Гончаром – это узнать тайны Сферикала, понять, как искоренить слуг Эйне из Подлунного мира раз и навсегда. Стать Гончаром – потерять друзей, которые меня проклянут, предать и погибшего брата, и вассалов, и самого себя.
Но самое отвратное в этом деле то, что предложение, переданное через Шойну, это наверняка только уловка Сферикала. Может ли дарэйли быть жрецом? А может ли горшок стать гончаром? Смешно.
Прежде, чем скрыться за поворотом, выводящим из низины, я оглянулся. Цепь княжеского отряда приблизилась и растеклась в стороны, огибая неожиданное водное препятствие. Одна клешня скоро до нас дотянется. Их скорость не удивила: Граднир устал, потому двигался медленно с двумя седоками на широкой мохнатой спине.
Но нашим шкурам грозила другая опасность, оказавшаяся куда ближе всех остальных, в полете стрелы.
Из-за возвышенности с лиственной рощицей, навстречу нам вынеслись всадники и оказались слишком близко – два жреца и шестеро дарэйли. Рассвело уже достаточно, чтобы разглядеть их одежды и нагрудные знаки.
– Верховный! – вздыбилась шерсть на загривке Граднира.
***
Пользуясь тем, что Гончары собрались на совет, а стража сосредоточилась на охране командного шатра и периметра лагеря, Щепка ползла к палатке, куда были доставлены окаменевшие дарэйли. Померещилось, или нет, что один из занесенных сюда камней был точь-в-точь, как Ринхорт? Если это он, Ханна согласится на все, только бы Мариэт его оживила.
Она пробиралась между неподвижных огромных птиц – огромных, с коня, с чудовищными клювами и лошадиными гривами на головах и загривке. С этой стороны палатку не охраняли.
Странные птицы не шевелились, хотя их черные глаза были открыты и, казалось, наблюдали. Ханна уже слышала, что их парализовало укусом змеи, да и лапы их были связаны, но девушка все равно отчаянно боялась.
Не успела она проползти за полог, как тут же пожалела себя, как жалела последнюю неделю почти о каждом своем поступке. Почему-то с тех пор, как она отказалась ехать с черноглазым демоном-искусителем, каждый ее шаг приводил к плачевным последствиям. Злой рок какой-то. Наверняка, демон ее сглазил.
В палатке был кто-то живой.
– Ну же, Бенх! – послышался свистящий шепот. – Не прикидывайся дохлым, ты уже можешь шевелиться…
Щепка помертвела, узнав голос ненавистной змеи.
– Шойна, – сдавленно ответил кто-то змее. – Почему ты…
– Тс-с… дуй отсюда, пока жрецы о тебе не вспомнили. Им пока не до пленников.
– И принц здесь?
– Гуляет мой мальчик на свободе, – тихо рассмеялась змея. – Хотя бы Ксантис смог воспользоваться тем, что я не очень торопилась. А я уж и надеяться перестала. Вали давай. Ты не принес клятву принцу, и наиболее уязвим, поэтому Ллуф не стал обращать тебя в камень.
– Какая забота.
– Дурак неблагодарный. Камню-то уже не сбежать. Остальных, даже если оживят, то на цепь посадят, но рабами их уже не сделать. Или уничтожат. Мой тебе совет, бестолочь воздушная: найди принца и присягни ему… Подожди-ка, у нас тут проблема: одна мелкая вошь приползла. Сейчас я ее прищелкну.
«Убьет, мамочки!» – Щепка всхлипнула про себя, пытаясь выползти наружу. Но пояс по закону подлости за что-то зацепился, и, пока Ханна шарила рукой и дергала узел, надеясь развязать и освободиться, к ней метнулась длинная черная тень.
Рывок, и пояс лопнул, но сама Щепка омертвело повисла в крепкой руке воительницы. В тусклом свете, сочившемся сквозь ткань полога, сверкнули клыки. Шею обожгло адской болью, тут же расползшейся по телу холодным огнем.
– Какая удача! – второй раз мелькнули перед глазами клыки, уже окровавленные, и засветились в темноте красные глаза. – А я-то собиралась тебя поискать, но ты сама нашла свою смерть. Следишь, дрянь? Убью!
Ханна попыталась закричать, но из мгновенно опухшего горла вырвался невнятный хрип. Кто-то, спотыкаясь, шел к ним и тоже хрипел:
– Оставь ее, Шойна!
– Поторопись, Бенх, – бросила через плечо демоница. – Уходи, пока они все заняты.
– А ты?
– Я – опять рабыня. Но… хоть так жрецам подгажу. И присмотрю пока за этой вошью, чтобы не уползла, – рука дьявольской женщины разжалась, и Ханна рухнула, ударившись обо что-то твердое, как камень. – Осторожней, тля безмозглая! Тут дарэйли! Сломаешь его – я тебя на мелкие кусочки порежу.
Руки и ноги Ханны не двигались, а сердце колотилось, как бешеное. А еще смелой себя на миг посчитала, дуреха.
Тот, кого змеиха назвала Бенхом, почти не различимый в темноте, уточнил, где расположены постовые и выскользнул за полог. Подождав – не обнаружат ли беглеца? – но не услышав ни криков, ни шума, змея наклонилась к неподвижной девушке.
– Ну, что, человечка? Сразу или постепенно будешь умирать? Как же я ненавижу людей! И особенно, женщин. Даже такие рябые дуры, как ты, могут родить какого-нибудь ублюдка. Хотя… – Шойна села на живот лежавшей девушки, провела когтем по ее полураскрытым губам.
Беспомощную Ханну прошиб пот ужаса, когда дьяволица разрезала кинжалом шнуровку ее платья и прижала лезвие к соску груди. На коже выступили капельки крови. Шойна, нагнувшись, слизнула их раздвоенным языком.
– Вкусная девочка, – свистящий шепот защекотал шею жертвы. – У Ринхорта губа не дура, в тебе много жизненной силы, мне надолго хватит, на много ночей. Но я тороплюсь, детка. Ты тоже можешь дать мне часть своей души. Или всю сразу.
– З-зачем? – прохрипела несчастная селянка.
– Затем, чтобы мне жить. Проклятый Глир забрал у меня слишком много сил, мне надо восстановиться. Ты же ничего обо мне не знаешь. Я такой создана, но никто не спросил, хочу ли я быть такой! Никто!
Красные глаза змеи вспыхнули, она едва не задушила парализованную жертву, но через миг Шойна снова обрела человеческий вид, и почему-то Ханне стало еще страшнее. Потому, наверное, что от человеческого существа ждешь человечности, но в дьяволице ее не было никогда.
Темная дарэйли зашипела, скаля клыки:
– Ты ненавидишь меня, человечка, я это чувствую. Ненавидь! Этим ты тоже даешь мне силу, потому что я – темная дарэйли, созданная разрушать. Мне не нужна любовь. Мне нужен твой страх, твоя ненависть – они разрушают твою душу быстрее, чем это делает мой яд. Хочешь убить меня? Ты можешь, знаешь? Полюби, и ты меня обессилишь. Полюби меня, Ханна!
Шойна впилась в ее губы, и у Щепки потемнело в глазах. Казалось, раздвоенный язык змеи вынимает из тела сердце, высасывает, опустошает.
– Тебе нравится, я вижу, – прошептала Шойна. – Ты насквозь порочная подзаборная шлюшка, Ханна. Тебя тискал хозяин в углу, лапали солдаты, пользовали на сеновале конюхи. Тебе ли стесняться моих ласк? Со мной ты можешь не опасаться беременности, а после меня… – тварь подняла голову и беззвучно расхохоталась. – После меня, Ханна, тебе не грозит залететь ни от кого. И это спасет тебя, потому что иначе ты станешь просто глиной для Гончаров. Они убьют тебя, глупая девка. А я спасаю тебе жизнь. Что же ты не ценишь мою доброту, дура?
От того, что в это время вытворяла змеиха с ее парализованным телом, Ханне хотелось умереть от стыда и страха. А проклятое сердце захлестывали волны экстаза от прикосновений змеиного языка, от поцелуев, разрывающих кожу, и она почти не почувствовала боли, когда змея начала орудовать рукоятью кнута. Душа уходила из Ханны с каждым движением руки ненавистной Шойны, с каждым ее кровавым поцелуем.
– Что тут происходит? – долетел до ее сознания окрик.
Змеиха шарахнулась от жертвы, но тут же словно окаменела от приказа:
– Straуejn!
Глазам Ханны стало больно от света факела. А дальнейшее врезалось в память, как вспышка: в шатер вошли двое. Длинный, как жердь, жрец подскочил к застывшей Шойне, силившейся что-то сказать, размахнулся мечом, прокричав:
– Daie’jne Einne…
Его попытался остановить рыжеволосый иерарх:
– Не здесь, Глир! Здесь опасно!
Но сухощавый прошипел:
– Отойди! – и завершил заклинание: – Daer Einne baeresha auterrann el’grannh!
На последних словах ужас вытолкнул из горла змеиной дарэйли крик:
– Нет!
Но жрец вмиг снес голову Шойны. Она ударилась рядом с Ханной о массивную фигуру в каменных латах и отлетела. Срезанные косички рассыпались, черная кровь из шейного обрубка брызнула фонтаном, а все еще стоявшее столбом обезглавленное тело задергалось, пытаясь бежать, но споткнулось и упало на фигуру кого-то из окаменевших дарэйли. По груди Ханны хлестнула отделенная от головы черная косичка и соскользнула, как змея.
Рыжеволосый, державший факел, вскрикнул:
– Что ты наделал, Глир!
Иерарх сферы Логоса сделал вид, что опомнился, охнул с притворной жалостью:
– Ох, надо же! Верховный наверняка расстроится, что камни пострадали… Зови Мариэт, брат Ремес.
– Но…
– Тебе же передал Сьент перед уходом свою драгоценную дарэйли? Вот и заставь ее работать! Ханна – не рабыня, мы должны ее спасти.
– Но посмотри, что с остальными!
Шатер наполнялся чадом: над лежавшими на полу статуями дарэйли, облитыми змеиной кровью, поднимался едкий дымок.
– Тьфу, нашел о ком жалеть, – сплюнул Глир. – Беглые рабы умрут окончательно, только и всего. Зато рохля Сьент вынужден будет, наконец, убить принца. Ему уже нечем будет купить это дьявольское отродье.
Рыжеволосый, поколебавшись, призвал Мариэт. В ожидании дарэйли жизни они стояли над истекавшей кровью служанкой и оба пальцем не пошевелили, чтобы помочь ей. Зачем? Гончару не подобает пачкать рук о плоть мира, для этого есть рабы, созданные из той же грязи, одухотворенной богом Эйне по молитве жреца. Разве услышал бы Сущий молитвы, будь у его слуг грязные руки?