Граф Таррагона

ГЛАВА I.

Руанский порт.

Руан. Нормандия. Порт. 28 октября 1128г.

Оживление и суета, царившие в переполненном Руанском порту, были извечными спутниками торговцев, моряков, путников и паломников, хотя бы раз оказавшихся перед решительным выбором в своей грешной жизни – пуститься в морское путешествие, полное опасностей, невзгод и испытаний, таких опасных и непредсказуемых, что католической церкви, не мудрствуя лукаво, надо было причислить морские вояжи к епитимиям.

Морские разбойники – эти средневековые прародители пиратов и флибустьеров, внезапные шторма, постоянная болтанка, выворачивающая наизнанку, рифы, мели и полнейшее отсутствие сколь бы то ни было нормальных условий жизни на судне, вот, пожалуй, краткий набор «прелестей» жизни.

Мало кто обращал внимание на двух молодых людей, можно сказать, почти сверстников, стоявших на пирсе возле большого пузатого нефа, который, лениво покачиваясь на легких волнах, скрипел канатами, крепко привязавшими его к земле.

Оба молодых людей были, судя по выправке и манерам держаться, воинами, а их благородная внешность, скромные на первый взгляд, но весьма дорогие, если присмотреться внимательнее, одежды, широкие пояса, кинжалы, мечи на перевязях и шейные цепи, выдавали в них рыцарей, планировавших, скорее всего, совершить длительное морское путешествие.

Давайте немного и мы познакомимся с ними поближе:

Один из рыцарей, мессир Филипп де Леви, – высокий, статный молодой мужчина, был рыжеволос и коротко стрижен, старался казаться спокойным, излишне холодным и сдержанным в своих эмоциях.

Второй ж, и его звали Гильом де Ипр, бастард старого графа де Лоо, – наоборот был оживлен, часто жестикулировал, снабжая свою речь выразительными движениями рук. Он был несколько ниже и моложе своего товарища.

– Филипп, последний раз прошу тебя, останься… – Гильом де Ипр, это был именно он, крепко сжал руку товарища и, заглядывая ему в глаза с невыразимой тоской, прибавил. – Поговаривают, что его величество Людовик в скором времени все-таки решится на крестовый поход. Поверь, это лучше, чем отправляться в Испанию! А?..

Филипп, хмурясь, ответил:

– Прости меня, брат мой де Ипр, но обстоятельства заставляют меня убыть за тридевять земель. Понимаешь, я дал слово покойному графу Гильому Клитону, сыну герцога Робера Нормандского… – он внезапно замолчал, подумав, что сболтнул лишнего. – Надо так…

Гильом де Ипр, так ничего толком и не поняв из его туманных предложений, вздохнул, покачал головой и, решившись на последнюю атаку, сказал:

– Что и кому ты обещал еще что-нибудь? Почему-то мне, твоему другу и боевому товарищу, ты ничегошеньки не обещал..

Филипп внезапно побледнел, желваки заходили на его скулах, куда-то отвел глаза и ответил:

– Ты уж не обессудь, дружище. Это неважно для тебя, не забивай себе голову, но это очень важно для меня лично, клянусь тебе… – он собрался с силами и посмотрел товарищу в глаза. – Ты, как я понял, решил податься в услужение к его светлости де Блуа? – Гильом кивнул головой в ответ. – Вот и ступай. Я пока все еще вассал его величества Франции и не могу, как те проклятые фламандцы, менять оммаж как им заблагорассудится…

Гильом шмыгнул носом и виновато ответил:

– А я ведь тоже фламандец. Только не подумай бог весть что обо мне! Граф де Блуа пообещал мне весьма приличную плату и по достоинству оценил мои таланты командира… – де Ипр развел руками, – сам ведь знаешь, брат, что я бастард, земель и замков у меня нет и, – он грустно опустил голову, – судя по всему, никогда не будет. А тут! Граф Тибо дал мне слово, что, если я не подведу его и его брата Этьена, то он вручит мне ключи от трех, понимаешь, трех замков в Шампани!.. – его глаза заискрились восторгом, – а там буквально рукой подать до земель моего батюшки-развратника, прости его господи. А еще он, это между нами, намекнул мне на возможность скорой и весьма увлекательной экспедиции за какой-то там короной. Хрен его знает, какой, но мне это и не важно. Самое главное, что будет возможность снова проверить себя и свой меч в деле!

Де Ипр перекрестился, вспомнив своего недотепу-отца, умудрившегося, не имея законных детей и наследников, заиметь единственного сына, да и то – бастарда!

Филипп улыбнулся, увидев своего боевого товарища таким возбужденным, увлеченным и оживленным. Он обнял его и произнес:

– Я понял тебя. Могу даже угадать, о чем он намекал. – Гильом вопросительно посмотрел на него. – Это, брат мой и друг, Англия…

Гильом открыл рот от удивления, с сомнением покачал головой, ответил:

– Ересь какая-то. Там король есть, он еще, как я понял, помирать не собирается…

Филипп засмеялся, похлопал его по плечу и заговорщицким тоном произнес:

– Все мы, как ты знаешь, в руках Господних… – он помрачнел и прибавил. – Вспомни твоего кузена и моего единственного друга, покойного Гильома Клитона…

– Это верно… – Гильом де Ипр набожно и истово перекрестился. Он едва не расплакался, вспомнив нелепую и странную смерть Гильома Клитона. – Как ты думаешь, Филипп, он на небесах?..

Филипп крепко сжал рукоять меча и ответил:

– Лично для меня, мой друг, он именно там, рядом со своим великим дедом…

– Ты едешь один?.. – Гильом поискал глазами слуг и удивился, когда понял, что де Леви едет в одиночестве. – Даже оруженосцев и конюших не взял? – Филипп молча развел руками. Гильом страшно испугался и, вытаращив глаза от изумления и удивления, сказал. – Господи! Да ты с ума сошел! Там же кругом одни враги, чужая земля, обычаи!..

– Ерунда… – Филипп показушно засмеялся. – Бог не выдаст – свинья не съест!..

Гильом стал озираться по сторонам и, внезапно улыбнулся, увидев молодого бедно одетого и кое-как экипированного парня лет восемнадцати, спешившего к кораблю в одиночестве.

– О! Ты не один, судя по всему. Еще один паломник, наверное…

Филипп крепко пожал ему руку и сказал:

– Вот видишь, Господь послал мне попутчика. Прощай, мессир де Ипр, Бог даст – увидимся еще когда-нибудь…

Де Ипр поклонился и ответил:

– Обязательно. Я твой должник. – Гильом обнял друга, потом отстранился от него, и глядя в глаза товарищу, прибавил: – Я, Гильом де Ипр, клянусь тебе, Филипп де Леви, что никогда и ни при каких обстоятельствах не подниму свое оружие против тебя, чего бы мне это потом не стоило и чем бы не грозило…

– Перестань, Гильом, это лишнее… – Филипп направился к трапу, перекинутому на корабль с пирса. – Не жди отплытия, я не люблю, когда меня провожают…

– Храни тебе Господь… – Гильом незаметно перекрестил его, едва нога де Леви коснулась шаткого трапа, ведущего на борт нефа.

Париж. Месяц назад. Королевский дворец.

Беседа явно не клеилась. Напряженное состояние всех присутствующих в небольшой комнате нависло в воздухе грозовой тучей.

Король Франции Людовик, высокий и крепкого телосложения сорокасемилетний мужчина с волосами цвета спелой пшеницы, молча просидевший почти всю беседу, резко поднялся и, метнув гневный взгляд на своего канцлера и по совместительству аббата Сен-Дени Сугерия, прошелся несколько раз по комнате, развернулся и, посмотрев в глаза молодому рыцарю, стоявшему застывшей словно каменной фигурой, произнес:

– Как у вас, мессир де Леви, язык поворачивается бросать подобные резкие слова в адрес нашего верного слуги и добропорядочного аббата Сугерия?! Послушать вас, так выходит, что мы почти с самого начала знали о том, что было уготовано покойным графам Шарлю Доброму и Гильому Клитону в этой мятежной, подлой и Богом проклятой Фландрии! Ересь и бред!..

Сугерий, отнекивавшийся и молчавший весь до этого разговор с Филиппом де Леви, с явным облегчением выдохнул, услышав слова поддержки из уст Людовика. Он приободрился и, расправив плечи, бросился в контратаку на Филиппа:

– Побойтесь Господа, сын мой! Мы прекрасно понимаем, что та горечь потери друга и христианнейшего рыцаря, коим был покойный граф-герцог Клитон, несколько помутила ваш рассудок… – он попытался положить свою сухонькую ладошку на волосы рыцаря, но тот тряхнул головой, выражая нежелание подставлять свою голову для его ласкового и вкрадчивого умиротворяющего жеста. Сугерий хмыкнул и продолжил. – Роковое стечение обстоятельств, только и всего…

– Роковое?! – Возмутился Филипп. Он мельком перевел взгляд на короля, затем на аббата: – Вы, монсеньор аббат, даже не представляете, насколько роковое! Фландрия, некогда мирная и верная, безвозвратно потеряна! Был перехвачен агент англичан, он, можно сказать, и руководил всем этим шабашем! Палач графа Гильома допросил его с пристрастием, а писец слово в слово записал все, что рассказал этот наймит-иуда!..

Сугерий бросил быстрый и испуганный взгляд на короля. Тот молча пожал плечами и кивнул ему, приказывая растормошить рыцаря.

– Значит, вы утверждаете, что были особые бумаги, явно доказывающие причастность короля Генриха к бунту во Фландрии? – аббат буквально буравил взглядом своих колючих глаз де Леви.

Филипп понял, что сказал несколько больше того, о чем желал поделиться с ними, спешно ретировался и, изобразив растерянность, пробурчал в ответ:

– Бумаги были, но они куда-то пропали. Покойный граф, – он решил соврать, мысленно прося прощения у покойного друга, – к несчастью, с ним разговаривал лично покойный граф Гильом, так что я не знаю ни имени, ни внешности агента.

– Жаль, очень жаль… – задумчиво произнес Людовик. – А мы, признаться, так рассчитывали на вас…

Сугерий, уцепившись за фразу короля, подумал, что, надавив на эти, как ему казалось, болезненные точки, он сможет убедить Филиппа де Леви изменить свое мнение и, возможно, разговорить рыцаря, выведав еще что-нибудь:

– Неужели, мессир де Леви, покойный граф Гильом так ничего вам и не рассказал? Насколько я помню, он весьма сдружился с вами…

Филипп кивнул головой в ответ и произнес:

– Да, монсеньор, он просил меня об одной услуге…

Король и Сугерий почти хором сказали:

– О какой?..

Рыцарь выдержал паузу, посмотрел на каждого из них, после чего произнес:

– Его светлость просил меня сделать все возможное, чтобы освободить его отца, томящегося в узилище, куда его подло заточил Генрих – его младший брат-иуда! Он всерьез рассчитывал на меня, чтобы его отец надел корону Англии на свою, пусть и седую, но живую еще голову законного властителя Англии по праву первородства и старшинства в семье!..

Слова рыцаря произвели просто ураганный эффект на них. Король всплеснул руками и стал расхаживать по комнате, что-то бубня себе под нос, в Сугерий, сделавшись белее снега, растерянно хлопал глазами, но ничего не мог сказать.

Наконец, нервы Людовика не выдержали. Он подошел к рыцарю и, посмотрев ему в глаза пристально, спросил:

– Надеюсь, что это была глупая и неуместная шутка, мессир де Леви?..

Сугерий тут же пришел в себе и, часто закивав головой, поддакнул королю:

– Да! Это ведь была просто шутка?..

Филипп посмотрел на каждого из них и совершенно серьезно ответил:

– Отнюдь, ваше величество. Я поклялся и сдержу данную мною клятву любой ценой. Иначе, сами понимаете, я утрачу свою честь…

Король Людовик понял, что решимость рыцаря не наигранная, а получать такой вот подарок, когда он уже, можно сказать, прикупил братьев де Блуа, пообещав поддержку в возможном походе за короной, было уже непростительно. Ему очень не хотелось снова втягиваться в слишком уж затянувшуюся войну с графами, отвлекавшую его от более важных дел в королевстве.

Решимость же рыцаря, в случае удачного разрешения его клятвы, создавало новые проблемы, ведь сам Людовик, если можно так сказать, невольно продал и предал герцога Робера Куртгёза Генриху Английскому и позволил взять в плен, в случае провала была большая вероятность новой войны с Англией, что также создавало большие проблемы. Король Франции прекрасно понимал, что Генрих Английский не упустит такого щедрого и неожиданного подарка от него, преподнеся папе Римскому в самом неприглядном свете попытку французского рыцаря, к тому же вассала Людовика, провести в его стране диверсию.

А тут, как ни крути, можно лишиться моральной поддержки Святого престола и, что самое опасное, подвергнуться анафеме, как в свое время его покойный ныне отец Филипп Грешник, погрязший в разврате и любви к графине Бертраде де Монфор, которую тот умыкнул у ее законного супруга графа Фулька де Анжу, пусть и с ее согласия, но..

– Я приказываю вам отказаться от клятвы. Я – ваш сюзерен, помазанник Божий, и могу свою властью освободить вас от клятвы… – король решительно взглянул на де Леви.

Тот стойко выдержал взгляд короля и ответил:

– Увы, сир, это невозможно…

Здесь уже Филипп понял, что зря вообще завел разговор на эту тему, ввергая себя в такие дебри, что можно шею запросто сломать.

Сугерий вкрадчиво произнес:

– Мессир Филипп, мы весьма ценим ваши услуги, оказанные короне Франции. Полагаю, что его величество наверняка планирует щедро вознаградить своего верного слугу за те лишения, испытания и опасности, которым он подвергся на его службе…

Людовик закивал головой, рассчитывая, что обещания щедрых посулов подкупят де Леви. Филипп смекнул, что сейчас наступил именно тот удобный момент, когда можно изобразить легкое отступление, сохраняя позиции в целости и почти полной сохранности.

– Сир, я тронут и польщен… – он низко склонил голову, встал на одно колено и поцеловал руку короля, – ваша власть, как сюзерена и помазанника Божия, велика и всемогуща, а щедроты ваши уже сейчас воспеваются, сравнивая вас с Шарлеманем. Позвольте, сир, я в качестве искупления от данной мною клятвы покойному другу отправлюсь воевать в Святую землю?..

Людовик бросил быстрый взгляд на аббата, то молча кивнул головой. Король дождался, когда Филипп поднимет лицо к нему, и произнес:

– Ваше христианское раскаяние достойно уважения. Мы вознаградим вас сразу же после вашего возвращения из паломничества. – Он снова посмотрел на аббата, который показала ему пальцами красноречивый жест, намекая на деньги. Людовик крякнул и добавил. – Повелеваю сегодня же выдать вам из казны пять тысяч ливров серебром, а коли пожелаете – заемными бумагами, кои евреи-менялы, венецианцы, генуэзцы или даже византийцы с готовностью превратят в полновесные деньги в любом уголке Европы, я уж молчу о святой земле…

– Благодарю вас, сир, – Филипп, тщательно разыгрывая покорность и кротость, поцеловал руку Людовика.

– Совсем другое дело, мессир де Леви, – вставил словечко аббат. – Мы не смеем больше вас задерживать…

Рыцарь поклонился и покинул комнату, оставляя их вдвоем. Едва дверь за ним закрылась, и стихли шаги де Леви, Людовик посмотрел на аббата и сказал:

– Мой «боевой шершень», оказывается, весьма буйного и увлекающегося нрава…

Сугерий тяжело вздохнул и ответил:

– Почти, как и его отец Годфруа. Только, к счастью, тот сдурел ближе к старости, постригшись в монахи, а этого безумство охватило уже с молодости…

Людовик кисло улыбнулся и заметил:

– Только, смею тебе напомнить, что его безумие не помешало ему разгрузить мой карман на добрых пять тысяч ливров! Хорошо будет, если он возьмет серебром не всю сумму…

– Ну, простите, сир. Иначе было нельзя… – с виноватым видом ответил аббат.

– Он в руках Господних. Если возвратится, значит, его сам Господь бережет. – Ответил Людовик. – Нам тогда, дабы не прогневить Создателя, придется еще что-нибудь придумать, лишь бы усмирить строптивца…

– Это, сир, если он вернется. – Сугерий вздохнул и опустил голову.

Людовик сел и развернул пергамент, присланный ему накануне личным герольдом графа Тибо. Король стал долго водить по нему пальцем, беззвучно шевеля своими толстыми и мясистыми губами. Он поднял голову и сказал:

– Как ты думаешь, Сугерий, Тибо де Блуа не обманет нас и действительно отдаст Нормандию, едва он или его брат Этьен воцарится на престоле Эдуарда Исповедника и Кнуда Великого?..

Сугерий надул щеки и ответил:

– Сложный вопрос. Они, сами знаете, люди весьма ненадежные и своеобразные. Не зря ведь одного из их первых предков прозвали Тибо-обманщик!..

– Господи! Одни мошенники кругом! – громко произнес король. – Ни на кого положиться нельзя, никто слово не держит!

Сугерий хмыкнул и некстати произнес:

– Куда деваться, сир, коли и мы такие же…

Людовик побагровел и, гневно посмотрев на него, крикнул:

– Что?!..

Руан. Нормандия. Порт. 28 октября 1128г.

Филипп сидел в кормовой пристройке и молчаливо смотрел на берег Нормандии, удалявшийся от него и убегавший на юго-юго-восток. Неф медленно набирал ход, кренясь на левый борт и вздымая веселые белоснежные буруны голубых волн, вспарываемых его острым носом.

Погода была неопределенная – в любой момент мог разыграться дождь, а от него два шага было и до шторма, так часто в это время года налетавшего на Английский канал.

Он медленно перебирал в памяти события последних нескольких месяцев, за которые судьба так дико и жестоко перемолола его судьбу, исковеркав или погубив попутно еще сотни.

– Мессир, вы позволите мне присесть возле вас на свежем воздухе? – вежливый, но уверенный в своих силах, голос отвлек его от тяжких и горестных раздумий. Филипп поднял голову и посмотрел на человека, подошедшего к нему. Это был высокий, почти его телосложения, рыцарь с темными, словно медь, волосами. Пожалуй, только чуть моложе, чем де Леви. Филипп радушно кивнул головой и рукой пригласил его присесть возле себя, показывая на соседний свободный стул. Рыцарь сел и, расправив складки своего длинного, на нормандский манер, сюркота, представился. – Мое имя Робер. Робер Бюрдет. Нормандец… – он замялся, понимая бедность своих одежд и окидывая взглядом черные, но сшитые из роскошной ткани, одежды соседа, – башельер…

Филипп приветливо улыбнулся и произнес:

– Филипп де Леви, сеньор де Сент-Ном. Очень приятно познакомиться…

Робер с явным облегчением вздохнул, опасаясь, что его спутник окажется обычным богатым жлобом и снобом, презирающим однощитовых рыцарей-бедняков. Но спокойный и почти равнодушный взгляд франка, которому, как понял он, было абсолютно все равно – знатен он или беден, успокоил рыцаря.

– Я решил отправиться в Испанию, поступить в услужение к какому-нибудь знатному сеньору или, если повезет, к королю, чтобы своим мечом добыть себе славу, богатство и земли…

«Бедняга, – подумал де Леви, – такой наивный. Мечтает, как и я мечтал год назад только о славе, богатствах и замках. Надо мечтать о спокойствии, живых и здоровых друзьях…

– О! Слышу слова рыцаря! – Филипп решил немного подбодрить своего попутчика. – Признаться, мессир, я тоже собирался ехать в Святую землю, но, услышав слова такого отважного и, несомненно, благородного шевалье, меняю планы и отправляюсь вместе с вами в Испанию. – Он открытым взглядом посмотрел на Робера. – Позволите мне составить вам компанию? Вдвоем, думаю, нам будет веселее и спокойнее…

Робер растерялся. Столь активное проявление искренних чувств франком смутило его. Он засомневался о том, не издевается ли над ним собеседник.

– Вы изволите посмеяться надо мной, мессир?.. – его рука легла на рукоять меча.

Филипп снял покрывало со столика, стоявшего возле стульев, обнажая кувшин, несколько кубков и мясо, уже успевшее остыть.

– Прошу вас, в знак моего искреннего расположения к вам, разделить со мной трапезу…

Робер сглотнул слюну, он не ел уже пару дней, питаясь лишь сухарями и экономя каждое денье.

– К моему сожалению, мессир, я вынужден отказаться. Я держу пост, а сейчас, когда мы на море… – он попытался неуклюже отговориться и оправдаться, опасаясь, что его сосед потребует разделить не только трапезу, но и плату за нее.

Филипп понял, что его рыцарь смущен и действительно беден, улыбнулся и сказал, успокаивая соседа:

– Я уже оплатил обеды, ужины и вино до самого прибытия в Испанию, так что теперь, мессир Робер, я умоляю вас составить мне компанию. Здешние порции слишком велики для меня одного, а кушать в одиночестве я не привык.

Робер обрадовался и облегченно вздохнул.

– Разве вас не сопровождают слуги, оруженосцы, конюшие?.. – он посмотрел по сторонам.

Филипп разлил вино и, усмехнувшись, ответил:

– Я решил, также как и вы, путешествовать налегке. Наказание, коему я сам себя подверг, не терпит излишеств…

Робер не стал вникать в подробности наказания, побудившего его нового знакомого отправиться в столь далекое и опасное путешествие, отломил кусок холодной баранины и, впившись в него зубами, принялся с наслаждением хрустеть. Де Леви неспешно выпил вина, поддел кинжалом средних размеров кусок и присоединился к нему.

Несколько минут раздавалось бодрое чавканье, прекращаемое разве что на то, чтобы запить пряное мясо вином.

– Мессир Робер, – Филипп дождался, пока его сосед не насытится вволю, вытер жирные губы рукавом своего гамбезона и сказал. – Мессир Робер, откуда вы родом?..

– Из Нормандии, сеньор де Леви. – ответил ему нормандец.

– Нормандия большая… – де Леви попросил его рассказать о своей жизни и семье.

Робер смутился, покраснев до корней волос, но решил не обижать своего столь щедрого и радушного соседа:

– Западная Нормандия, мессир, почти на границе с Бретанью…

Филипп удивленно поднял брови:

– Бог мой! Это, наверное, в тех самых местах, где, если не ошибаюсь, властвовал сам легендарный Роланд, поставленный на маркизат самим Карлом Великим?!..

Робер покраснел еще гуще, кивнул и с гордостью ответил:

– Именно так, мессир Филипп…

– Прошу вас и требую, чтобы вы называли меня Филипп, опустив излишние манеры. – Филипп де Леви положил ему руку на ладонь, выказывая расположение к соседу.

Робер пожал плечами и ответил:

– Как вам будет удобно, мессир… – он запнулся. – Филипп…

– Вот и прекрасно, Робер… – кивнул ему в ответ де Леви, – вы, я полагаю, тоже не возражаете?..

– Нисколько, это честь для меня… – поклонился в ответ Робер Бюрдет.

Филипп снова разлил красное анжуйское вино по кубкам, кивком головы предложил собеседнику взять свой кубок, и сказал:

– Предлагаю тост. За великого Роланда! Вашего земляка…

– За Роланда!.. – Робер залпом выпил кубок и немного захмелел. – Вы, Филипп, даже не поверите. Но наш родовой замок расположен всего-то в двадцати лье от места, где раньше стояла деревянная башня, в которой, по поверьям, и жил сам великий Роланд!..

– Потрясающе! – подыграл ему Филипп.

– Наш род старинный, но, к несчастью для меня, бедный… – начал свой длинный рассказ Робер.

Невысокий и широкоплечий темноволосый крепыш молча наблюдал за тем, как неф медленно покидал акваторию Руанского порта, кивнул с довольным видом и направился к городу.

Он медленно прошелся по его кривым и узким улочкам, помолился на колокольню, приценился у лавочников о стоимости хлеба, вина и кур, после чего пересек базарную площадь и, толкнув низенькую стрельчатую дверцу, вошел в кособокий двухэтажный домик, одним боком развернувшегося к рынку.

Он поднялся на второй этаж, открыл дверь комнаты ключом, закрыл ее за собой на щеколду внушительных размеров, сел за стол, развернул малюсенький клочок пергамента и стал что-то выводить на нем пером, обмакивая его периодически в тушь.

Закончив свою писанину, крепыш прищурился и медленно прочитал текст, с довольным видом кивнул, зажег свечу и стал капать растопленный воск на пергамент, стараясь залить его ровным слоем, свернул его в рулон. Потом незнакомец, кряхтя, поднялся на чердак дома. Там стояла большая клетка с голубями, он вынул одного из сизарей, привязал рулончик пергамента к его ножке и, растворив окно, выпустил голубя на свободу.

Почтарь, сделав несколько кругов над домом, полетел, держа курс на север, в Англию…

ГЛАВА II.

Робер Бюрдет.

– Наш род старинный, но, к несчастью для меня, бедный… – начал свой длинный рассказ Робер. Он вздохнул и, махнув рукой, продолжил. – Предки слишком верно исполняли свой оммаж герцогам Нормандии, что почти полностью растратили имущество, земли и угодья. Остался только замок, да и он в закладе сейчас… – Робер заскрипел скулами.

– Что так? – удивился Филипп. Он посмотрел на соседа и понял, что тому трудно говорить – настолько он был расстроен. – Нет, если вы не желаете…

– Отчего же… – с напускной бравадой ответил Робер. Он уже порядком захмелел. – Вы не поверите, Филипп, но бывают честные вассалы. Дед, к примеру, сопровождал покойного короля Гильома Завоевателя, надеясь на благосклонность после покорения Англии. Но Гильом, царствие ему Небесное, оказался довольно-таки скупым и ничего деду не дал, даже забыл о компенсации…

– А я думал, что великий Гильом был щедрым королем… – поддакнул ему де Леви.

– Как бы не так!.. – завелся Робер. – Он был щедр только со своими приближенными, да и то только с теми, кто лизал его жирный зад!..

– Мне кажется, что вы немного резко высказались об умершем… – поправил его де Леви. – Мы в море, а гневить Господа, особенно в таких условиях, не стоит…

– Вы правы, Филипп… – смутился еще больше Робер. – Я отчасти не прав. Одного, правда, дальнего родича великий Гильом, все-таки, озолотил, сделав его самим сенешалем Англии!.. – Филипп вздрогнул, но не подал вида. – Род де Биго? Вы, часом, не слышали о нем?..

– Нет… – соврал Филипп, похолодев изнутри. – Не привелось…

– Жаль… – ответил Робер, – хотя, если честно, я его и сам-то ни разу не видел! Так вот, – он снова налил себе вина, отхлебнул и продолжил, – дед вернулся из славного похода несолоно хлебавши. Но, слава Богу, это только полбеды… – он грустно вздохнул, – мой отец, царствие ему Небесное, – вдохновившись религиозным одухотворением, вызвался сопровождать самого герцога Робера Куртгёза в памятный крестовый поход! Он, мне священники рассказывали – они-то врать не будут, бился плечом к плечу с герцогом, прошел все самые кровавые и страшные битвы! Дорилея, Антиохия, Иерусалим и Аскалон! Герцог Робер был великим воином, отважным и благородным рыцарем, честным и чистым, словно святой Жорж!.. – Робер с силой ударил кулаком по столу.

– Истину говорите, Робер! Герцог Куртгёз был и остается великим рыцарем и настоящим королем Англии!.. – Филипп понял, что его собеседник восхищен герцогом, вот и решил подыграть ему.

– Именно, Филипп! – Робер воскликнул, взмахивая руками, – он был настоящим христовым паломником! Он ничего не хотел в Святой земле, лишь отбить Гроб господень и вырвать его из рук неверных! Он пообещал моему отцу, что, когда они вернутся домой, Робер сделает его сенешалем западной Нормандии, вручит в лен замки, угодья и позволит распускать квадратный пеннон в сражении!..

– Великая честь для любого шевалье… – Филипп учтиво склонил голову.

– Но, к несчастью для отца и полнейшему горю для меня, – вздохнул Робер, – герцог сначала зажился в Апулии у своего тестя и жены Сибиллы, а когда вернулся, оказалось, что Нормандию и Англию самым наглейшим и вопиющим образом прикарманил его младший братец-прохиндей!..

– Это подлый поступок, я с вами полностью согласен…

Робер встал, прошелся по качающейся палубе, едва не упал, вовремя уцепившись руками в борт нефа, икнул и ответил:

– Что-то меня шатает сильно…

– Не пугайтесь, Робер, мы, все-таки, на корабле… – засмеялся Филипп.

– Я и забыл… – засмеялся в ответ нормандец. – Увлекся рассказом…

– Если вы не против, – Филипп посмотрел на темнеющее небо, – мы можем спуститься в мою каюту, там, кстати, много места, там вы и продолжите, если хотите, свой увлекательный рассказ. Заодно, прошу вас искренне, – де Леви положил руку на сердце, – можете разделить каюту со мной до конца путешествия. Там есть свободный топчан…

Робер замялся. Филипп понял, что у него нет лишних денег и сказал, успокаивая соседа:

– Каюта оплачена полностью до прибытия в порт. Капитан не станет возражать, а одному мне скучно и тоскливо… – он искренне посмотрел в глаза нормандцу. Тот с радостью кивнул и стал собирать остатки еды, кубки и кувшин с вином. Филипп стал ему помогать.

Они спустились в каюту, расположенную в кормовой надстройке нефа. Робер сбегал в трюм и притащил пару узлов с вещами, копье, щит, бочонок с хранящейся в нем кольчугой, и шлем.

– В тесноте, да не в обиде… – поприветствовал его Филипп.

Робер быстро разложил свои небогатые пожитки, улегся на топчан и сказал:

– Вы не желаете спать, Филипп?.. – Тот отрицательно покачал головой в ответ. Нормандец обрадовался и предложил. – Хотите, я продолжу свой рассказ?..

– Окажите мне милость… – Робер зевнул и, потянувшись, поглядел на куски холодного мяса, принесенного им в каюту. Филипп заметил, что его спутник, видимо, так изголодался, что до сих пор не может унять свой желудок, и предложил рыцарю. – Не желаете ли перекусить?..

Робер с радостью закивал головой, вынул свой старенький кинжал с выщербленным лезвием и простой деревянной рукоятью, поддел им увесистый кусок, откусил, вернее сказать – проглотил его почти не жуя, запил вином, вытер губы и возобновил свой прерванный рассказ:

– На чем я остановился, простите?..

– Пленение герцога Робера… – произнес Филипп, устраиваясь поудобнее.

– Ага! Так вот, мессир, после пленения герцога Робера в Нормандии начались, как бы мягче сказать, притеснения тех сеньоров, кто поддерживал его высочество в справедливых притязаниях на корону. В их число попал, как это не трудно угадать, и мой отец. – Нормандец тяжело вздохнул, очевидно, что эти воспоминания доставляют ему сильный душевный дискомфорт. – Ни о каких, разумеется, должностях, титулах и наградах уже не могло быть и речи! Наоборот! Непонятно какими там путями, но приспешники нового короля-узурпатора откопали кучу заемных бумаг и прочей ерунды, стали оспаривать у отца права на многие земли, еще остававшиеся у нас. Короче говоря, – Робер обреченно махнул рукой, – к прошлому году у нас ничего толком не осталось, одни лишь долги, долги, долги…

Филипп приподнялся на локтях, удивленно посмотрел на него и спросил:

– Но, разве у вас не было ни единого письменного подтверждения ваших прав на земли? Может, в какой-нибудь церкви или монастыре была запись, сделанная много лет назад?..

Робер отрицательно покачал головой и ответил:

– Отец утверждал, что якобы есть или были. Но, как мы ни искали, так ничего толком и не нашли. У нас отняли все, да и в придачу к этим злосчастьям еще и долги навесили непонятно какие! Вот я, после смерти батюшки, и продал замок, вернее сказать, оставшийся дом. Замок был уже забран за долги…

– Господи, – выдохнул Филипп, ужасаясь беспределу, творимому чиновниками-лизоблюдами Генриха. – Если бы я услышал это от вас лично – никогда бы не поверил в то, что такое возможно в христианском мире!..

– Возможно и не такое, сеньор…

– Я просил называть меня Филиппом… – поправил нормандца де Леви.

– Извините, Филипп, расчувствовался… – ответил Робер. – Они ведь, вы просто не поверите, решили и вовсе добить моего отца, в чем, кстати, и преуспели, объявив всенародно, что он, якобы, до сих пор числится сервом герцога Нормандии, так как они не видели вольной грамоты! Такой позор! А она, эта вольная грамота, клянусь честью, была! Она хранилась в Руане, в архиве герцогов, а список с нее был у нас и хранился в часовне…