Loe raamatut: «Архилептония»

АРХИЛЕПТОНИЯ
повесть

Я не уверен, что человеческая раса проживёт ещё хотя бы тысячу лет, если не найдёт возможности вырваться в космос. Существует множество сценариев того, как может погибнуть всё живое на маленькой планете. Но я оптимист. Мы точно достигнем звёзд.

Стивен Хокинг

Пролог

Впервые я оказался в Архилептонии в шестнадцать лет. С перепугу ничего не понял, почти ничего не запомнил и много лет потом мучился отрывочными воспоминаниями о пережитом опыте, гадая, что же это было такое.

Дело было поздней осенью, когда уже холодно, ещё сухо, как всегда серо и привычно тоскливо. На фоне этой серости, уже хрустящих луж и первой пыльной позёмки повсюду, однако, понавешали вызывающе кроваво — красных флагов, и стало ясно, что у них скоро 7 Ноября.

Я тренировался после школы почти каждый день на стадионе за кинотеатром «Зенит», что на Таганской улице. Бегал за «Трудовые резервы». Тренировки начинались с семикилометрового разминочного кросса, потом мы растягивались как следует, а потом уже выполняли упражнения по основной специализации — я лично бегал на средние дистанции.

В тот памятный день мама сказала мне утром перед школой: «Тренировку вам, наверное, отменят. Сказали, что потеплеет и к вечеру ожидают дождь. Если придёшь раньше со школы, сходи в гастроном за хлебом. Мелочь на телевизоре».

Мама была и права, и не права: потеплело, заклубились тяжёлые облака, и вскоре на город обрушился ледяной отрезвляющий дождь. Но тренировку не отменили. Вячеслав Петрович — ему тогда, наверное, было чуть больше тридцати — снял нас с кросса и уже мокрых загнал в помещение спортивной школы. Он и сам страшно не любил тренировки в зале.

«Куда бежать — то бегуну в зале?» — всегда шутил он.

Но сегодня выбора не было. Не гонять же как идиотам под дождём!

Мы поскидывали с себя мокрые тренировочные костюмы и приготовились к очередному приколу — Петрович любил неожиданные повороты в тренировочном процессе. Последний раз в зале он нас, бегунов, заставил толкать ядра, и над нами ржали огромные девки ядротолкательницы — молотометательницы. А до этого было как — то раз, что он повесил нас на гимнастические кольца, и тогда над нами ржали мелкорослые плечистые гимнасты. Но мы не обижались! Всё равно мы были элитой.

«Лёгкая атлетика — королева спорта!» — бывало, говаривал Петрович, выдавая нам дефицитные пумовские шиповки, которые в те времена были почти на вес золота.

Сегодня Петрович внимательно огляделся, и его хитрая конопатая физиономия осветилась откровенно садистской улыбкой, когда он узрел прыжковую яму, заполненную кусками цветного поролона, а вокруг неё — никого. Мы поняли: будем прыгать. Просто прыгать в длину для нас было не ново: это входило в нашу подготовку. Мы расслабились, но ненадолго. Оказалось — мы будем прыгать в длину и в высоту одновременно. Почему в длину — чтобы сохранить естественный соревновательный элемент: кто дальше. Этот «Кто дальше» всегда от Петровича получал 50 копеек на пять стаканов молочного коктейля и угощал этим коктейлем после тренировки своих товарищей. А вот прыгать одновременно в высоту оказалось просто необходимо, так как в прыжок Петрович добавил сальто. Чтобы сальто успешно завершить и приземлиться на ноги, надо было лететь и далеко, и высоко, и сгруппироваться правильно, что мы никогда не делали, не умели, а только видели, как это делают гимнасты. Отказаться — значило расстроить Петровича, выставить себя слабаками или лентяями, каковыми мы не были.

Надо отдать ему должное — Петрович разрешил установить перед ямой подкидной гимнастический мостик, что, конечно, облегчало задачу. Но мы не владели своими телами так, как это умели гимнасты, и самым сложным для нас оставалось выполнить сальто. Петрович, как молодой, прыгнул для примера сам. Великолепно сгруппировался, сделал сальто, приземлился на поролон ногами и остался очень доволен и дальностью полёта, и своей сохранившейся сноровкой. Мы за него порадовались, а сами занервничали. Ему хорошо, он заслуженный мастер спорта. А мы кто? Перворазрядники, кандидаты в мастера. И мы бегуны, а не цирковые акробаты!

Кто — то робко высказал сомнения, и тогда Петрович включил подачу теории, что мы страшно не любили и считали хоть и полезным, но весьма занудным времяпровождением. Петрович объяснил всё в деталях и особенно уделил внимание прижиму колен в полёте ко лбу и обхвате ног руками — то есть группировке. Ребята начали пробовать. Я, как самый трус, сначала присматривался, но очередь подошла, и деваться было некуда. Во всех моих спортивных достижениях всегда выручала если не сила, которой у меня не было, то выносливость и воля к победе. На воле я побеждал, обгоняя более сильных бегунов. Волю свою я осознанно тренировал и считал силу мысли не менее важной и полезной, чем силу мышц.

Я умел сосредотачиваться. Это было важное качество для спортсмена, и я им активно пользовался, порой удивляя результатами и тренеров, и товарищей — конкурентов. Вот и теперь я выслушал Петровича, встал на разбег и сосредоточился, мысленно представляя себе в деталях самый сложный для меня элемент прыжка — группировку тела в полёте.

Я никогда не делал сальто, но видел много раз, как прыгают другие. Я представил самого себя правильно сгруппировавшегося: колени на лбу, руки в обхват согнутых и прижатых к телу ног. Хлопок (это Петрович хлопнул в ладони), затем — короткая команда «Пошёл!».

Я разбежался, последним шагом мощно оттолкнулся от подкидного мостика, великолепно сгруппировался, меня закрутило, и я полетел. Потом оказалось, что я, не имея опыта, перекрутил немного, не успел раскрыться и упал в яму не ногами, а головой, к которой были прижаты мои собственные колени. И приземлился в яму, видимо, уже без сознания — так сильно расстарался, что стукнул сам себя в лоб коленями. Это было моё первое в жизни и, слава богу, последнее сотрясение мозга.

Случай этот стал пересказываемым курьёзом нашей спортивной школы. А моя жизнь тайно изменилась навсегда, потому что, открыв глаза, я увидев склонившихся над собой товарищей и тренера, но ясно вспомнил и понял, что только что за мгновение до этого я тоже видел всех нас со стороны. В то же время вокруг меня оказались какие — то чужие люди, а я сам стоял на подкидном мостике, как будто и не прыгал вовсе. Люди вокруг не были подростками — спортсменами: они явно здесь были чужими. Прозрачны и бестелесны, все разного размера. Незнакомцы издавали узнаваемые звуки на разные голоса.

Я успел испугаться. Просто испугаться, как это бывает в кошмарных снах. Но, к сожалению, не успел получше всё рассмотреть. Потому что пришёл в себя: это Петрович больно щипал меня за щёки. А товарищи столпились вокруг и смотрели сверху вниз с укором.

С этим воспоминанием, которое мозг мой зачем — то хранил и никак не хотел отпускать, я и прожил много лет, успев стать врачом, жениться, обзавестись детьми, эмигрировать, пожить полной грудью и повидать разного.

Все эти годы я всё гадал и всячески прикладывал к странным воспоминаниям различные медицинские ярлыки, всё больше психиатрического свойства, удивляясь самому себе, будучи уверенным, что действительно увидел и ощутил что — то необычное в момент той курьёзной травмы, — такими реальными мне тогда показались эти аморфные человекоподобные образы вокруг меня и моих товарищей.

Я изучил все тексты и упоминания о жизни после смерти, о всех случаях описываемого отделения души от тела, просмотрел в интернете все ссылки на подобные случаи на всех доступных мне языках, все комментарии и разоблачения — и ничего близкого по описанию не нашёл. Не было у меня никаких тоннелей, никакого света в конце этого тоннеля, никакого лица Бога или ещё чего — то подобного. Да и клинической смерти у меня не было. Подумаешь, небольшое сотрясение мозга, потеря сознания на несколько секунд! У спортсменов такое происходит сплошь и рядом. Мои сравнения всё больше убеждали меня, что я наблюдал что — то другое. Единственное, что совпадало в моём случае со всеми изученными описаниями, — наблюдение за картиной происходящего как бы со стороны.

Я хранил тайну и ни с кем ею не делился. Возвращался к этой теме всё реже, изредка наталкиваясь на новые информационные источники. Тем временем уже в двадцать первом веке кинематограф, фантастическая литература и интернет создали тысячи вариаций на тему потусторонней жизни, и стало казаться: человечество уже везде побывало, всё знает, всё видело, всё теперь ясно и понятно, и придумать ничего нового невозможно. Потому что всё уже есть — просто обычному человеку пока во все эти миры не попасть.

Ха — ха! Нужен как минимум логин и пароль!

Так реалистичны были эти романы, повести, фильмы и игры! Как будто режиссёры и писатели, креаторы и дизайнеры сами побывали там и теперь просто хотят рассказать нам, грешным и заземлённым людишкам, что они, приближённые и ангелоподобные VIP, видели и знают и чем они, если мы заплатим немного денег, уж так и быть, с нами поделятся.

Виртуальная субкультура, подстроенная под самые низменные человеческие страсти и страхи, захватила информационное пространство, постепенно вытесняя тысячелетние принципы морали и подминая под себя всё рациональное, разумное, доброе. Я следил за этой вакханалией злобной фантастики, вырвавшейся с бумажных страниц на экраны телевизоров, мониторы компьютеров и мобильников, ностальгируя по Брэдбери, Стругацким, Азимову, пытаясь хоть где — то, хоть как — то разглядеть что — нибудь подобное моим собственным воспоминаниям о параллельной действительности. Всё тщетно! Ничего подобного никто не описывал, не показывал и, соответственно, не продавал.

Все эти мои исследования и наблюдения продолжались до тех пор, пока я не оказался в Архилептонии снова, но уже не случайно и без всяких для себя болезненных последствий.

Назад в прошлое. Греция

Сама жизнь, с её непредсказуемыми поворотами и хитросплетениями причин и последствий, направила меня в Грецию, на Афонский полуостров. Искать ответы. Просить о помощи.

Так уж получилось, что я сам не выбирал какой — то определённый монастырь целью своего путешествия, — просто школьная подруга моей жены и по совместительству крёстная мама моих старших детей, живущая в Греции, знала одного из батюшек «на выезде», русскоязычного монаха, имеющего связи в одном из древнейших монастырей полуострова. Он — то и помог мне и моему заблудившемуся младшему брату попасть в этот закрытый и почти таинственный тысячелетний монастырь, осознанно живущий особняком и противопоставляющий себя остальному Афонскому государству, уже вкусившему сладостный дурман туристического бизнеса со всеми его прелестями и последствиями. Звон монеты уже заглушил звон многих афонских колоколов, но монастырь, в который я решил отправиться, пошёл своим путём, отказавшись от любопытных туристов, электричества, интернета и многого другого, от чего не смогли отказаться другие монастыри.

Мы с братом купили билеты, посидели на дорожку, расцеловались с нашими женщинами, пересекли Атлантику и оказались на земле Гиппократа и Гомера, Архимеда и Сократа, древних спартанцев и Александра Великого. Жара, солнце и воздух, пахнущий кипарисами и эвкалиптом, — всё обрушилось на нас разом.

В Салониках встретила крёстная со своим младшим сыном и вскоре передала из рук в руки двум специально примчавшимся с Халкидики грекам, которые и должны были доставить нас в городок на границе с Афонским полуостровом.

Мы были поражены красотой и нищетой современной Греции! Красота и бедность гармонировали и дополняли друг друга повсюду.

Оба наших гида были постоянными паломниками в монастыре. Оказалось, что настоятель отправил их за нами в такую даль, чтобы привезти нас в городок, откуда ночными тропами можно было нелегально проникнуть на территорию Афонского государства. Очевидно, для этих ребят такое поручение было очень ответственным и почётным. В будний день среди недели они бросили свою работу (не уверен, что она у них была) и семьи, чтобы доставить гостей из далёкой страны в братскую обитель монастыря.

Наши спутники были очень заботливы и учтивы, пытались нам что — то показывать вокруг и комментировать окружающие пейзажи, много говорили. Мы почти ничего не понимали, потому что умели говорить на нескольких языках, но только не на греческом.

Мы неслись на стареньком пежо по выжженным солнцем дорогам, не совсем ещё понимая, куда мы едем и когда приедем. Было забавно наблюдать наших гидов. Впоследствии, уже в монастыре, я узнал о них больше. А сейчас, в дороге, подумал, что их образы полностью совпадали с моими представлениями о «настоящих» греках. Потому что греки, которых я знал, были не совсем такими. Или совсем не такими. Североамериканские греки такие же, как и все их сограждане. Спокойные, устроенные, деловые, белокожие, скромно одетые, ничем не отличающиеся от итальянцев, шотландцев, русских, евреев, румын, поляков или даже китайцев — любят собачек, много работают, смотрят хоккей, стригут травку вокруг домов, откапывают свои машины зимой из — под снега, утром добираются до работы с картонным стаканчиком кофе в руке, вечером тащат детей на спорт. Современная жизнь накладывает на нас клише поведения, взгляда, реакций на обстоятельства, манеры одеваться.

Здесь было совсем другое! Наши спутники как будто спрыгнули со страниц читаной — перечитаной и многими любимой книги «Легенды и мифы Древней Греции» и предстали перед нами во всём своём колорите и великолепии. Только копий и щитов им не хватало!

Водитель, лет 30–35, был бородат, обладал бесподобным орлиным носом, огромными горящими глазами и гривой чёрных волос. Он был среднего роста, силён, подтянут и, судя по одежде, очень беден. Его товарищ был почти славянского типа парень: светлые глаза, некрупный правильный нос, русые волосы. Немного помоложе, одет в камуфляжные штаны, футболку и военные ботинки, щупловат, но жилист и быстр. Оба наших героя были почти чёрными от загара аборигенами. В кассетнике их старенького пежо крутилась кассета с песнями на греческом языке без оркестрового сопровождения. Вскоре, когда освоились с тряской, невыносимой жарой и пылью, мы с братом врубились: вместо современной музыки или хотя бы местного радио они постоянно крутят в машине церковное песнопение! Это было первым и не последним открытием, повергшим нас в глубокое удивление на этой земле.

Наши новые товарищи крутились на передних сиденьях, всячески стараясь проявить уважение и заботу. Возложенную на них миссию они выполняли с такой искренней радостью, что можно было подумать, они встретили в аэропорту и теперь везут домой родных братьев, которых не видели много лет. Постоянно говорили и что — то нам объясняли, указывая то на холмы с масличными садами, то на выжженные скалы, то на какие — то индустриальные запылённые и заброшенные полуруины, городки и посёлки в стороне от дороги, монастыри и отдельно стоящие церкви на холмах.

Они очень старались передать своим чудовищно ограниченным английским лексиконом, что мы видим по сторонам, путешествуя из Салоник к Афонскому полуострову. И мы, как ни странно, поняли их! И честно прониклись.

Главной мыслью, которую они пытались донести до нас, была мысль о том, как они любят эту землю!

Городок

Дорога из Салоник до городка заняла у нас тогда часов пять. Это было ужасно! Жарко, пыльно, потно. Позже, когда я стал возвращаться сюда один или с семьёй на рентованной машине, на маршрут уходило не больше двух часов. В какой — то момент я понял, что наши гиды — эллины просто объезжали прекрасные платные автобаны, которые здесь им понастроили немцы, чтобы не платить за проезд, так как платить им просто было нечем. Мы вдоволь покрутились по заброшенным горным серпантинам и налюбовались дикой красотой здешних мест.

Перед самым приездом в точку назначения мы заехали в городок Иерисос и подобрали ещё троих паломников, с которыми наши товарищи, видимо, были прекрасно знакомы, — огромного толстого старика с клюкой и двух его сыновей моего возраста. Старик, оказалось, немного шпрехал по — английски и объяснил, что они тоже идут в монастырь на выходные. Так, всемером в четырёхместном, надрывающемся от натуги пежо, мы и отправились дальше. Благо что от Иерисоса до городка, по словам новых пассажиров, уже было недалеко.

По пути между Иерисосом и городком мы остановились у какой — то часовни, и все наши спутники, увлекая нас за руки за собой, бросились скорее внутрь, крестясь и отбивая счастливые поклоны. Оказалось, это сооружение было воздвигнуто две тысячи лет назад на том месте, где, скрываясь от преследования тогда ещё не крещёных греков, апостол Павел ушёл по подземным естественным катакомбам от верной смерти и вышел к морю за несколько километров отсюда. Так нам объяснил толстый старик. В часовне в отдельном боковом проходе стояла вода по щиколотку, которую, крестясь, испили все мы, зачерпывая ладонью с колена. Тут и начинался маршрут апостола Павла, о котором я уже знал, так как немного изучил христианскую тематику с позиции исторического объективизма. Знал, что звали его в догреческий период не Павлом, а Шаулем, он сам в своё время преследовал первых христиан, был воинствующим фарисеем, но по пути в Дамаск был ослеплён яркой вспышкой с небес, услышал голос Иисуса и уверовал в него.

Интересно, какую дурь они тогда курили?..

Короткое пребывание в этом месте поразило меня снова. Это был уже второй случай после обнаружения церковного песнопения в радиомагнитоле нашего пежо. Необычным было всё. Удивительная прохлада внутри часовни. Ощущение отдохновения и покоя, снисходящее на тебя после изнуряющей жары, преследовавшей нас всё путешествие. Никогда не запираемые двери часовни, несмотря на наличие явных материальных ценностей внутри. Тут я вспомнил заброшенные и разграбленные дочиста церкви Костромской области, которые мы облазили с женой, путешествуя по тем местам ещё до свадьбы. Здесь же были и древние иконы, и укрытый сусальным золотом иконостас, и много денег, оставленных случайными прихожанами. Никому и в голову, наверное, не приходило позариться на святое добро. Воистину православная страна!

А ещё нас поразила вода в боковом проходе уходящего под землю тоннеля. Она оказалась очень вкусной. Мы черпали её ладонями под светом мобильников прямо со ступеней в начале тоннеля. Тут, наверное, было неглубоко, но ступать в эту воду уже много лет никто не осмеливался из трепетного уважения к событиям двухтысячелетней давности. Вода была как будто сладковатая и такая свежая, что просто захватывало дух!

Полуанглофонный старик долго подбирал слова и всё — таки смог нам объяснить, что греческие учёные когда — то налили в эту воду специальный пигмент и проследили маршрут его движения: пигмент вышел в скалах на берегу моря на Афонском полуострове, что подтверждает историю бегства Павла от преследователей и его спасения. Наши спутники были невероятно горды этой короткой экскурсией. И, казалось, даже не тем, что показали нам эту часовню, а больше самим фактом, что им удалось в суматохе дел лишний раз забежать сюда и испить святой воды.

Городок оказался очаровательным селением на крутом склоне у моря — десять улиц вдоль моря, десять улиц поперёк — от моря наверх по холму. Нас привезли к большому двухэтажному белому и на вид очень бедному дому, над которым развивалось два флага — чёрный и жёлтый. Оказалось, это флаги православия и самого монастыря. Этот дом принадлежал монастырю и фактически был бесплатной гостиницей: сюда приходили паломники, могли ночевать здесь, а если надо — жить несколько дней, и отсюда они уходили с ночным провожатым в монастырь.

Городок малоприметен на карте, и имя его, наверное, мало кому известно. Как утверждают местные жители, он расположен именно в той бухте, в которую когда — то вошли корабли персидского царя Ксеркса и где в первой атаке они были отбиты и сожжены спартанцами, то есть греческим спецназом тех далёких времён.

Хозяйничал в монастырском доме отец И, и мы в очередной раз были изумлены, узнав этого человека поближе, а впоследствии услышав от него самого и от людей детали его монашества и домонашеской жизни.