Призрак на палубе

© Виленов В., 2010

© ООО «Издательство «Вече», 2010

Глава первая. Вечная тайна «Летучего Голландца»

Мы так далеки от того, чтобы знать все силы природы и различные способы их действия, что было бы недостойно философа отрицать явления только потому, что они необъяснимы при современном состоянии наших знаний. Мы только обязаны исследовать явления с тем большей тщательностью, чем труднее признать их существующими.

Пьер Симон Лаплас

Вот уже почти полтысячелетия он не знает покоя ни днем ни ночью. Вот уже почти полтысячелетия его непрерывно носит по всем морям и океанам страшная и неведомая сила. Ночью на его мачтах холодно дрожат огни святого Эльма, а днем солнце выжигает рассохшуюся палубу. В многочисленных пробоинах плещется вода, но это не мешает ему, как и прежде, уверенно держаться на волне. Его паруса всегда полны попутным ветром, и даже в полный штиль он уверенно мчится вперед.

Во все времена он появлялся внезапно. В шторм и туман, в солнечную погоду и в бурю он неожиданно возникал из небытия, призрак, несущий несчастья.

Не дай бог кому-либо встретиться с ним в море! Такая встреча обязательно заканчивается крушением для судна и смертью для его команды! И пусть по всем лоциям под килем в этот момент будет хоть несколько тысяч футов, но откуда невесть появляются рифы, и обреченное судно тотчас поворачивает прямо на них.

Впереди судна, указывая ему гибельный путь, на всех парусах мчится корабль-призрак. На его палубе видны скелеты, их страшные ухмылки заставляют холодеть самые отважные сердца. Отчетливо слышно, как скрипит старый изношенный корпус, как гудит ветер, прорываясь сквозь рваную холстину истлевших парусов. Подле штурвала – капитан. Хорошо видно его черное лицо под широкополой шляпой. Это иссохшее лицо мумии. В беззубом рту торчит глиняная трубка.

Напрасно в отчаянии пытается команда обреченного судна изменить курс. Напрасно рулевые всем телом налегают на штурвал, судно не слушается их. Оно уже не подвластно человеку, ибо во власть над ним вступил иной хозяин. Неведомая сила влечет судно за кораблем-призраком, влечет на рифы, навстречу гибели.

Вот уже отчетливо видны пенные буруны у ощерившихся каменных клыков. Еще мгновение – и корабль-призрак безмолвно растворяется в облаке пены. А затем следует страшный удар, всесокрушающий поток воды, опрокинутое далекое небо и мучительная смерть.

Так бывает всегда, ибо исчезнувший корабль зовется «Летучим Голландцем», и нет еще в мире силы, которая могла бы остановить его. И как не вспомнить здесь страшные своей неразгаданной тайной стихи Николая Гумилева:

 
Но в мире есть иные области,
Луной мучительной томимы.
Для высшей силы, высшей доблести
Они навек недостижимы.
 
 
Там волны с блесками и всплесками
Непрекращаемого танца,
И там летит скачками резкими
Корабль Летучего Голландца.
 
 
Ни риф, ни мель ему не встретятся,
Но, знак печали и несчастий,
Огни святого Эльма светятся,
Усеяв борт его и снасти.
 
 
Сам капитан, скользя над бездною,
За шляпу держится рукою,
Окровавленной, но железною,
В штурвал вцепляется – другою.
 
 
Как смерть, бледны его товарищи,
У всех одна и та же дума.
Так смотрят трупы на пожарище,
Невыразимо и угрюмо.
 
 
И если в час прозрачный, утренний
Пловцы в морях его встречали,
Их вечно мучил голос внутренний
Слепым предвестием печали.
 
 
Ватаге буйной и воинственной
Так много сложено историй,
Но всех страшней и всех таинственнее
Для смелых пенителей моря —
 
 
О том, что где-то есть окраина —
Туда, за тропик Козерога! —
Где капитана с ликом Каина
Легла ужасная дорога.
 

В июле 1881 года в судовом журнале фрегата британского флота «Бакканте», огибавшего мыс Доброй Надежды, появилась запись: «Во время ночной вахты наш траверз пересек «Летучий Голландец». Сначала появился странный красноватый свет, исходивший от корабля-призрака, и на фоне этого свечения четко вырисовались мачты, снасти и паруса брига». Команда «Бакканте» была в полном смятении: ведь любой моряк прекрасно знал, что судно, повстречавшее «Летучего Голландца», – обречено, в лучшем случае оно сядет на мель, а экипаж охватит массовое безумие.

Однако на этот раз, вопреки ожиданиям команды, после встречи со знаменитым призраком фрегат остался цел. Матросы приобод-рились, но, увы, радовались они напрасно. Уже на следующее утро впередсмотрящий, первым заметивший корабль-призрак, сорвался с мачты и разбился насмерть. Чуть позже внезапно заболел и умер вахтенный офицер, записавший факт встречи с призраком. Ко времени возвращения «Бакканте» в Индию он потерял по разным (порой самым невероятным!) причинам более полутора десятков человек. Поэтому немудрено, что после этого дотоле ничем не примечательный винтовой фрегат получил прозвище «Проклятый Бакканте». Необъяснимая гибель людей на нем продолжалась и в последующие годы, а потому служить на «Проклятый Бакканте» отправляли и матросов, и офицеров за какие-либо прегрешения: по своей воле туда идти никто не желал. История с фрегатом «Бакканте» – всего лишь небольшой штрих к великой легенде о «Летучем Голландце». Во взаимосвязь встречи со знаменитым призраком многочисленных смертей на английском фрегате можно и верить, и не верить, но факт случившегося с «Бакканте» остается фактом.

Сегодня большинство морских историков считают, что легенда о «Летучем Голландце» появилась более 400 лет назад. Есть мнение, что сама легенда вовсе не плод фантазии, а самым непосредственным образом связана с одним из выдающихся мореплавателей, человеком, начавшим эпоху великих географических открытий.

Пленник мыса Бурь Бартоломеу Диаш

Кому из живущих ныне неизвестен знаменитый мыс Доброй Надежды, отделяющий Африку от Антарктиды? Честь открытия этого мыса, а значит, и честь открытия морского пути вокруг Африки принадлежит португальскому мореплавателю Бартоломеу Диашу ди Новаишу, более известному сегодня просто как Бартоломеу Диаш. С именем этого человека связаны первые великие открытия, но с ним связано и рождение самой страшной морской легенды – о «Летучем Голландце.»…

Много позднее эта легенда обретет иного героя, и говориться в ней будет об ином, не менее страшном мысе – Горн, который и доныне внушает ужас мореходам. Но начало этой легенды было положено именно Бартоломеу Диашем, который своим открытием и своей странной смертью вызвал столько преданий и суеверий.

Что известно нам о жизни Диаша до его легендарного плавания? Увы, до обидного мало. Историки предполагают, что произошел великий мореплаватель из рода Жуана Диаша, который первым из европейцев обогнул мыс Бохадор, и Динита Диаша, открывшего Зеленый Мыс. Род мореходов Диашей из поколения в поколение прокладывал путь в далекие моря, передавая от отца к сыну и от деда к внуку искусство навигации, старинные карты и завет идти все дальше и дальше.

С юных лет Бартоломеу начал свою корабельную службу: таков был удел всех мужчин его рода. В 1481 году еще молодым, но уже достаточно опытным моряком он становится капитаном каравеллы, включенной в экспедицию Диогу Азембужа к Африке. На песчаных пляжах Золотого берега Азембуж заложил форт Сан-Жоржи-да-Миня, надолго ставший для португальцев опорным пунктом в этих краях золота, рабов и слоновой кости. Некоторое время после плавания Диаш состоял управляющим королевских складов в Лиссабоне. Должность немалая, денежная, но скучная для настоящего моряка.

Плавая несколько десятилетий вдоль северо-западного побережья Африки, португальцы постепенно продвигались все дальше и дальше на юг. Постепенно накапливался опыт океанских плаваний, крепла уверенность, что, следуя дальше вдоль берега, можно в конце концов достигнуть вожделенной сказочно богатой Индии. Индия сулила несметные сокровища, и ставка в этой игре резко возросла. Но сколько придется плыть, чтобы достигнуть желанной цели, куда проляжет путь каравелл, в точности не знал никто. Предстояло сделать решающий бросок в неведомое, бросок в никуда. Цель оправдывала любые средства, а потому риск потерять несколько судов с их командами не шел ни в какое сравнение с той выгодой, которую получало бы Португальское королевство в случае, если бы суда все же достигли индийских берегов. Кроме того, все необходимо было проделать в строжайшем секрете, ведь конкуренты, и в первую очередь испанцы, тоже не дремали, ревниво наблюдая за каждым шагом португальцев. Итак, решение о начале подготовки небывалой дотоле экспедиции было принято королем Жуаном. Теперь предстояло определить, кто возглавит этот отчаянный бросок в неизвестность.

Назначение Бартоломеу Диаша начальником секретной экспедиции по поиску пути в Индию состоялось в 1486 году. Почему избрали на столь ответственный пост именно Бартоломеу, в точности не ясно, но вполне можно предположить, что здесь сыграла свою роль добрая слава рода Диашей, большой опыт мореплавания и мореходные знания кандидата, а также личное знакомство управляющего королевскими складами с семьей монарха. Подготовка к экспедиции проходила в строжайшей тайне и протекала мучительно долго, однако опыт и связи Бартоломеу обеспечили необходимую поддержку, и корабли были подготовлены к плаванию столь качественно, как никогда до этого. Но и задача перед Диашем стояла необычная! Ему предписывалось вести свою флотилию не в обычное прибрежное плавание с частыми попутными высадками на берег, а в дальнюю неизвестную дорогу. Помимо открытия пути в Индию Диаш имел и еще одно, весьма секретное и одновременно важное поручение – установить дипломатические отношения с легендарным христианским властителем Востока пресвитером Иоанном. На поиски легендарного Иоанна, однако, высылались десятки экспедиций и посольств, не миновала сия чаша и Диаша.

Король Жуан II чрезвычайно торопился с отправкой экспедиции. Дело в том, что к этому времени ученые-богословы точно рассчитали и определили время судного дня, который неизбежно должен был состояться в 7000 году от сотворения мира, что соответствовало 1492 году от Р. Х. Король Жуан, как истинный христианин, желал предстать на высший суд, совершив все богоугодные дела, а времени оставалось чрезвычайно мало, и он испытывал по этому поводу большое нетерпение.

В состав отплывающей в неизвестность флотилии вошло два 50-тонных судна и грузовой транспорт с запасом воды и продовольствия. Командный состав на уходящие суда был подобран из лучших. Так, главным кормчим экспедиции был назначен Перу д’Аленкер – единственный из моряков того времени, имевший право носить в Португалии шелковые одежды, а на шее – золотую цепь со свистком. Королевские хроники характеризуют его не иначе как «величайшего гвинейского кормчего». Аленкер был не только многоопытен, но и смел до такой степени, что не боялся публично противоречить самому королю.

Знойным августом 1487 года флотилия Диаша наконец вышла в море. Впереди резал воду форштевнем флагманский «Сан-Криштован», за ним – второе судно экспедиции «Сан-Панталион», и замыкал кильватерную колонну неповоротливый грузовой транспорт. Историк пишет: «На борту кораблей, плывших вниз по Тежу в открытое море, было по крайней мере шесть счастливцев. Это были два негра, насильно привезенные в Лиссабон Каном, и четыре негритянки, захваченные португальцами на Гвинейском берегу в одну из предшествующих экспедиций. Шесть невольников хорошо кормили, и одеты они были в европейское платье. Их предполагали высадить в разных местах по побережью, предварительно снабдив образцами золота, серебра, пряностей и других нужных африканских товаров и наказав им убеждать туземцев вести торговлю. Они должны были также повсюду рассказывать о могуществе и богатстве Португалии. Была надежда, что эти рассказы в конце концов дойдут до священника Иоанна, которого португальцы давно и тщетно разыскивали. С особым вниманием выбирали для этого путешествия негритянок: считали, что женщин, “с которыми мужчины не воюют”, не будут обижать и что они, если их высадить в чужих для них местах, скоро вновь выйдут к берегу, а на обратном пути корабли подберут их и доставят в Португалию».

Первое время флотилия шла вдоль уже известных португальцам берегов Африки. Миновали Гвинею. Дошли до устья Конго. Именно после Конго начинались еще никому не ведомые воды. Теперь суда продвигались вперед с максимальной осторожностью, ибо ни карт, ни лоций этих мест не существовало и опасности могли подстерегать на каждом шагу. Имея строгие указания, Бартоломеу Диаш старался не тратить время на высадки, однако время от времени это делать все же приходилось: нужна была зелень, а главное – свежая вода.

Во время этих береговых вылазок матросы старались при случае хватать зазевавшихся негров и негритянок. Их мореплаватель предполагал некоторое время везти на борту своих кораблей, а затем высаживать на берег. Расчет был в том, что пораженные португальским могуществом аборигены разнесут весть о белых людях по всему побережью и это в значительной мере сделает местные племена более миролюбивыми, а также облегчит пополнение припасов. Однако не все здесь выходило у Диаша, как он рассчитывал. Так, одну из негритянок начальник экспедиции велел высадить в так называемой гавани Островов, которую современные исследователи отождествляют с заливом Ангра-Пекена. Там же Бартоломеу Диаш распорядился выгрузить на берег и водрузить на мысу один из трех прихваченных в Португалии каменных столбов-пранов, предназначенных для свидетельства конкурентам, что те безнадежно опоздали, данные земли уже открыты и по праву принадлежат португальской короне. Вторую из негритянок высадили еще дальше к югу на берегу небольшой бухточки, названной Ангре-даш-Волташ. И все… Больше ни об одной из этих женщин никто никогда ничего не слышал. Что с ними стало, неизвестно и доныне. К тому же никакого улучшения в отношении к себе и своим спутникам Диаш так и не ощутил. Третью, последнюю из невольниц, мореплаватель оставил при себе на борту флагманского «Сан-Криштована».

– Пусть уж лучше эта дикарка помогает на камбузе, чем просто так выбрасывать ее за борт! – здраво рассудил Диаш. – Все равно толку от наших дам на берегу никакого!

– Вы правильно рассудили, зачем нам лишние рты! – согласно закивал головой капитан «Сан-Криштована».

Капитан флагманского судна был неплохим моряком, к тому же имел весьма выразительную внешность: красное мясистое лицо и огромный живот, за что и имел на португальском флоте вполне заслуженную кличку – Лейтон, то есть Молочный Поросенок.

Следуя далее на юг, вдоль побережья, Диаш зашел еще в одну из бухт, названную им весьма длинно и витиевато – Ангра-душ-Ильоишди-Санта-Круж. Там высадившиеся моряки поймали еще двух местных женщин, которые собирали ракушки в воде. Перепуганных негритянок Бартоломеу Диаш велел ласково принять и лично одарил бусами и зеркалами, а затем отпустил вместе с последней из португальских невольниц.

– Прощайте, чернокожие сеньориты! – кричали им вслед развеселившиеся матросы. – Ждите нас на обратном пути! Мы не вправе делать кого-либо несчастными лишь потому, что Господь избрал именно нас открыть эти земли для христианского мира!

– Жестокосердию не может быть места в наших сердцах! – заявил Диаш своим спутникам.

Как не похож Диаш на подавляющее большинство иных мореходов своей эпохи, когда убийство туземцев считалась не преступлением, а добродетелью и доблестью. Добродушие еще обернется мореплавателю множеством неприятностей впоследствии, но пока каравеллы по-прежнему плывут все дальше и дальше на юг, а самого Диаша заботят совсем иные проблемы.

Позднейшие отчеты об экспедиции говорят о том, что Диаш пересек тропик и далее медленно поплыл к югу, изучая и зарисовывая пустынные берега, часто окутанные туманом. Возможно, именно из-за этого тумана он так и не заметил устье великой реки Оранжевой. Одну за другой наносил он на карты заливы Святой Марии (ныне бухта Уолфиш-бей), Святого Томаса (бухта Спенсер) и Святого Стефана (бухта Людериц), Поворотный мыс южнее устья не обнаруженной им реки Оранжевой. К новому году Диаш достиг Терра-да-Сильвештри (Земли Людерица), а в первых числах января 1488-го его каравеллы успешно миновали Серру-душ-Ренш, нынешние горы Камис.

А вскоре португальскую флотилию настиг жестокий шторм. Почти полмесяца суда едва продвигались вперед под зарифленными парусами. Именно тогда, стоя на шканцах в присутствии всей команды, Диаш публично поклялся, что до скончания века будет штурмовать эти воды, пока не достигнет южного африканского мыса.

– Клянусь всеми дьяволами, что не отступлюсь от своего! – кричал, стараясь перекрыть вой шторма, отважный мореход. – Я буду плавать здесь до тех пор, пока со мной не приключится то, что будет угодно Господу!

Насмерть перепуганные его словами матросы истово крестились. Так, сам того не ведая, знаменитый мореплаватель, возможно, и положил начало страшной легенде о «Летучем Голландце»…

Всему плохому когда-то приходит конец, и настал день, когда ветер несколько поутих. Однако теперь Бартоломеу не знал, где же находятся его суда; ведь за долгое время бури флотилию сильно отнесло от намеченного маршрута. Нигде не было видно берега, и маленькие суденышки отчаянно качались в океанском безбрежье. Матросы испуганно жались к шлюпкам. Кто знает, какие сюрпризы готовит неизвестность, – затеряться в необозримых просторах океана равносильно смерти. Сохранились свидетельства участника этого плавания: «Высокие волны навели страх на матросов, и поскольку корабли были очень малы, а море холоднее, чем у Гвинеи, и совсем не такое, как там… они считали себя погибшими».

Диаш, не решаясь принять самоличное решение, велел собирать капитанский совет. Кроме самого Бартоломеу на совет прибыли капитаны Жуан Инфанти, Перу д’Аленкер и, наконец, толстый и мрачный Лейтон. Совещались долго. И так прикидывали, и этак.

– Так как африканский берег простирается с севера на юг, и был он нам по левую руку, то нам надлежит идти на восток. Только так, рано или поздно, мы снова ухватимся за береговую черту и продолжим намеченный путь! – высказал предложение Перу д’Акоста.

Его поддержал и сам Бартоломеу Диаш:

– Что ж, это, пожалуй, единственно верное решение, которое мы можем сейчас принять. Разворачиваем каравеллы на зюйд-ост!

Затем высказались остальные, и все единодушно пришли к выводу, что флотилию, скорее всего, отнесло ветром и волнами куда-то на северо-запад, а потому курс необходимо держать теперь на юго-восток.

Вновь паруса с огромными кроваво-красными крестами заполнились ветром, и плавание продолжилось. В вороньи гнезда на мачты Диаш послал самых глазастых. Как им нужен был сейчас берег! Но дни шли за днями, а окоем горизонта по-прежнему оставался пустынен. Среди команд поползли самые невероятные слухи. Скрытое недовольство испуганных матросов грозило вот-вот вылиться в открытое неповиновение. Обеспокоенные своим будущим, люди то и дело посматривали на «вороньи гнезда»: не раздастся ли оттуда долгожданно-радостное: «Земля»! Но земли все не было видно. Теперь с каждым днем все очевидней становилось то, что в расчеты капитанов и их кормчих вкралась какая-то невероятная и, может быть, даже роковая ошибка. Но откуда? Ведь элементарная логика подсказывала, что решение, принятое капитанским советом и утвержденное Диашем, являлось самым разумным из всех возможных. Так что же все-таки произошло?

Наверное, более иных терзался неизвестностью сам командующий флотилией. Но наконец настал момент, когда Бартоломеу Диашу стало абсолютно ясно, что дальнейшее плавание избранным восточным курсом смерти подобно.

 
Двадцать дней, как плыли каравеллы,
Встречных волн проламывая грудь;
Двадцать дней, как компасные стрелы
Вместо карт указывали путь
И как самый бодрый, самый смелый
Без тревожных снов не мог заснуть.
И никто на корабле, бегущем
К дивным странам, заповедным кущам,
Не дерзал подумать о грядущем —
В мыслях было пусто и темно…
 

Маленькая флотилия окончательно заблудилась в океане. Куда-то вопреки всем расчетам пропала Африка, и кто знает, в какие гибельные просторы теперь влечет их злой рок? Опытнейший моряк, Бартоломеу понимал, что необходимо что-то срочно предпринять, иначе впереди только смерть. Осунувшийся от бессонных ночей, не собирая более никаких советов, он подал команду, обессмертившую его имя среди потомков:

– Курс на север!

Бородачи-рулевые немедленно переложили тяжелые румпели так, чтобы форштевни каравелл в точности совпали с направлением компасной стрелки.

– Глядеть в оба! – велел впередсмотрящим Бартоломеу. – Кто первым увидит землю, тому насыплю карман золота!

Почему Диаш вопреки всем и вся решился на столь рисковый шаг, точно не известно. Только ли для того, чтобы вернуться в какой-то, по его убеждению, пройденный пункт уже открытого ранее берега, или это было самое настоящее озарение, свойственное всем великим людям? Кто теперь может об этом сказать? Как бы там ни было, но спустя несколько дней впередсмотрящий прокричал долгожданное:

– Земля!

Выбежавшие на палубу люди до боли в глазах всматривались вдаль. Там, на горизонте, в туманной дымке, зеленели высокие холмы. Но земля была не справа, как должна была бы появиться по всем расчетам, а слева, где ее уж никак не ожидали увидеть.

3 февраля 1488 года смертельно уставшие моряки бросили якорь у африканского побережья. Сойдя на землю, они истово отслужили молебен за свое спасение. Открытую бухту Бартоломеу Диаш назвал бухтой Мосел. Летописец похода пишет:

«Берега бухты представляли собой спускавшиеся к морю зеленые пастбища, и с палубы можно было разглядеть пастухов и их многочисленные стада. Диаш и кое-кто из его матросов высадились на берег, захватив разные безделушки для туземцев, чтобы разузнать что-нибудь о стране, в которую они попали. Голые чернокожие люди при виде кораблей с большими парусами пришли в ужас, и, когда к ним приблизились странно одетые, невиданные белые люди, они бросились бежать прочь. Поспешно собрали они свой скот и гнали его к холмам, даже не взглянув на предлагаемые им дары. Диаш, убедившись, что у пастухов он не сможет выведать ничего, дал указания своим людям поискать питьевой воды, которой на судах оставалось мало. У подошвы горы, недалеко от берега, нашли ручей. С кораблей доставили бочки и стали наполнять их водой. Тем временем туземцы пробрались на вершину горы и, крича и жестикулируя, старались прогнать пришельцев.

Поскольку моряки не обращали на них внимания и продолжали свое дело, чернокожие осмелели и, рассердившись, начали кидать в португальцев камни. Диаш погрозил им арбалетом, но коль скоро они никогда не видали такого оружия, это их не испугало.

В конце концов, не зная, как быть, Диаш выпустил стрелу и убил одного чернокожего, и тогда они скрылись. Таким образом о жителях страны узнали лишь то, что они пасут скот и что “волосы у них, как и у жителей Гвинеи, напоминают шерсть”. Эту гавань назвали Баиа-душ-Вакейруш (Гавань пастухов), в память того, что здесь встретили стада и пастухов».

А затем капитаны и кормчие засели за расчеты. Когда же они разобрались в происшедшем, то удивлению их не было предела. По всем их вычислениям выходило, что еще во время давнего многодневного шторма флотилия обогнула Африканский континент с юга и теперь уже идет вдоль его восточного побережья. Именно поэтому берег оказался не справа, как ожидалось, а слева.

В январе 1488 года португальские мореплаватели впервые обогнули мыс Доброй Надежды, так и не увидев его. Величайшее мировое открытие было сделано. Теперь оставалось лишь подтвердить его.

Однако, не зная все же наверняка, куда занес маленькую флотилию долгий шторм, Бартоломеу Диаш велел продолжать движение дальше на северо-восток вдоль берега. Но теперь его корабли продвигались вперед очень медленно, ведь и океан, и берег таили в себе столько неведомого. Кроме того, сильно мешало встречное прибрежное течение и противные ветра. Куда-то пропали и так и не объявились оба грузовых транспорта, и перед моряками стал маячить призрак голода.

Первую высадку на берег Диаш разрешил сделать лишь многим севернее в заливе, названном впоследствии Алгоа. Там же мореплаватели установили и второй свой камень-продан как символ закрепления здешней территории за португальской короной.

Но теперь начальника экспедиции волновало иное. Уже давно роптавшие понемногу матросы внезапно подняли шум о немедленном возвращении домой:

– Мы не желаем дохнуть с голода! Мы и так заплыли дальше всех на свете, и с нас достаточно, пусть дальше идут другие!

Диаш пытался было призвать к их долгу и совести, соблазнял несметными богатствами Индии, но все было бесполезно. Люди были измотаны и не желали слышать ничего, кроме команды на поворот домой. Матросские крики посеяли сомнения среди капитанов и кормчих.

– Может, и вправду нам пора восвояси, – говорил в кругу корабельных офицеров капитан «Сан-Панталиан» Жуан Инфанти. – Нам краснеть нечего! Мы открыли берег столь протяженный, что им можно было бы опоясать всю Европу!

– Кроме этого, мы обязаны вернуться живыми и привезти домой важные новости о своих открытиях, о том, что земля тянется от этих широт на восток, и о том, что мы, очевидно, миновали какой-то великий мыс, – вторил ему Перу д’Аленкер. – Надо поворачивать обратно и попробовать отыскать этот мыс!

Понимая, что успокоить ропщущих он уже не в силах, Бартоломеу Диаш согласился на обсуждение плана дальнейших действий со своими капитанами. Капитаны, не настаивая, дали понять, что они за прекращение плавания. Тогда раздосадованный, но еще не сломленный Диаш собрал вокруг себя на прибрежном пляже матросских вожаков.

– Что вы хотите? – спросил он их в тайной надежде, что голос разума все же возобладает.

– Домой! – в один голос закричали старые матросы.

– Ясно, – помрачнев, махнул рукой начальник экспедиции.

Желая обезопасить себя на будущее, Бартоломеу Диаш велел каждому из капитанов расписаться под составленным им документом о вынужденном прекращении похода.

– Как видите, я выполнил ваши пожелания, – заявил он, когда писарь, обсыпав засыхающие чернила песком, затем заботливо сдул его за борт. – Но выполните и мое условие. Я прошу вашего согласия продолжать плавание еще в течение трех суток, а уж потом поворачивать вспять!

Капитаны ответили согласием. Якоря были немедленно подняты, паруса распущены, и корабли снова двинулись в неведомое.

Миновал день, за ним другой, наконец настал и третий. В полдень корабли вошли в устье какой-то большой реки. Первым на берег высадилась команда «Сан-Панталиан». Его капитан Жуан Инфанти воткнул в прибрежный песок копье с королевским флагом. В честь доблестного капитана «Сан-Панталиана» Бартоломеу Диаш велел назвать открытую реку Риу-ди-Инфанти. Пока занимались высадкой и пополнением запасов пресной воды, команды снова начали роптать. Сбиваясь в группы, матросы кричали о заговоре и обмане капитанов. Настроены они были решительно. Вот-вот мог грянуть кровавый бунт. За это время экспедиция открыла для португальской короны бухту Коровьих Пастухов (бухта Бана-душ-Вакейруш), чуть дальше к востоку – бухту Бана-душ-Вакейруш (Моссел-бей). Затем была бухта Бана-Лагоа (Алгоа), и наконец высадились на мысе Кабу-ди-Падрони (Падроне).

Именно тогда, когда африканский берег начал поворачивать с востока на северо-восток, в самое подбрюшье Индийского океана, жестоко разочарованный в своих стремлениях и мечтах, Бартоломеу Диаш должен был отступить. Самой восточной точкой, достигнутой Диашем, было устье реки Риу-ди-Инфанти (Грейт-Фиш). Переждав очередной шторм, 16 мая корабли вышли в траверз мыса Кабу-ди-Инфанти или Сент-Брандина (ныне мыс Агульяш, или Игольный), не подозревая, что это и есть самая южная точка Африканского континента. Корабли один за другим поворачивали на юго-запад. Впереди их ждал нелегкий путь, но это был путь домой.

Историк пишет: «…Когда корабли медленно проходили мимо подрана, установленного на острове в заливе Алгоа, Диаш прощался с ним с таким глубоким чувством печали, словно расставался с сыном, обреченным на вечное изгнание. Он вспоминал, с какой опасностью и для себя и для всех своих подчиненных он прошел столь долгий путь, имея в виду одну-единственную цель, и вот Господь дал ему достичь этой цели».

Обратный путь был куда более удачен, чем первая часть похода. Почти всюду мореплавателям сопутствовали попутный ветер и прекрасная погода. Именно тогда великий африканский мыс впервые явился взору европейцев! Известно, что Бартоломеу Диаш, едва завидев на горизонте огромную скалу, тут же дал ей название. Но какое? На этот счет среди историков бытуют две версии.

Согласно первой, утверждается, что Бартоломеу Диаш и его команда вследствие опасностей, с которыми они встретились, огибая мыс, присвоили ему название Бурный (или Бурь). Однако, когда они возвратились в королевство, король Жуан дал ему более славное название – мыс Доброй Надежды, ибо мыс этот обещал открытие Индии, чего так страстно желали и о чем думали столь многие годы португальцы. Автор этой версии португальский летописец Баруш писал свои труды спустя 60 лет после плавания Диаша. По-португальски название мыс Бурь звучит весьма экзотически и даже маняще – Торментоза.

Автор другой версии португальский историк Дуарти Пашеку писал через двадцать лет после открытия мыса: «Есть большой смысл в том, что этот мыс был назван мысом Доброй Надежды, ибо Бартоломеу Диаш, открывший его по приказу покойного короля Жуана в 1488 году, заметил, что берег тут поворачивает к северу и востоку по направлению к Эфиопии, давая великую надежду открыть Индию, и назвал его мысом Доброй Надежды». Таким образом, Пашеку утверждает, что мысом Доброй Надежды именовал открытый им мыс сам Диаш.

Сегодня, наверное, уже не установить, какая из двух версий возникновения имени великого мыса, отделяющего Атлантический океан от Индийского, соответствует исторической истине. Очевидно лишь то, что поначалу открытый Диашем мыс действительно именовался мореплавателями мысом Бурь (благодаря или вопреки Диашу). И лишь значительно позднее на картах появилось более привычное нам название – мыс Доброй Надежды.

Как бы то ни было, но тогда недалеко от мыса Доброй Надежды Диаш сделал еще одну высадку на берег. Дав отдохнуть людям, он произвел и все необходимые навигационные расчеты. Там же, на берегу, был поставлен и последний из камней-подранов, получивший имя Сан-Григориу.

А продовольствие кончалось с катастрофической быстротой, и нужно было торопиться добраться до такого неправдоподобно далекого Лиссабона. Времени на изучение мыса уже не оставалось. Кроме того, Диаш не терял надежды встретить хотя бы один из исчезнувших транспортов. И судьба, словно смилостивившись над ним за все свои предыдущие испытания, послала ему один из транспортов. Но радость встречи быстро сменилась печалью. Из девяти матросов грузового суденышка в живых к моменту встречи оставалось лишь трое. К тому же один из них, писарь Фернан Куласу, сильно ослабевший от болезни, умер, едва увидел вдали паруса подходящих кораблей. Как рассказали Диашу оставшиеся в живых, их товарищи пали от рук местных негров, пытавшихся силой овладеть стоявшим у берега судном.