Сорокин, как говорится, на своей волне: довольно лихо и остроумно издевается над советским строем и социалистическим реализмом – да и не только над ними. Каждая из частей «Нормы» очень хороша. Истории людей, которые обязаны ежедневно съедать «норму» – не делают этого только отпетые преступники да диссиденты (часть 1). «Жизнеописание» «нормального человека» (часть 2). Стихи, обыгрывающие разные поэтические жанры (часть 4). Письма дачника, постепенно сходящего с ума на почве классовой ненависти (часть 5). А вот содержимое частей 3, 7 и 8 заимствовано из сорокинского сборника рассказов «Заплыв».
Но… «Норма» – это не роман. Это сборник текстов, не связанных между собой сюжетно (разве что концептуально). Вот если бы первая часть получила развитие, законченный сюжет и форму завершенного произведения – действительно получился бы роман, и был бы он написан здорово: Сорокин вполне это умеет. А так… Несмотря на то, что книга классная, ожидания всё-таки обмануты. Рекомендую к прочтению только тем, кто уже неплохо знаком с творчеством писателя.
maxmir, у Сорокина, похоже, конкурент появился: Цинковый Цианид
Норма, как и все книги Сорокина, – роман неоднозначный, глубокомысленный, но слегка граничащий с бредом. После прочтения остается один вопрос: что же такое норма для тебя? а вот то, что государство и власть имущие люди кормят ежедневными порциями «нормы» уже сомнений не вызывает. Есть один минус у этой книги: не все её части равнозначны. Если первая часть интересна, провокационна и позволяет хотя бы в одном из героев узнать себя, то некоторые последующие вызывают легкое недоумение.
Выдающееся произведение, здесь столько юмора!, читать легко и интересно. Сорокин виртуозно обращается и со словом и с читателем, провоцируя, уводя в сторону от главного, а потом резко обрывает иллюзии. Как только «попадаешь» в замысел, становится все более увлекательно, некая предсказуемость дальнейшего развития вызывает прилив самоуважения и обостряет восприятие. Да, это не беллетристика в обычном понимании этого слова, хотя нарратив великолепен. Все эти не связанные, как-будто, рассказики самодостаточны и великолепны. Если же брать за главное действующее лицо некий собирательный образ человека советского разлива, все советское поколение в целом, то все встаёт на свои места, повествование приобретает стройную логику. Непринятие многими читателями Сорокина в целом и этого романа в частности понимаю, к нему надо подготовиться. Я далеко не сразу поняла его (Сорокина) и приняла. Просто нужно время и для каждого- своё. Возможно, поколению, которое родилось в конце 80-х- начале 90-х сама концепция окажется чужда. По рассказам время не прочувствуешь. Конечно, Норма оказалась актуальна и применима к сегодняшнему дню, но без оглядки на прошлое принять это сложно. Во время чтения ощущала себя как в театре, часто хотелось захлопать и призвать кого- то к сопереживанию восторга.
Я люблю все, что меня шокирует. Для меня Норма стала как раз такой книгой. Гениальная книга, автор которой играет с эмоциями читателей настолько филигранно, насколько возможно.
Вы, это, не думайте, ехая, например, в метре, или, там в автобусе кудай-то, или в лифте спущаясь, или в парке гуляючи, что вот тот вон, этот вот, человек, ну, да, да, с кислой миной, унылой рожею, такой, что ни дать, ни взять, наелся ненароком дерьмеца, скажем, собачьего, или, по крайней мере, несвежего завтрака (как говорится, котлетка попалась "с душком")... Нет, вы не думайте, что это запашок вашей вчерашней сорочки его смущает или что у него похмелье и не ровён час его тут сейчас начнёт много и долго тошнить... - возможно, он просто читает первую часть книги Сорокина, с коротким, ёмким, прямоугольным, как кирпич, названием "Норма". Думается, именно за эту книгу автора ругали смешным и нелепым словечком "калоед". Ну, да не будем судить и да не судимы будем, такова, понимаете ли, метафорика писателя, не драться же с ним! Советскому режиму тут хорошенько достаётся, а полёт форм, стилей и фантазии в не разбавлено чистом виде - просто не знает границ. А может знает?.. Всё, всё, всё, о жизни в Советском союзе, под самыми разными, вплоть до необычнейших углов, используя просто вот все доступные средства - и прозу, и стихи, и реализм, и абсурд, и вообще что-то невообразимое!
В общем, книга нормальная: Нормальное начало Нормальные слова Нормальные предложения Нормальные главы Нормальные письма Нормальные стихи Нормальная проза Нормальный Сорокин Нормальная жизнь Нормальный социализм Нормальный мат Нормальная война Нормальный мир Нормальная норма Нормальный конец
Сквозь шипение старого радиоприёмника пробивается:
...гpабли, cамые пpоcтые гpабли в навоз воткнули, водой окpопили и pаcтут! Растут!
Ну, очень затянуты некоторые места, очень затянуты. Причём, где по длине, а где и тиной. Книга мне скорее не понравилась, но при этом рекомендую читать. Такое вот противоречие, потому что, ну, и понравилось тоже. Так что вот так: книга не понравилась, но понравилась. Вроде так вот как-то. И вообще не знаю, чего я её взялся читать. Само собой как-то начало читаться, вот прочиталось: теперь вон чё.
Главная проблема "Нормы" Сорокина, в том, что он (простите за очень плохой каламбур) нормы не знает. Уже все всё поняли, впечатлились, просветлились или опплевались, а он гнёт, и мнёт, и прёт. Читателю остаётся только давиться и глотать. Намеренно ли он так всё затянул? Да чёрт его знает. Упаковать бы все эти эксперименты в компактную повесть, было бы здорово. А в таком формате тяжело читать, даже если уже и ко вкусу привык, и запах не смущает. Велика норма.
Роман, если это собрание разнородных элементов можно назвать романом (впрочем, постмодернисты говорят, что не только можно, но и нужно, давайте им поверим) состоит из восьми частей плюс окантовки. Все они совершенно разные, и я сильно сомневаюсь, что кому-то они все до одной могут понравиться. Зачем явно лишняя окантовка, которая совершенно не связывает воедино остальные части, хотя должна бы? Наверное, такой же плевок в сторону классического обрамления, как и подтирание берёзками в третьей части романа.
Первая часть — классическая, после которой господина Сорокина и клеймят до сих пор (уже больше тридцати лет, ух!) калоедом. Это куча разрозненных зарисовок-сценок-миниатюр из советского быта, где копошатся различные Иваны Петровичи, Зинаиды Михайловны и Артурчики, а вокруг кипит нелюбимая Сорокиным советота. Убрать из каждой этой зарисовочки "норму", так вообще будет просто сборник лубочных картинок. Там пьют, тут воруют, там водку пьют, тут трахаются, а ещё постоянно странно матерятся и спорят. Очень похоже на написанную примерно в эти же годы повесть "Очередь". Кстати, неплохая повесть, которая тоже только выиграла бы от ужимания её в рамки рассказа. Ну да ладно. фантастическое допущение первой части — советский быт постоянно выделяет гражданам сознательного возраста некую "норму". Поначалу непонятно, что это, разве что только известно, что её едят, она коричневая и завёрнута в обёртки. Шоколад? Ага. Специальный шоколад. Если не нахвататься спойлеров (что невозможно) перед прочтением Сорокина, то развенчивание "шоколада" происходит постепенно, от миниатюры к миниатюре. Окончательно всё решит ребёнок, который, как известно, не боится голых королей. Зачем ты, мама, какашки ешь, спросит он. А действительно, мы так и не узнаем, зачем. Из текста непонятно, какая кара грозит тем, кто не съел норму. Известно только, что все этой кары страшно боятся. Убивать других людей можно, воровать можно, а не съесть норму нельзя.
Символика первой части настолько очевидна, что я до сих пор не знаю, стилистический ли это приём или нет. С одной стороны, прямой удар в лоб почти однозначной метафорой пропаганды и прочего советского bullshit действительно уж слишком очевиден. Наверное, так и задумано. С другой стороны, а вдруг тонкий Сорокин (а он, как ни крути, мужик весьма и весьма умный) действительно может полагать, что загадочную русскую душу иначе как ударом топора не проймёшь.
Вторая часть, честно говоря, разочаровывает. И если первая часть показалась затянутой, и после миллионной миниатюры про гастрономические ухищрения нормоедов начинаешь стонать и молить дядю Сорокина: "Я всё понял, понял, пожалуйста, давайте дальше!", а он талдычит и талдычит... То тут ещё хуже. Сорокин пишет историю жизни человека от рождения до смерти, используя только существительные, приваривая к ним сбоку определение "нормальный". Не знаю, может быть, в начале восьмидесятых это был офигеть какой крутой приём, я туда на машине времени вернуться не смогу. Но по факту это смотрится очень дёшево, на уровне смеПОНёвочных постов в ЖЖ, которые предназначены для бесконечных копипаст. Единственное забавное наблюдение в этой части (хотя её, опять же, не так просто дочитать из-за затянутости), что в один прекрасный момент стройное повествование прерывается и превращается в хаос. Сначала мы можем по этим существительных следить, что происходит с чуваком. Родился, подрос, пошёл в школу, пошёл в армию. А в тот момент, когда он становится взрослым, вместо логичных и связанных друг с другом существительных начинается просто вброс и месиво всего подряд. и так до самой старости и логичной смерти.
Третья часть по традиции тоже затянута, но мне понравилась. В ней лубочные берёзки, из которых того и гляди выглянет Безруков в расстёгнутой крестьянской рубахе, звонкие описания природы и всё вот это тягучее, слитое с многочисленными описаниями, многословное россия-матушка. Выписано весьма умело, так что не каждый даже, наверное, может заподозрить подвох до тех пор, пока главный герой водочки-медведиков-балалаюшек не напорется на тютчевщину. Там немного перехлёст русской духовности, но специальный, потому что Сорокин тут же откатывает текст назад и загадочными устами демиургов переделывает всё к чертям. Тютчевщинку он заменяет добротным суровым и даже жестоким "колхозным" рассказом, который ближе к финалу превращается в такую же добротную и ладно скроенную фантастику. Вот честно — понравилось, хотя тоже пародия.
Четвёртую часть я ждала. В такой пёстрой мешанине не могли не появиться стихи. Они назваются "времена года", хотя описывают не времена года, а месяцы. Каждому месяцу - свой стишок в своём пародийном стиле. Кому-то достались васильки и капельки росы, кому-то РАДУГИ и паровозы. В принципе, из всех 12 месяцев можно собрать довольно стереотипную лубочную картинку "русского духа". Нормального такого русского духа, в котором соседствуют противоположности. А последнюю строчку июня можно взять за эпиграф к "Норме": "Говно всем класть за отворот!"
Пятая часть — ещё одна моя любимица. Но тут уже примесь личного восхищения. Это эпистолярный жанр. Письма, которые некий дачник-любитель пишет городскому прахвессору, на земле которого он живёт и вкладывается в свои помидоры. Я долгое время работала с садово-огородными журналами, агрономами, всеми любителями поковыряться в земле (особенно старшего возраста), поэтому за стилизацию под заботы, речь и ненависть огородника я могу только аплодировать стоя. Этот замшелый огородник, который вечно ноет, лебезит перед вышестоящими, а потом вдруг впадает в "дачный раж" и принимается поливать всех, кто на земле не работает, говном — даже не утрирование. Есть такие. Утрирование проявится в письмах, и — блин блинский — это тоже будет слишком затянуто. С каждым письмом скучное бормотание про томаты и торф всё больше переплетается с гневом, и речь становится всё более невнятной, пока вместо текста не останется набор слогов, потом звуков, потом отдельных букв и, наконец, тупо буквы ааааа. Праведный классовый гнев в одной букве. Но это всё снова очевидно, и снова хочется где-то на середине сказать: "Да всё мы уже поняли", а текст идёт и идёт, идёт и идёт.
Шестая часть, слава б-гу, коротенькая. В ней собраны советские лозунги, с вплетённым в них словом "норма".
Седьмая часть — необычный эксперимент. Там опять рассказ в рассказе, якобы некий интеллигент пишет особого рода прозу плюс примеры этой прозы. Примеров очень много, и я даже не буду уже повторять, что это слишком затянуто, иначе сама превращусь в Сорокина, который тычет этим в каждой части. Миниатюры из этой части — это стихотворения или песни, по лирической части которых написали сюжетец, иногда очень абсурдный, а стихотворные слова вплели в текст повествования. Некоторые произведения узнаваемые. Остальные, возможно, Сорокин придумал сам. Я, если честно, не особенно этим заинтересовалась, чтобы искать подтверждения.
Ну и последняя часть восьмёрки — самая тяжёлая. Рассказ о некоей журналистской летучке, где все разговаривают при помощи выдуманных слов. Причём не таких, как в "варкалось, хливкие шорьки", у Щербы или Петрушевской, нет. Больше всего это похоже на пресловутых обезьян с пишущими машинками, как будто кто-то молотит по клавишам кулаками, попадая почти всегда в одно и то же место. Советчик "Нормы" говорит мне искать тут Делёза и Барта. Но я уже не могу. Это превращается не в роман, а просто в текст, в вызов читателю. Дескать я тебе загадку загадаю, а ты отгадывай.
А в целом... Мне понравилось. Читать было трудно, но, в основном, именно из-за этой упёртой затянутости. Диалог с читателем настроен хорошо. К тому же, мне вот кажется, что у него всё в лоб и однозначно, а вдруг с кем-то другим этот диалог пойдёт совершенно по иному пути? Другое дело, что влиться в этот диалог довольно сложно, потому что за всеми этими масками и долбёжками всплывает постоянно ощущение, что автор каждого читателя своего произведения автоматически считает мудаком и говноедом. И даже если он согласится играть по правилам Сорокина и угадывать его отсылки, анализировать синие занавески и упорно читать вслух несколько страниц "ааааааааааа" (кстати, а есть ли аудиокнига?), то всё равно Сорокин будет на него смотреть, как на норму, дескать ну вот, я тобой манипулирую, братец-ничтожество, а ты и рад.
Хорошо бы это было сжать в рассказ, ох, хорошо.
«Прочтите главу, составленную из пародий на советские стихи — с точки зрения языка и главной его стихии (бытовой речи) все эти стихи не просто выспренни, они бессмымленны.» Это цитата из размещённого на одном из литературных сайтов отзыва на роман Сорокина «Норма» (орфография источника сохранена). Вот так люди читают книги! Подробнее впереди, а сейчас несколько слов о романе в целом.
Норма это, разумеется, символ (хотя едят его отнюдь не символически и за подделку можно хорошо схлопотать), но понять, что она символизирует, по первой части романа невозможно. Но можно предположить. Если идеологическую дурно пахнущую атмосферу жизни в СССР, как считают некоторые, то это может быть только следствием невнимательного чтения. Такое понимание символичности нормы отпадает, как только читатель узнаёт, что норму ест далеко не всё население страны, ведь таких девушек (и не только девушек), как продавщица Вика, очень много*. В других частях романа норма не упоминается, т. к. мимолётное «нормальная норма» из второй части относится к сменной норме на производстве. В результате роман, представляющий из себя сборку совсем (или почти совсем) не связанных между собой разделов, кажется незаконченным. Недостаёт какого-то связующего звена, где всё вставало бы на свои места, в том числе и тринадцатилетний (?!) мальчик, дающий рукописи оценку, почему-то вызывающую раздражение высокого начальства. Писать что-либо о таком произведении в целом, на мой взгляд, бессмысленно, а раз так, то я и решил написать только об одной, показавшейся мне наиболее интересной, части романа, основанной на небольшом числе стихотворений советских поэтов, которые, по мнению автора, регулярно подпитывают (подпитывали) себя нормой**.
Читая роман, можно вообразить себя роющимся в нормальной навозной куче нормальным петухом, постоянно натыкающимся на нормальные жемчужные зёрна. С одной поправкой. Петух, ясное дело, был бы огорчён, он-то ищет зёрна ячменные, но читатель, будучи тоже двуногим существом, но без перьев (отличие весьма существенное, с Платоном не поспоришь), быстро поймёт, что время он расходует отнюдь не впустую. Одной из таких жемчужин мне показалась речь главного обвинителя, в которой он демонстрирует необъятную эрудицию, то и дело при этом переходя на виртуозную матерщину, что было довольно модно (не в общественных, конечно, местах) в описываемые в романе (в первой части) времена. Получилась замечательная пародия на речь прокурора в суде присяжных.
Дальше идут короткие полустихотворные рассказы, в которых Сорокин остроумно шаржирует многих очень и не очень известных поэтов, начиная от графомана Льва Зубачёва и кончая Евгением Евтушенко. Назову ещё несколько имён: Александр Прокофьев, Михаил Исаковский, Иосиф Уткин, Алексей Недогонов, Степан Щипачёв, Ярослав Смеляков, Михаил Светлов, Евгений Долматовский, Николай Майоров, Геннадий Некрасов, Зинаида Александрова, Николай Букин... Некоторые стихотворные основания сюжетов принадлежат, вероятно, самому Сорокину, авторов небольшого их количества мне установить не удалось. Приведу здесь одно из двух таких стихотворений, опубликованных в сети на одном поэтическом форуме от имени Теплякова Григория Игоревича***:
Совещание инженеров
В управленьи застал рассвет,
Гаснут лампы, и сумрак серый
Входит медленно в кабинет.
Я смотрю в знакомые лица,
Удивительно, как могли
За одним столом уместиться
Столько строек моей земли!
Волхов, первенец гидростанций,
Открывавший пути весне,
Молодым навсегда остался
И творец — старичок в пенсне.
Этим взглядом, прямым и пылким,
Смог он будущее постичь,
Эту руку в узлах и жилках
Пожимал Владимир Ильич.
Вон сидят над проектом трое.
Это ими возведены
Чиркизстрой и два Днепростроя
До войны и после войны.
Вон питомцы гвардейской славы,
По осанке ты их узнай,
Наводившие переправы
Через Вислу, Одер, Дунай.
Крутоплечи, тверды, что камень.
На подошвах сапог земля,
С отложными воротничками
Перешитые кителя.
Рядом с ними геолог, упрямый,
Несговорчивый человек,
Краткой сталинской телеграммой
Окрылённый на весь свой век.
Собрались сюда эти люди,
Значит, в срок иль быстрей, чем в срок
Город встанет, плотина будет,
Море вспенится, хлынет ток...
Инженеры великой стройки
Сквозь табачный сухой туман
Видят в окнах, как на востоке
Поднял солнце портальный кран.
Это стихотворение (слабоватое, конечно, но с очень ясным и красивым подтекстом) послужило основой миниатюры «Ночное заседание», где солнце на самом деле поднимается краном на тросе. По видимому, суть здесь в том, что русский строитель даже восход солнца не может обеспечить, не употребив крепкого словца. Но это суть по Сорокину, т. е. извращённая. Вспоминается роман Лукина о мастерах "Катали мы ваше Солнце", там много чего есть, нет только извращения сути. Стихотворение вошло в миниатюру полностью в виде разговора председателя горисполкома с секретарём обкома. Я привёл его здесь полностью с единственной целью — если кто-то знает автора (а похоже на позднего Светлова), пусть не сочтёт за труд сообщить мне, чьё оно.
В седьмой части романа много таких пересмешников различных стихотворений. Но два микрорассказа занимают здесь особое место. Это, во-первых, «Диалог» — блестящая миниатюра, где Сталин и Берия разговаривают стихами Евтушенко. И, во-вторых, «Сигнал из провинции», сделанный по одному из лучших стихотворений во всей советской поэзии «Хорошая девочка Лида» Я. Смелякова. Пародии Сорокина в подавляющем большинстве имеют довольно злой подтекст (а часто таков и сам текст), но в «Сигнале из провинции» зла нет ни капли (спекулянт Апрель Семён Израилевич, это пустяк). Полковник КГБ ставит на место днепропетровского капитана, приказывая не трогать упрямого мальчишку: «Пусть пишет. На полюсе Южном — огнями. Пшеницей — в кубанских степях. А на русских полянах — цветами. И пеной морской — на морях.» Гораздо более типично для Сорокина выстроен микрорассказ «Самородок» по стихотворению Зинаиды Александровой «Золотые руки». Здесь и полковник (видимо ещё НКВД), соответствующий времени расцвета репрессий, и финал одновременно и фантастический и страшный, заставляющий вспомнить «людоедский» рассказ Сорокина «Настя».
Не могу не отметить ещё несколько микрорассказов из этой серии. Это «Память о встрече» по стихотворению Иосифа Уткина «Подари мне на прощанье», где расстрелявшие лейтенанта чекисты делят между собой его вещи, как настоящие разбойники; «Морячка» по одноимённому стихотворению М. Исаковского (моряк дарит девушке сердце с вытатуированным на нём якорем) и «Одинокая гармонь» по его же шедевру «Снова замерло всё до рассвета». В последней миниатюре Сорокина «великолепная семёрка» искусствоведов в штатском по доносу деревенского библиотекаря расстреливает ищущую кого-то в потёмках гармонь (!).
Встретилась мне среди этих миниатюр и такая разновидность столь любимого Сорокиным абсурда, как ляп, причём ляп существенный, очень заметный. Это «Шторм» по стихотворению Г. Некрасова, которое начинается строкой «Пять вымпелов кильватерной колонной держали курс в открытый океан», а предпоследняя фраза в тексте Сорокина такова — «Впереди в розоватой дымке показался Севастополь.» Незадолго до этого звучит доклад командира корабля: «Подходим к Севастополю, товарищ адмирал!». Всего этого в стихотворении, естественно, нет. То есть хорошее стихотворение намеренно превращено в бредятину. Зачем? Это вообще наихудшая миниатюра, она не тянет даже на ячменное зерно, какой уж тут жемчуг.
Кому-то может не нравиться Сорокин и, в частности, первая часть романа «Норма», и этот кто-то бросит чтение. Но прочитать его седьмую часть, по-моему, есть смысл. То же самое скажу и о второй части, где вся жизнь человека буквально от момента рождения до момента смерти, описана «в двух словах», изредка повторяющихся.
*) Один из героев первой части (Ярцев Виктор Кузьмич), ударник-передовик, норму употребляет недавно и сам добровольно решил («надумал», как он говорит) это делать. «Когда-нибудь и ты надумаешь», — говорит он товарищу. В романе (там же, в первой части) норма сравнивается с перке и говорится, что она нечто более сложное, чем лечение. По-моему, пакетик с детским калом, называемый нормой, служит для ослабления противоречий между внутренним миром советского человека и внешним идеологическим давлением на него. Основано действие нормы на очевидном факте — человек есть то, что он ест. У регулярно потребляющих норму проще складываются взаимоотношения с "нормальным" государством, из чего следует, что человек мыслящий, но не потребляющий норму, имеет реальный шанс превратиться в диссидента. Те, кому вообще не грозит опасность превращения в инакомыслящего, норму не употребляют.
**) В части, названной «Времена года», Автор поясняет, чем, по его мнению, отличаются хорошие стихи от «нормированных». Поэтами, употребляющими норму, написаны два стихотворения из двенадцати. По понятным причинам это «Октябрь» и посвящённое Ленинскому субботнику стихотворение «Апрель».
***) Этот автор (Тепляков) пишет на форумах под различными псевдонимами. Стихотворение «Шторм» — под псевдонимом Геннадий Некрасов, стихотворение «Памятник» — под псевдонимом Николай Майоров, стихотворение «Хорошая девочка Лида» — под псевдонимом Ярослав Смеляков. А вот стихотворение А. Кушнера Тепляков почему-то поместил на форуме с указанием настоящего Автора. Под каким псевдонимом Гриша вынес на форум «Совещание инженеров», я пока не знаю.
Тут тяжело не заспойлерить.
В первой части во множестве разрозненных рассказов - бытовые эпизоды из советской жизни. Несколько странные (если рассматривать вне контекста) социальные практики персонажей объединены темой обязательности потребления в пищу некоторого продукта, именуемого нормой. Что, в принципе, никак не противоречит общей абсурдности поведения этих людей (опять же, если смотреть вне контекста). Мне, как человеку, родившемуся уже после написания книги, некоторые моменты должны бы быть немного непонятны, но, судя по всему, общий социальный контекст за 45 лет не сильно изменился. Совершенно ненормальны в этом контексте только недалекая лесбиянка и убийца с заячьей губой, хотя в отношении нашего восприятия Нормы - они-то как раз и есть самые нормальные. Ну еще пацан и дед - но с них-то взятки гладки. Забавно, что в геометрии нормально - это как раз перпендикулярно основному направлению, как у этих чудаков. В целом скучновато, но идея прикольная, оно только ради идеи стоило написать.
Дальше другие истории идут, повеселее.
Выглядит так, как будто Сорокин под прикрытием сатиры на советское общество тонко троллит антисоветский габитус. Такой прием встречается позже у Пелевина, но (в каком там, 79 году?) это реально неожиданно, плюс, у Пелевина грубо - в лоб. Вообще, во время чтения, у меня складывалось впечатление, что это относительно новый роман - я когда посмотрел дату написания, немного опешил. Чувак нормально сечёт для своего времени!
Больше всего мне (после Мартина Алексеевича, конечно) понравилась последняя часть, представляющая язык, как самостоятельный организм, набор правил, в матрицу которого, кого не впихни, все складно получается. Так что эти вот критики-докладчики вместо субъектов общения превращаются в материал, насекомых, посредством которых язык живет. Там ведь не важно, какой конкретно муравей что делает, любого можно заменить, а смысл - не поменяется. А смысла-то на самом деле и нет!
Первая книга, которую прочитала у автора. Мне не зашло, потому что:
- мне тяжело читать книги без сюжета, в основном, не связанные, обрывающиеся линии повествования,
- мне не интересно читать, когда понятно, к какому финалу автор ведет, или когда мои ожидания обмануты, и развития какой-то сюжетной линии нет, а повесть окажется введением в совершенно другую историю - это меня путает и раздражает,
- сложно воспринимать гротескно описанное насилие, физическое и эмоциональное, в таком количестве
- сложно воспринимать множество физиологических подробностей, например, описаний органов тела для выразительности/ когда это не обязательно для сюжета, а словно призвано вызвать сильную эмоцию
- не люблю читать или смотреть что-то преимущественно из-за необычной формы
- поняла ненависть автора к советскому союзу и советскому быту с первой повести, дальше нового смысла не обнаружила, как и не испытала новых чувств (кроме шок, ненависть, боль, злость) - кроме, пожалуй, повести, где герой вспоминает свое детство в усадьбе - но чувство ностальгии и образы деревни переданы у классиков более тонко и метко.
- тяжело читать, испытывая так много негативных эмоций. Для меня не было чувства надежды или катарсиса - просто боль и тоска в чистом виде. Я скорее посмотрю документальный фильм о тяжелом времени, чем буду читать зарисовки с такими подробностями и повторами.
Конечно, книга может понравится тем, кто жил в это время или может оценить такой стиль изложения. Мне уже второй раз так не везет - книгу советует умный человек, но мне оказывается не преодолеть из-за моей чувствительности к описаниям жестокости и насилия.
Думаю, что мой отзыв - такой trigger warning для тех, у кого так же)
Рада, что книга не в школьной программе, можно просто себя не мучать и не читать))
Arvustused raamatule «Норма», 59 arvustust