Коронки золотые

Глава 1. Страдалец

Время в камере следственного изолятора тянулось томительно долго. Игра в карты на приседания в какой-то степени отвлекала от грустных мыслей находящихся в ней арестантов. Добавляла адреналина в кровь: в любой момент в камеру через волчок^[1] могли заглянуть надзирающий контролёр или вломиться для досмотра опера. За такое нарушение правил изоляции можно было запросто угодить в карцер. Каждый игрок знал, что условия содержания там для подследственных в разы хуже. Тем не менее осознанно шёл на риск, чтобы разнообразить скучное пребывание в четырёх стенах замкнутого пространства, куда угодил не по своей воле.

Играли всегда на интерес. На этот раз проиграл Толстолобов. Кряхтя, он приседал, вытянув перед собой руки, и всё бы ничего, да мешал огромный пивной живот.

– …сорок семь, сорок восемь, сорок девять, зачёт! – выкрикнул под дружный хохот сокамерников Циркач, который получил это прозвище за умение стоять и ходить на руках с поднятыми вверх ногами.

– Сыграем ещё? – предложил он Толстолобову.

– Да что-то не хочется больше, ноги не держат.

– Наел жиру у себя в морге, вот и не держат, – вступил в разговор Тренер. Он прославился тем, что устраивал новичкам один из элементов камерной прописки, заставляя с утречка спящих «крутить велосипед». Делалось это просто: между пальцами ног жертвы вставлялись и поджигались спички. Срабатывал болевой рефлекс, заставляя несчастного непроизвольно дрыгать ногами. Толстолобов с горечью вспомнил, как Тренер обкатал и его. И вообще, камерная прописка – вещь серьёзная. Как и всем, перешагнув её порог, Толстолобову пришлось ответить «смотрящему»^[2]: кто по жизни, какая статья, как звать сыча^[3]. Отвечать на эти вопросы не очень-то хотелось, ведь вину свою в ходе следствия до сих пор не признал.

Несмотря на скудную стипендию студента медицинского института, подработка санитаром в морге давала приличный доход. В обязанности входило: снять с трупа одежду, омыть, вскрыть черепную коробку и кое-что ещё по мелочи. Дальше подключался патологоанатом, по завершению работы которого всего делов-то было: зашить разрезы, помыть, одеть, уложить тело покойного в гроб и выдать родственникам. Правда, перед этим сам или трое компаньонов-дольщиков спрашивали у них:

– Таксу знаете?

Таксу, установленную санитарами морга, как выяснилось позже, знало практически всё взрослое население города. За оказанные услуги она составляла четверть месячной зарплаты и бутылка водки в придачу. Кто её придумал, уже и не вспомнить. Благодарные родственники не возмущались, потому как за такой гонорар санитары всё делали без каких-либо проволочек, качественно, а главное – быстро. Дело было поставлено «на поток», и при обоюдном согласии обе стороны были полностью удовлетворены такой сделкой.

– Почему я, умея зарабатывать деньги, должен был плохо питаться? – размышлял Толстолобов. – Подумаешь, набрал лишние килограммы! Так это же не в ущерб здоровью и не повод для насмешек? Если бы не треклятые военные, мог бы жить безбедно до окончания института. Они-то всё и испортили. У сослуживца в дорожно-транспортном происшествии погибли жена и дочь. Один из них возмутился и высказался при всех, что считает кощунством брать мзду с убитого горем человека. Остальные его поддержали, и… позвонили куда следует.

В тяжёлых раздумьях он вновь и вновь вспоминал все детали случившегося с ним – вплоть до ареста. Как приехала следственно-оперативная группа. Как у него и других санитаров в ходе осмотра изъяли полученные от граждан деньги, в сумме, явно превышающей обычные карманные расходы. В шкафу раздевалки обнаружили ещё девять бутылок водки, появление которых ни он, ни другие, кто был в доле, объяснить не смогли. Это ли не доказательства вымогательства незаконного вознаграждения, полученного от граждан за то, что входило в круг их служебных обязанностей? Двое отпираться не стали и сразу же дали правдивые показания. Его же с Андрюхой после допросов и очных ставок водворили в ИВС^[4], а на третьи сутки перевезли в следственный изолятор. И вот он здесь, среди всей этой шушары, из которой заслуживает уважения только «смотрящий» – вор с погонялом^[5] Аристократ. Несмотря на его преклонный возраст, он попался «на кармане» впервые, иначе бы не сидел в одной камере с «первоходками». Его общение на воле с уголовными авторитетами и уважение в их кругах давали ему своего рода карт-бланш^[6] быть тут главным. Все обитатели камеры это знали и с подобострастием слушались его беспрекословно.

Кровать под Аристократом жалобно заскрипела. Молча, жестом руки он подозвал к себе Толстолобова и, презрительно глядя ему в глаза, произнёс:

– Толстый, ты уже две недели чалишься в этом тереме. А известно ли тебе, что твой подельничек вчера отправился на волю в «деревянном макинтоше»^[7]? Толстолобов знал, что Андрюха все эти дни был где-то рядом, может быть даже в соседней камере. Но признался кореш в содеянном следователю или нет – это было ему неведомо. На здоровье тот никогда не жаловался, а с учётом сорокалетнего возраста помирать ему было ещё рановато. Однако такими вещами в местах заключения не шутят, тем более смотрящие. Поэтому, ошеломлённый неожиданным известием, заикаясь от волнения, кротко осведомился:

– Что с ним с-случилось? П-почему?

– Истинную причину смерти тебе может сказать лепило^[8] на медосмотре, если, конечно, захочет. Молва донесла, что дружок твой водку жрал в три горла, как удав кроликов, а здесь её подследственным, сам понимаешь, не подают. Привыкший к возлияниям организм не перенёс её резкого отсутствия. Так же презрительно, не спуская с него глаз, Аристократ сквозь зубы процедил: – Бог не фраер – шельму метит… Всё видит и знает, как вы со скорбящих жилы тянули. Случись что со мной или моими родными на воле, ты бы и на нас нажился… А потому не сомневайся – тебя ждёт жестокая участь! Век воли не видать!

В камере воцарилась гробовая тишина. От такого пожелания и предчувствия неминуемой беды Толстолобова прошиб холодный пот. Он уже знал, что по городу ползут нелестные слухи о творящемся в морге беззаконии, к которому имел самое непосредственное отношение. Слышал о желании масс добиться справедливой и суровой кары в отношении виновных. Ноги его подкосились. Обхватив руками голову, он рухнул на скамью у стоящего в центре камеры стола, простонал, как побитая собака, и от жалости к себе слёзно заскулил. Никто ему не сочувствовал и не успокаивал.

Глава 2. Поди-ка разберись

Был летний полдень. Смирнов сидел за письменным столом в рабочем кабинете и, задумавшись, глядел в окно, из которого открывался вид на тихую, утопавшую в зелени деревьев улочку. Она ничем не выделялась среди таких же небольших улиц родного города. Разве только тем, что время от времени к зданию районного отдела внутренних дел подъезжали служебные автомобили и так же неторопливо отъезжали от него. В форменном обмундировании спешили куда-то по своим рабочим делам озабоченные коллеги. Работая следователем, Смирнов ощущал себя одним из винтиков большого отлаженного механизма, который неизменно, изо дня в день выполнял ответственные задачи по соблюдению обществом уголовного, административного и прочего законодательства. Как и все сослуживцы, боролся с преступностью и нарушителями общественного порядка. Он только что вернулся со своим непосредственным начальником от прокурора, которому доложили обстоятельства уголовного дела по факту вымогательства у граждан незаконного вознаграждения санитарами морга. Узнали, что власти и горожане встревожены произошедшими в городском морге событиями. А тут ещё коллективная жалоба сотрудников научно-исследовательского института о том, что у их умершей работницы, там же, вырвали и похитили зубы с золотыми коронками.

«Эти – не работяги с какого-то заштатного предприятия, а инженерно-технические работники, преимущественно с высшим образованием, – подумал Смирнов. – Просто так жаловаться не будут. Однако руководство морга уверяет и настаивает, что такого циничного происшествия в их учреждении не могло случиться в принципе. А поди-ка разберись, за кем правда? Без эксгумации, пожалуй, не обойтись…».

С такими мрачными мыслями он потянулся к трубке телефона. Позвонив в бюро прогнозов погоды, с огорчением узнал, что на ближайшие две недели ожидаются дожди. Оказаться в грязь и слякоть на кладбище, да ещё раскапывать могилу – такая перспектива, мягко говоря, не из приятных. Оставалась маленькая надежда, что в ходе следствия всё выяснится и разрешится как-то само собой. Но внутренний голос подсказывал: неоспоримым доказательством наличия или отсутствия золотых коронок у покойной Туркиной Галентины Алексеевны будет всё же осмотр.

Как и всегда в подобных случаях, он решил выслушать сначала доводы представителей потерпевшей стороны. Жалобу подписали восемь человек. Каждого необходимо было допросить. Причём подробно. Позвонив начальнику отдела кадров института, договорился, чтобы не отвлекать свидетелей от научной работы, подыскать ему для проведения допросов подходящее помещение.