С момента выхода в свет моего первого сборника рассказов «Сопромат» минуло шесть лет. За это время произошло немало событий. Многие из них нашли отражение в художественной литературе. Вы смогли ознакомиться с моими новыми книгами «Записки оптимиста» и «Данность жизни». В них автор с помощью своих героев попытался донести до читателя простые истины, о которых в наше непростое время начинают забывать. Это дружба, взаимопомощь, настоящая любовь, вера в добро, в будущее, в честность и порядочность людей.

Все люди в мире рождаются практически одинаково беспомощными: не могут сами ходить, говорить. У всех первый крик означает: «Я родился! Я пришел в этот незнакомый мне мир. Вот я…» А далее идет развитие Человека, познание мира: человек растет физически, учится говорить, общаться, формируется его мировоззрение. Человек развивается как личность и начинает задумываться: «А зачем я родился? Зачем я здесь? Зачем я есть?». И в зависимости от осознания ответов на эти вопросы каждый из нас избирает свой жизненный путь.

Выбор своего пути у всех происходит по-разному, в разных направлениях… По какому пути пойдет человек, зависит от многих факторов: в первую очередь, от родителей – что они дали детям, как воспитали, чему научили. Во-вторых, от внешней среды, в которой он общается: школы, в которую ходит, учителей, которые передают ему свои знания и свое отношение к жизни, друзей, которые рядом, от обстоятельств в которые попадает человек, и еще от многого другого.

В рассказах этой книги вы сможете на примерах узнать о жизненных путях разных людей. И сделать выводы.

Как в общем-то схожие при рождении люди по-разному проживают свои жизни, выбрав свои пути развития и существования. И как результат: одни приносят людям добро и счастье, а другие, наоборот, – горе и слезы. Об одних помнят и чтят память даже после смерти, а о других и при жизни доброго слова не скажут.

Коротка человеческая жизнь, но как по-разному ее можно прожить…

Буду искренне рад, если эта книга поможет молодым людям правильно выбрать свой путь, а взрослым – подправить в нужном направлении свою жизненную тропу…

Потребность в новом издании возникла не только в связи с тем, что предыдущие книги практически сразу разошлись среди читателей − разного возраста, разных профессий, из самых разных сфер деятельности. Дело также в том, что прошедшие несколько лет были годами быстрого развития, и мне хотелось поделиться новыми знаниями и опытом. Это потребовало значительной переработки структуры материала для нового издания, чтобы читатель, знакомясь с невымышленными историями героев книги, мог задуматься над серьезными жизненным вопросами и найти на них свои ответы. При этом мог отвлечься от повседневной суеты, а иногда и искренне улыбнуться.

Надеюсь, что эта книга станет полезной всем, для кого важны вечные вопросы добра и зла, истинности и фальши, неслучайности встречи, правильности выбора жизненного пути.

Мыслите позитивно, дорогие друзья, делайте добро людям, с улыбкой идите по жизни, и вы сами сделаете себя счастливыми. Сами!!! Себя!!!

Крепкого вам здоровья, счастья и любви!

Вячеслав Заренков

Простые истины

Рука матери

Шестилетний пацаненок Витька, так его звали все обитатели маленькой деревеньки с причудливым названием Хадулы, играючи старой медной гильзой, найденной накануне в огороде, продырявил в нескольких местах два листа старого фикуса, который рос в огромном глиняном горшке в углу его дома, где Витька родился и вырос до своего шестилетнего возраста. А этот фикус, между прочим, много лет назад посадила его бабушка. Теперь он вымахал до потолка и занимал добрую четверть дома. В семье растение почиталось как реликвия. Такого фикуса не было ни у кого в деревне. И вдруг малолетний шалунишка, играючи, испортил зеленую «достопримечательность».

Наказание последовало незамедлительно: проходящая мимо мама со словами «Зачем ты это сделал?!» – шлепнула Витьку по голой попе своей натруженной ладонью. Не то чтобы очень сильно и болезненно, но для мальчугана это было самое суровое наказание. Ведь раньше, сколько он помнит, его никогда физически не наказывали. Если он что-то делал не так, мама говорила с укором:

– Витька! Как тебе не стыдно, сынок! Нельзя так делать.

Витька все понимал и, виновато опустив голову, шмыгая носом, начинал оправдываться:

– Я же не знал, мам! Больше не буду!

А тут сразу шлепок по голой попе мамкиной рукой. Той рукой, которую он любил больше всего на свете. Витька вспомнил, как она одевала его, а он, еще совсем маленький, прыгая на одной ноге, цеплялся за ее крепкие добрые руки. Как она купала его в огромном деревянном корыте, зачерпывая воду ладонями, а он радостно визжал и, подпрыгивая, пытался поймать мамкины руки. Как он их любил!

Жалость к самому себе и обида – нет, не на мамку, а на ее руку, которая смогла так поступить, – вызвала слезы на глазах несчастного Витьки. Сломя голову, натянув на бегу коротенькие шорты на одной лямке, он убежал из дома куда глаза глядят. Присел на корточки около маленького лесочка, уткнул голову в коленки и, глядя на листья березы, задумался:

– Ну зачем я загубил листья фикуса? Вон какие красивые листочки у березки! И березка, наверное, радуется, что они целехоньки. Это ведь как будто ее детки. Правильно мама сделала, что отшлепала меня!

Витька прибежал домой и незаметно лег в свою кроватку. Прикинулся спящим. Мать, вернувшись поздно вечером и посмотрев за занавеску, где лежал сын, села рядом.

Теплой шершавой рукой она погладила его по стриженой голове. Нежность и любовь захлестнули Витьку, и он, забыв про суровое наказание, боясь, что мама уйдет, обеими ручонками вцепился в любимую руку, прижался к ней щекой и мгновенно заснул.

Позже, когда Витька вырос и стал Виктором Антоновичем, он часто с благодарностью вспоминал тот шлепок по голой попе, который помог ему лучше понять смысл добра и зла. По отношению не только к людям, но и к природе. Тепло материнской руки он бережно пронес через всю жизнь.

В рассказе «Водопровод» описан момент, когда Виктор Антонович с нежностью, положив свою руку на руку матери, поворачивал краник водопровода на том месте, где был его родной дом и где он много лет назад получил шлепок по попе.

И символично, что до сих пор, несмотря на время и суровые зимы, Виктор Антонович, посещая родные места, убеждается, что, открыв краник этого водопровода, можно услышать журчание чистейшей воды.

Видимо, тепло руки его матери до сих пор оберегает этот волшебный краник…

Водопровод

Живя в эпоху Интернета, когда из любой точки земного шара можно пообщаться с человеком на другом конце света, трудно представить, что люди обходились без радио, электричества, водопровода и иных благ цивилизации. Но так было, и совсем недавно. Виктор Антонович помнит, как шестилетним мальчишкой он наблюдал за установкой деревянных столбов радиопередачи в родной деревне. Грандиозное событие! В торжественный момент включения сети все, от мала до велика, собрались на главной площади и с замиранием сердца, подняв головы и устремив взгляды на черную «тарелку», ждали: заговорит – не заговорит?

– Нет! Как она может заговорить? Она же картонная! – недоумевали одни.

– Ну и что, что картонная? А внутри там – мембрана! – доказывали другие, бравируя незнакомым словом.

И вот, наконец, «тарелка» заговорила: «Здравствуйте, дорогие земляки! Говорит местный радиоузел…» Веселью не было предела. Кто-то плясал, кто-то хлопал в ладоши, ребятня кружилась в танце искренней радости, а бригадир раздавал конфеты и лимонад. Откуда-то привезли мороженое – вафельные трубочки; многие пробовали его впервые. В общем, настоящее событие.

Еще через год провели электричество. И снова – праздник и сладости. Теперь уроки можно делать вечером, при свете лампочки. А днем дотемна играть в футбол или лапту.

О водопроводе даже и не мечтали. Воду брали из общего колодца глубиной более сорока метров. К нему всегда выстраивалась длинная очередь. Пока стоишь, можно было узнать все местные новости. Уже после того как Виктор Антонович уехал в Ленинград, в его родной деревне пробурили скважину и установили водопроводные колонки – по одной на десять жилых домов. Теперь не надо было далеко ходить за водой. Для многих пожилых людей это стало настоящим подспорьем. Но мать в письмах все равно нет-нет, а жаловалась, что руки болят и ходить, пусть и рядом, но тяжело.

«Проведу-ка я родителям водопровод в дом!» – решил Виктор Антонович. И в очередной выходной, прихватив пару друзей, отправился на вокзал. Ночь в пути, и утром они уже прибыли на место.

– Отдохните с дороги! – засуетилась мать. – Поешьте, полежите, а уж потом копать будете.

– Поесть мы всегда с удовольствием, а отдыхать будем после того, как дело сделаем.

Работа спорилась, и к вечеру субботы траншея была готова. На следующий день проложили трубы, установили раковину и сделали дренаж. Кран открывали в торжественной обстановке – полный дом народа собрался. Наступил ответственный момент:

– Ну, мама, поворачивай кран!

Мать, вытерев руки о фартук, осторожно повернула медную ручку краника. Появилась тоненькая струйка родниковой воды.

– Да не бойся, поворачивай смелее, – положив свою руку на материнскую, помог Виктор Антонович. – Теперь вода есть в доме!

Это был первый индивидуальный водопровод в деревне.

– Шампанского и горилки! – лихо скомандовал Виктор Антонович.

Как по мановению волшебной палочки, на столе появилось шампанское, местный чистейший самогон, сало, соленые огурчики, грибы и многое другое.

– Чего здесь не хватает? – таинственно спросил Виктор Антонович, глядя на играющих возле дома ребятишек.

– Мороженого! – хором ответили малыши.

– Мороженого детям! – шутливо прокричал Виктор Антонович.

В следующую минуту, словно из-под земли, вынырнул его лучший друг Вадим с огромной коробкой мороженого в руках.

– Ребята, налетай! – Вадим вручил детям свою ценную ношу.

Что тут началось! Мальчишки скакали около подарка, заглядывали через плечо соседям и давали советы, как открыть коробку, а девочки хлопали в ладоши. Наконец общими усилиями открыли. В большой коробке находилась вторая, поменьше, вокруг которой дымился сухой лед. Внутри нее были аккуратно сложены вафельные трубочки. Мороженого хватило всем – и детям, и взрослым. Даже девяностолетний дед Иван решил полакомиться.

Прошло время, умерли родители, и опустевший дом начал разрушаться. Когда Виктор Антонович в очередной раз навестил близкие сердцу места, он увидел печальную картину: на месте дома остался лишь фундамент, поросший бурьяном.

В этот раз его встретил глава местной администрации.

– Здесь стоял дом, где я родился, – показывал Виктор Антонович. – А вот сюда, в угол, мы провели водопровод, – отведя в сторону заросли крапивы, хотел он показать место, где они с друзьями устанавливали кран.

Вдруг рука остановилась, и он застыл. На этом самом месте из земли торчала труба, на конце которой по-прежнему сверкал медный кран. Виктору Антоновичу вспомнилась рука матери, которой он помогал в первый раз повернуть этот кран. И как они вместе с ребятней открывали коробку с вафельными трубочками. Все это было давно и недавно. Кажется, что вчера…

Старик и лошадь

Лошадь звали Бизон, старика – Михась. Никто не помнил его настоящего имени. Михась, и все. Как с детства повелось, так на всю жизнь и привязалось. Он и сам, вероятно, забыл фамилию и имя по паспорту. Хотя, когда бригадир колхоза исправно вывешивал на доске в домике для разнорядок список трудодней за месяц, там черным по белому было написано: «Панкратов Михаил».

Лошадь тоже знала старика под именем Михась. И если кто-нибудь из деревенских чудаков спрашивал ее: «Где твой Михась сегодня?» – она безошибочно мотала головой в ту сторону, где находился старик.

Михась и Бизон понимали друг друга без слов. Никаких вожжей и тем более кнута. Для окружающих это было странно. Представьте себе картину: Михась сидит в телеге и управляет своим четвероногим другом.

– А давай-ка, мой дорогой Бизончик, чуть быстрее, – приговаривает он, и Бизон ускоряет шаг.

– Поверни налево.

Бизон тут же сворачивает в нужную сторону.

– Направо, милый.

Лошадь покорно идет, куда сказано.

Часто можно было видеть, как Михась беседует с Бизоном: рассказывает деревенские новости или просто жалуется на судьбу.

Жил он один: жена давно умерла, а дети разлетелись по миру и редко навещали старика. Кроме Бизона, у него никого не было. Старик взял его к себе еще жеребенком и сам придумал имя. Случайно вышло. Когда увидел малыша сразу после рождения, вырвалось: «Ох ты, мой маленький Бизончик! Что же ты так несмело на ногах стоишь? Но ничего, ты еще маленький, тебе же еще и дня нет. Но пройдет время, и я сделаю из тебя настоящую лошадь, всему научу. И станешь ты настоящим Бизоном!»

Так и получилось. И хотя Бизон был колхозной лошадью, и ему полагалось жить в общей конюшне, бригадир разрешил Михасю, в виде исключения, держать его в персональном сарайчике на приусадебном участке у своего дома. Так они и жили вдвоем – семидесятилетний Михась и четырнадцатилетний Бизон.

Возможно, для современных людей это прозвучит дико, но в те времена лошадей в колхозе держали только до десяти лет, а потом отвозили на местный мясокомбинат. Так постановило высокое районное начальство. Михась каждый год писал ходатайство этому самому начальству и визировал его у бригадира, чтобы Бизона оставили еще на год. Видя, с какой любовью старик относится к лошади, чиновники снисходительно продлевали ей жизнь… еще на год.

Так прошло четыре года. Михась хорошо кормил Бизона, и он выглядел всегда ухоженным и крепким.

Как-то в выходной день Михась ушел в лес за грибами. Поскольку день был не рабочий, Бизон мирно щипал травку на лугу в полутора километрах от леса. Дело шло к вечеру, корзина наполнилась, и Михась решил возвращаться. В сумерках, перешагивая через кочку, он неожиданно подвернул ногу. Адская боль пронзила все тело: ни вперед, ни назад. А помощи ждать неоткуда. Старик попытался ползти, но даже это получалось с огромным трудом, боль не давала двигаться. Присев на кочку и вытянув покалеченную ногу, Михась задумался: до деревни – два километра, уже ночь и надо как-то выбираться.

«Эх, если бы здесь был мой Бизон!» – подумал он и, не надеясь ни на что, позвал:

– Бизон, выручай, дорогой!

Прислушался. Да разве кто услышит на таком расстоянии? Позвал еще громче:

– Бизон! Ты мне нужен. Выручай!

Каково же было удивление старика, когда через какое-то время вдалеке послышался топот копыт, а через пять минут к нему подошел родной Бизон. Встав на колени, он нежно ткнулся теплыми губами в лицо хозяина. Едва превозмогая боль, Михась взгромоздился на лошадь, и та аккуратно поднялась с колен.

– Как ты меня услышал? Ведь до деревни почти два километра! – ласково спросил Михась.

– Да не слышал я, а почувствовал, что ты в беде, – фыркнул в ответ Бизон, покачивая головой…

Михась и Бизон старели, но не расставались. Когда четвероногому другу исполнился двадцать один год, а старику – семьдесят семь, он собрал все свои накопления за десять лет и написал бумагу с просьбой продать лошадь.

Но не тут-то было! В советское время частным лицам категорически запрещалось иметь орудия производства. А лошади числились на балансе колхоза именно в таком качестве. Получив отказ из района, Михась поехал к областному начальству. К сожалению, там ему тоже отказали. Тогда, по совету соседа, старик написал письмо Хрущеву и стал ждать ответа. Время шло, а ответа не было. Над другом нависла смертельная опасность: разозленное упорством Михася высокое начальство объявило строгий выговор бригадиру колхоза за «безобразие» – многолетнее уклонение от отправки лошади на мясокомбинат.

– Я тебя понимаю, Михась, – извинялся бригадир. – Но приказ есть приказ!

Надо было что-то делать, и Михась решил спрятать лошадь у дальних родственников. А это уже настоящее воровство, подсудное дело. И вот следствие, допросы и через месяц выездной показательный суд. Строгий судья и заседатели. Факт хищения государственной собственности, и прокурор требует дать гражданину Панкратову Михаилу два года тюрьмы. Однако, учитывая преклонный возраст старика и его заслуги перед государством, судья и заседатели, посовещавшись, выносят приговор: год условно и предписание «выплатить стоимость похищенного орудия производства по остаточной стоимости». А поскольку орудие производства – лошадь по кличке Бизон – эксплуатировалось более двадцати лет, остаточная стоимость была не очень велика (естественный износ, как-никак) и составила сто восемьдесят рублей. Почти все сбережения Михася за последние десять лет. Заплатив указанную сумму и выждав год условного срока за воровство, в течение которого приходилось разрываться между домом и родственниками, у которых жил Бизон, Михась, наконец, привел лошадь домой. К этому времени Бизона сняли с колхозного баланса.

Районное начальство было в замешательстве. Вроде, все ясно: человек наказан, стоимость похищенного выплачена, на балансе в колхозе лошади нет, но при этом у частного лица есть орудие производства в виде хоть и старой, но живой лошади. Что делать?

– А, бог с ними! Пусть живут! – в конце концов махнули рукой новые, более молодые чиновники.

И зажили Михась с Бизоном свободной жизнью. Правда, таскать телегу Бизон уже не мог, но Михась от него этого и не требовал. Старик и лошадь мирно прогуливались по деревне, без всяких уздечек и поводков. Два приятеля, не раз спасавшие друг другу жизнь. Два верных друга.

– Ты ведь у меня пенсионер, – шутил Михась, ласково теребя холку Бизона.

– Да, мы оба пенсионеры, – мотая головой и тыкаясь теплыми губами в руки Михася, соглашался Бизон.

Им было хорошо вместе!

Слепой старик

– Эх, скорее бы на пенсию, – вздыхал Андрей Алексеевич, обедая в городской столовой.

– Ну уж нет, Алексеич! – возразил мужчина средних лет, плотник. – Даже не думай об этом! Мы никуда тебя не отпустим. Кто вместо тебя бригадирить-то будет?

– А вот тебя и выберем: возраст самый что ни на есть подходящий, опыта достаточно. Ты и побригадиришь, – по-отечески ласково передразнил младшего товарища Алексеич.

Так балагурили строители из комплексной бригады в обеденный перерыв. Бригаду возглавлял опытный строитель с более чем тридцатилетним стажем Андрей Алексеевич Зорин. До пенсии оставалось чуть меньше года, и он мечтал о долгожданном и заслуженном отдыхе.

«Доработаю до шестидесяти – и все! Подустал я за тридцать лет на стройке, пора отдохнуть. Займусь хозяйством: дом приведу в порядок, огород – почти полгектара, скотина. Без дела сидеть не буду, и самое главное (тут Алексеич загадочно улыбнулся) – осуществлю свою заветную мечту: смастерю настоящую русскую карету с коваными накладками на колесах, резными перекладинами и узорчатой дугой с колокольчиком», – так рассуждал Андрей Алексеевич, возвращаясь домой на электричке.

Жил он в восемнадцати километрах от города и тратил на дорогу в один конец более часа. Летом – на велосипеде, зимой – на пригородном поезде и пять километров пешком. Дома его ждала жена, с которой прожили вместе почти сорок лет. Вырастили пятерых детей, пережили коллективизацию, войну, хрущевские времена и многое другое. Всякое бывало, но на жизнь не жаловались и считали, что живут в достатке, не хуже других. Одно печалило: взрослые дети разъехались по разным городам, некоторые уже имели собственные семьи и родителей навещали нечасто. Но когда приезжали, был настоящий праздник.

Год пролетел незаметно, и состоялись торжественные проводы на пенсию. Начальник стройуправления объявил Андрею Алексеевичу благодарность, вручил почетную грамоту, новенький телевизор «Неман» и двухнедельную путевку в санаторий «Лучезарный» недалеко от Таллина.

Через две недели приятного отдыха новоиспеченный пенсионер, уже соскучившийся по работе, вернулся домой. А там работы невпроворот.

– Крышу надо менять, забор покосился, дрова на зиму заготовить, – планировал Андрей Алексеевич.

Закрутилось-понеслось, с раннего утра и до позднего вечера. Не до кареты. Зимой, конечно, полегчало, но и день стал короче. Наступило новое лето. И хотя дел было много, Зорин начал скучать по настоящей стройке. Да и ребят из своей бригады давно не видел.

Вдруг, словно почувствовав настроение Алексеича, в гости заглянул начальник стройуправления.

– Не скучаешь?

– А ты, Борисыч, как в воду глядел. Я вас только что вспоминал, – накрывая на стол в саду под вишней, ответил гостеприимный хозяин. Тут же появилась бутылка первача, соленые огурчики, сало, лук и прочее.

– Сложновато без тебя, – закусывая хрустящим огурцом, издалека начал Борисыч. – Я ведь не просто так приехал, хочу попросить тебя поработать пару-тройку месяцев. Надо сдавать объект, а кровлю делать некому. Ты же такой мастер по этой части!

– Ну и хитрый ты, Борисыч! Я согласен, но только с моей бригадой.

– Конечно, по-другому никак, – заверил начальник стройуправления.

На следующий день Андрей Алексеевич прибыл на объект раньше всех, чтобы осмотреться, ребят встретить и переговорить. Погода в тот год стояла жаркая – выше тридцати градусов. А работали с горячим битумом: молодой рабочий его разливал, а Алексеич ловко укладывал рубероид. Разогретый битум слепил глаза – жар, как в печи.

«Нет! – думал про себя Андрей Алексеевич. – Не для меня это уже, годы не те…»

На пятые сутки к концу рабочего дня он почувствовал резь в глазах, а вечером, как обычно, решил почитать газету. Однако буквы сливались, и было трудно читать. Через неделю стало еще хуже: предметы на расстоянии трех метров стали расплывчатыми, а лица на экране телевизора смазанными.

– Все, больше на работу не выхожу! Отдохну немного и пройдет. Это от горячего битума, – решил Алексеич.

Но зрение ухудшалось с каждым днем, и через месяц он уже с трудом узнавал человека, стоявшего буквально в пяти метрах.

– У вас прогрессирующая катаракта, – сообщил доктор местной поликлиники. – Необходима операция, иначе вы ослепнете.

Андрей Алексеевич страшно боялся операций, потому что раньше никогда их не делал. А тут сразу на глазах. Вдруг не получится? Решил подождать. Но зрение продолжало ухудшаться, даже в очках уже не мог читать. Наконец решился.

– Сначала попробуем на одном глазу, – предложил врач.

Операция прошла успешно. Врачи предупредили, что в течение полугода запрещены любые нагрузки, включая работу по дому. Алексеич выдержал неделю, потом взял инструменты в руки и давай пилить, строгать. Через день швы разошлись, и он полностью ослеп на один глаз. Переживал страшно. Но на операцию на втором глазу все же решился.

«Теперь буду умнее. Никаких нагрузок!» – утешал он себя.

Однако вторая операция оказалась неудачной, и Андрей Алексеевич ослеп на оба глаза.

– Что я теперь буду делать? – в отчаянии спрашивал он себя.

Правда, врачи обнадежили. Сказали, что через пару-тройку месяцев, когда все заживет, можно сделать повторную операцию. Через три месяца, не доверяя местным врачам, Андрей Алексеевич решил сделать операцию в Ленинграде, где жил со своей семьей его младший сын Виктор. Договорились с известной больницей.

Слава богу, операция прошла успешно. Алексеич снова увидел своих сыновей, невестку и внуков. Радости не было предела. И вот наступил день выписки. С раннего утра все было готово, но перед выпиской молодая врач-хирург, которая готовилась к защите кандидатской, решила проверить состояние швов и описать их в своей диссертации. В итоге Андрей Алексеевич просидел полтора часа на ярком свету. После этой экзекуции, пройдя десяток шагов, он почувствовал что-то неладное: в глазах – пелена, резь, ничего не видно.

«Наверное, после яркого света. Пройдет», – с надеждой подумал Алексеич, опираясь на стену длинного коридора. Но пелена не проходила.

Подошла сестра и проводила его в палату, уложила на кровать. Через час приехал сын Виктор:

– Ну что, собрался? Чего лежишь? Давай вещи, домой едем! – начал радостно Виктор, но, увидев состояние отца, осекся.

Алексеич даже говорить не мог, слова застряли в горле. Сестра пыталась что-то объяснить, но Виктор ничего не понял. Затем пришел врач, долго осматривал пациента и вынес вердикт:

– Отслоение сетчатки. Сейчас мы бессильны. Вероятно, что-то можно будет сделать через полгода.

Еще полгода ожидания, отчаяния с надеждой пополам и – новая попытка. Результат нулевой. Светила в области офтальмологии сказали, что ничем не могут помочь.

Наступило полное отчаяние.

«Как жить слепым? Ведь обуза для жены, близких, – мучился Алексеич, возвращаясь в деревню. – Я не смогу так жить!»

И тут же, стиснув кулаки, сказал сам себе, что жить надо, и добавил:

– Не позволю, чтобы кто-то меня кормил, поил и одевал. Буду привыкать, докажу себе и всем, что и слепой человек может быть нужным и счастливым!

Начал тренироваться. Прежде всего «осмотрел», точнее, изучил близлежащую территорию. Научился ее чувствовать и постепенно расширял границы. Вспомнил, где что лежит, нашел инструмент, определил для каждого свое место и запомнил.

Главными для Алексеича теперь стали память, слух и обоняние. Их он совершенствовал каждый день, а еще нашел себе «поводыря». Прочную и легкую палочку собственными руками изготовил старший сын. Средний сын приобрел новые инструменты, а младший, Виктор, купил радиоприемник и говорящие часы.

Жизнь стала обретать смысл. Жена, будто не замечая слепоту мужа, подбрасывала ему работу: наточить ножи, насадить вилы или лопату, сделать грабли. И Алексеич все делал. Сначала медленно и неуклюже, потом все увереннее. Вскоре и соседи пожаловали – сделай то, сделай это. И он с удовольствием делал все, о чем попросят.

Через год Андрей Алексеевич полностью освоился и мог делать то же, что и зрячие. Кроме того, благодаря радио, он знал, что происходит в мире, и был интересным собеседником, душой компании.

Несмотря на занятость и суматошную жизнь в Ленинграде за восемьсот километров от родительского дома, Виктор два-три раза в год навещал отца с матерью. Он был поражен и безумно рад, когда во время очередного визита увидел во дворе настоящую русскую карету с коваными накладками на колесах, резными перекладинами и дугой с колокольчиком.

– Все, все без исключения вот этими руками, дорогой сынок! – гордо заявил Алексеич. – Видишь, и слепой может быть полезным и осуществить свою мечту!

Жизнь шла своим чередом, и прошло почти двадцать лет с того дня, как Андрей Алексеевич полностью ослеп. Все это время он жил полноценной жизнью. И вдруг новый удар судьбы – умерла жена. Восьмидесятидвухлетний, абсолютно слепой Алексеич остался в доме один.

– Кому я нужен, слепой старик? – грустно вздыхал он на похоронах жены.

– Ты нам нужен, отец! – сказали сыновья и, посовещавшись, решили, что у Виктора ему будет комфортнее: есть дом за городом, отдельная комната, а какое-нибудь занятие можно придумать.

В общем, уехал Андрей Алексеевич с Виктором и его женой в Санкт-Петербург (к тому времени городу уже вернули его историческое название). Снова привыкал к территории, соседям и

жизни в новых условиях. Но сила духа взяла свое: грядки вскопать, ягоды собрать, баньку истопить, веники связать. И самое главное – беседы с сыном, невесткой, внуками, соседями. Постепенно жизнь вернулась в нормальное русло. Он был счастлив.

Когда оставался один, выходил в сад, садился на скамеечку и радовался. Птички совсем его не боялись и садились на плечи, на ладонь. Алексеич рассказывал им, как он счастлив и какая у него замечательная семья.

Был счастлив и Виктор. Прожив с родителями до семнадцати лет, он не имел возможности по-взрослому общаться с отцом, обсуждать жизненные ситуации. А теперь судьба подарила восемь лет общения. Виктор всегда мог посоветоваться и получить ответы на самые сложные вопросы. Врожденная мудрость и жизненный опыт позволяли Андрею Алексеевичу давать сыну и его жене полезные советы.

Умер Андрей Алексеевич Зорин, когда ему шел девяносто второй год, окруженный заботой и вниманием, в здравом уме и сознании. Похоронен в родной деревне, рядом со своей супругой. Не забыт детьми и внуками…