Приговоренная замуж

Часть первая

I

Стылой декабрьской ночью высоко над Покровкой стояли тусклые звезды, ущербная луна висела над горизонтом и длинные, размытые тени деревьев сумрачно чернили снег. Однако к утру звезды обозначились ярче и крупнее, так как луна спряталась за горизонт… От холода громко взлаивали деревенские псы, постреливали в лесу деревья, да на опушке настойчиво и сыто ухал, словно в трубу дул, удачно поохотившийся филин…

Низко над горизонтом холодно и тревожно сияла утренняя звезда Венера.

Молодой сельской учительнице, Нелли Семеновне Земляникиной, снился удивительно приятный сон. Двадцать пять девчонок, только что поступивших в педучилище, но так и не переступавших порог аудитории, дружно отправляются на осеннюю кетовую путину в Амурский лиман. Ранняя осень. Самый разгар бабьего лета. Плывут паутинки и птицы над головой… Первое, самое первое в их жизни самостоятельное путешествие на маленьком теплоходике «Бирюза». Впереди – заманчивая жизнь без папы и мамы, без школы и соседей. Рядом – первая подруга, уже теперешняя, из училища, Рита Калинкина. А под ногами вздрагивает металлическое тело белого теплохода, неторопливо поднимающегося вверх по Амурскому лиману…

– Смотрите! – вопят с правого борта девчонки и тычут пальцами куда-то вперед, в тяжелые волны, покрытые пенными гребешками. – Собака! За нами чья-то собака плывёт…

Нелли бросается на правый борт. И так обидно – никого там уже нет. Но девчонки уверяют, что было и будет опять. И в самом деле – вскоре появилась над водой темная собачья морда: вынырнула метрах в семидесяти и тут же опять ушла под воду.

– Ой! Она же тонет! – закричала Рита.

«Тонет, тонет, утонет», – с лихорадочной жалостью думает Нелли.

– Дяденька, там собака тонет…

– Дура! Разуй глаза, – усмешливо ответил дяденька, механик теплоходика. – Вы что, нерпу никогда не видали?

Нет, нерпу они не видали. И стояли, смущенно-пристыженные, разглядывая лоснящуюся морду нерпы с блестящими кругляками любопытных глаз. В самом деле, как они могли перепутать?

– Говорят, – шепчет Рита, высокая и стройная, даже, может быть, худая, с веснушками на длинноватом носу, – нерпа произошла от собаки… Ну, оставили где-то на островах охотники собаку, она с голода начала есть рыбу, и сама потом стала как рыба… А что, ведь может так быть?

И тут из-за крутого поворота показался продолговатый полуостров с несколькими десятками темных, приземистых домов, длинный деревянный пирс и цех рыбокомбината на сваях. Еще они увидели десятка полтора разномастных собак, сидевших вдоль берега и спокойно наблюдавших за приближающимся теплоходом. Казалось, зайди они в воду, и уже не отличишь, где собаки, а где нерпы и кто в кого превратился – еще вопрос…

– Кошмар, – прошептала Ритка, прижимая Неллину руку к тощему боку. – Красотища-то какая…

Просыпается Нелли потому, что в стену настойчиво стучат. Она резко вскидывается, испуганно смотрит на будильник и тут же облегченно откидывается на подушку – воскресенье. Никуда она не опаздывает, никому и ничем не обязана, и до вечера еще так далеко – целая вечность…

Вновь стучат в стенку, теперь, кажется, табуреткой. Надо ответить, иначе Светка может развалить дом.

Нелли поднимает с пола тапок и стучит по стене. Светка успокоилась. Однако не проходит и десяти минут, как она уже стучит в дверь.

– Сейчас! – кричит Нелли, торопливо втискивая себя в узенький халат, и бежит через комнату отпирать.

– Ты это чего? – грозно возникла на пороге плотно сбитая, круглолицая Светлана, с которой делят они, как молодые специалисты, двухкомнатный леспромхозовский домик.

– Воскресенье же, Свет, – удивленно отступает от подруги Нелли.

– Воскресенье, – брюзжит Светка. – А кто сегодня завтрак готовит?

– Ой! – схватилась узкими ладонями за щеки Нелли. – Я и забыла совсем…

– Есть ты, однако, не забываешь, – ворчит Светка. – Ладно, давай помогу.

Пока Нелли растапливает печурку загодя приготовленными сухими дровами, зябко кутая плечи в шерстяной полушалок, Светлана заводит тесто на блины.

– Ну и как, подружила вчера? – спрашивает Светка, снимая со сковороды первый блин, который, конечно же, комом.

– Да ну, – отмахивается Нелли, – просто постояли у калитки…

– Женишок-то у тебя… Начальство на него не нарадуется – лучший шофер лесопункта. Знаешь, сколько он денег получает?

– Фи-и, – морщится Нелли, заваривая кофе, – мне это без разницы.

– Без разницы, когда без задницы, – бесстрастно роняет Светка, а блины, аппетитные, поджаристые, с дырочками и кружевами по краям, так и слетают у нее со сковороды. – Это ведь ты мне дорожку перебежала, – неожиданно говорит Светка. – До тебя-то он раза три меня из клуба провожал, а как ты появилась, так сразу и бросил…

– Да ты что?! – опешила Нелли. – И молчишь?

– А что трезвонить-то понапрасну? Сердцу, известно, не прикажешь… Мне с тобой, красоткой, не тягаться. Ты вон какая: волос смоляной, а глаза синющие, в талии – что стрекоза, а бюст как у хорошей бабы… Одним словом, земляничка… Фамилия-то у тебя не зря такая сладкая.

– Ой, Светка, наговоришь ты всегда. – Нелли смущенно запахивает халатик, хотя румянец удовольствия щедро выкрасил ее щеки. – Что раньше-то молчала? Я бы его живо отшила. Да и сейчас еще не поздно…

– Кончай трепаться, – перебивает Света, – наливай лучше кофе, есть будем.

– Нет, правда, Свет, а как же ты? – вдруг шепотом спрашивает Нелли. – Ведь он тебе нравится?

– Нравится – разонравится, подумаешь, беда какая! – Светка погружает первый блин в сметану и, подставив круглую, пухленькую ладонь, быстро несет его ко рту.

– И ты ни капельки не ревнуешь?

– Кончай базар! – нахмурилась Света. – Блины стынут… Что толку ревновать? Сразу не удержала, а теперь – ревнуй не ревнуй…

– Все! – широко распахивает глаза Нелли. – Сегодня же дам ему от ворот поворот. Ишь, раскатал губищи на молодых специалистов: подай ему эту, подай ему ту… Умненький какой нашелся. Видали мы таких…

– Ну, ты, самовар тульский, охолонись маленько, – усмехается Светка. – Развоевалась тут передо мной, а как его увидишь, так и кисеньки-брысеньки запоешь.

– Не запою! Было бы перед кем петь, а то подумаешь – первый парень на деревне, вся рубаха в петухах, а в деревне один дом, а в дому – один лишь он, – Нелли засмеялась, откинув голову далеко назад, и волосы черными крыльями упали на ее плечи.

– Подожди, девонька, – насторожилась Светка, – он что же, тебе совсем не нравится?

Нелли успокоилась, поправила волосы, отхлебнула кофе и серьезно ответила:

– Как тебе сказать… Нравится, конечно, но не так, чтобы уж очень… Я, знаешь, блондинов люблю, – невольно вздохнула Нелли, – высоких, стройных, спортивных… А он, Володька, какой-то слишком обычный: русые волосы, серые глаза, средний рост… Понимаешь? Он весь какой-то средний…

– Так это тебе принца надо, – презрительно скривилась Светка, – датского или австрийского… Ты мне вот что скажи: влюблялась уже, да?

– Да, – одними губами шепнула Нелли и грустно прикрыла глаза.

– И он блондин? Высокий? Спортивный? – допрашивала Светка.

– Да…

– Ну так теперь все понятно.

– Что тебе понятно? – насторожилась Нелли.

– А то, что ты всю жизнь на блондинов заглядываться будешь, все того, первого, в них искать… А он, наверное, красавец-то, бросил тебя?

– Нет! – вспыхнула Нелли. – Не бросил… Мы потерялись…

– Потерялись? Как это?

– А вот так: за ним неожиданно пришел вертолет и он ничего не смог сделать… И адресами мы не успели обменяться. Понимаешь, я бегу с рыбной базы, а вертолет поднимается у меня на глазах и увозит его…

В это время на крыльце забухали шаги, дверь резко распахнулась, и на пороге возник начальник лесопункта, Павел Иванович Медведков.

– Сидите, кофий распиваете? – ухмыльнулся Павел Иванович, вприщур разглядывая зелеными глазами притихших девчонок. – А на деляне Ваське Соломатину трелевщиком ногу придавило. Только что по рации сообщили.

– Ой! – Нелли испуганно прижала ладони к щекам.

– Это далеко? – деловито осведомилась Светлана.

– Тридцать верст с гаком будет.

– Машина есть?

– Машина вон, – небрежно кивнул Павел Иванович, – у твоего окна стоит.

– Хорошо. Подождите меня пять минут.

Светлана уходит: уже собранная, серьезная, готовая к любым неожиданностям.

Павел Иванович присаживается к столу, берет блин и одним махом проглатывает его.

– Ух, вкуснота! – облизывается он и берет еще один. – С пяти утра на ногах. Кочегары, в душу их мать, перепились, чуть было твою школу не разморозили… Повыпускали «химиков» из лагерей, теперь что делать с ними – никто не знает… Ну, как ты, обжилась немного? – оглядывает комнату Медведков.

– Обжилась, – вздыхает Нелли, – спасибо. Вот только дров у нас маловато.

– Дрова завезем – не проблема, – категорично отрезает Павел Иванович. – Главное, ты нам предстоящее поколение дай таким, чтобы мы все к чертовой матери вверх тормашками перевернули. Нам, понимаешь, с этим поколением в коммунизм идти, мировые пространства покорять, так что ты, голубушка, не подкачай, а?

Рысьи глаза у Медведкова азартно блестят, вся фигура его, поджарая, хищная, в таком напряжении, словно он сейчас же готов начать все крушить и переворачивать вверх тормашками.

– Не подкачаю, – улыбается Нелли.

– А на эту старую каргу, Алевтину Степановну, не обращай внимания. Она всегда была такой и ее уже не переделать. Это поколение, увы, из вчерашнего дня, свое отжившее, – твердо пристукнул кулаком по столу Медведков. – Пока еще надо их терпеть, но не обязательно слушать… Нам для будущего технари нужны, а не хлюпики там разные с Дубровским в голове… Задача ясна?

– Да, Павел Иванович… Вам бы самому в школу преподавать идти – вы так хорошо умеете говорить.

– Говорить мы все горазды, а надо дело делать! – Павел Иванович поднялся. – Спасибо за блины. Ничего не скажешь – мастерица.

– Да это Светка пекла, а я только помогала.

– Светка, – усмехнулся Медведков. – Светка-конфетка… А знаешь, как тебя в Покровке зовут? Ягодка… Цени, Земляника-Ягода… Небось, уже присмотрела кого из наших?

– Ну что вы!

– Зря! Добрых парней у нас хватает. Ну, бывай…

Медведков натянул шапку-ушанку, крепко двинул двери плечом и вышагнул за порог, оставив вместо себя облако белого пара.

– Не боишься? – Медведков покосился на Светлану.

– Чего мне бояться?

– А вдруг у него там с ногой слишком серьезно?

– Посмотрим – увидим, – спокойно ответила Светлана.

– Нервы у тебя, Светлана Григорьевна, позавидуешь…

– Не жалуюсь.

– Не скучаешь у нас?

– С чего бы это?

– Да вон Ягодка твоя, похоже, истомилась здесь без городской жизни-то.

– Она городская, а я в таком же зачуханном поселке родилась…

Газик подбросило на ухабе, и он, не вписавшись в крутой поворот, по самый радиатор зарылся в сугроб. Пока Медведков включал пониженную передачу, по привычке поминая душу и мать, пока выпячивался обратно на дорогу, Светлана равнодушно разглядывала в лобовое стекло чахлые пихточки и ели, какой-то мелкий кустарник и редкие проплешины кочкарника, тянувшиеся почти до самого изножия сопок.

– Хороших дорог нам не хватает, Светлана Григорьевна, задыхаемся мы без них. Технику гробим, сами гробимся, – Павел Иванович яростно крутил баранку. – Мне двадцать восемь лет, а я уже седой, и все из-за них, дорог наших распроклятых…

«Как, ему только двадцать восемь?! – покосилась на Медведкова удивленная Светлана. – Никогда бы не подумала…»

– Что смотришь? Тебе, может быть, паспорт показать? – весело засмеялся Павел Иванович. – С сорок седьмого года я, вот и считай… Закончил институт в Хабаровске и уже пять лет здесь белкой в колесе кручусь… Держи-ись!

Машина неожиданно резко ухнула в очередную колдобину, козлом выпрыгнула из нее и понеслась дальше по разбитой леспромхозовской трассе.

Вечером Володя Басов пришел с товарищем, еще армейским – довольно симпатичным парнем в коричневой дубленке и черных унтах. Нелли встретила ребят за порогом. Стояла в своей шубке, что-то чертила носком валенка по промороженной половице крыльца и безразлично слушала не очень-то затейливый треп Басова. Наконец ей это надоело:

– Чего вы, собственно, хотите? – напрямую спросила она.

– Пригласи Светлану, посидим вчетвером. Мы кое-что принесли, – Володя выразительно хлопнул себя по карману.

– Если вам нужна Светлана, пожалуйста, соседняя дверь…

Басов растерялся и выразительно глянул на товарища.

– Вы нам обе нужны, – с готовностью выступил тот вперед, и по тому, как выступил – смело, независимо, – Нелли поняла, что не произвела на него впечатления. Это ее задело.

«А что, попробовать отплатить Басову тем же, – озорно подумала она, – задружить с его армейским товарищем, пусть знает. И запросто! Что тот, что другой – мне лично без разницы. Зато будет интересно…»

– Ну, тогда другое дело, – кокетливо улыбнулась Нелли, – вдвоем я согласна… А вас, товарищ, вообще-то как зовут? Не Вася?

– Вася? – не улыбнулся армейский товарищ. – Почему именно Вася? Нет, меня не Вася зовут…

– А я вот как подумаю о ком с первого раза, так потом всю жизнь его и зову, – безвинно улыбнулась Нелли.

– Зовут меня, между прочим, Герман… Можно просто Гера, – нахмурился несостоявшийся Вася и теперь уже сам посмотрел на друга: мол, выручил я тебя, давай, дальше сам командуй.

– Но я заранее прошу прощения, Герман, если вдруг вас Васей назову. Хорошо? Я же нечаянно, я не нарочно… Ладно, заходите ко мне, я Светку позову. Можете пока пластинки покрутить. Там новенькие мне прислали, закачаешься – Ободзинский, Ротару, Лещенко. В общем – разберетесь.

– Басов тебе жениха привел, – рассмеялась Нелли, входя к Светлане. – Такой пупочка и Германом зовут.

– Подь он! – Светка лежала в постели. – Я за шестьдесят километров так утряслась с Медведковым, что у меня костей не осталось, один гуляш только…

– Как хочешь… Жаль только – жених пропадет, да и пельмени я лепила, лепила, а выходит – зря.

– Пельмени? – ожила Светка. – Как это, девонька, зря! Я весь день на голодном пайке, а ты пельмени хочешь замылить? – Светка села и спустила полные стройные ноги на пол. – Чего они хотят-то, Володька с дружком?

– Посидеть, пластинки послушать, ну и… это самое…

– Что – «это самое»? – Светка, мельком глянув в зеркало, надела на себя кримпленовую юбку и свитер.

– Сватать тебя за Германа будут.

– Угу, юмор твой оценила. Что дальше?

– Да я откуда знаю, – рассердилась Нелли. – Пришли. В гости напросились. Тебя зовут… Дальше у них спросишь.

– Если бы не пельмени – ни в жизнь не пошла, – вздохнула Светлана. – Сидеть, смотреть, как они будут на тебя пялиться – удовольствие маленькое…

– Кстати, этот Герман меня в упор не видит, – с невольной обидой ответила Нелли.

– Слава богу, хоть один нормальный мужик нашелся, – Светка тряхнула короткой стрижкой, плеснула на себя одеколоном «Красная Москва» и решительно объявила: – Я готова…

И опять высоко в небе стояли звезды, как вечные стражи космического кремля… И опять эта огромная луна, белая не белая, желтая не желтая, какого-то своего собственного, лунного цвета – низкая, тревожная, манящая. Куда манящая? Зачем? Что человеку в ней? Холодной. Пустынной. Ан, нет – сосет, вытягивает взгляд, томит душу, тревожит сердце безмолвным напоминанием о чем-то давнем и невозможном. Может быть, обидно ей, что все добрые слова в адрес Матушки Земли говорятся, а ей, соучастнице и наипервейшей помощнице в земных делах – лишь вздохи и ахи достаются? А, может быть, когда-то была у нее и своя собственная, отдельная жизнь, где-нибудь за пределами Млечного Пути, прежде чем стала она по воле космических сил ночным фонарем Земли? А может… Все может быть… А сам Человек, венец природы – гомо сапиенс – додумавшийся до этих вопросов, сам он откуда пришел? Зачем живет? И куда уходит?..

Вспыхнул и погас метеорит. Секунды звенели в морозном воздухе, звенели и иссякали…

Около полуночи Нелли и Володька Басов прощались у калитки. Светка, сославшись на усталость, ушла домой, и армейский друг Герман неприкаянно маячил невдалеке.

– Ну, пока? – Нелли потерла варежкой щеки.

– Постоим еще немного, – попросил Володька.

– Друга заморозишь, потом отвечать придется.

– Не-ел, я что хотел сказать…

Не от слов, нет, от интонации Нелли обмерла, с ужасом ожидая, что он скажет дальше. Неужели… Неужели те самые слова, которые говорят… Которых боится и о которых мечтает каждая девчонка лет этак с пятнадцати… Неужели они? Сейчас? Фи-и, разве сейчас и этим человеком они должны произноситься? Разве так ей мечталось? Где же, где он, настоящий, почему медлит? Сейчас эти слова скажет другой и – все! Все? Все! Все! Потом уже будет поздно и не так… Ах, какая обида! Какая несправедливость! И именно к ней, Нелли Земляникиной. Да что же она плохого сделала? За что ее обходят? Какой ужас…

– Ты только ничего такого не думай… В общем, мои родители хотели познакомиться с тобой. Познакомиться, поговорить…

Разочарование и облегчение одновременно почувствовала Нелли. Значит, еще не сейчас, еще есть возможность, есть время для того, настоящего. И одновременно с этим – что же он тянет? Мог бы и сразу сказать, а потом уже с родителями знакомить…

– А я уже засыпала, – ворчит Светка, отпирая дверь. – Чего тебя носит?

– Ой, Све-етка-а-а…

– Предложение сделал? – сна у Светки как не бывало.

– Почти… Родители, говорит, хотят со мной познакомиться.

– Ну, это, считай, все! Поздравляю… Шустро, однако, ты его обтяпала…

– Свет, не тяпала я его, даже и не думала…

– Какая разница, главное – кисеньки-брысеньки и свадьба не за горами.

– Ты думаешь – надо выходить? – Нелли испуганно смотрит на Светлану.

– А чего еще ждать-то? Лучшего не дождешься. Парень он работящий, не пьющий, самостоятельный… К тому же – ударник, значит, быстро квартиру получите. Сотни три, не меньше, он на своем лесовозе зарабатывает. Чего тебе еще?

– Не знаю, – Нелли прижалась лбом к холодному стеклу. – Ты, Светка, как старая бабка рассуждаешь… Не пьет, не курит, самостоятельный, триста рублей получает… И это все?

– А чего тебе еще? Любви? – Светка пожала плечами. – Он тебя, по всему видно, любит. А вот ты… Тут ты сама решай. Может, будешь ждать своего блондина – жди… Только, как бы не прождаться тебе. Такие, как Басов, на дороге не валяются, это я тебе точно говорю. Да и пара вы подходящая. Тебе – двадцать, ему – двадцать три: самое время. Опять же, фамилию свою ягодную сменишь, а то больно она у тебя легкомысленная – Земляникина… Для учительницы больше Басова подойдет. Представляешь – Басова Нелли Семеновна. Звучит-то как!

Звучит-то она звучит, – тихо откликнулась Нелли и неопределенно улыбнулась…

Ночь была. Тихо было. Луна в небесах катилась. И ярко, ярче всех остальных, светила в стороне от созвездия Кассиопея загадочная звезда…

II

Трудно судить прошлое. Еще труднее определить через многие годы, что было на самом деле, а что – лишь сон, домысел, игра воображения. Все переплетается – вымысел и сон, желаемое с явным, сущее с загадочным, и в результате из всего этого рождается твоя прошлая жизнь. Кому-то она нравится больше, кому-то – меньше, кто-то хотел бы забыть о прошлом, а кто-то – только им и живет… Как бы то ни было, а от прошлого не уйти. В этом, быть может, одна из главных хитростей Творца – сцементировать времена памятью, выстроив их в протяженности, ибо не дорожи мы прошлым, нам и будущее покажется «до лампочки». А «до лампочки» – значит никак… Никак, ничто – пусто! Природа же пустоты не терпит. Вот потому-то и обречены мы на пожизненные муки, горькие или радостные, еще и еще раз проживать в таком далеком и таком близком порой минувшем…

Нелли с Ритой попали на мойку и радовались этому: рыба по лоткам скатывалась к ним уже снулая, безжизненно равнодушная. Правда, еще поблескивала ее серебристая чешуя, еще темнели и не пропускали внутрь себя тепло солнечного света глаза, еще тяжело алела кровь на вспоротых брюшках, вздрагивали и, как от боли, судорожно подергивались плавники, но настоящей жизни в рыбах уже не было. Резиновым шлангом с металлическим наконечником, в который под напором подавалась вода, они смывали кровь со слизью, и рыба уплывала по лотку дальше – в посолочный цех. В резиновых сапогах и фартуках, в тонких резиновых же перчатках, они иногда простаивали в своих ячейках по двенадцать-четырнадцать часов – шла рыба. В такие дни мокрые фартуки к концу смены казались невыносимо тяжелыми – от них болели плечи, шея и колени. Резиновый шланг вдруг превращался в коварную и сильную змею – он то и дело вырывался из рук, бил холодной и упругой струей в лицо, мотался и приплясывал на дощатом настиле. Лоток, по которому в мутной слизи все плыли и плыли не ушедшие от своей печальной судьбы рыбины, к концу такой смены казался глубоким ущельем, рыбины – огромными айсбергами. Иногда случалось, что по лотку проплывали живые кетины, устало хлопающие жаберными крышками. Нелли выходила из скользкой ячейки и несла выбранную удачей рыбину к воде и отпускала в мелкую речную волну, и смотрела, как тяжело и вяло начинали шевелиться плавники, как раскачивалась рыбина в воде, не вдруг оживая и уходя на глубину. Нелли пыталась представить ее жизнь и потом, на глубине: время от времени кетина будет вздрагивать всем своим прекрасным телом, вспоминая прикосновения человеческих рук, затем медленно и неуклонно начнет двигаться вверх по течению, к заветному плесу, где несколько лет назад она вылупилась из икринки…

Но большая рыба случалась не всегда. Иногда по два-три дня, а то и больше, они оставались без работы.

А какие здесь были вечера! Под просторным, необъятным небом, над кромкой далеких гор вдруг начинало сгорать солнце. Багровел горизонт, в той стороне мгновенно вспыхивали и жарко пылали лес, облака, инверсионный след самолета и даже сама земля. И потом долго-долго там все умирало, медленно и неизбежно пожираемое Ночью… И даже Река в это время до краев переполнялась багрово-лиловыми отблесками, и тяжелая, осенняя уже, звенящая, уходила за ближайший высокий мыс, на котором белел такой свеженький, нарядный и таинственный маяк…

Маяк строили солдаты-стройбатовцы. Вернее, они его уже почти достроили, остались только отделочные работы внутри и планировка – снаружи. Солдаты жили на окраине поселка, в бараках, где раньше жили вербованные, приезжавшие на путину: были времена, когда своими силами с рыбой на Амуре не успевали справляться. Солдат было двенадцать человек, тринадцатый – лейтенант. Еще когда они только плыли сюда на теплоходе, про этих самых солдат много чего рассказывали. Лидия Захаровна, их будущий преподаватель, а пока – нянька-мамка-воспитатель в одном лице, предупредила: «Упаси вас бог, девоньки, связаться с солдатами… Сущие бандиты это, а не солдаты, пьют одеколон и никого не признают, даже свое начальство». И Нелли, когда впервые увидела маяк с палубы теплохода, невольно прониклась к нему настороженностью, но и любопытством тоже: ах, как интересно, почти как в книжках. А чуть позже: «Сущие бандиты – интересно, какие они?»

Первая встреча с ними произошла случайно. Они с Ритой пошли на марь за брусникой. Долго и лениво бродили по бесконечной и кочковатой мари, спотыкаясь и с усилием выдирая ноги из топкой моховой подстилки. Набрали по бидону крупной, рясной ягоды, и не чаяли, как через эту марь назад до своего общежития добраться, казавшегося сейчас таким родным и уютным. Пошли, спрямляя путь, к далеко впереди блестевшей реке. Кое-где еще попадались продолговатые, иссиня-фиолетовые ягоды голубики и они щедро угощались ею, смакуя нежнейший, тонкий аромат, а когда случайно глянули друг на друга – закатились в безудержном смехе: пальцы, губы, даже щеки были щедро выкрашены в синий цвет.

– Ой, Ритка, не могу! – приседала от смеха Нелли.

– А ты! А ты! – схватилась за тощие бока длинными руками подруга.

Сорока села невдалеке на голую вершинку низкорослой лиственницы, посмотрела на них в недоумении, ударила клювом по ветке и лихо раскатилась в птичьем смехе на всю округу. Тут же выскочил из-под земли рядом с замшелым пнем перепуганный бурундук, встал столбиком, прижал передние лапки к подрагивающему животу, и ну вращать глазищами: что тут, мол, случилось, какая еще беда к нам пожаловала? Но разглядев неподалеку смеющихся девчонок, тут же успокоился, презрительно цвыркнул сквозь редкие зубы и вновь под пенек – прятать на долгую зиму орешки в укромных местах…

К реке они вышли пониже маяка, далековато от поселка, и без сил повалились на песок.

– Я говорила – правее надо идти, – ворчала Рита.

– Ну и шла бы, кто не давал? – лениво огрызалась Нелли.

– Тебя все куда-то тянет… А теперь вот надо будет идти мимо маяка.

– Ну и что?

– А вдруг там… Вдруг мы встретим этих?

– Ты думаешь?! – испуганно обрадовалась Нелли и села на песке, широко раздвинув круглые в коленях ноги.

Был чудный день, каких в Приамурье осенью не перечесть. Светило все еще яркое солнце, высоко и непроницаемо стояло небо с тонким серпиком мутного месяца низко над горизонтом, плыли прозрачные паутинки по прозрачному воздуху, одиноко и стайками перелетали с озера на озеро дикие утки, и на очень большой высоте медлительно проплывали крошечные серебристые самолетики.

Они умылись, привели себя в порядок и босиком по прибрежному желтому песку осторожно двинулись в сторону маяка, за которым, далеко еще, проглядывали окраинные дома поселка. И как страшно было встретить и как хотелось все-таки встретить этих стройбатовцев, пьющих почему-то одеколон и никого-никого не признающих.

– Ой, Нелка, – прошептала Рита, когда они поравнялись с белой пирамидой маяка, внутрь которого вела загадочная, темная дверь.

– Что?

– Страшно-то как…

– Да никого же нет.

– А вдруг они…

– Что-о?

–…

– Давай посмотрим, что у них там, внутри этого ихнего маяка? – бесшабашно предложила Нелли.

– Нелка!.. Ты с ума сошла! – перешла на свистящий шепот Рита. – Зачем нам это надо?

– А что! – расхрабрилась от испуга подруги Нелли. – Запросто…

И она пошла к той двери, умирая от страха и любопытства, упрямо сводя густющие черные брови.

– Не-елка! – еще раз попыталась остановить ее подруга.

Даже на вид дверь была тяжелая, массивная, с высоко прибитой и тоже массивной железной ручкой. И от маяка, и от двери пахло устоявшейся сыростью свежей штукатурки.

Она толкнула дверь, и дверь даже не дрогнула. Нелли уперлась в нее двумя руками, потом плечом, и дверь неохотно отступила, обнажив за собою сырой полусумрак и узкую, недавно окрашенную в коричневый цвет лестницу, спирально уходившую круто вверх. Нелли перешагнула порог, вся настороженно-звенящая от напряжения, и вытянула тонкую белую шею, разглядывая неровности внутренней стены, какие-то доски, ящики и мешки с цементом.

– Нелка! – вдруг громко и отчаянно вскрикнула за спиной Рита.

Сердце оборвалось у Нелли, она сжалась, медленно, готовая ко всему, повернула голову и увидела, как из-за маяка выходят два ужасных стройбатовца и направляются к ней…

После кино Володя провожал Нелли домой. Была светлая, лунная ночь. На крепком морозе немели щеки, и Нелли растирала их пуховыми варежками. Вздыхала, вспоминая южные темные вечера, море и совершенно незнакомую, малопонятную жизнь, показанную в кино. Все там было так красиво, возвышенно и необычно. Временами Земляникиной даже думалось, что снимали все это в какой-то другой стране, где живут другие, не похожие на них люди.

– Вовка, – толкнула она притихшего Басова в плечо, – ты меня на море когда-нибудь свозишь?

– На море? – удивился Володя. – Зачем?

– Посмотреть… Там так красиво все!

– У нас красивее, – уверенно заявил Басов.

– Сравни-ил, – разочарованно протянула Нелли.

– Да у нас знаешь какие места есть! – разгорячился Володя. – Если тебе, ёшкин, показать, то и моря никакого не захочешь. Вот, например, вверх по Анюю, за Дубовым Мысом, есть такой ключик…

Но Нелли уже не слышала его. Она вдруг представила себя героиней кинофильма, мысленно примеривая все те наряды, что были на героине, всякий раз буквально преображавшие ее. В зависимости от одежды героиня становилась то легкомысленной, несмышленой девчонкой, то вдруг серьезной, самостоятельной девушкой, а под конец – холодной и независимой женщиной, у ног которой умирали от страсти поклонники… Нелли примерила на себя все эти наряды и неожиданно обнаружила, что они как нельзя лучше подходят и ей. В них она тоже неузнаваемо преображалась, и поклонники…

– Слышь, Нел, – робко обнял ее за плечи единственный поклонник, – айда за речку?

– Ну, вот еще! – поморщилась Нелли. – Замерзнуть там совсем… И надо говорить «пойдем», а не «айда»… Айда лучше скорее домой.

– А я тебя согрею. – Вовка неуклюже обнял ее, притиснул к себе и горячо задышал в шею. – Теплее?

– Раздавишь, – ойкнула Нелли. – Так я море и в самом деле не увижу.

– И не надо.

– Я, наверное, лучше знаю, что мне надо. – Нелли потерлась щекой о мягкий воротник Вовкиной дубленки.

– Нел, давай поженимся? – вдруг сказал Басов и перестал дышать.

Нелли догадывалась, что после знакомства с родителями Басова это предложение рано или поздно прозвучит, но чтобы так вот, на улице, между прочим…

– Долго думал? – неприязненно спросила она.

– А что, – заторопился Басов, – ты мне нравишься, родители тоже не против… В общем, Нел, чего тянуть-то? Давай завтра подадим заявление в сельсовет и распишемся.

– Ишь ты, быстрый какой, – освобождаясь от объятий, растерянно ответила Земляникина. – Я тебе еще ничего не ответила… Я еще и сама не знаю, Басов, хочу я замуж или нет… Пошли скорее, а то я до свадьбы не доживу. – Нелли рассмеялась. – Придется тебе жениться на сосульке.

У своей калитки Нелли слегка поколебалась, но затем решительно пригласила Володю:

– Так уж и быть, заходи в дом, чаем напою… Как-никак, все-таки в одной деревне живем.

И вот тут Вовка одним движением подхватил ее на руки, уткнулся в щеку холодными губами, обиженно сказал:

– Язва же ты, Нел…

– А ты как думал, – засмеялась она.

Горел торшер. От него по всей комнате лежали тревожные красные блики. Сидя на диване, долго пили чай. Вначале говорили о всяких пустяках, потом разговор иссяк. Пауза была длинной и тяжелой, как Вовкино плечо, к которому небрежно и как бы случайно привалилась Нелли. По радио передавали последние известия, и они их прослушали почти все, прежде чем Вовка осмелился взглянуть на Нелли. Земляникина сидела с плотно зажмуренными глазами. Волосы разметались по ее плечам, губы были полуоткрыты, он даже разглядел бледно-молочный блеск ее зубов. Володя Басов и сам зажмурился от вдруг подступившей к нему догадки, тяжело задышал и легонько потянул Нелли к себе, и уже не удивился, когда она тихо и неловко завалилась на спину. Склоняясь над Земляникиной, он еще опасался ее внезапного гнева, обиды, но тут услышал, как ее неожиданно сильная рука обвила его шею и настойчиво потянула к себе.