Loe raamatut: «Почти поэт, почти писатель… Памятный сборник стихов и рассказов»

Font:

ISBN 978-5-0050-1188-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Памятный сборник стихов и рассказов

РАССКАЗЫ

Снег с луны

Ты всегда любил лес. Лес, зиму и ночь.

Дня не проходило, чтобы ты хоть час не погулял по лесу. Может быть, тебя, выросшего на просторах степей Украины, восхищала мощь деревьев, которых ты не встречал на родине и которые казались тебе огромными? Может быть, ты искал тишины и возможности мыслить? А может, просто прятался от людей…

Тебе всегда нравилось то, что не понимали окружающие. Люди обычно любят солнце, а тебе нравился дождь. Ты мог часами любоваться на ливень, сидя на крыльце, и молчать… Тебе нравился и зимний, крепкий мороз, когда рассветное небо окрашено алым… И вьюга… И ночь, а особенно тёмное небо в россыпи звёзд. Но больше всего ты, конечно, любил лес. Он нравился тебе в любое время.

– Лес всегда разный. Он лучше, чем город, – говорил мне ты.

А я шла за тобой, смотрела по сторонам и верила тебе.

Уж и не знаю, ты ли мне это привил или я сама по себе такая уродилась, но я находила вокруг подтверждение твоих слов: в косматых заснеженных соснах, в молодой, едва развернувшейся, весенней листве, в летнем зное соснового бора, в золотом наряде, что надевали кусты на опушках. Я полюбила лес так же, как любил его ты…

В детстве я думала, что ты можешь и умеешь всё. Наверное, так оно и было. Ты знал ответы на все вопросы и не боялся отвечать на них, как боялись другие взрослые люди. Тебе по плечу было любое дело. В твоих руках спорилась работа. Ты мог объяснить мне любое явление да так, что мне тоже хотелось много знать и уметь.

Ты был строг. Но и самое весёлое и смешное исходило тоже от тебя.

Я восхищалась твоей силой и смелостью. Ты не боялся дождя и грозы. Ты нырял в холодную воду реки тогда, когда никто не решался этого делать: весной или осенью. Люди смотрели, качали головой и, наверное, завидовали. А я гордилась. Тобой и тем, что я – твоя дочь. Я считала тебя самым сильным, самым умным, самым красивым. Я хотела быть похожей на тебя. Мне было всё равно, к чему это приведёт. Я хотела быть такой, как ты.

***

Поздними зимними вечерами, так похожими на ночи, ты брал меня с собой на свои прогулки.

Я была совсем маленькой. Мне было тогда лет пять, не больше. Я бы не поспела за тобой в тяжёлой шубке и скользких валенках, и ты сажал меня на санки и вёз за собой. А я сидела, смотрела по сторонам, и мне казалось, что я попала в сказку. Это сейчас мне понятно, что тот лес, начинающийся прямо от наших ворот – это не лес, а так, небольшая рощица, через которую проходит дорога на другой край посёлка, что деревья, составляющие его, жиденькие и мелкие. А тогда они казались мне огромными и немножко страшными. Но я не боялась. Ведь со мной был ты.

Над тропинкой, по которой ты вёз меня на санках, горели фонари. Их было… штук пять, наверное. Теперь уже не помню… И все они светили нам жёлтым светом. Обычные фонари на обычной тёмной просёлочной дорожке…

И лишь один отличался от всех. Он был белым. Или даже немножко голубоватым.

Ты привозил санки, в которых я сидела, прямо под фонарь, останавливался и, так же как я, поднимал голову вверх. Я не знала, что это фонарь. Я думала, что это луна. И с этой луны, кружась и переливаясь, плавно падал снег. Зрелища прекраснее я не видела за всю свою тогдашнюю совсем недолгую жизнь. А такого покоя на душе, который был тогда, я не припомню больше вообще ни разу. И был ли причиной тому тот белый фонарь, который я считала луной, тихо кружащийся снег или то, что я была так мала и не знала ещё бед? Сие неведомо… Но снег с луны остался в моей памяти навсегда.

Я следила за полётом снежинок до самой земли, а ты рассказывал мне сказки. И были те сказки совсем непохожи на те, что мне приходилось слышать от бабушки, от мамы, от воспитателей в детском саду. В твоих сказках так многое было похоже на правду. И потому они были интереснее остальных. Иногда было страшно, иногда смешно, иногда – печально, и не всегда побеждало добро. Но я отчего-то любила твои сказки. Даже тогда, когда мне хотелось плакать по окончании.

Снежинки падали на мою шубку, и я внимательно рассматривала их. Они были похожи на звёздочки, и все были разными. Я честно искала, но так и не нашла двух одинаковых снежинок. Каждая была единственной.

Этими поздними зимними вечерами под фонарём-луной мне могло бы показаться, что мы остались в этом мире совсем одни. Но я была слишком мала, чтобы подумать о чём-нибудь подобном. Я просто видела красивый, ни на что не похожий светильник… Или нет, тогда это было светило. Наблюдала за снегом. Слушала твой голос.

Этими зимними вечерами мне было теплее, чем когда-либо в жизни.

***

С тех пор прошло так много лет, что хочется сказать – так не бывает. От леса остались унылые редкие деревца вдоль тропинки. И давно не горят фонари: остались только столбы со срезанными проводами, старые, ветхие, покосившиеся… На них до сих пор болтаются ржавые останки, скрипящие на ветру. Но света здесь больше нет. Ни жёлтого, ни белого.

Из маленькой девочки выросла взрослая женщина, которая не верит в добрые сказки, но любит печальные истории, не в восторге от зимы, но по-прежнему рассматривает снежинки, когда они падают на рукава её пальто… Жаль, теперь все эти снежинки одинаковы… И она любит лес. Лес ей ближе и дороже, чем город, как ты и говорил. Как ты учил…

А ты… Ты жив. И не так уж стар. Ведь в те времена, когда мы вместе смотрели за падением снежинок с луны, ты был ещё так молод… Лет двадцать пять тебе было в то прекрасное, золотое время. Конечно, ты жив. И здоров. Я надеюсь, будешь жить ещё до-о-олго. И желаю тебе этого. Но… Но с нами случилась одна беда. Беда, созвучная с той, которая постигла строителей Вавилонской башни. Кто-то сделал так, что в один прекрасный день мы перестали понимать друг друга. Мы разговариваем на разных языках, и дороги наши тоже разошлись. К сожалению, это уже не изменится. Возможно, это как раз потому, что никто не хочет ничего менять.

***

А недавно я видела фонарь… И он был похож на тот, наш фонарь-луну. Он светил белым с голубым отливом светом, и снег сыпался с него, как тогда, в детстве…

Конечно, теперь я знаю, что с луны, а тем более, с фонаря, снег сыпаться не может. Он просто попадает в круг света, начинает сверкать и искриться совсем по-другому… Но так весело было верить в детстве, что снег идёт с луны!…

Встретив среди обычных фонарей белый, я не удержалась и остановилась под ним, глядя вверх и ловя звёздочки снежинок. Со мной был мой сын, и я попыталась ему всё это рассказать, но он не понял: то ли оттого, что он уже слишком взрослый для таких рассказов, то ли потому, что этот снег был только наш с тобой, и никому другому о нём знать не полагается – даже ему, маленькому человеку, которого я люблю на этой земле больше всех.

Итак, это осталось нашей тайной. Тем, что ни от кого не скрывалось, но и никого не интересовало. Одной из тех тайн, что лежат на поверхности, но никогда не попадаются на глаза окружающим. Жаль, что из нас двоих об этом снеге помню только одна я…

Но я помню и тебя! Никогда не забуду… И я стала на тебя похожей, хотя это уже давно неважно ни для кого из нас. И сколько бы лет не отмерила мне судьба, всякий раз, как только на глаза мне попадётся фонарь дневного света, я буду думать о тебе. Вспоминать тебя…

Тебя, зимнюю ночь, лес и этот снег с луны.

Когда ты узнал, что я умею писать стихи, ты просил написать один для тебя. Я тогда думала, ты шутишь… А теперь попыталась – и не смогла. Получилось только это.

Мороженое

– Ого! Сколько мороженого! Целых три холодильника! – радовался сын.

В магазине было прохладно и приятно после жаркого салона машины, и я не торопила ребёнка, наслаждаясь свежестью воздуха. Пусть сын выберет спокойно, чего ему хочется, а я пока слегка остыну.

– Мам, а можно вон то, в рожке? – спросил он меня.

– Можно, – бросила я, не глядя на него.

– Или нет, не это, – передумал мальчик, – лучше вон то, с шоколадной крошкой, в большом стакане.

– Как хочешь…

– А можно несколько?

– Всё можно, мой дорогой.

– А ты сама будешь?

– Я?..

Я заглянула в холодильник вместе с сыном и улыбнулась.

– Да, сынок, буду. Возьми вон то, в брикете, с клюквой и подходи на кассу.

Зачем врать? Мороженое я с детства обожаю. Да, обожаю! Ни на что не променяю, даже теперь, когда я стала взрослой женщиной. В жару не могу себе отказать, да и зимой периодически его ем. И уж, конечно, не забываю регулярно кормить им ребёнка: ведь детям так мало нужно для счастья! В моих силах ему это счастье дать.

Примечательно, что в моём детстве ничего подобного не было. Конечно, всё было тогда немного иначе. Я росла во времена различных дефицитов, и мороженое среди прочего купить порой было невозможно. Во всяком случае, мне так говорили. А когда искомый обожаемый мною десерт всё же попадался на глаза, мне тут же объясняли, что я его всё равно не получу, что у меня болит горло.

А потом, позже, когда я немного повзрослела, настали чудесные времена: стало можно собирать бутылки, сдавать их и на вырученную мелочь покупать себе лакомство. Или экономить в школе на пирожках… Шикарнее же всего было, если на дороге попадалась обронённая кем-то мелочь, а иногда и не мелочь.

Словом, о том, чтобы наесться мороженым, я неустанно мечтала лет, наверное, до семнадцати: пока не стала сама работать. А ещё в моей жизни много лет назад произошёл в связи с мороженым один случай, весёлый или печальный – судите сами. В любом случае, для меня он связан с детством и уже поэтому – радостный.

* * *

Если не ошибаюсь, случилось сие в 1993 году, и было мне тогда почти двенадцать лет. Я занималась спортом – тхэквон-до, и это было не столько увлечение единоборством, сколько желание общаться с такими же, как я и возможность надолго и по уважительной причине сбегать из дома.

А особенной радостью во всём этом начинании были сборы: всю нашу группу раз в году на целый месяц вывозили в близлежащий пионерский лагерь и усиленно гоняли. Однако в том возрасте усталости я не чувствовала, хотя в день и проводилось по три тренировки. Вечерние же развлечения компенсировали всё и сразу: гулять можно было легально до половины одиннадцатого, а потом, если не попадёшься – хоть до утра. Дома о подобном можно было разве что мечтать!

Так вот, сборы в тот год пришлись, как обычно, на август, и я с удовольствием переехала из отчего дома в лагерь под названием «Спутник».

Всё происходящее было привычно: ведь такое бывало не раз. Мы вставали в семь утра, бегали в лесу километров пять, немного разминались, а потом спешили обратно в лагерь, где в столовой нас уже ждал завтрак.

Вторая тренировка начиналась после того, как мы приводили в порядок комнаты и себя любимых, и длилась до обеда. После приёма пищи мы отдыхали, полдничали, а потом дело доходило и до вечерней, самой сложной и длинной тренировки, которая, как правило, заканчивалась купанием в речке и пешей прогулкой до лагеря.

После ужина, всегда невероятно вкусного и обильного, следовало принять душ, красиво одеться, накраситься, не смотря на нежный возраст, и идти на дискотеку – плясать, общаться, радоваться жизни!

Выходные дни отличались от будних радикально: в субботу проводилась только утренняя тренировка, а в воскресенье день полностью был свободным. Многие уходили домой, но только не я… И не моя подруга Анька. Выходные были для нас настоящим праздником: на нас практически никто не обращал внимания, мы могли подолгу беседовать, в силу возраста – играть, гулять, отлучаться… А кормили всё так же: вкусно и вовремя.

Естественно, оставались в лагере не только мы: многим нравилось чувствовать себя взрослыми и самостоятельными (тренер в выходные почти не обращал на нас внимания, а иногда и просто уезжал по делам), но от этого было только веселее: и побеситься есть с кем, и в картишки сыграть, и погулять… Однако, следует заметить, что не смотря на видимую анархию, эксцессов не случилось ни разу за долгие семь лет, что я занималась в этой группе. Разве что мелкие косячки… Ну, да это не в счёт.

Мы с Анькой были не разлей вода. И бедность семей, в которых мы росли, думаю, играла в этом не последнюю роль. У Аньки отец здорово выпивал, да и мать недалеко от него ушла. Сестра, ещё не достигшая совершеннолетия, привела в дом таджика и жила с ним. Так что то, что в их доме было порой нечего кушать, было ещё не самой большой бедой. Понятное дело, домой моя подруга не стремилась.

Мои родители не пили, да и вообще, вели правильный образ жизни. Этой-то правильностью они меня и достали: стоило мне появиться дома, как мне тут же давали какое-нибудь поручение, как правило, от забора до заката, а уж если делать было нечего, мне поручали младшую сестру. Про то, что бы погулять с друзьями, я, повторяю, лишь грезила.

В лагере же у меня были одни сплошные радости. И то, что никогда не находилось денег на вожделенное мороженое, которое покупали в ближайшем магазине мои друзья, меня не особенно задевало, тем более, друзья были нежадными и со мной делились уже за то, что я прогулялась с ними за покупкой.

Итак, в этот жаркий день, воскресенье, мы с Анькой как обычно остались в лагере, и валялись в комнате, обсуждая ребят из нашей группы: кто красивее, Мишка, Димка, Сашка или Олег? Они немного нравились нам обеим, все сразу, правда, Мишка был немного прыщавый, Олег – молчаливый, у Сашки уже была девушка, а Димка ходил в фаворитах у тренера и, будучи немного старше нас, любил включать взрослого.

Всласть перемыв ребятам кости и поняв, что до ужина ещё далеко, а кушать уже хочется, мы покопались в тумбочках, ничего не нашли и, пересчитав найденную по карманам мелочь, решили сгонять в магазин – поесть этого самого, обожаемого мороженого! Как нельзя кстати оказался велосипед, который одолжила нам Нелька, наша соседка по комнате, девчонка заносчивая и надменная, старше нас с Анькой на год.

– Подождите, – крикнула она нам вслед, – мне тоже мороженого купите! – и выдала скомканную купюру (хоть убейте, не помню ни достоинства последней, ни тогдашних цен).

Итак, на велике, мы быстро домчались до магазина – Анька везла меня на раме, – и облепили холодильник.

Тогда, в девяностые годы, как многие, наверное, помнят, не было и близко такого ассортимента, как сегодня, и выбор был только между вафельным стаканчиком, брикетом с клюквой и эскимо, но в тот день не было и этого: из практически пустого холодильника на нас сиротливо смотрели несколько мятых, подтаявших брикетов. И всё.

Мы пригорюнились. «Брикет» был дороже «стаканчика», и мы, сосчитав свою мелочь, рассчитывали именно на «стаканчики», не подумав, что их может и не быть жарким летним воскресным вечером. А вот Нелькиных денег хватало на «брикет» и ещё оставалось… Но взять взаймы у вредной девицы, да ещё и без спросу, нам с Анькой и в голову не пришло.

Повздыхав, мы купили два брикета, один Нельке, один – себе на двоих, и, чтоб не давиться слюной, не съели – всосали свою порцию прямо на пороге магазина… И теперь нужно было возвращаться обратно, везя порцию для Нельки и умирая от зависти: она-то будет есть своё мороженое одна! Ей явно больше достанется!

Но не проехали мы ещё и трети пути, как кто-то из нас – кто, не помню, а врать не стану – предложил:

– А давай немного полижем Нелькино мороженое, а потом аккуратно завернём и скажем, что оно такое и было.

В принципе, кем было высказано предложение – неважно…

Эх!..

Это сейчас я понимаю, что это негигиенично, неэтично, некрасиво и даже подло, а тогда я была всего лишь ребёнком, которому о-о-очень хотелось мороженого. И при том, было это мороженое в моих руках!

Думали мы не долго – или вообще не думали. Просто развернули мятую, линялую обёртку и по несколько раз лизнули лакомство. Постояли, посмотрели, прикинули – можно ещё немного! – и приложились по второму кругу. А там и по третьему.

– Всё. Теперь заворачивай, и быстро поехали, – велела мне Анька.

Я не возражала, что завернуть мороженое должна именно я: Анька меня везёт, прикладывает усилия, значит, и я должна что-нибудь делать. Всё справедливо. Но одно обстоятельство никто из нас не учёл: потрясающую криворукость вашей покорной слуги, – ну да, не отличалась я аккуратностью. Ну не приходилось мне тогда ничего такого делать! На то у меня мама была. А уж когда Анька неласково прикрикнула:

– Ну чего копаешься-то? Быстрей давай, оно же растает! – я растеряла и последние навыки. В общем, и оглянуться-то я не успела, как многострадальное Нелькино мороженое шмякнулось прямо в пыль…

Жизнь пронеслась перед моими глазами. Помню, как совершенно по-взрослому изматерившись, Анька, не приученная к тому, чтобы кто-то что-то делал за неё, кинулась спасать – и мороженое, и наши с ней головы. Помню, как она вымыла его под струёй воды в уличной колонке, как предельно осторожно завернула, ругая меня на чём свет стоит, как снова вручила его мне, приказав не ронять больше, и как мы с ней помчались обратно.

В корпус, в котором мы жили всей нашей довольно большой группой, мы с Анькой прокрались тише мышей. Аккуратно, чтоб не громыхнуть, не дай Бог, пристроили велосипед туда, где взяли и, перекрестившись, пошли в свою комнату. На пороге мы облегчённо вздохнули: Нелька где-то шлялась. В комнате её не было.

– Клади на подоконник, и быстрее линяем отсюда! Дальше будем – меньше разговоров, – прошипела Анька, и я, невероятно честный и законопослушный ребёнок, на этот раз решила, что лучше поступить так, как велит мне подруга.

Ох, и зачем мы только решились на такое? Не иначе, Бог нас наказал!

Примечательно то, что дождаться родителей и попросить их возместить Нельке ущерб, ни мне, ни Аньке и в голову не пришло, потому что к ней тупо никто не приходил, а мне устроили бы такую незабываемую головомойку, что я навсегда позабыла бы не то, что о мороженом, а вообще о каких-либо радостях жизни.

Итак, мы уже готовы были бежать без оглядки и не показываться до ужина, как вдруг на пороге столкнулись с Катькой, девчонкой из нашей же группы, лет шестнадцати отроду, наглой, как танк, и не заходящей в нашу комнату ни за чем другим, кроме халявы. Её интересовало всё: недоеденные вкусняшки, чья-нибудь мастерка или «шлёпки» – на время, косметика, мыло… Неважно. Важно было отжать. Даже чистыми носками она не гнушалась и брала всё исключительно без спросу! Честно говоря, мы её терпеть не могли, но побаивались… Ну и… на этот раз она явилась невероятно вовремя!

Итак, оказавшись в комнате, она огляделась, просканировала помещение и, разумеется, завидущие глазки её наткнулись на мороженое, лежащие на подоконнике. Вопросом «чьё оно?» Катя, как обычно, не заморачивалась. То, что оно было не самое лучшее, её также не смутило: она хотела жрать, и в этом состоянии была подобна саранче. Мы и сказать ничего не успели, как наш камень преткновения исчез в прожорливой утробе.

– Это было Нелькино мороженое, – запоздало объяснил кто-то из нас.

– Ну и что? – Катя даже ухом не повела, – она мне разрешает!

– Она будет нас ругать!

– Скажите: я съела, – бросила девица, покидая помещение.

Ни капли совести, подумалось мне тогда.

…Позже, когда уже стемнело, и все вернулись с дискотеки, мы с Анькой лежали в своих койках и похихикивали, слушая, как в соседней комнате Нелька громко отчитывает Катьку, а та лениво отбрёхивается. О том, в каком мороженое было виде, никто и не заикнулся. Наши имена даже не упоминались. Чисто случайно повезло.

* * *

Много лет прошло с тех пор… Нет, я не горжусь тем поступком. Надо было, наверное, признаться во всём, но… что было, то прошло.

Но я обращаюсь ко всем мамам и папам, дедушкам и бабушкам, дядям и тётям, старшим братьям и сёстрам: купите ребёнку мороженое! Даже если этот ребёнок уже с вас ростом, всё равно – купите. Не дешёвое, а то, которое он попросит. Не жалейте денег, ибо они вернутся к вам многократно. А самой лучшей наградой пусть станет для вас счастливая улыбка на милом детском лице и воспоминание о том, как вы сами были ребёнком и любили МОРОЖЕНОЕ.

Love is…¹⁸⁺

Первый раз… Боже, какая прелесть! Ты так этого хотела, что завидуешь сейчас сама себе.

Верхний свет погас. Вы одни в полутёмной комнате. На столе горит ночник. Негромко играет приятная музыка – твоя любимая, и ты просто вся трепещешь, представляя, как тебе сейчас будет хорошо… Вернее, вам обоим.

Он начинает тебя целовать, и ты просто таешь в его объятиях. Тебе невероятно нравится этот человек, и ты вполне доверяешь ему, чтобы отдаться. Тебе с ним хорошо. Тебе приятно слышать его голос, вдыхать его запах, чувствовать его сильные руки. Он во всём устраивает тебя. Причин зажиматься и отказывать ему сейчас нет даже близко. Да и понятно вполне, что именно он имел в виду, подарив тебе банальный, но красивый букет алых роз, напоив тебя дорогим ликёром, который ты так мечтала попробовать, купив к нему твои любимые конфеты и куда-то спровадив всех из дома.

Немного пообнимавшись, вы расстаётесь с одеждой и оказываетесь вместе в постели.

Первый раз… Конечно, этот мужчина в твоей жизни технически – не первый. У тебя уже случались отношения, но это всё было не то. Это было несерьёзно и не стоит того, чтобы об этом помнить. Пожалуй, тогда ты просто поступила как все, и не более того. В этот раз всё иначе. Всё осознанно и обдумано. Ты не прыгнула в койку сразу, выждала положенное приличиями время: почти месяц, а сейчас получишь дивиденды, своеобразную награду за своё воздержание… Боже, счастлива – это даже не то слово! И даже то, что после сладкого ликёра под конфетки тебе хочется пить – это мелочь. Это можно стерпеть. Потом попьёшь, когда этот рубеж, преодоления которого ты так жаждешь, останется позади.

Он часто и громко дышит. Его руки исследуют твоё тело. Ты чувствуешь, как они подрагивают, и это так чудесно! Это признак того, что ты для него – не просто абстрактная девушка, а желанная, та, которой хочется обладать. Он немного волнуется, и это волнение тебе невероятно льстит… Однако что-то слишком долго это продолжается. Пора бы уже и к делу переходить.

Поглаживая его по спине, по ягодицам, ты ненавязчиво подбираешься к тому, что тебя сейчас в нём больше всего интересует – к его члену. Ты ещё толком не видела его: твой мужчина впервые разделся перед тобой, а в комнате достаточно темно. Ты не держала его достоинство в руках, даже ещё не прикасалась к нему, но уже успела понять: с этим всё в порядке. Не раз, страстно целуясь на прощание, любимый крепко прижимался к тебе, и ты чувствовала, как возбуждён его орган, как он рвётся к тебе… Да не далее как вчера это было! Просто с ума можно сойти, когда тебя так хотят.

И вот сегодня ничего не мешает: ни мороз, на котором обычно приходится прощаться (и угораздило же познакомиться зимой!), ни присутствие посторонних. Нет и стеснения: ликёр всё же возымел действие!

Ты протягиваешь руку, тоже, как и у него, слегка подрагивающую от предвкушения. Обхватить нетерпеливыми пальцами твёрдый стволик – это сейчас твоё самое большое и непреодолимое желание. Ты ищешь его и… Не находишь!

Вернее, вместо твёрдого сочного горячего фаллоса, который ты ожидала, там болтается нечто неопределённое, чуть тёплое, едва ощутимое в густой растительности.

В недоумении, ты смотришь ему прямо в глаза, и он отводит взгляд. Ему неудобно.

Ой, ну зачем ты это сделала? Ты давно знаешь: взгляд у тебя пронзительный и пытливый, в нём настолько ясно отражаются все твои эмоции, все вопросы, которые тебе хотелось бы задать, что уже и говорить ничего не нужно. Всё понятно без слов.

– Прости… – шепчет он, оставив тебя и отвернувшись, – Я не знаю, как такое получилось.

Ты едва сдерживаешься, чтобы не начать орать, как ты привыкла. Такого обломища в твоей жизни ещё не случалось и теперь ты чувствуешь себя не просто обиженной – растоптанной! Размазаной по стенке!

Впервые ты так сильно этого хотела, так желала, так вожделела – и такое получила? За что? Как он мог? В таком возрасте – и у него уже не стоит? Да как это вообще может быть?

Напряжение растёт, становится зловещим. Музыка уже не ласкает слух, а долбит по мозгам. Хочется не просто вырубить чёртов мафон, а запустить его в стену, разбить, растоптать – как растоптали только что твою мечту.

Всё, чего тебе сейчас хочется – это встать и уйти. Мало того, ты начинаешь понимать, что так будет правильно. Со вздохом, медленно поднимаешься… Как же не хочется верить в то, что такие отношения так бездарно заканчиваются!

Уже поднявшись и откинув одеяло, ты оглядываешься на него. Как же тебе жаль…

Он лежит на боку с открытыми глазами и смотрит в пустоту. Его длинные ресницы слегка шевелятся. Ресницы, которые так тебе нравятся…

– Ты уходишь? – глухо спрашивает он, и у тебя сжимается сердце.

Пару секунд ты думаешь, а потом шёпотом отвечаешь:

– Нет!

– Почему? Я ведь тебя разочаровал.

– Нет! – врёшь ты, и оттого, наверное, что веришь в то, что произнесла, это перестаёт быть ложью.

И он это чувствует: перестаёт смущаться и поворачивается к тебе.

– Прости, – снова шепчет он.

– Ничего, – тихо отвечаешь ты.

– Я прямо не знаю… – начинает он оправдываться, но ты прижимаешь палец к его губам.

– Не надо, – просишь его ты, – Я же всё понимаю. Бывает. Ты просто переволновался.

– Да! – он невероятно радуется тому, что ты сама всё объяснила за него.

– За нами же никто не гонится, – уже совершенно уверовав в свои слова, продолжаешь ты, – Не вышло сейчас – так вся жизнь впереди!

– Конечно! – он уже улыбается и робко обнимает тебя.

Позволив себя обнять, ты преклоняешь к нему голову. Твоё разочарование не прошло, но ты чувствуешь: за эти пару минут ты стала сильнее. Теперь тебе решать, что будет дальше. Тебе, и больше никому.

Высвободив руки, ты тоже обнимаешь его. Твои волосы водопадом рассыпаются по его груди… Он прижимает тебя крепче и начинает дышать чаще. Его руки снова начинают поглаживать тебя, сначала нежно, а после – всё более страстно и настойчиво.

Его губы находят твои, и вот ты уже понимаешь: всё будет! Ты всё сделала правильно! И доказательство этого уже упирается тебе в живот, настойчиво требуя продолжения.

На этот раз он действительно настроился, перестал стесняться и волноваться, перевернул тебя на спину и раздвинул твои ноги… Вот сейчас!

Головка его члена упирается в твою промежность, ты чувствуешь толчок… И ничего не происходит.

И главное, на этот раз твой мужчина не виноват: эрекция у него отменная. А вот с тобой что-то не так… Интересно, а там может зарасти за полгода?

Ты снова прожигаешь его взглядом. Он тоже смотрит на тебя в недоумении: похоже, и ему непонятно, что случилось и что он сделал не так.

– Я, наверное, тоже переволновалась. – наученная горьким опытом, ты быстро берёшь себя в руки.

На этот раз он не отворачивается. Наоборот, ложится рядом, обнимает тебя. Второй облом уже, оказывается, не так страшен. К нему даже можно относиться с юмором.

– Наверное, заросло, – озвучиваешь ты пришедшую тебе на ум глупость, и, пережившие сильное волнение, вы начинаете смеяться, нервно и глупо хихикать, подобно обкуркам, которые вчера встретились вам в подъезде.

Но мысль о расставании уже покинула вас обоих. Теперь вы оба уверовали, что всё получится, что вы просто слегка поторопились. Вас пробивает на разговор, и вы говорите обо всём на свете, обняв друг друга. Вам хорошо от того, что вы вместе, тепло и уютно вдвоём.

О том, что не удалось, вы уже даже не помните – да и такая это мелочь на самом деле!

И даже никто не успевает понять, как происходит, что ваши губы снова встречаются и жадно впиваются друг в друга, как неистово сплетаются тела и как, наконец, вы соединяетесь друг с другом.

Чувствуя его внутри себя, ты абсолютно счастлива. Он не обманул твоих чаяний. Всё оказалось именно так, как ты хотела, и теперь ты особенно горда собой за то, что не сбежала и… сделала вид, что понимаешь его и не осуждаешь.

***

Ты лежишь на спине, закинув одну руку за голову, а другой слегка приобнимаешь его, поглаживаешь по голове, лежащей на твоей груди. Говорят, после секса на спине лежит тот, кто в паре – главный…

Время заполночь, и тебе давно пора домой. Тебя ждёт мама, а позвонить ей некуда. Придётся возвращаться по-любому… Но так не хочется вставать! После того, что было, сил совсем не осталось.

– Может, останешься? – тихо спрашивает он, – Я завтра отвезу тебя на работу.

Ты пожимаешь плечами.

– Я бы с радостью, – вздыхаешь ты, – но мама будет переживать. В другой раз, как-нибудь.

Он горестно и глубоко вздыхает, крепче обхватывая тебя и не желая отпускать. Ему тяжело от мысли о расставании с тобой – так же, как и тебе. Но, мягко отстранив его, ты встаёшь и начинаешь молча одеваться. Кто-то ведь должен проявить твёрдость. Он наблюдает за тобой из постели. Ты знаешь, что его не следует подгонять – он сам встанет и непременно доставит тебя домой. По-другому и быть не может.

Ты уже готова: поправляешь свитер, расчёсываешь волосы, смотришься в зеркало. Наверное, всё же пора его поторопить: уже час ночи, а завтра тебе рано вставать.

– Зай, – шепчет он, и ты поворачиваешься.

– Что?

– Выходи за меня, – просто произносит он.

Ты стоишь, молча глядя на него. Сердце твоё, на миг остановившись, начинает биться как бешеное.

– Что ты молчишь? – хмурится он, и ты отмечаешь, что такое выражение его лица нравится тебе не меньше, чем улыбка. – Ты не рада? – настораживается он.

Ты не в состоянии произнести хоть слово. Стоит его сказать – ты расплачешься, пусть от радости, но заревёшь коровой и потеряешь имидж сильной.

Но как же хорошо, что ты нашла в себе силы не разрушить всё и остаться.