Чувство долга

не забудь у меня свои двенадцать рублей забрать, когда в следующий раз придешь. – Да мне не горит. – От моих щек в тот момент можно было прикуривать. – Пап, тебя. За время папиного разговора я стремительно почистил зубы, разделся, лег спать и, понимая, что не засну, стал учиться изображать спящего. Папа так и не заглянул. Я вошел в роль и вырубился.

сокровища. Я даже начал взвешивать копилку на безмене, чем немало озадачил родителей, которые не понимали, как можно перевести силу тяжести в суммы. Незадолго до окончательного заполнения фарфоровый сейф переехал ко мне в кровать. Я засыпал и просыпался с ним в обнимку, так как боялся, что чудовища, вроде бы переставшие жить под моей кроватью уже пару лет как, вернутся и украдут накопленное. Приближался Новый год. Я ожидал различных зимних подарков и собирался либо купить коньки к подаренной клюшке, либо наоборот. Чуть ли не второго января я торжественно расколотил ларец, растекся между монетами, облобызал каждую, посчитал несколько раз, разложил по номиналу и увидел нирвану

Я как раз в тот момент читал «Колодец и маятник» Эдгара По. В рассказе инквизиция создала комнату, стены которой сжимаются, загоняя жертву в бездонный колодец. – В долг дал, – выполз ответ. «Господи, если он не спросит „кому“, я обещаю тебе… ну, в общем, все обещаю, что хочешь!!!» – Кому? – Папа отвлекся от книги и посмотрел на меня с неподдельным любопытством. Бога нет. Ох. Я опустил глаза, обмяк, усох и начал сознаваться: – Баб… И вдруг зазвонил телефон. Я рванул к нему, как раб с плантации: – Але! – Саня, это бабушка, папа дома? И, кстати,

первом месте, а рассказать отцу о судьбе накоплений в нынешних обстоятельствах означало бы катастрофу. Редко когда так ясно осознаешь полную безвыходность своего положения. Похолодевшими губами я пролепетал: – Я ее уже разбил, так что мелочь больше не нужна, спасибо. – О как, и сколько насобирал? – не отвлекаясь от книжки, поинтересовался отец. Его равнодушие так диссонировало с бурей, бушевавшей внутри меня, что мне казалось, этот контраст осязаем и виден невооруженным взглядом, как парашют Штирлица в известном анекдоте. – Двенадцать рублей. – Обреченность чувствовалась в каждом слове. – Куда дел?

успокоить меня бабушка. На этой фразе даже демон внутри меня начал смеяться. Я же просто был готов взорваться на месте. «Повезло?!» – Я пошел в туалет, – прикрывая свой отход, произнес я дрожащим голосом, полным обиды и разочарования. «Деньги – зло. Я тону во вранье. Я больше никогда, никогда…» – и далее целый список, заканчивающийся клятвой не давать в долг более, чем готов потерять. Вот такие мысли крутились в моей голове все дорогу из больницы домой. Вечером папа сдал мне мелочь, как это периодически происходило весь последний месяц, и спросил: – Когда копилку-то разбиваешь? Мне стало совсем нехорошо. В списке «никогда более» ложь находилась на

противоположно истине. – Слушай, а может, у меня и правда с памятью проблемы? Саня, напомни, что я должна забыть? Я не буду ругать, просто я и правда грехов за тобой не помню последнее время. Если бы я тогда знал, что такое сюрреализм, то точно бы охарактеризовал ситуацию этим словом. – Ты ничего не должна забыть! Я правда просто так спросил, когда услышал про болезнь! Я же все изучаю! – Я уже почти рыдал, но это была правда, я практически жил внутри Большой советской энциклопедии, если вдруг узнавал о чем-то новом. – Да ладно, успокойся ты, ну забыла – значит, забыла, считай, что тебе повезло, – с улыбкой на лице попыталась

Вновь на меня напали стыд и самобичевание. «Спроси, спроси ее про дни перед больницей», – шептал в ухо внутренний демон, державший в руках коньки, на которые я собирал деньги. – Хорошо, – выдавил я из себя. – Очень твоей памятью интересовался, – огрел дубиной меня и демона смеющийся отец. Я мгновенно вспыхнул. – Моей памятью? – удивилась бабушка. Я ненавидел себя, весь мир, деньги, коньки, копилки и особенно папу. – Ага, вероятно, рассчитывает, что ты о чем-нибудь забудешь, уж слишком тревожный голос у него был, когда спрашивал. – Отец упивался моментом, не подозревая, что его предположение диаметрально

хорошего врача. – А что ты натворил? – без тени сомнения в причинах моей сентиментальности отреагировал хороший отец, знавший, с кем имеет дело. – Я ничего, просто так спросил. – Изобразить научный интерес мне, очевидно, не удалось. – Ты не волнуйся, я, если что, про тебя напомню. После этих слов я замолчал до самой палаты. – Ну вот вы зачем ребенка в больницу притащили? – Бабушка была достаточно бодра. – Сам вызвался, – порадовал папа. – Спасибо, Сашуль, мне очень приятно, как дела? А вот мне не было очень приятно.

она бы что-то другое забыла, например про тройки в четверти или про разбитую вазу, но ведь не вспомнит именно про деньги, уж я-то чувствую». Пару дней я провел детально изучая амнезию по имевшейся в доме медицинской литературе. Обретенные таким образом знания меня не порадовали. Настроение ухудшилось до предела. Ждать исхода не представлялось возможным, и я напросился на визит в больницу. Разумеется, признаваться в своих страхах у меня в планах не было, но как-то прояснить ситуацию с бабушкиной памятью хотелось. По дороге я провел разведку. – Папа, а что, бабушка может про меня совсем забыть? – полным трагического сочувствия голосом поинтересовался я у

что жизни бабушки ничего не угрожает, и я вновь начал ощущать себя достойным сыном своих родителей, пока опять же не подслушал разговор о потенциальных проблемах с бабушкиной памятью после случившегося. Пока речь шла о жизни и смерти, свет во мне, разумеется, побеждал тьму, и я, конечно, не думал о деньгах, если не считать самого первого мгновения. Но вот теперь дьявол занялся мною всерьез, и он был в мелочах, точнее, в мелочи. Я живо представил себе, как здоровая и невредимая бабушка возвращается домой, все счастливы, она все помнит, кроме своего долга. Воспаленное воображение нарисовало мне именно такую картину частичной потери памяти. «Лучше