Вновь
Людмила Монахова
В издательстве «Перо»
Кудрявый, смуглый, нагловатый
Пришёл в издательство с утра,
С порога и без предисловий: пора,
Пора, товарищи, пора печатать вечные слова!
Свой кофей не допив, издатель
Взглянул на выскочку и, бровь подняв,
Сказал неспешно: ну-с, удиви меня,
Ты – гений или подражатель?
Кудрявый не сробел, подвинув дырокол,
Форматом А4 в 100 листов,
(Как будто был он к этому готов),
Свой опус возложил на стол.
– Что делать? Надобно читать, драматургия?
Что это? Жанр каков? Кто прототип?
– О, это бесподобно, это – хит,
Понравится читающей России!
Богатство, скука, жизнь без цели,
Мещанство милое и дом без ипотеки,
И дядя в нём оформлен на опеку,
И друг, убитый другом на дуэли,
Любовь неразделённая, балы,
Не смс, но письма на бумаге,
И денди, щеголяющий во фраке,
И дамы, что мужьям верны.
– А что, недурно, право слово, необычно,
Пожалуй, напечатаю, сие,
Мажорско-питерское житие,
Тут временами даже экзотично!
Как имя ваше, юный мой поэт,
Талант в вас, и напор, и дерзновенье!
– Я Александр Сергеич Пушкин по рожденью,
И мне в России равных нет.
Талант от Бога, а напор в нагрузку,
Когда на даче в Болдино скучаю,
То всех друзей в стихи свои включаю,
Пишу на русском я и на французском.
…Так завершилась встреча бы, к примеру,
В издательстве «Перо», что у трактира,
И Пушкин вновь предстал бы миру,
Вновь Болдино, и вновь холера.
В магазине «Рыба»
В городке обычном, в магазине «Рыба»,
Очередь змеилась из почётных граждан,
В масках, потому что все боятся гриппа,
Потому что запах, потому что страшно.
Кто-то замечтался, камбале мигая,
Мол, была б живая, бросил бы в корыто,
Кто-то очень важный, пакетик доставая,
Буркнул дружелюбно: скучно и избито.
Я вот, между прочим, старика жалею,
Сказку эту с детства не люблю слегка,
Вот сейчас мгновенно опишу идею,
Как спасти несчастного деда-рыбака.
Надо было сразу, как поймал рыбёшку,
Не бежать к старухе и не штопать невод,
А просить квартиру – двушку или трёшку,
И жену моложе, и идти налево!
Подошла Галина с перстнем изумрудным,
Продавщица рыбы с взглядом томно-сытым,
И сказала скромно: сие вам не доступно,
Он любил и точка, старуху и корыто.
Правдивая история о том, почему кот учёный оказался на цепи, рассказанная в письмах, найденных на старом чердаке
Елена Аболишина
«Здравствуй, милый мой Матвей! Как поживаешь? Всего ли вдосталь? Не обижает ли тебя кухарка? Если не даёт сливок, ты ей скажи, что барин приедет – серчать будет! Что-то давненько от вас не было вестей. В саду, наверное, уже берсень поспел. Варит ли няня моё любимое варенье? Без него мне ни Музы, ни настроения, ни душевного покоя.
Обстоятельства вынудили меня задержаться в Болдине, вдали от моей любимой библиотеки. Поэтому обращаюсь за твоей помощью. Не мог бы ты, Матвеюшка, посмотреть старинные сказки? У нас, помнится, было несколько изданий.
Задумал я волшебную сказку, чтоб чудесами развлечь не только смешливых барышень, но и деток малых. Как найдёшь сказки, посмотри, что там есть про царевну-лебедь, про морских витязей и прочие чудеса. А после книжки пришли с нарочным.
Спешу откланяться – приехал голубой мундир, надзор совершать.
Кланяйся от меня Русалке, пусть гостей не пугает почём зря.
С нижайшим поклоном,А. Пушкин, сентября третьего дня, 1830 г., д. Болдино»
«Милостивый государь, дражайший Александр Сергеевич! Во-первой, хочу выразить надежду, что холерная хворь обойдёт Вас стороной и Вы вновь вернётесь к своей привычной жизни.
Однако хочу огорчить, что не смогу выполнить Вашего поручения. Потому как давеча четвёртого дня стащил с кухни карася, но был пойман и побит злобной бабой. Зачем Вам в Михайловском кухарка, если нянюшка Ваша, Арина Родионовна, и так неплохо стряпает? Всю неделю была занята «вареньем для Сашеньки», потому остался я без заступницы. А кухарка отдала меня дворнику Герасиму и наказала утопить. Герасим – мужик добрый, хоть и немой. Топить меня, кота горемычного, не стал, но привязал к дереву. А поскольку я три верёвки порвал и одну перегрыз, посадил он меня на цепь. Посему выполнить вашу просьбу не могу, но нижайше прошу – заберите меня отсюдова, я вам какую хошь сказку расскажу! Хоть про остров Буян, хоть про золотую рыбку, хоть про петушка!
Ваш кот Матвей. Сентября 15 день, 1830 г, с. Михайловское».
«Дорогой друг! Рад был узнать, что ты не застрял в холере, но проводишь время в приятной компании, недалеко от моего Михайловского. Как тебе Ларины? Достойное семейство! Но, будь осторожнее с Ольгой Дмитриевной – ветреная особа! И ещё более осмотрителен с Татьяной Дмитриевной – не заметишь, как окажешься обручён. В любом случае, скучать тебе не придётся.
В то время как я должен томиться бездельем в Болдине.
Всё моё существо протестует против этого, и только осень примиряет с вынужденным отшельничеством. Поистине, пустота в событиях рождает пустоту в мыслях, а эта пустота приманивает вдохновение. Я чувствую, как кровь несёт по жилам рифмы, как они собираются в голове и просятся на кончик пера.
Это и послужило поводом писать к тебе, мой друг Онегин! Загляни ко мне в Михайловское, обними за меня няню и обязательно найди кота Матвея. Учёная божья тварь томится на цепи, прикованная к дубу. Тот дуб найти легко – он самый широкий и раскидистый, настоящий царь среди дерев! Растёт в отдалении от остального леса на взгорке, там, где Лукоморье. Спаси кота, друг Евгений! И отправь с ямщиком.
Засим прощаюсь, твой А. Пушкин.Сентября 20 дня 1830 г., д. Болдино»
«Александр, рад был получить от тебя весточку. Наслышан о твоём затворничестве. Как ты, проказник и повеса, выдерживаешь, ума не приложу! Я тоже в глуши, но здесь хотя бы есть общество. Весьма простое и бесхитростное, хочу отметить. Сёстры прелестны, хотя Татьяна слишком серьёзна и впечатлительна. От таких надобно держаться подальше. А вот Ольга… Ах, Ольга! Вот бы её увезти в Петербург, вывести в свет. Она бы расцвела. Но, увы, её удел – составить счастье местному помещику. Нарожает ему маленьких Ленских, растолстеет, станет ленивой, будет носить капор до обеда, командовать на кухне и играть в преферанс по воскресеньям. Так что я, друг Александр, лениво волочусь за ней, скорее от скуки, чем от желания.
P.S. Кота спас, отправил ямщицкой почтой. Кот прихватил с собой ящик с книгами. Так что пиши, Саша, пиши!
Е. Онегин,1 октября 1830 г., Красногорье»
«Милая моя душенька, Русалина Водокрутовна! Спешу сообщить, что доехал я до Болдина благополучно. Хотя путешествие далось нелегко. Постоянная тряска в скрипучей почтовой карете вымотала до последних сил. Особливо переживал я за книги, поэтому не отходил от них ни на минуту, за исключением только лишь физической надобности.
Милейший Александр Сергеевич был несказанно рад книгам и благодарен за то, что взял я на себя труд лично доставить их в Болдино. О чем пишу с неподобающими коту моего положения гордостью и самолюбием. Но, грешен, сдерживаться выше моих сил!
Из чувства признательности и сострадания к дорожным лишениям назначен мне был усиленный пансион – чашка сметаны ежедневно и блюдечко сливок. Больше не могу – животом начинаю маяться. Только твоя, мой свет, настойка на водяном корне и помогает мне.
Александр Сергеевич пишет день и ночь. Когда Муза покидает его, бежит в поля, гуляет по лесам, а то бросится навзничь в листву и лежит, смотрит на облака. Лес сейчас стал светлый и прохладный. Для моих суставов – верная хворь. Поэтому я больше у камелька на подушке лежу. Вернётся Александр Сергеевич со своих моционов и просит: «А промурлыкай мне, Матвеюшка, чем сказка о царе Салтане закончилась?» Я рассказываю, он слушает, слушает, потом – к столу и писать начинает. Много уже листов исписал. А третьего дня отправил пакет издателю.
Длинное письмо получилось, нежная моя ундина Русалина Водокрутовна, но чувства мои просятся наружу. Тебе только могу писать открыто, поскольку знаю о твоей неграмотности и том, что мои секреты останутся нетронутыми молвой и известностью.
Целую ручки, твой кот учёный Матвей.Октября семнадцатый день, 1830 г. д. Болдино»
Был ли счастлив Пушкин?
Дмитрий Сухотерин
Раз, пригубив чаю кружку,
У себя я сам спросил:
Был ли счастлив Саша Пушкин?
Сашка Пушкин счастлив был?
Что мы знаем о поэте?
О любимом «наше всё»?
Не играл он на кларнете,
Не рубился в домино.
Не снимался в сериалах,
В интенетах не сидел
Что известно достоверно?
Жил, работал, спал, пил, ел.
Гений. Донжуан. Поэт и,
Бог весть, кто еще он там:
Мастер рифм, творец сюжетов!
Сколько баб он целовал!
Русский он язык оформил —
Постарался для людей,
Изменил сам образ мыслей!
Счастлив был? Поди проверь!
Всё собранье сочинений
Изучил вдоль-поперёк.
Был ли счастлив чертов гений?
Был ли счастлив, ё-маё?!
Чай допит – а я не знаю!
В биографию залез.
А что скажет Юрий Лотман?
Был ли счастлив наш А Эс?
В передачах на «Культуре»
И в статьях всея сети,
Есть запрос в прокуратуре:
«Был ли счастлив сукин сын?»
Собирал так по щепотке —
И как гром среди небес:
Саша Пушкин – счастлив не был!
Не был счастлив. Вот подлец!
Он при жизни не оценен
Так, как это заслужил
«Ну Онегин, ну Евгений.
Прочитаешь и забыл!»
Он страдал от кредиторов,
Государю всё грубил.
Он считал себя уродом.
В карты дулся. С няней пил!
Вот, допустим, вы счастливый,
Вы отец пяти детей.
Очень скоро стукнет сорок!
Вы попретесь на дуэль?!
Полиглот, повеса, гений,
И поэт и полубог,
Он обязан быть счастливым —
Счастлив не был! Он не смог!
Чая больше нету в кружке,
И не будет, хоть налей!
Если не был счастлив ПУШКИН,
Что мы хочим от людей?
Метель
Лариса Сущенко
Свеча догорает и пламя мелькает,
А вьюга в окно хлопья снега метет.
Все спят. Лишь барчук всё глаза не смыкает
И старенькой няне уснуть не дает.
Ох, сон-угомон, успокой непоседу.
И спела, и сказку сказала ему,
А он всё не спит, продолжает беседу
Да смотрит, задумчив, в полночную тьму.
Что видит малютка в тех сумерках зимних?
Старуху-колдунью верхом на метле,
Иль витязей гордых, героев былинных,
Иль лебедь-царевну с кольцом на крыле?
Быть может, пригрезился в грозной пучине
Отряд Черномора в доспехах литых?
Бог знает, кто будет властитель отныне
Мечтаний наивных и снов золотых.
Спи, Сашенька, спи, и не бойся метели,
Она не задует свечи огонек.
Лишь саван седой на дорогу постелет.
Ах, сколько их будет, печальных дорог.
Как версты, года побегут друг за другом,
Ни путников обочь дороги, ни хат.
Лишь в пояс поклонится встречная вьюга,
Да сосны крестами тебя осенят.
А кони лихие, они не устанут,
И к месту доставят в назначенный срок,
Туда, где беды и заботы не станет,
Туда, где конец всех путей и дорог.
А дальше? А дальше бессмертье наступит,
Но пусть даже вечность тебя не страшит.
Бессмертье – все та же дорога, а путник
Не может ни дня без дороги прожить.
Лариса Федоровна Сущенко проработала всю свою жизнь учителем начальной школы 25 города Брянска.
Это стихотворение она написала в онкологическом диспансере всего за несколько дней до смерти 2 июля 2023 года
Наитие
Любовь Лебедева
Странное место. Небо безоблачное и тусклое. Словно кто-то взял скомканный отрез грубой холщовой ткани, бросил его на небосвод так, что образовались замины и складки, затем достал широкую малярную кисть, обмакнул её сперва в банку с чёрной краской, а после обильно разбавил водой и одним резким мазком провёл этой кистью по холщовке. Получился серо-коричневый оттенок с тёмными подтёками в местах замина. И больше ничего. Звёзд не было. Вместо них остались лишь зернистые узелки плохо выделанной ткани с черными вкраплениями посередине. Будто небесные светила давным-давно выковыряли острым ножом, а пустота на их месте со временем хоть и затянулась, но след от раны остался. Ни солнца, ни луны, ни зари, ни времени суток. Ничего, кроме этого мятого испачканного неба.
Глаза слезились от порывов ветра, пахнущих волглой тиной и солью. Рядом было море. Оторвав взгляд от небосвода, я опустил голову вниз и заметил, что стою по щиколотку в песке. Отряхнув ноги, я провёл по песку носком левого ботинка, нарисовал квадрат и поставил ногу обратно. Квадрат остался, а звука сыплющегося песка всё не было. В надежде, что он появится, я ещё немного постоял возле своего рисунка, потом стёр его правой ногой и направился ближе к берегу.
С каждым новым шагом я всё больше убеждался в странности происходящего и всё чаще озирался по сторонам. В попытках уловить взглядом хоть что-то знакомое я вертел головой из стороны в сторону, но не замечал ничего, кроме темноты и морских волн, похожих на расплескавшиеся чернила. Тишина звенела в ушах настолько громко, что я боялся оглохнуть. Но гораздо сильнее я боялся не услышать звука собственного голоса, если попытаюсь произнести хоть слово. Впервые в жизни я ощущал, как страх пульсировал по венам. Я вдохнул побольше воздуха и побежал к морю.
Ветер так сильно трепал ворот моей рубашки, что от напряжения отлетели все верхние пуговицы. Лицо горело как от ожога, губы пересохли и потрескались, ноги сводило от боли. Сколько времени прошло между первым и последним моим шагом, сказать сложно. Равно, как и оценить пройденное расстояние. Упираясь руками в полусогнутые колени, я стоял на краю моря и пытался дышать спокойно. Густые волны мелькали в глазах, прибивая к ногам водоросли, тину и всё ту же тишину. Холод пробежал по спине. Ведь, если вода не могла онеметь – выходит, оглох я. Эта мысль не давала мне покоя. Я зажмурился, закрыл уши руками и что есть мочи закричал. Связки напряглись, вены у висков вздулись, из глаз текли слёзы, челюсть хрустнула, а во рту появился привкус соли. Все чувства были на месте, кроме одного. Я по-прежнему ничего не слышал.
Отдышавшись, я молча выпрямился в полный рост и обернулся назад. Позади всё исчезло. Широкая полоса берега превратилась в узкую песчаную полоску не больше десяти шагов. Отступать и продвигаться было некуда, поэтому я решил: раз уж квадрат я рисовал на песке левой ногой, пойду вдоль берега налево. Любая дорога куда-то ведёт. Развернулся в левую сторону и стал считать про себя шаги: 1, 2, 3, 4, 5… 10… 15… 20… 50… 100… 200… 400… 500… 1 000, 1 001, 1 002, 1 003. На 1 004 шаге мне показалось, что береговая линия вновь расширяется. А ещё через 300 шагов песка было так же много, как и в начале моего путешествия.
Теперь я видел берег на несколько километров вокруг. По правую руку было море, по левую ветер успел намести барханные дюны, а впереди виднелось огромное дерево. Вглядевшись в даль, я решил, что дорога до дерева мне по силам, и направился в его сторону. И чем ближе я к нему подходил, тем больше поражался его мощи. Высота ветвей составляла не менее двухсот метров, а диаметр ствола достигал всех пяти. Морщинистые корни распространялись по поверхности земли на полтора десятка саженей. Кора была испещрена глубокими извилистыми трещинами. Корявые оголённые ветви покачивались на ветру, а опавшая листва кружилась вокруг маленькими вихрями.
Я стоял перед величественным многовековым дубом. Грозным исполином, коих прежде никогда не встречал.
Обогнув торчащие из земли корни, я вплотную приблизился к стволу дерева и прижался ладонями к его шершавой коре. Раскинув руки в стороны, я попытался объять всю толщу его породы, но охватил не больше трети. Стать дерева поражала. Как заворожённый я смотрел на дуб и пятился задом, позабыв о торчащих корнях. На мгновение земля выскользнула из-под ног, и небосвод накрыл голову. Я вцепился руками в опавшие дубовые листья и почувствовал, как песок утекает сквозь пальцы, оставляя в ладонях что-то липко-колючее. Вскочив на ноги, я повернул ладони к небу и увидел в них рыбью чешую. Несколько раз я переводил взгляд с ладоней на дуб и обратно, пока не заметил на одной из ветвей слабый перламутровый отблеск. Обойдя дерево сзади, я поднял голову вверх и понял, что вся оборотная сторона дуба была усыпана мелкими переливами из рыбьей чешуи. Простиравшиеся по всей высоте ствола чешуйки блестели у самой макушки дерева и резко обрывались на уровне моего взгляда. На том же уровне к дубу была прибита старая рассохшаяся табличка, покрытая пожелтевшим мхом и паутиной. Надписи на табличке было не разглядеть, поэтому я аккуратно потёр её манжетой рубашки. Сухой мох отошёл от деревянной поверхности довольно быстро, оставив свои следы лишь в углублениях с надписью, гласившей, что я нахожусь в Лукоморье.
Не поверив своим глазам, я трижды обошёл вокруг дерева справа налево и слева направо, каждый раз останавливаясь у таблички с названием. И каждый раз видел одно и то же.
Но едва я успел привыкнуть к увиденному, как услышал за спиной тихое покряхтывание. Подумав, что подсознание сыграло с памятью злую шутку, я не поверил в услышанное. Однако покряхтывание повторилось. Я замер и медленно развернулся на звук.
Возле меня стоял чёрный кот. Его передние лапы до самых запястий были покрыты короткой белоснежной шерстью. Будто поверх своей смоляной шубы он надел лайковые перчатки. В цвет передним лапам на груди у него была аккуратно уложена манишка из собственной шерсти. А на фоне морды ярко выделялись длинные белые усы, подрагивавшие не то от порыва ветра, не то от прищура его янтарных глаз. На носу у кота было золотое пенсне, а спину прикрывала зелёная парчовая жилетка. Грациозно сложив на животе передние лапы, он стоял только на задних, словно человек, и пристально смотрел на меня.
– Доброй ночи, – сказал кот.
От услышанного я чуть было не онемел. Оцепенение сковало язык, слова в голове путались и никак не могли сойти с губ. Со мной разговаривал кот, стоящий на задних лапах, и ждал ответа. От одной этой мысли можно было лишиться рассудка. Кот выдержал некоторую паузу, учтиво дав мне возможность прийти в себя, а затем снова ко мне обратился:
– Доброй ночи.
– Здравствуйте. А почему ночи?
– Потому что сейчас ночь.
– Простите, но почему вы так в этом уверены? И если сейчас ночь, то что я здесь делаю? И где, вообще, это «здесь»? И почему я с вами разговариваю? Точнее, почему вы со мной говорите?
– Пожалуйста, не волнуйтесь. Вы со мной разговариваете, точнее, я с вами говорю, потому что я учёный кот. Дуб, цепь златую видите?
Кот вывернул левую лапу подушечками вверх и указал острым когтем на дерево.
В недоумении я ещё раз внимательно осмотрел весь ствол сверху до низу и повернулся к коту:
– Дуб вижу, а цепи на нём нет.
Зрачки у кота расширились так сильно, что глаза стали полностью чёрными и слились с цветом его шерсти. Он встал на цыпочки, заглянул мне за правое плечо и вновь опустился на задние лапы, оставаясь стоять на них в полный рост.
– Прошу меня извинить. Цепи действительно нет. Несколько лет назад мы её сняли. Запамятовал.
– Отчего же сняли?
– Заржавела совсем.
– Но золото ведь не ржавеет.
– Увы, ржавеет всё, мой друг, – это всего лишь вопрос времени. Однако мы отвлеклись из-за моей оплошности, и я не успел ответить на все ваши вопросы.
Кот склонился передо мной в глубоком поклони продолжил рассказ:
– Я абсолютно уверен в том, что сейчас ночь по той лишь причине, что мы с вами находимся во сне. Точнее, вы находитесь в своём сне, а я, так уж сложилось, в вашем. А «здесь» – это в Лукоморье.
– Простите, не хочу показаться невежливым, но что вы делаете в моём сне? И почему мой сон находится в Лукоморье?
Голос мой звучал столь олнительно, что кот, будто почувствовав это, стал говорить вкрадчиво и как-то убаюкивающе протяжно:
– Вижу, по пути вы не на шутку испугались, видимо, дорога ваша была нелегка. Понимаю, что всё происходящее кажется весьма абсурдным и поверить в него вам будет непросто, но мы с вами находимся в сказке. Уже не первое столетие я путешествую по снам людей и пытаюсь убедить их в том, что мир сказок не выдумка, а мы – его жители – существуем не только на страницах книг.
– Пожалуй, мне и впрямь сложно будет в это поверить, но всё же не могу не спросить вас снова. Вы сказали, что путешествуете по снам уже не первое столетие?
– Так и есть.
– Но как это возможно? Если я верно истолковал ваши слова, тогда, по моим подсчётам, прошло едва ли сто лет.
– Сказочный век не столь долог, нежели людской. Один человеческий год равен десяти сказочным. Мир наш вечен лишь на бумаге и весьма скоротечен в действительности, в которую, к несчастью, никто не верит.
– Но если сказочный мир не выдумка, неужели за сотни лет не отыскалось ни одного человека, готового вам поверить?
– Поверить в сон во сне не так уж сложно. А вот верить в него после того, как проснулся, – великое чудо. Из всей человеческой жизни мне подарен лишь один сон. Да только что такое один сон из сотни тысяч? Сон, который, к тому же, никогда не повторится? Мираж, малая толика, крупица. Все, кто когда-либо готовы были мне поверить, забывали об увиденном на следующий же день, ссылаясь на игру воображения. Сразу после смерти Александра Сергеевича мир наш стал увядать и продолжает увядать и поныне. Долгое время я боролся, но лет двести назад совсем отчаялся. Порой и сам начал забывать, как оно всё было. Вот и про цепь сегодня забыл. Говорю – глядите, а цепи-то и нет уж давно. Скоро я перестану различать правду и ложь, и мир наш растворится во снах окончательно, оставшись лишь на бумаге.
Тут лапы кота дрогнули, он развернулся к дубу и стал смотреть ввысь. Потом, словно осознав что-то совершенно очевидное, неожиданно подошёл ко мне и спросил:
– Что вы видите?
– Где?
– Здесь, вокруг? Пожалуйста, опишите мне всё, что вы видите.
Просьба кота меня немало удивила, но я услышал в его голосе одновременно и ужас, и надежду. Казалось, от моего ответа должно было что-то произойти или измениться. И я стал описывать всё, что увидел по пути: испачканное небо в шрамах, отсутствие солнца и луны, чернильное море с густой тиной, тишину, барханные дюны, дуб без листвы, старую табличку и рыбью чешую на моих руках.
Когда я наконец замолчал, кот уронил своё пенсне и вскрикнул:
– Этого просто не может быть! Вы не должны были… Никто, никто не должен был этого увидеть! Как же я сразу не догадался? Вы видите наш мир таким, каким он стал. Теперь вы никогда не сможете в него поверить. Никто не сможет.
В отчаянии кот упал на землю и превратился в маленький чёрный клубок. В его глазах была тоска. Он больше не стоял на задних лапах и ничего не говорил. От обыкновенного кота в тот момент его отличала лишь парчовая жилетка, которая всё ещё оставалась на нем. Не понимая, что происходит, я сел возле кота и стал ждать. Через какое-то время кот тоже сел рядом и заговорил:
– Простите меня. Должно быть, я вас напугал. Я не должен был так поступать. Получается, дела наши совсем плохи, раз и во сне вы не смогли увидеть наш мир прежним. Для Вас он должен был быть таким, словно только что вышел из-под пера Александра Сергеевича: с златой цепью, русалкой на ветвях, видениями, Черномором и всеми теми чудесами, которыми он когда-то был полон. Я должен был стать для вас проводником по тропам сказочных грёз, а стану проводником среди кошмаров. Что ж, полагаю, это моё последнее путешествие. Если не побоитесь – следуйте за мной. Я покажу вам Лукоморье. Как только мы переступим корни дуба, вы сможете задавать любые вопросы.
Кот вновь поднялся на задние лапы и подвёл меня к табличке за дубом.
– Как я могу к вам обращаться?
– Простите?
– Я совсем забыл вам представиться. Меня зовут Казимир Северинович. А вас?
Пушистые щёки кота подёрнула лёгкая улыбка.
– Проводнику всегда известно имя путника. Но, согласно сказочным законам, проводник может назвать своё настоящее имя, только если того пожелает путник. Благодарю Вас, что спросили. Меня зовут Вильгельм Карлович. Рад знакомству.
– Вильгельм Карлович? Я думал, у вас будет иное отчество.
– Александр Сергеевич давал имена всем своим героям, просто об этом никто не знает. Наделять персонажей собственным отчеством он почитал кичливостью и непомерной гордыней, а посему нарекал нас именами исключительно выдающихся личностей.
Мы скрепили наше знакомство лапорукопожатием и шагнули вперёд.
– Простите, я всё же не понимаю, что произошло с вашим миром? Сказки Пушкина читают каждый день во всех уголках света! Вас – героев – все знают, о вас помнят!
– Помнить-то помнят, да только по душам никто не разговаривает. А как можно верить тому, с кем нельзя поговорить по душам? Ведь ежели у этого «того» души нет – выходит, что и его самого не существует. Так же и с нашим миром. Если в него не верить, не говорить с ним – он исчезнет.
– Но вы ведь остались. Значит, и сказочный мир ещё можно спасти.
– В день смерти поэта с дуба упал первый лист, и тогда на небе потускнела одна звезда. Со вторым опавшим листом появился первый сорняк на неведомой дорожке. С третьим – погас первый солнечный луч. Затем начался листопад, и связь сказочного мира с реальностью стала стремительно разрушаться. Ночь сменяла день так быстро и так часто, что однажды луна затмила солнце, и наступила полная темнота. Ветер дул все сильнее и сильнее, прогоняя облака из сказок. Небо сажей и пеплом заволоклось, а потом и вовсе свернулось складками, словно молочная пенка в чугунке. Цепь златая от солёного ветра покорёжилась вся, ржой покрылась. Звёзды медленно тлели, покуда не угасли совсем, оставив вместо себя лишь маленький остывший уголёк. Дуб в земле еле держится, того и гляди корни все повыпрет. Наш мир спасёт только чудо, а все здешние чудеса давно уж иссякли.
– Как же остальные герои? Почему они вам не помогают и не путешествуют по снам людей?
– В мире сказок может быть лишь один проводник. Чтобы я мог путешествовать по снам, остальные герои отдали мне все свои волшебные силы, а сами впали в забвение. Черномор с витязями как зашли в море, так сразу и окаменели, осели они на дне морском и с той поры на берег ни разу не ступали. Звери в беспамятстве разбежались, одичали. Бродят теперь где-то в тумане за лесом да за видениями охотятся. Дорожки от нехоженности бурьяном поросли. Ступа Бабы Яги иногда ещё пролетает над ними, мести пытается, но всё реже и реже, покуда и она уж почти рассохлась. Сама Баба Яга сильно хворает, с печи не встаёт совсем и не узнаёет никого. Избушка давным-давно на пне сидит, курьи ножки свои поджала, окна ставнями прикрыла, дверь нараспашку оставила и впала в дрёму. Русалка, лишившись волшебных сил, больше не могла сидеть на ветвях, морской ветер обжигал её кожу и волосы. Окончательно ослабнув, она упала с дуба на землю, оставив после себя только перламутровый след из чешуи. Краски и звуки исчезли вместе с героями, и тогда я остался совсем один.
– Как же вы сами не впали в забвение?
– Вера в меня других жителей сказки была столь велика, что её хватило почти на тысячу лет путешествий. Русалка и теперь дарит мне свои волосы, хоть они и утратили своё волшебство. Даже находясь в забвении, она продолжает слать их со дна моря. Да только достигнув берега, они прибиваются к водорослям и плещутся вместе с ними в черных волнах – те, что вы приняли за густую тину.
Лицо моё исказилось от боли. История русалки так меня потрясла, что я ещё долго стоял в тишине и ни о чём не спрашивал. Я смотрел на этот загадочный мир и пытался его понять. Но кот прервал моё молчание:
– Боюсь, наше время на исходе. И у вас остался последний вопрос. Подумайте над ним хорошенько, прежде чем задать.
Но вопрос мгновенно сорвался с моих губ:
– Почему?
– Прошу прощения?
– Почему она продолжает это делать? Зачем русалка отправляет свои волосы на землю?
– Я не знаю. Для меня это так же странно, как и наш мир для вас. Этого невозможно объяснить, в это можно лишь верить. А вера её настолько крепка, что пробивается даже сквозь забвение.
Как только кот произнёс эти слова, налетел вдруг такой ветер, что я едва мог держаться на ногах.
– Что происходит?!
– Море взволновалось, значит, сон ваш подходит к концу. Прощайте, Казимир Северинович! Больше уж не свидимся. Не держите зла на наш мир и ступайте с богом.
Пелена уже застилала мне взор и тело объяла такая тяжесть, что я стал проваливаться в какую-то пропасть. Но резкий гул вернул меня обратно. Он стремительно приближался и с каждым мгновением становился всё громче, пока не перешёл в грохот. Дуб трясся, земля дрожала с невиданной силой, голова кружилась. Я чувствовал, что отдалялся, и уже закрыл глаза, но Вильгельм Карлович успел прокричать:
– Неужели Вы смогли?! Вы смогли мне поверить?.. Звери… Они возвращаются…
Послесловие
Спустя год Казимир Малевич напишет свой первый «Чёрный квадрат».
Художник будет убеждён, что если смотреть сердцем, то сквозь темноту кракелюрных трещин на его картине, так похожих на кору волшебного дуба, можно увидеть и то самое Лукоморье, некогда созданное Александром Сергеевичем, и поверить в удивительный мир его сказок. И надеялся, что где-то в чужом сне Вильгельм Карлович этому улыбнётся.