Летом, в нашем селе появлялся лагерь для малолетних преступников из Конотопа. Это были уже сливки малолетних преступников, состоящих на учете в детской комнате милиции. Они носили «взрослые» татуировки. Своим девиантным поведением, они выделялись в кругах конотопских подворотен. В начале 70-х прошлого столетия, город разделялся на районы, которые враждовали между собой. Это были подопечные ст. лейтенанта Белкиной.

Во дворе старой школы, с утра до ночи звучали патриотические песни. Слова из песни вдолбили мне в память как из: «Отче наш»:

«Упал я на границе в первый бой,

Закрыв ладонью рану на груди.

Сама земля стонала подо мной,

И жизнь уже казалась позади.

И только тверже выходила из огня

Суровая, доверчивая Русь.

– Ну, как ты обходилась без меня?

А я вот без тебя не обойдусь!..»

Вначале, у меня складывались приятельские отношения с начинающими уголовниками; я часто бывал у них в гостях. Все местные пацаны старались с ними дружить.

От этих посещений, у меня осталась замечательная книжка, на украинском языке, Нодара Думбадзе: «Я, бабуся, Илико та Иларион». Чтение – одно из украшений моего детства. Я стал зачитываться этой книгой.

Для начинающих сек.сотов наступала горячая пора испытаний.

И, вот… конотопчане, «сдали» мне первого стукача. О «полицействе» моего отца явился поведать сын сельского альфа-сексота Б., и внук старосты колхозного двора во время оккупации.

Конотопчане отводят меня в кусты, где ожидает начинающий сек.сот… и… заставляют его «ответить за свой базар». Я надавал, тогда, ябеднику по сусалам. Больше он не появлялся в наших компаниях. Взрослые «приберегли» для высоких должностей*.

Впрочем, уже через год, сек.соты нашли подход к начинающим уголовникам. Без женского ума, и интуиции кальсончиковой мамани, здесь не обошлось. Сынок ее уже сделал себе наколку на руке; приходил гулять к ним. Очевидно, он сработал более тонко.

Поэтому мои отношения с малолетними преступниками – в конце концов – испортились до откровенной вражды? Становится ясно. «Кэпэр», он же, «Кипарис» – бессменный лидер, станет его местным другом. Тот же: «Телескоп». Они предупредили меня: не показываться больше в Конотопе». Об этом известил Кальсончик, найдя меня на Сейму, где я ловил рыбу – и передал эту угрозу.

Я старался, с тех пор, не отсвечивать возле Универмага. Эта специфическая публика появлялась в поисках приключений, возле центрального проспекта. «На Миру», как принято говорить в Конотопе. Под сенью высоких тополей, на которых жили крикливые вороны. Весь тротуар под ними был усеян белыми «парашютиками».

Я вынужден был, – приезжая в Конотоп, – “крутится” возле Вокзала; в районе Деповской улицы. Эта полу уголовная топонимика – знаковая для понимания того, что творилось в этом городе, в начале 70-х годов прошлого столетия.

В К…кую десятилетнюю школу, в походе за средним образованием, высадился внушительный десант. Это было недалеко от дома; всего 3,5 км, и – через Сейм.

На начальном этапе, мы обязательно возвращались после уроков домой на велосипедах, дабы не оставаться в интернате, в котором заправляла истеричная Волкова. Существо удивительно мелочное, нервное и злобное; имеющее уже несколько детей и воспитывающее без мужа. Я не мог ее терпеть; как и она меня. Дома все было привычным. Поэтому, мы возвращались в свое село. Ходили в клуб, играть на бильярде. Здесь, меня дважды нокаутировал, некто, Райденко (Рая). Словно, от нечего делать.

Очевидно, его попросили это сделать, и он (в компании какого-то статиста, нервном и злобном.), пришел к нам (так по нашим селам назывались те же районы), и, встретив меня, с ходу, уложил меня кулаком на песок. Я не ожидал всего этого, и, поэтому, даже не сопротивлялся; упал на землю, словно подкошенный. Этот Рая, по нынешнему определению, «качёк»; хорошо физически развит. Из семьи потомственных холуев. Отец подавился хлебной коркой. Учился Рая в Конотопе. Авторитет у него был незыблем в нашей среде. Он показал мне уровень кальсоновой поддержки.

– Казалы, шо ты, возбухаеш? – сказал Рая. Видимо, даже собаку трудно ударить беспричинно. Он не считался отморозком. Поэтому мог оправдывать свое поведение. Его послал, скорее всего, Бар–ков.

– Хто таке миг сказать? – спросил я, подавляя внутренний страх.

– Колька просыв, – сказал Рая.

– Який, Колька? – спрашиваю.

– Кальсончик, – выдавливает он из себя неблагозвучное прозвище. – Он просил поговорить с тобою.

У Раи не было врагов; он вел себя откровенно. Он “выдавал заказчика», чтоб не выглядеть беспредельщиком.

– За шо? – Я так это понял. Долгое время, оправдывал Кальсончика, думая, что начинающему холую просто захотелось показать свой авторитет. На Кальсончика, я не стал держать обиду. Это были проделки его куратора. С этим я расправлюсь, потом.

Кальсончик, уже тогда, должен был бы уже превратиться, в моих глазах, в настоящего подонка. Но, сек.сотов еще не существовало для меня.

Мать, похоже, используя преимущества фаворитки, учила его жизни, используя изгоев в качестве наглядного пособия? Несмотря на это, у меня не прекращались с ним отношения. С этим лживым и подлым, уже, человеком мы зачастили в соседнее село к своим одноклассницам. Они, после восьмилетнего монашества во время предыдущей школе, были для нас целым миром. У Кальсончика, скоро, появилась красивая подруга, Люба.

Теперь они вместе могли подставлять меня под кулаки ее ухажеров. Солдат. С…вский залепил мне кулаком в лицо, когда она пристала ко мне, словно обозначая ему жертву. Солдат симпатизировал ей; очевидно рассчитывая на взаимность. Я получил этот удар за Кальсончика, который – в это время – изображал драку с другим солдатом. Все происходило показательно; но и после, я продолжал с ним дружить.

С Нового года у меня появилась своя любимая девушка. С которой, стараниями этой сладкой парочки привилегированных «кальсонов», я навсегда расстался.

Вышло так, что, несмотря на мои предостережения, она всегда доверяла им намного больше, чем мне. Я мог винить, конечно, родителей своих и ее, и беспаспортных колхозников, которые с подозрениями относились не к таким как они. Кальсончик был для них своим, из привилегированного сословия. Я – чужим, врагом.

Он (подлостью) подыгрывал матери моей девушки. Моей возлюбленной, была навязана дружба (до этого, у нее имелась иная подруга). Через свою авторитетную подругу, Кальсон (активно задействовал местных в этой долгоиграющей интриге), мог подавлять у моей девушки инстинктивный бунт против своих родителей. Так, ли?.. Она, даже, не сопротивлялась. Если у женщины, девушки, отбирают любовь, на первый взгляд, она должна инстинктивно сражаться за нее. Находя в ней жизненную опору. Это у них более развито, чем у мужчин, в которых остается еще много разных дел, и целей, в жизни (призвание). Для женщины же, основное призвание – это: способность воспроизводить потомство. Остальное – на втором плане. Инстинкт матери – он же доминирующий у подавляющего большинства женщин. К этому, единственный путь – через любовь.

Я, уже, не выползал из мелких интриг, и спасение видел только в том, как бы все это поскорее закончилось. Меня, постоянно, предавал любимый мною человек. С которым начался ад; тогда как без нее – виделось: полу ад. Кальсончик возвышался над этой возней. Это говорит о таланте этого подонка.

…Это Кальсончик, уговорил меня поехать в Конотоп за фотографиями…

Ему, зачем-то, срочно «понадобились» фотографии? Сейчас я вижу, что это была какая-то зачетная работа его матери: при воспитании в нем начинающего сек.сота?

В районе спортивного магазина нас поджидали три гопника. Они даже не спрашивали ничего. Один из них запустил в мой нагрудный карман руку и вытряхнул из него всю мелочь. Подобная процедура довольно-таки унизительная, как за замыслом, так и за исполнением. Словно позабыв о Кальсончике. Он стоял в стороне, наблюдая за происшествием, глазами стороннего наблюдателя.

И, тогда, я озвучил «легенду», с которой я жил в то время.

– Я из «Порта». – Называю каких-то авторитетов, которых знают многие в том месте. Я иногда гостил у своей двоюродной сестры и знал эти клички. Это была моя легенда, позволяющая безопасно передвигаться в пределах определенного района.

Гопники переглянулись.

– Пойдешь с нами, – Будто вспомнив о Кальсончике, обратился к нему один из них. – Есть о чем потолковать.

Они ушли за дом. Возле меня оставался дежурить только один из гопников.

Я уже не упомню: вернули ли они мои деньги?.. Но факт остается фактом, что гопники исчезли. Что-то пошло не так?..

– Вони тебе «трусили»? – спросил я, у Кальсончика.

– Нее, – с задумчивым взглядом, ответил тот.

Мы шли молча, добираясь до автовокзала.

…Скоро я отправился учиться в Киев и на очень долгое время потерял его из виду.

Он женился еще в выпускном классе; его мать оформила им акт бракосочетания в родном сельсовете. Окончил строительный техникум в Конотопе. Служил ОСВГ. Здесь, между нами произошел, единственный, обмен письмами.

Он скоро стал уважаемым сек.сотом; жил своей, семейной, жизнью. Поселясь (после службы), в том же, таки селе, где встретил свою будущую жену. Работал в какой-то там строительной бригаде. Получил квартиру, к своим 26, как и все популярные сек.соты. Браконьерничал на Сейму. Вместе с такими же, как и сам.

Отбарабанив «службу» на космодроме Байконур (эту творческую командировку в этот стройбат, иначе не назовешь), я возвратился в родное село лишь к новому 1983 году, застав в нем, отслужившего Леньку К., который и посоветовал мне зайти к Кальсончику, в соседнее село. Делать было нечего. Когда я пришел к нему, мы крепко выпили с ним. Засиделись до поздней ночи. Мне постелили, здесь же, на раскладушке. Уйдя утром на работу, «забыв» разбудить меня. Проснувшись, мне, естественно, захотелось по малой нужде. Но дверь оказалась запертой. Посредине кухни был оставлен чугун, накрытый крышкой. Это было похоже на провокацию, и я – стиснув зубы – решил перетерпеть. Черт знает, как они хотели это использовать, среди своей агентуры. Первой явилась Люба – и, сразу же, полезла к крышке чугуна. Я не стал задерживаться, выскочив на улицу.

Жизнь в селе отдает запахом смертельной рутины, начинаясь с безденежья. Ему, снова, пришлось отправиться на службу в ГДР. Или его призвали туда?

Жена шла по следам свекрови, и, однажды, пожаловалась мне, когда мы оказались с ней рядом на сидении автобуса, едущего в Конотоп.

– Ты знаешь, – говорила мне бывшая подруга моей первой любви, в запоздалом на несколько лет порыве сказать откровенное слово, чего я от нее совсем не ожидал. – Это очень противно, жить в селе. Даже о Миньке спорят, как о моем любовнике. Я не знаю, что с этим поделать. Это какой-то ужас.

Минька – это такое полутораметровое рыжее существо с яйцеподобным веснушчатым лицом и оттопыренными ушами, которое не имело даже отдельного места в нашем классе. Минька, всегда, подсаживаться к корпулентной и некрасивой Ольге Г., которая подходила ему, габаритами, скорее как мать, чем подруга.

Я, отвечал ей, какими-то успокоительными словами. Даже с заведомыми подлецами, я предпочитаю держать себя в рамках вежливости. Может я подспудно, тогда, ждал возможности отомстить ей? За убийство первой любви?..

Это, скорее всего, была исповедь.

Скоро вернулся её муж на черной «Волге», – и задавил ею свою боевую подругу. Суд, конечно, оправдал его; прикрывшись какими то заслугами…

Последнее, что я слышал о Кальсончике, как раз перед вторжением в Украину «Русской весны»: он проживает в Харькове.

* После смерти своего отца, повесился в 2017 году. Не дождавшись прихода «русского мира».

III

Постскриптум

Вместо предисловия.

Два написанных уже рассказа «Не такой как все» и «Из кальсон Дзержинского» не вобрали в себя всей той гаммы чувств, которую автор пережил, испытав на себе всю силу первой любви. Тема эта слишком глубока и, наверное, неисчерпаема для полного понимания. Можно только предполагать, откуда берется эта чистая энергетика, которую облекают наши чувства.

От нас зависит, чтоб наполняемые глубокие чувства были чистыми и непорочными. Давали двум любящим сердцам великую космическую силу, чтоб они смогли противостоять всякому злу. Повязаны этим великим божественным смыслом, должны будут пройти весь земной путь, все ради продолжения рода человеческого, сохранив в себе божественный огонь.

В идеале – любовь: не прогулка при луне.

В своих рассказах, двум любящим и шагу не удалось ступить в этом направлении. Их контролировала среда обитания; они оказались не готовыми воевать с другими; они отчаянно воевали друг с другом.

Этот рассказ сможет лишь немного дополнить космическую тему, послужив кому-нибудь наглядным пособием, на тему: назло маме уши отморожу.

…В одном неустроенном промежутке времени, автору пришлось переживать в Сумской области, в одном заброшенном сельце, где-то под Конотопом, в почти убитом жилище своего, преследуемого властями, отца. Автору пришелся по душе огромный клочок земли, на котором раскинулся роскошный заброшенный сад.

Орава колхозников, на языке которых некоторое время трепалось авторское творческое начало, донельзя портила среду его обитания.

Кроме поставленных задач творческого характера, в процессе производства сельскохозяйственных работ по добыче себе пропитания усилиями лишь рук своих, и деятельного разума, он научился производить себе сидр исключительно для внутреннего потребления. Ему помогал лишь ручной алюминиевый пресс и железная терка, которую он отыскал в арсенале отцовских орудий для выживания в условиях колхозного сексотско-андроповского каганата, когда закладывались новые основы украинского полуколониального прозябания на окраинах европейской цивилизации. Огромное количество спелых сочных налитых яблок из его старого сада, позволяли делать большие запасы на зиму. Вино выстаивалось в бутылях, приобретая янтарный яблочный оттенок; превращалось в просветленный ароматный и слегка хмельной напиток. Это была альтернатива самогонке, которой фанатично предавалось население сел в советское и постсоветское время.

К автору, зачастил его одноклассник О.В., в простонародье – Дэнэка. Причиной его паломничества – был все тот же сидр, который он производил из антоновок, которых росло у автора: целых шесть штук.

В замечательном саду, в котором красовались высокорослые медовые донешты и штрефели, древняя анисовка и снежный кальвиль, все виды пепинов – Шафран, Литовский и Черненко, – антоновки явно проигрывали конкуренцию по всем своим вкусовым качествам. Вино придало антоновкам, в вышеперечисленном ряду, почти симфоническое звучание. Чуть ли не сто литров, за осень, надавливал, автор, вкуснейшего вина.

Насолив солидную глиняную макитру черных груздей, автор считал – в том плане – свою ежегодную подготовку к зиме законченной.

Дэнэка снабжал автора ежедневными сплетнями, в какой-то мере скрашивая его досуг. Что продолжалось сравнительно долго, учитывая авторскую нетерпимость ко всякого рода усиленному вранью и унижению достоинства других.

Авторский быт сложился для прохождения литературной линьки. Что это такое? Это когда на десять лит.произведений выходит одно с задатками гениальности, а все остальные – макулатура и сырье для будущих рассказов. Это нащупывание связей между словами. Это изучение быта, проверка и настройка «божественных» каналов. И много чего другого, до чего непосвященному человеку нет особого дела. В общем, это не для членов: «спiлки письменникiв».

Дэнэка, тем временем, признавался:

– Ты, – говорил он, автору, – да еще Коля Мацэдун, мои лепшие друзья. Вступай в нашу бригаду. – В «бригаду» он сказал, или в «банду», автор запамятовал так, что не может определиться с предпочтением в тексте. В любом упомянутом слове, отчетливо слышались отголоски и нотки настроения сельского альфа-сексота Бардака. Тот уже давно испытывал естественное желание прописать автора в спитом коллективе, состоящего из сельского отребья. Этому помазанному на власть спецслужбами, существу, страдающему ко всем своим недостаткам, дикой дислексией, хотелось опустить ниже плинтуса литературу; в лице автора, до самого уровня сельской подворотни. Бардак ненавидел любое проявления высокого проявления в человеке. Это передавалось всей его колхозной челяди. Они голосовали всегда за самых тупых депутатов; за самых бессмысленных президентов.

Бригада, работающая по найму, не представляла угрозу его существованию. Бригадники возились возле пенсионеров, и, собственно, были выключены из активной политической жизни. Автор же, руководствуясь божественным смыслом, дальше лез в литературу, превращенную украинскими сексотами и пропагандистами в поле бессмысленной деятельности.

Стоило автору напечататься в столице, он тут же превращался в субъект агентурных разработок. Очевидно, Дэнэка, по грубому наущению альфа-сексота, прощупывал позиции автора.

Мацэдун был признанным бригадиром среди этих демонических сил. Дьявол, которому они служили, проявлялся в лице того же самого альфа-сексота Бардака (подлинная фамилия его предков, которую они заменили на более благозвучную, потакая собственным амбициям). Служа демонами, они автоматически превращались агентами влияния «русского мира».

Через Дэнэку, Бардак подобрался к автору, влияя на его самочувствие; производя ежедневные попытки вывести его из внутреннего равновесия. Как-то, он выманивал автора в зернохранилище: «получать материно зерно». Потешил свою, несравненную челядь, видом бредущего с пустыми мешками врага.

Под шиферным навесом ждали своей участи две неравномерные кучки пшеницы: у той, что служила для ублажения близких альфа-сексоту демонов – отборные зерна (где только взяли такое, – гложет до сих пор автора навязчивый вопрос?); а в другой, с не перевеянным суржиком – получали в свои латаные мешки, существа в фуфайках, более низкого уровня.

Зерна, конечно же, автору никакого (материного), не дали (как и земельного пая). Этот случай послужил возникновении волны сплетен. Не в первый и не в последний раз. Не давали учителям зерна колхозные лодыри. Да и откуда оно должно было взяться у этих колхозников в средине 90-х, когда основные фонды – пахотные земли – были благополучно заброшены. Агрохолдинги пришли уже на пустое место.

Мать – старая учительница не заслужила на такое отношение от колхозных бездельников! Это подразнило автора. От Дэнэки – автор решил избавиться привычными для этого общества средствами – подставы. Об этом автор оставил подробное описание в своем романе «Трепанация ненависти». Он, подготовил «ловушку»: не расплатившись с ним «червонцем», за проделанную такую-сякую работу; ограничившись всего лишь выпивкой. Получив мелкие дивиденды. Это был тот уровень, на котором приходилось ему действовать. Отметив про себя, что после этого случая, сплетни змеились не столь вдохновенно, как в случае с зернохранилищем. С уходом Дэнэки, автор очистил свой внутренний мир от загрязнения пустопорожней болтовней. “Космические энергетические каналы, надо содержать на должном уровне”, поздравляя себя с мелкой победой, думал автор.

Он не мог предположить, что в этой примитивной истории мог спрятаться некий подспудный смысл.

…И вот… потрудившись над двумя рассказами о своей первой растоптанной обществом любви, автор обнаружил, что в описанном выше поступке, существует еще более глубокий смысл. С авторским сознанием, однозначно, поработал Зигмунд Фрейд, которого он тогда штудировал на досуге.

Мацэдун оказался в любовниках авторской симпатии, о которой были написаны уже рассказы. Прыщавому Коленьке, НН досталась уже после нескольких подобных прыщавых колхозных угодников, и одного солдата-дагестанца. Автор скоро закончил десятилетку, и перестал видеть ее, чтоб оценить всю очередь, состоящую из ее поклонников. Сам он уже не претендовал на эту почетную роль. Очевидно, многие из них, являлись происками ее подружки, жены начинающего сексота Кальсончика. Хитрая Мамонша подкладывала ее под избранных, используя естественное стремление девчонок в столь романтическом возрасте, влюблять в себя всех самцов, и выглядеть настоящей принцессой на балу, в том числе и восточном. Складывался спрос на определенных мальчиков. Пока она выбирала, уже подрастали новые поколения принцесс. Новые, естественно, были лучше старых…

Девочка, очевидно, уже не дожидалась сказочного принца, на колхозном «Кировце», каковой был у пользовании ее отца. Тогда автор получил от нее первое письмо: "из-под" Мацэдуна. Сдержанно ответил, потому что не надеялся, что она изменилась к лучшему. Он ей не верил; ни единому слову. Она отвечала в собственном стиле, будто бы делала для него очередное одолжение. И, все, закончилось новой перепалкой. За год, автор пережил увлечение, очередное свое романтическое приключение, с одной замечательной девочкой, которую не смог полюбить всем сердцем. В отчаянии он написал письмо, которое так и не отправил. Письмо так и исчезло из его дневника. Возможно старший брат бросил его в ящик? Получил от нее новое, неожиданное, послание. Автор, перегорев чувствами к тому времени, ответил ей словами Михаила Юрьевича Лермонтова в стихотворении «Благодарность». Вернул ей все фотографии, где они были счастливы, своим первым чувством. Она напомнила, в ответном письме, последнюю их встречу у Кальсончика на крестинах. Автор пожалел в последнем письме, что когда-то не сумел ее поссорить с Мамоншей; хотя помнит эту, свою, отчаянную попытку.

Литературная дорога, завела автора в Парижский литературный салон, если верить тому же российскому Литературному фонду. Имеются фотографии с присутствием его книги на стенде. Последовало еще несколько номинаций на престижные российские литературные премии, которым автор не придал никакого значения. Даже Нобелевские литературные лауреаты, в российском сегменте, с исчезновением политической подоплеки, за редким исключением, теряют свою привлекательность.

«– НН родила в 32 года», – сказал автору, Мацэдун при их случайной встрече.

«– Зачем мне, это?» – с удивлением, спрашивает у него автор. – «Мне это незачем знать», – отвечает сам себе автор.

«– Мать вмерла од раку» – не слушая его, продолжает Мацэдун. – «Батько женився на другий. У їх свої діти. НН живе у своєї баби…»

«– Что мне до этого?», – задается автор, резонным вопросом.

«– Хочеш, я дам тобі номер її телефона?» – Не унимается Мацэдун.

«– Он мне не нужен»…

Мацэдунчик умолкает и отваливает в сторону, так и не добившись ничего.

Автор мог подумать, что Мацэдун действует по чьей-то указке? Это могла быть не только проверка авторских чувств к НН; насколько они сохранились, чтоб, надавливая, приносить ему достаточную боль. Иными словами, попользоваться прейскурантом Бардака, который щедро оплачивал подобные дела, обеспечивая сносное существование свой челяди. Его мать служила в штате Бардака знатной сплетницей, чтоб подхватить любую информацию. Эти выхлопы ненависти, можно было выгодно превращать в собственный материальный достаток.

«НН., почему-то, не замужем», приходит автору мысль, переваривая полученную информацию. Такое уж свойство у авторского ума, переваривать все, что туда попадает. Это не исключено, что могло быть гнусной ложью.

«Почему же девушка тогда не воспользуется услугами того же Мацэдуна, с которім она наверняка провела не один сеанс трахания? Ведь пыталась доказать автору, последней строкой своего письма, что: «Ты же знаешь, кто у меня есть»? После последней их встречи на крестинах у Мамонши и Кальсончика, припоминается, как она направлялась к Мацедунчику. Что же мешает ей поселиться с этим алкашом под одной крышей?.. Один уголовник, Шнурок, к которому она убежала от автора, уже отключился от всех земных дел. Этот уровень она заслужила вместе со своей уже погибшей от рук Кальсончика, подружкой».

Она втоптала их романтические отношения в эту колхозную грязь! Осталась только грустная мелодия первой любви. Лишь несколько юношеских стихотворений, которые бережно хранятся в закромах его памяти. Это – все, что осталось.

Не расплатившись с Дэнэкой, автор вдруг открывает для себя этот новый смысл. Что выглядело некоторым абсурдом, на фоне чистых чувств, которые испытал автор в своей жизни.

– У НН красивая фигурка. Я е…ав її! – Увидев бредущего в магазин автора, Мацэдун специально дождался его, чтоб произнести эту провокационную фразу при свидетеле. Дэнэка, который всегда при нем, больше уже не захаживал к автору. Мацэдун раскручивал эту тему. Он понимал, что это верный способ поднять себе авторитет.

Теперь автор мог представлять себе глубину, в которую опустилась его первая любовь, НН. После Шнурка, с его куриной грудкой – Мацэдун показался ей, и, главное: ее продвинутой подружке, Мамонше, Аполлоном Бельведерским. Очевидно, все так и было на самом деле. Она охотно ему отдавалась, как бы скидывая бремя предыдущего "греха". В последнем своем письме, она так и напоминала автору: «У меня есть, ты сам знаешь кто». Она старалась поглубже загнать занозу в авторское самолюбие.

Автор еще не знал, что секс без любви – зиждется на постоянных поисках чего-то недоступного, пока воображение не истощится до тонкого льда ненависти, по которому дальше нельзя проникнуть в будущие. Его ждало впереди, не одно разочарование в сексе. Переживая подобные прелести, уже, правда, в более зрелом возрасте; он старался не доводить все до крайности – и во время соскакивать с несущегося поезда, в котором превалировали подобные отношения. Ненависти и так хватало в его жизни. Два года – это максимум, что можно выжать из сексуальной гармонии. Очевидно, что и из Мацэдуном, у НН складывалось все по этой же схеме. Она была слишком юна, чтоб завести от него дитя, как Мамонша. Автор не стал напоминать Мацэдуну, что она, возможно, мечтает о нем? Сарказм он не поймет, а драться в 42 года, за грехи их молодости, автору не хотелось. Автору бесконечно все равно, с кем она имела секс, после тех парней кого он знал. После первого раза, это уже несущественно: скольким самцам, НН скрасила жизнь, в столь юном возрасте. Едва ли ей хватило одного Мацедунчика?..

Суть всех ее интриг была в том, что подружка полностью контролировала ее поведение.

После финальной ссоры с автором, которую подготовили ее родители, и Мамонша, которую она исполнила как по нотам, он старался избегать с нею размолвок. Запало в авторскую память, как гордо восседала его бывшая подруга на заднем сидении шикарного мотоцикла МТ, который, очевидно, посоветовала Мамонша, Шнурку, выпросить у своего отца, рыхлого Бормана, чтоб впечатлить свою подружку, – и НН купилась на этот дешевый трюк. Кальсончик повел автора по тому маршруту, чтоб он смог тогда убедиться: «как ей хорошо теперь с новым парнем». Автор согнул, правда, Шнурку переднюю фару в мотоцикле.

Автор никогда не просил у своего отца его КА-750М; года три назад, врезавшись в тополь, только чудом остался жив. Напрочь отбив себе влечение ко всяким мотоциклам; если к этому не приводила крайняя нужда.

Как только автор познакомился со своей Надеждой на Новый год, сразу же началась сумасшедшая травля. Какие-то непонятные нападения местных парней. Даже дети односельчан, которые учились в его классе, оставались на стороне местных. Даже пытались вредить этим любовным отношениям. В общежитии, где жил автор, девчата с окрестных сел и хуторов, – однажды его вызывала многодетная, с нелепо скроенной психикой, комендантша Волкова – и одна из его односельчанок, хлюпнула в приоткрытую дверь помои, забрызгав коридор своего пристанища. Она подняла волну сплетен, которые достигли ушей его подружки.

Автор вынужден был попросить свою мать, чтоб она сняла ему квартиру. Он припоминает и ту вражду, с которой он встретился в этой школе. Учителя могли по пол года не спрашивать у него домашних заданий. Они знали толк: как привести аттестат в автора негодность к дальнейшему использованию, как пропуск для поступлений. Директор школы Соломко, на наводящий вопрос: “Кем ты хочешь стать после школы?”, автор, без тени сомнения, ответил: “ На геолога”, – «А что ты для этого делаешь?» – едва сдерживая сарказм, спросил директор. – «Собираю камни на берегу Сейма», – ответил автор, пряча улыбку.

Автор, всегда, восседал бесформенной массой на передней парте, по сути дела самоустранился от происходящего в классе. Учитывая тот факт, что он не мог читать текст на доске, вследствие своей близорукости, знания по точным наукам, были ему практически недоступны. А такие предметы, как историю или географию, он знал и без школы

Литература, – превратившись в цель его жизни, – захватила его в плен, своей тонкой есенинской лирикой.

Автор начинал жить, скрытной жизнью писателя.

Внешне он ничем не изменился. Играл в трынку; ходил на танцы.

«– Ты почему перешел на квартиру?» – спрашивала его подружка. – «Чтоб с тобою встречаться». – За этими словами, автор пытался укрыть их чувство от излишней человеческой зависти. Ей доносили всегда другое. Эта постоянная ложь, в конце концов сделала свое дело – они расстались. Ей лгали о нем, выпячивая мелкие гадости…

Первая ссора во время поездки в Витебск, и первое примирение на ее кровати, в бесконечных поцелуях Бессонная ночь проведенная вместе, заставляет их уснуть на скамейке на витебском вокзале, что тут же запечатлела, сопровождавшая их, классная, Собратша, естественно превратив это в сплетни, которые изменили судьбу.

У нее, сразу же, появился тот прыщавый парень. В летнем школьном лагере, у автора тоже появилась новая подружка, ВВ, которая ему нравилась всегда.

Новое примирение с НН и последовавшая за ним окончательная ссора: «Ти не такий как всі», – сказала она. – «Будеш шукать такого», – отреагировал, автор. – «Він сам мене найде». – Этими словами, практически, закончилась их глубокие отношения.

С началом учебного года, в нее появился прыщавый односельчанин Шнурок. Потом, солдат-дагестанец? из стройбата.

Со Шнурком, они пробыли целый год.

Автор, скоро, отучившись, уехал из этого села в Киев. Еще при Шнурке, она попыталось было навести кой какие-то мосты, пригласив автора на день рождения своей подружки. Автор, увлекаемый уже литературной жизнью, остался безучастным к этим, ее, попыткам. Автор отвыкал верить даже близким людям. Что в атмосфере сексотско-андроповского агентурного произвола было весьма кстати. Он поступил в геологоразведочный техникум (природного ума ему было не занимать).

…Они виделись только единожды: на дне рождения внеплановой дочери у Мамонши и Кальсончика. Ее ожидал где-то Мацэдунчик. После танца с ним, и последовавшей некоторой паузы, Мамонша огласила им вердикт: “НН ждет Коля (Мацэдунчик).