–
Кстати, а где Ефремов? – спросил Тухачевский.
–
Как же, где, – ответил Арцеулов. – Туз бубей!… Скрывается от ваших ребят в пустыне Гоби. Я как раз недавно аэрофотосъёмкой Тянь-Шаня занимался и видел его экспедицию – ковыряются с какими-то костями.
–
Динозавров ищут, – уточнил Роберт.
–
Пожалуй. Чего там больше найдёшь-то? Бито…
–
А не рановато ли? – с сомнением спросил Волошин. – Я имею ввиду
ртуть с серебром.
–
Все сроки, мессир, – заметил Роберт, – одобрены Иерархией… Что у нас козыри?
–
Крести. Ходи!
–
Слава богу, что сроки одобрены, – усмехнулся Тухачевский. – А то на память приходит случай, когда Роберт взялся за проект подводной лодки, щас уж не вспомню, в каком веке!
Арцеулов хихикнул.
–
Ну, Михаил, – вступился Алексей Николаевич за конструктора, – это ж была первая командировка. Максим, расскажи ему про свою первую!
–
Да он знает, – махнул рукой Волошин, – история называлась «Шестая Британская центурия разбегается при виде посадки одноместного истребителя типа «Летающее Крыло».
–
Слышал уже как-то, – улыбнулся маршал. – Константин, ты рассказывал? Только не помню, чем закончилось там всё?
–
Ну, как же, – Роберт посмотрел на Волошина, – мессиру отрубили голову.
–
Бог ты мой! Опять?
–
Увы, – печально улыбнулся Волошин, – мне всегда чертовски не везёт в Англии!
–
А мне чертовски не везёт в Смоленске, – сказал Арцеулов. – Две командировки и ни одного романа. О! Кстати, дама!
–
Это я сейчас хожу, молодой человек, – веско промолвил Роберт, – вот я отбивался козырной, когда ты короля…
–
А, пардон, – согласился Арцеулов, – ходи… Вот ещё Париж, товарищи, я запомню надолго!
–
Я лично ничего не имею против заранее запланированной казни, – сказал Волошин.
–
А вот я имею, мессир! – воскликнул Арцеулов и театральным жестом отбросил карты (но отбросил так, что никто не видел, что именно он отбросил). – Когда двенадцатым в очереди подходишь к гильотине, залитой такой густющей, такой липкой кровью, как-то и думать забываешь о доме.
–
Зато ррраз! – маршал
секанул воздух рукой, – и дома!
–
Ну тя к чёрту! Тебя бы туда… Когда голова уже падает с помоста, ещё какое-то мгновение ты видишь этот нож, который опять взлетает вверх, и свои плечи. Приятное ощущение…
–
Это всё ерунда по сравнению с ударом германской палицей по голове, – веско
заметил Тухачевский. – Никакой французской «хирургии»! Сразу домой! А вот что не люблю, так это когда конём давят – переднее копыто ещё не так зацепляет, а вот
задние! Такой противный хруст в башке
, боже мой! Ненавижу варваров!
–
Казнь, по крайней мере, официальная, – развил свою мысль Волошин, – хороша тем, что хотя бы, не ждёшь удара неизвестно когда и где! И не известно чем!
–
И неизвестно по какому месту! – вставил Арцеулов. – Мессиру легко говорить – ему через три года домой. И каким транспортом? Сердечный приступ!
–
В России мне всегда везло, – согласился Волошин.
–
А вот мне, товарищи, – сказал Тухачевский не без сожаления, – ещё целых восемь лет вкалывать! Зато потом нам с Лексеем…!
–
Так и быть, я вас всех похороню, – мрачно изрёк Роберт, – мне до 73-го года лазить по шарагам!
–
Не лазить! – гаркнул Тухачевский, стукнув ребром ладони по подоконнику. – А помогать Родине, сволочь…
–
Помогать Родине, – согласился «британский лорд», кивнув головой.
–
До 74-го! – уточнил Арцеулов. – Ты играть ещё будешь?
–
Мм… Искушаешь, брат мой…. Давай.
–
Когда Бартини говорит про искушения, – заметил Тухачевский, доставая пустую пачку папирос, – мне представляется Иисус, голова Иоанна Крестителя на блюде…
–
То есть всегда быть беде, – закончил Арцеулов.
–
Так точно.
–
Не всегда, – Роберт протянул маршалу портсигар с алмазом на крышке, который сверкнул внезапно и ослепительно, – но порой я могу появится там, где должна быть беда. Такая у меня работа…
–
А вы знаете, товарищи, – сказал писатель, – что на беду Роберт был прообразом одного из моих героев в сказке про Буратино…
–
И вот опять, – съязвил Арцеулов.
–
Разве я уже рассказывал про это?
–
И не один раз, – почти хором подтвердили Арцеулов и Тухачевский.
–
Я вот, правда, удивляюсь, – пожал могучими плечами Роберт (он взял свой диковинный портсигар и умудрился с лёгкостью фокусника просунуть его в маленький карманчик своего чёрного пиджака), – почему-то все хотят сделать меня прообразом чего бы то ни было. Булгаков вчера настиг меня в театре и испросил разрешения списать с меня одного из своих персонажей для новой книжки.
–
Что за книжка? – поинтересовался Волошин.
–
Эмм…, – задумался Роберт, – что-то там про инженера. Колесо инженера… или нога инженера?
–
Хвост инженера, – вставил маршал.
–
Ну, что-то там про инженера-иностранца….
–
Ну, да, про кого же ещё? – отозвался Арцеулов. – Король. Бубновый.
–
Беру, – Роберт нехотя забрал короля.
–
Ну, Булгаков – это всегда интересно, – оживился Алексей Николаевич (он не любил Булгакова). – А что за персонаж?
–
Кажется, Сатана, – ответил Роберт, разглядывая свои карты (только что у него было семь карт, но вдруг опять оказалось шесть – бубновый король, который сбагрил ему Арцеулов, медленно превратился в короля пикового, а затем и вовсе исчез).
–
Чем ему я-то не подошёл? – спросил маршал как бы у всех. – Мог бы и мой образ увековечить. Я ему предлагал… Что, я меньше похож на князя Тьмы, чем Бартини? Германской ему палицей…
–
Кстати, Михаил, меня давно мучит один нескромный вопрос, – осведомился вдруг Арцеулов, чтобы отвлечь остальных (внезапно среди его карт появился пиковый король и нагло ему подмигнул. Арцеулов решил этого короля втихомолку подкинуть маршалу).
–
Какой ещё вопрос может тебя мучить? – усмехнулся Тухачевский. – Ты и так про всех всё знаешь!
–
Вопрос -
а как тебя убьют, Михаил Николаевич?
–
Вот зараза! Ну, почему ж именно убьют? – возмутился маршал. – У меня, на пример, печень плохая! У меня осколок в лёгком! Нет, мне, конечно, всё равно…
–
Убьют-убьют! – убеждённо кивнул Волошин, коварно улыбаясь. – Роберт, как его убьют?
–
Та-ак, – Роберт прищурил свой зелёный левый глаз, а правый, чёрный, устремил на Тухачевского и пробормотал что-то вроде: «Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть – несчастье…» – и громко и радостно объявил:
–
Его расстреляют как врага народа!
–
Вот видишь, Михаил, – Волошин сказал это с таким видом, как будто бы разрешил какую-то хитроумную головоломку, – а ты говоришь – печень! Осколок!
–
Что ж, расстрел – это не так больно, – невозмутимо заметил маршал. – Я надеюсь.
–
Не так больно, как германской палицей по голове, – подсказал Арцеулов.
–
Вот-вот…
И все засмеялись. Маршал хохотал, как всегда, громче всех.
В этот момент в дверь постучали. Тухачевский пошёл открывать (не упустив этот случай, Арцеулов незаметно подложил своего пикового короля в карты маршала. Роберт заметил эту манипуляцию Арцеулова, но лишь укоризненно посмотрел на своего друга и ничего не сказал).
–
Те чиво? – спросил маршал у стоявшего за дверью красноармейца.
–
Товарищ маршал Советс…
–
Ну говори живее, леший, чёрт тя дери!
–
Мясо привезли!
–
О! Слышь, Максимилиан?
–
Что, привезли? Наконец-то, – Волошин устало, по-стариковски охая, поднялся с кресла. – Молодой человек, – обратился он к солдату, – всё мясо Полине на кухню, и помогать ей с шампурами! Миша, может, ты сам проконтролируешь процесс? Как бы не спалили там всё….
–
Добро! Встречаемся под нашим дубом минут так через 15-20! Пока мои хлопцы там всё устроят.
–
Конечно!
Тухачевский ушёл. В доме сразу послышались беготня, говор многочисленных голосов и чёткие, как на плацу, команды маршала.
–
Кстати, нет, мне просто любопытно, – подбирая карты Тухачевского, пробормотал Волошин, – что там затеял наш маршал, что его остановят таким робеспьеровским образом?… А что у вас козыри?
–
Крести у нас козыри…. Присоединяйтесь. Я хожу, – заявил Арцеулов. – Семёрка....
–
Где-то уже была эта семёрка…, – нахмурился Роберт. – Я её помню.
–
А Миша у нас, мессир, государственный переворот готовит, – заметил Арцеулов. – Амбиции у него, видите ли. Хочет сам править. Вот и связался с немцами…
–
То-то он всё про германскую палицу забыть не может. Ну, да Бог с ним…
–
Хорошего человека и расстрелять не жалко. У меня совсем нет козырей….Беда….
–
Как это ни прискорбно, – проговорил задремавший было Алексей Николаевич, брезгливо прерывая разговор о политике, – но мир опять повторяет уже пройденные ошибки. Когда Роберт рассказал о самолётах будущего, я это сразу понял…
–
Я всё же уверен, – важно произнёс Бартини, – что наша работа не напрасна. Валет!
–
Она не напрасна, – уверенно сказал Волошин, вновь возвращаясь в своё кресло у распахнутого настежь окна. – А мир действительно повторит путь техногенной цивилизации Атлантов. Я в этом не сомневался никогда, иначе был бы безработным. Но вот
результаты этого круга будут уже совсем другими. Грядёт новая
раса, друзья мои, и новая эра! И те единицы, кто отбираются уже сейчас, когда-нибудь, я даже не берусь вглядываться в этот туман, когда-нибудь они воздвигнут новый мир!
–
Сильно сказано, мессир, – кивнул Арцеулов и подмигнул Роберту. – Я вот…
–
Помолчи, – прервал его Роберт.
–
А если точнее, – заметил писатель, – воздвигнут какую-нибудь новую Атлантиду.
–
Что ж, – согласился Волошин, – это закон – подъём и падение… Постоянна и неподвижна только тьма за пределом времени, дорогой мой Алексей Николаевич. Но нам там делать нечего…
Барнаул
Осень 2002 г.
СТИХОТВОРЕНИЯ
Голос
-1-
Как корчился туман над сонною Невой,
Сводя до судорог мосты по берегам,
Я видел мельком, ну а сам
Сидел и слушал Голос свой,
Опасливый,
Как в трещинках стакан.
Пусть мямлит мне со дна
Невнятно, недовольно что-то вроде,
Не слушаясь моих поводьев;
Но вдруг в мгновенье
Он возник громадой из бездонной тьмы,
Согнав чудовищ глубины
На мелководье.
-2-
Внизу, в тумане тротуаров
Знакомых громоздился улиц коридор,
Ряды машин пустых, и светофор
Распугивал трамваи на бульварах.
Они, обиженно сигналя,
Неспешно уходили,
Съезжая с рельс привычной борозды,
И электричества трескучие цветы
Им жизни больше
Не дарили…
Шарахнулся по стенам сумрак,
Испугавшись фитиля свечи.
Огонь её под треск угля в печи
Сам по себе зажил.
Вся комната и стол,
И занавесок ломаные тени –
Вы собеседники мои, виденья;
И снежной ночью представленья
Вы мне даёте
За гроши…
Казалось, что в поклоне
Головы свои
Склонили фонари,
Подслушивая разговоры
Немых прохожих.
Груды дней сминая,
Их силуэты
в переулке
шли.
-3-
Мы по инерции
Держались текста
После спектаклей.
Часы ролей бестактно
Растягивали бы на века,
Когда б не веки ледяная мгла
Сомкнула намертво и мрамором легла
Навеки.
-4-
Событья меркли, и ненужных
Эмоций вылиняли витражи.
Судьбой расчерченные жизни чертежи
Валялись тут же.
Я шёл меж символов
И алхимических сосудов
В ту комнату, откуда
Истоки жизни истекать должны.
В ней было всё на месте:
Трагедии и песни,
Сентиментальная разлука –
Сплетались нотами приятными для слуха;
В ней было всё,
Но вместо духа
Лишь облаков
клубились
миражи.
-5-
Они бежали, и фонтаном
Рассыпались в бензиновых разводах лужи.
Странно,
Но изогнувшийся фонарь потухший
Их изучал из темноты;
А те плескались, как киты,
Что греются в закате на стыке Океанов.
Я обернулся –
Вдалеке,
Поводья подобрав,
Развалины веков стирая,
Утёсы всадников мерещились, вставая,
Как города во мгле.
Видать Бессмертным стало тесно в рае,
Как только счастье потеснилось на земле.
-6-
Что толку веселиться, сотрясаясь,
Когда улыбка лишь рефлекс от электричества,
Да дело и не в ней;
Так скоморохи, жизнью опиваясь,
Спешат расстаться с жизнию скорей.
И их веселья нервное безумье
Рвёт с якорей фрегаты в новолунье,
Швыряет в бездны и вонзает в тверди;
Ты слышишь? Падают в бессмертье
Их мачты сломанной мечты,
И к раненым через времён хребты
Перешагнут тысячелетья
На суд из вечной мерзлоты.
Нет счастья,
Есть счастливая усталость
От приключенья
С трубкою у рта,
И стоит улыбнуться – наша радость
Всегда божественно грустна.
-7-
Ну, что же,
И закончим мы.
И Голос мой
Начал бубнить невнятно,
Став боле не понятным мне.
Но можете и вы,
Как я, прозрев внезапно,
Его растормошить на каменистом дне.
А я откланяюсь;
Моя поэма спета,
Рассыпавшись на тысячи осколков слова,
Но я вернусь,
Покуда место в мире этом
Мне не найдётся снова.
21-24 августа 1998 г.
Деревня
Д. Л.
Штампом любовь втрафаретив
В меня между рёбер каркаса,
Выкристаллизовал ветер
Мой облик, как с иконостаса.
Уже и отряд под трубы
Вдвенадцатиром гарцует,
И с рельсом трамвайным Иуда
Практикуется в поцелуе.
Кто сказал б мне всё это, над ним я
Лужей выхаркал бы веселье,
Но уже мои адрес и имя
На вкопанных шпалах висели.
И час грянул, себя ждать не заставив!
Пошатываясь кое-как,
Я взошёл, аккуратно поставив,
Свои тапочки возле креста.
Весна 1997 г.
Архитектура
Оштукатуренные залов анфилады,
Изгибы лестниц, колоннады,
Приветствуют меня громады
Дворцов раскрошенные капители.
Увы,
Их лица потускнели,
Но всё же рады
Меня встречать рукопожатием прохлады
Своих туннелей.
Был вечер,
И он лился в переплёты стёкол
Высоких монастырских окон.
Уже был вечер.
Швыряя эхо из-под каблуков
В расписанные сферы куполов,
Мой силуэт чудовищным теням маячил в такт.
Я, как безрукий музыкант,
Вздыхая у клавиатуры,
Паркеты выломанные обходил
И спотыкался об углы перил
Бессмысленной архитектуры.
Своею жизнью
Я ещё при жизни не был рад,
Хотя творенья рук моих о чём-то говорят,
Но их глаза заплывшие,
Увы, не на творца глядят,
А так,
Куда-то вправо.
В них стало что-то проку мало
Мне погребённому века тому назад.
Клочок чужой земли,
Где мы, как гости, шли
И кланялись нам чуждым танцам,
Стал Ренессансом.
Но мир,
Где дом мой одинокий был,
Туман
Средневековием
покрыл.
Был вечер,
И он лился в переплёты стёкол
Высоких монастырских окон.
Уже был вечер…
Октябрь 1998 г.
Литература
Обречённые,
Искалеченные речами учёными,
Изцитировавшиеся прочитанным до нелепости;
Благо есть среди чтецов глубинами увлечённые,
Хотя едва ли замеченные на поверхности.
Отощав,
Повыев с глубин всю растительность,
Они на отмели всплыли,
Как будто выглянув с фотографии,
Спросили:
«А единственна ли действительность?
Ведь порою места, где мы были,
Не влезали в меридианы Географии».
Так всё прочитанное –
Не более чем начитанность,
Пока не станет чистой биографией.
21 января 1999 г.
Деревня
Метаморфозы
-1-
Вышли сроки все,
А так и не вышло
С очевидцами слиться
Или слыть за провидца,
В обвале вытянуть тринадцать выживших
Или выжить одним из тринадцати,
Маршруты телами выложивших,
Веками
Штурмующих полюса
Начальников экспедиций,
Вмёрзших пальцами
В радиостанции.
Вечность
Не памятлива на лица,
В одежды отличий нас облачает,
Но тонких различий не отличает –
Провидцы мы иль проходимцы.
И отчаявшись бредут обратно
Недавно кидавшиеся в рукопашную;
Им незачем пересекать экватор
Маршем.
Порою страшно, но так бывает,
Живые мёртвых порой покидают,
Теряясь в координатах Материка.
Я не плачу по ним, но от радости
Тоже, знаете ли, не стаптываю сапога.
-2-
А что? Бросить всё, уехать в посёлок,
Стать этаким новосёлом,
Волочиться за дочкою пасечника,
А утром с соседом-дачником –
За карасём!
Но как пить дать
Пройдёт два месяца,
И от выдохшейся весёлости
Одна будет радость – повеситься,
О чём свидетельствуют: лестница,
Верёвка и крюк, заранее припасённые.
Ведь не те нам души о Метаморфозы бьют,
Кто врос по пояс в гробниц коридоры,
Другие за это в ответе, которые
Из жизни быть вычеркнутыми не умеют!
весна – 10 июня 1999 г.
Снегопаденье
Сейчас шестое ноября;
Кто знал, что дождь в начале дня
Домов измочит блоки,
И будет капать с чёрных крыш,
Лишь из подъездных выйдет ниш
Прохожий одинокий.
А два года назад, как-то странно,
Ночью первого – снегопад.
В ноябре мы очнулись внезапно –
Все машины под снегом стоят.
Во дворах испетлялися тропы;
У подъездов гребли по утру
Бульдозерами сугробы
В девяносто шестом году.
6 ноября 1998 г.
Рождение
В чёрном,
Как похороны декадента,
Вышел
Из многоэтажной утробы,
Как новый,
Срезав нашивки вшивого идеализма,
Чистый,
Местами заштопанный возрастом
Лицеист.
Знаменьем не было отмечено
Рождение моё, и свечи
На маскараде не срывались с люстр
От вихрей фраков.
Звонки трамваев,
Оскалы фар из мрака,
Всё не переставая,
Лизали асфальт проспектный;
В век нам
Не выдавить состраданья
Из шпилей высотных зданий,
И улицы на брудершафт
С нами тоже бы пить вряд ли стали.
Так что было всё как обычно,
Но уже сторонился ветер –
Жизнь новая по привычке
Карабкалась по планете.
Был рад,
За неё цепляясь всей наглостию своей,
Я лез маслом из-под кисти –
И немощен, и горбат,
Болезненнен, и бесполезен,
Но вряд ли кто смог бы вынести
Моей
Бездны
Чёрный квадрат.
Лето 1999 г.
Праздник водоворотов
-1-
Утром я вошёл в мой город, опоясанный древними кратерами.
По проспектам, с четырёх сторон света
стекались великаны-барды, изображая мифы народов.
Средь пучины на подмостках, висящих над бездной,
Роланды воспевали свои подвиги в бесчисленных поражениях.
Расплёскивая ослепительные струи льда,
разлетались брызги колесниц обоих солнц.
Предки человечества, обезображенные религиями,
бродили по улицам Будущего.
Вся история земли – с походами, кровью, бунтами, чудесами, географическими открытиями, эволюциями всего живого –
разыгралась на переполненном манеже Амфитеатра.
Семь транс-комедиантов на 12-ти площадях одновременно
давали представления из шедевров мира.
Музыка и кружение атмосфер,
столкновение льдин и светил!
Провалы в бездны!
Повсюду, как бывало во дни мира, – балаганы и караваны с Востока,
трубадуры с ключами от символов всех мыслимых религий и парадоксов.
Шаманы, канатоходцы, друзья, вельможи, случайные встречи в толпе,
рукопожатия, вызывающие столкновения Архипелагов,
удивление и восторг – и всё это
среди водопадных каскадов над лучами пропасти.
-2-
Пришли в движение все пророчества и сказания,
лесные клады и жемчужницы на коралловых глубинах.
С кругосветных гор долетали песни Орфеев,
Рождая эхо в Царстве Мёртвых.
В толпе, на знойном бульваре я различал персонажи и сюжеты,
Когда-либо рисованные Старыми Мастерами.
В прохладе аквилонов отдыхало воплощение зла –
Красота, в муавровых лентах и рубиновом бархате.
Атласно золотая волна изумрудной бирюзы в её бокале с Радугой.
Жидкий хрусталь стекает с её ног.
Продуваемая бризом через распахнутые окна,
Пустая Библиотека в зарослях палисандра на морском откосе.
Полдень.
Вид с бойниц на степные вышки.
-3-
Позднее.
На закате, со стороны пустыни
возвращались пропавшие некогда экспедиции.
В гостиницах и трактирах их уцелевшие Одиссеи
расплачивались золотыми реликвиями
из найденных на Титане кладов.
В эту ночь наступил разом
Канун всех праздников Доязыческого Христианства.
Старые моряки с отблесками факельных шествий в зрачках
вспоминали былые кругосветные плавания.
Утопии вздымались светящимися городами,
едва слетев с языка рассказчика.
Над головами немногих удравших с праздника на песчаные дюны
чередой проходили миллионы лет существования Зодиака.
Северное сияние завораживало стада, несущиеся средь горных лавин.
Тем временем, над гребнями океана
обозначились шпили исчезнувших цивилизаций.
Из многокилометровых труб поползли видения библейского рая.
В полночь колокол возвестил исполнение пророчеств
и рождение последнего Мессии.
-4-
У костра, в кругу собирающихся в дорогу пастухов-чародеев,
мы все были очевидцами явления Пяти Сторон Света.
Предметы стали видны как в объёме, так и во времени –
зрелище поистине ужасное!
Шли обворожительно-хаотичные смены Времён года и фаз луны.
Беспорядочное движение радуг, восходов и закатов.
Созвездия обоих широт предстали воочию в короткий миг Затмения.
В тот же час все мыслимые катастрофы пронеслись над городом,
и город наслаждался каждой поочерёдно.
Благоговейное преклонение колен в восхищении стихиями!
–5-
Мгновение – и провал в бездны Вселенных.
Водоворот прошлого и будущего, цветных бликов
и путешествий в толще пульсирующей Материи.
Слияние со скоростью и свободой!
Вверх и вперёд – на миллионы эпох солнечных приливов!
В секунду исчезли понятия и названия вещей –
разноцветный извивающийся поток. Его хвост канул в Ничто.
Единственно существующей осталась только пустота пространства.
Но вскоре и оно усталым, но довольным вздохом погасло.
Праздник завершился.
17 – 25 октября 1999 г.