Последний день круиза

© Алексей Казаков, 2021

ISBN 978-5-0053-1862-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ КРУИЗА

Четыре переплетённые новеллы

1.ПОЛНОЛУНИЕ

Смерть – величайший математик, ибо безошибочно решает все задачи.

Василий Ключевский, российский учёный-историк XIX—XX вв.

Строительная площадка на опушке леса оживлена, работа кипит. Идёт строительства коттеджа. Рабочие-гастарбайтеры возят к траншее возле дома тачки с бетоном и битым кирпичом.

Матвей вытаскивает из кармана спецовки засаленную бейсболку, вытирает ею пот со лба. К нему приближается рабочий Валера. Он перестаёт толкать скрипящую несмазанными колёсными спицами тачку, наполненную щебнем и битым кирпичом, останавливается перед Матвеем.

– Это… Перекусить бы неплохо, бригадир… – говорит Валера.

Матвей смотрит на него недовольно. Потом говорит на провинциальном украинско-южнорусском суржике:

– Шо бубнишь? Давай разгружайся та помогай растаскивать бетон. Уморывся? Устал, что ли?

– Это… Не устал, а голодный, – сердито отвечает Валера.

Матвей похлопывает его по плечу и говорит:

– Ничё, потерпишь. Робыть трэба, пока солнце не село. Потом подхарчимся. Давай ещё повкалываем.

– Во-во… Вкалывай, а потом сдохни… – ворчит Валера. Потом спрашивает: – Бригадир, а зачем нам в подвале три полные тачки с замедлителем?

Матвей отмахивается:

– Затем. Не бери в голову всякие глупости… Давай газуй.

Валера вновь берётся за тачку и катит её в сторону строящегося дома.

В выкопанной для укрепления фундамента траншее – серое, бугрящееся щебнем месиво: бетон. Пятеро гастарбайтеров бросают лопатами бетон в траншею. Потом они ровняют тяпками незастывший бетон. Иногда работяги тянут тяпками бетон в свою сторону, подобно тому, как крупье в казино подтаскивает фишки специальной лопаткой.

Солнце постепенно оседает, а потом полностью скрывается за лесом. Луна принимает эстафету.

Гастарбайтеры устало, переговариваясь, идут в сторону бытовки на опушке ближнего леса.

Матвей, закрыв глаза, стоит в сырой деревянной кабинке под струями душа.

Потом вместе с работягами он пьёт водку в грязной бытовке водку, жуёт распаренную вермишель и колбасу. Он ничего не слушает и не слышит из того, о чём они говорят – потому что всё это ему не интересно.

Заметив на грязноватом, заваленном объедками и пластиковыми тарелками, столе солнцезащитные очки, берёт в руки, долго рассматривает их, крутит в разные стороны. Щупает пальцами дужки.

Валера допивает водку из алюминиевой кружки, внимательно наблюдает за Матвеем. Потом спрашивает:

– Что, очки понравились, бригадир? Хочешь подарю?

Валера делает сведёнными ладонями жест подношения.

Но Матвей отдаёт ему очки со словами:

– Та не. Я так просто.

В бытовке спят уморившиеся за день рабочие, храпят, кто-то бормочет во сне. Матвей нажимает на клавишу, и засветившееся сиреневое окошко мобильника показывает: без пятнадцати минут час ночи.

Бесшумно, осторожно покидает Матвей бытовку, движется в сторону недостроенного дома. Присаживается на ступеньках крыльца. Щурится на луну, нависшую над лесом.

Хрустит шинами по гравию и останавливается в неряшливом, необорудованном ещё, дворе, дорогой автомобиль. Из него выходит Наташа, красивая, ухоженная и дорого одетая дама.

Матвей подходит к ней, хочет поцеловать её в щеку, но она изворачивается и страстно впивается ему в губы. Потом, чуть отпрянув, смотрит на него с тревогой и мольбой. Говорит взволнованно:

– Не облажаемся? Умоляю, Матвей, не подведи.

Матвей говорит без всякого малороссийского акцента:

– Всё будет хорошо, моя милая, не волнуйся. Ты ложись спать, а я… погуляю во дворе… подышу немного.

Женщина нервно складывает на груди руки, с сомнениями покачивает головой. Потом молча открывает временную железную, некрасивую пока, ещё некрашеную дверь в строящийся кирпичный дом и проходит в единственную готовую комнату. Вскоре в окне этой комнаты зажигается свет.

Матвей смотрит сквозь штору на силуэт стройной женщины, которая раздевается, а потом надевает ночную рубашку. Свет в окне гаснет.

Матвей ходит по ночному двору, подгоняет поближе к дому пустые тачки, складывает поверх них лопаты и тяпки. Внезапно он застывает, услышав приближающийся шум машины, и быстро прячется в углу двора за тремя стоящими большими металлическими бочками.

К дому подкатывает джип. Из машины выходит мужчина по прозвищу Линза. В его внешности и походке угадывается человек с криминальным прошлым.

Матвей из укрытия, за тремя бочками, наблюдает за Линзой. Тот неторопливо курит сигару, по-хозяйски осматривает, как заполняется бетонный пояс.

И вдруг Линза замирает, начинает шататься и оседать. В лунном свете блестит нож, воткнутый в его шею. Золотая цепочка на шее рвётся и падает в траншею, затем туда же сваливается и сам Линза.

Матвей бросает мокрый красный нож на труп. Потом быстро, действуя как стремительный робот, начинает подвозить из подвала дома тачки с бетоном, и начинает заваливать тело. Вскоре труп скрывается под серой массой.

Матвей переводит дыхание, вытирает пот со лба рукавом. Смотрит на луну, пытаясь успокоиться. Входит в комнату. Наташа лежит в кровати с открытыми глазами, при свете луны лицо её белое, инфернальное. Она спрашивает дрожащим голосом, негромко, почти шепчет:

– Всё, Матвей?

– Да.

– Ты его закопал, – не спрашивает, а скорее утверждает Наташа.

Матвей тяжко переводит дыхание и отвечает:

– Нет, не закопал. Я его забетонировал… Бетон с замедлителем. Три тачки были в подвале. Замедлитель, чтобы бетон раньше времени не схватился… Но к утру застынет, будет монолит.

– Монолит, – глухим голосом повторяет Наташа… – Ты обо всём позаботился, молодец… Иди ко мне, быстрей!

Они обнимают друг друга, шепчут нежные слова… Потом пьют водку, коньяк, курят сигареты и сигары.

– Боже мой, боже, – причитает Наташа. —Это же грех, этот грех ложится на нас обоих… Но теперь мы вместе, навсегда, да, Матвеюшка?

– Конечно, Наташенька, любимая моя.

– Навсегда… Ты теперь мой навсегда… И всё же – грех. Убийство!

Луна сверкающей монетой висит в окне. Матвей встаёт с кровати и задёргивает чёрно-серые клетчатые шторы. Наташу знобит. Она вытирает слезы простыней и маленькой подушкой из цветных лоскутков. Постепенно успокаивается.

– А бетон надёжный?

Матвей смотрит на Наташу с лёгким удивлением:

– Да. Надёжный. А что?

Наташа испуганно говорит что-то несуразное:

– А… его… А он?..

– Он уже не восстанет, – с нервной усмешкой отвечает Матвей. – Он не выберется уже. Его уже нет.

Наташа пьёт прямо из горлышка бутылки дорогой коньяк. Потом переводит дыхание. Говорит:

– Ну понятно.. Матвей… А ведь сегодня полнолуние… Знаешь что… Почитай мне то стихотворение, как тогда, на балконе у Поляковых, когда мы познакомились. Линза тогда напился как свинья… Тьфу… Нехорошо о покойнике… Тоже ведь было полнолуние. Про полнолуние почитай. Пожалуйста.

Матвей, лёжа, подперев рукой голову, негромко декламирует:

 
Белая луна из обрывков снов…
И она ночью душной
Пугает и мучает.
Смутная вина из осколков слов…
Мне царапает душу
Углами колючими.
 

– А ну постой-ка… – говорит Наташа. – Скажи честно: это твоё стихотворение или ты тогда обманул меня? Наверное, хотел мне понравиться?

Наташа пытается улыбаться, но губы её не слушаются.

– Конечно, хотел понравиться, – отвечает Матвей. – Но я не обманул тебя. Да, сам сочинил. К одному спектаклю, но не для нашего ТЮЗа, а для другого театра. Но оно всё равно не понадобилось…

– Ну, читай дальше.

Матвей продолжает:

 
Быть или не быть?
Жить или не жить?
Может, и не надо плыть
Между тёмных скал?
Может, эту жизнь
Лучше отложить
И не видеть зла
Боевой оскал?
 

– Хватит, милый… Спасибо. Дальше не надо. И так на душе тяжко.

Наташа почти по-детски всхлипывает… потом вдруг напрягается, сверкает при лунном свете неприятной, злой улыбкой. Голос её наливается металлом:

– Бетон скоро схватится, говоришь… Знаешь, а он, Линза этот, муженёк мой… покойный… он другой могилы и не заслуживает. На нём самом крови, что того бетона в траншее! …Лежит, гадёныш, неподалёку… прости господи, нехорошо я сказала…

Матвей молча кивает.

– Всё, больше не хочу о нём… – продолжает Наташа. – Давай спать, мой хороший… Завтра тебе снова играть роль гастарбайтера… Притворяться работягой, говорить смешно… с каким-то смешным акцентом. Налей-ка мне водки или коньку, пожалуйста…

Они пьют прямо в постели, не закусывая. Щурятся на яркую, пробивающуюся сквозь щель занавески, луну. Наташа гладит Матвея по голове, нежно, по-матерински. Ласково говорит:

– Знаешь, и хорошо, что тебя уволили из этого дурацкого ТЮЗа, ну сколько можно зайчиков и буратин изображать… ты не Буратино, ты, скорее, Карабас-Барабас, волевой и сильный… Не мальчик… Не кукла! Знаешь что, – она оживляется, – я этот недострой продам, и уедем мы с тобой жить куда-нибудь в горы или на побережья… Подумай об этом, ладно? Ну что нас тут держит?.. И вообще – мы с тобой в этой жизни не артисты, а режиссёры. Будем режиссёрами своей жизни. Правда? По большому счёту. Согласен?

– Ну… я подумаю.

– Подумай, мой милый… Я люблю тебя больше всего на свете, мой Матвеюшка. А если захочешь, я сделаю тебя большим артистом в серьёзном театре. Здесь или за границей. Деньги у меня… у нас теперь есть деньги… Много. Любимый…

– Любимая… Люблю тебя, Наташенька, милая моя.