Loe raamatut: «Мы можем договориться», lehekülg 6
– Ты хочешь выйти на дорогу или нет? – вдруг раздался насмешливый голос Страха в голове. – Передумала разве?
– Нет, – отрывисто проговорила Катя и устремилась вслед за огоньком, утирая рукавом внезапно набежавшие слезы.
***
Катя уложила уснувшего Алешу в кроватку, стараясь не делать резких движений. Знаете, укладывать спящего ребенка в постель – это всё равно, что обезвреживать бомбу. Одно неверное движение и всё, вам конец! Еще час бесконечного укачивания и мычания уже даже не колыбельных, а какой-то невнятной отсебятины. Вот Кате оно нужно? Конечно, нет. Поэтому Лёшку она укладывала очень аккуратно. Ей казалось, что сапёр из неё вышел бы первоклассный.
Она выпрямилась и тихонечко отошла назад, к их с Кириллом кровати. Муж давно спал без задних ног, даже не проснувшись, когда Лёша заплакал ночью. Кате бы такой крепкий сон, эх… Молодая женщина осторожно улеглась рядом с супругом, забираясь под теплое одеяло, и закрыла глаза. Вдруг Кирилл громко всхрапнул, нарушая тишину и заставляя Катю резко сесть. Она прислушалась, всматриваясь в маленький силуэт Лёшки. Катя подумала, что если бы ребенок проснулся сейчас, то сидеть бы ей за убийство мужа.
Убедившись, что всё в порядке, она снова легла на бок, сжимаясь в комочек и прикидывая, когда по графику следующее кормление. Выходило, что времени до него еще достаточно. Окрыленная этими мыслями, Катя провалилась в такой желанный для неё сон.
Катя не поняла, что заставило её снова открыть глаза. Будто бы кто-то толкнул её в плечо и тут же исчез. Девушка попробовала привстать, упираясь на локоть, но поняла, что не может шевелить ничем, кроме глаз. Вдруг девушка почувствовала, что за её спиной кто-то есть. Но кто это может быть? Ведь Кирилл лежит прямо перед Катей, она видит его широкую спину, обтянутую белой майкой. Она почувствовала чье-то теплое дыхание на своем ухе и судорожно дернулась, но по-прежнему безуспешно. Девушка не могла даже палец согнуть, казалось, что кто-то опутал её жесткими веревками, намертво пригвоздил к матрасу, как яркую бабочку на стенде в кабинете биологии. Катю будто бы парализовало.
Страх объял её тело и разум, и девушка внутренне завопила, не в силах издать хоть один звук.
– Здравствуй, Катюша, – зашелестел до ужаса знакомый голос в её голове. – Вот я и пришел, как мы договаривались. Ты же помнишь нашу маленькую сделку, верно? Я заберу кого-то, кого ты еще мало знаешь, но всегда носила с собой, с самого своего рождения.
Примерно на секунду Катя впала в ступор, но вдруг всё поняла. Это понимание обрушилось на неё бетонной плитой, размозжив её душу и рассудок. То, что всегда было со ней… Как же она не догадалась еще тогда, в лесу… Яйцеклетки. У женщин один набор чертовых яйцеклеток на всю жизнь!
– Нет! – мысленно закричала она, смотря в неподвижную спину супруга. – Нет, прошу тебя! Только не Лёшка! Только не он! Забери меня! Меня! Только не его, умоляю тебя!
– Нет, милое дитя, – проворковал Страх. – Уговор – есть уговор.
Он вдруг рассмеялся.
– Но, если ты так хочешь, – вкрадчиво начал он. – Мы можем договориться…
Катя внутренне зарычала, пытаясь обуздать себя и вернуть контроль над телом, но ничего не удавалось, становилось лишь хуже. Её грудь вдруг сдавило железными тисками, и Катя поняла, что не может сделать вдох.
«Боги, почему, почему Лёша?! – думала она. – Почему не кто-то другой, кто угодно?!»
– А вот и человеческая натура прорезалась, – вздохнул Страх. – Впрочем, ничего нового я и не ожидал. Прощай, Катенька. Но если захочешь поболтать, ты знаешь, как меня найти. Только курицу не приноси, прошу тебя, давай что-то другое, не будь банальной.
Катя ощутила себя рыбой, которую долго держали на суше, а после выпустили в воду. Заглотив носом огромную порцию воздуха, молодая мать поняла, что оцепенение спало, и она вновь может двигаться. В ухо больше не дышали.
Вскочив, Катя бросилась к кроватке сына и схватила его на руки.
– Что случилось? – послышался за её спиной заспанный голос Кирилла.
Плечи Кати затряслись от рыданий, и она осела на пол, не в силах произнести ни слова. «Мы можем договориться». Только договариваться было не о чем. Больше не о чем.
