Я заметила его в самый последний момент, когда он вплотную подошел к нашему столику. Подняла голову – и замерла.
В этот раз я узнала его сразу же. Каштановые волосы, рыжие веснушки, взгляд любопытный и чуть-чуть насмешливый. А глаза, я разглядела только сейчас, светло-карие, и нет в них даже намека на зелень.
– А вот и он! Пришел практически вовремя, – Ирина бросила взгляд на часы, – опоздав всего на семь минут. Успех! – И в следующее мгновение Ирина заметила моё беспокойство. – Всё хорошо?
– Да, – ответила я, – просто мы уже знакомы.
– Ну, я бы так не сказал, – Это был тот самый парень, который однажды, с моим содействием, едва не поцеловался с подъездной дверью. Он улыбнулся, глядя на меня сверху вниз. – Ваше… прошу прощения, твое!.. имя я так и не узнал, но не сомневаюсь, что оно прекрасно. За опоздание прошу простить, мэр шэри, пробки.
Мы с Ириной сидели друг напротив друга, а он плюхнулся на стул по левую сторону от меня. Невольно, но я сравнивала каждого молодого человека с Ником – и он был совсем на него не похож, ни формой губ, ни очертаниями бровей, ни носом, ни скулами.
– Эта прекрасная девушка однажды очень меня выручила, когда открыла дверь в подъезд, – пояснил парень. На мгновение отвернулся от Ирины и подмигнул мне. – Мы немного поболтали обо всяком, но потом разошлись, увы… Мама, ты нас представишь?
– Мон шэр франсэ, прекращай гримасничать, – Ирина покачала головой. – Представлю, и с радостью. Эта прекрасная девушка – Вероника. Вероника, этот артист – Федор, мой сын.
– Лучше Ника, – попросила я.
– Лучше Тэд. Шучу… – сказал Федор. Он протянул мне руку, и я протянула свою в ответ. Но вместо того, чтобы пожать ее, Федор оставил едва ощутимый поцелуй на тыльной стороне ладони. На мгновение в его глазах появилась серьёзность. – Очень приятно наконец познакомиться.
Наш столик вдруг оживился, и вся неловкость куда-то ушла. Федор говорил за двоих (себя и меня), а шутил за троих, так что оставалось лишь улыбаться и время от времени кивать. Удивительно, что им потребовался некто, который будет отвечать за письменные слова, если устных из меня вылетало минимум.
В общем и целом, мне пообещали дать тестовое задание, но мои скромные ответы всех устроили.
Суть такова: Федор фотографирует, я пишу сопроводительный текст, Федор распространяет его, куда нужно, а Ира нами гордится.
(«Зови меня Ирой, как раньше», попросила она).
Гордится, а также платит за каждый пост фиксированную сумму. Весьма небольшую, но, если написать двадцать таких постов, получится уже неплохой бонус.
– Фотки не чаще одного раза в две недели, – несколько раз повторил Федор. – Иначе я буду закрывать глаза и видеть бесконечные ряды платьев…
– И что же в этом плохого? – поинтересовалась Ира.
– Видишь, Ника? Нелегко нам с тобой придётся – слишком требовательный работодатель. Но, думаю, мы справимся. Если вдруг, то это я буду виноват, – он улыбнулся.
За беседой незаметно пролетел час. Ирина успела выпить две чашки американо, а себе (и заодно мне) Федор заказал по большому апельсиновому фрешу, так что кофейню я покидала почти сытой.
А снаружи лил серый столетний дождь – вольно или невольно, но все равно ты однажды попадешь в его ловушку.
Ира оставила нас. На пять вечера у нее была запланирована очередная деловая встреча, а ведь до нее еще нужно добраться. Мы с Федором остались на крыльце, и он принялся выпытывать мои контакты, чтобы как можно скорее отправить тестовое задание. Не так уж не любит помогать маме, как пытается это выставить.
– Ника Баринова, – продиктовала я. В поисковике среди своих тезок я выскочила первой.
– Ты даже тут Ника, – заметил Федор, и я кивнула. – Один общий друг. С твоей фамилией.
– Илья, – не спрашивала я. – Удивительно, что он всё время либо учится, либо спит, либо смотрит сериалы, а все равно дружит с половиной города.
– Не скажу, что мы друзья. Были в одной летней школе еще класса после десятого. Твой брат?
– Ага.
– Вы похожи.
– Обычно говорят наоборот…
Пять часов вечера, воскресенье, но людей на улице куда меньше, чем летом. Да и те в своем большинстве шагают по улице быстро и нервно, иногда поднимают взгляд на небо и хмурятся. Совсем скоро и я к ним присоединюсь.
– А сама ты случайно не хочешь побыть моделью? На полчасика, – предложил Федор за мгновение до того, как я вышла из-под козырька в объятия дождя. – Не обязательно для моей любимой мамули… просто так. Чем раньше, тем лучше. Сейчас последние мгновение красивой осени.
– А какая потом? – поинтересовалась я.
– Слякотная, – ответил Федор и поёжился. – Какое у тебя любимое время года?
Я пожала плечами:
– Зависит от возраста. В детстве, страшно признаться, я обожала зиму. Все эти снежные вихри…
– А сейчас?
Я вспомнила зеленую листву, сквозь которую просвечивает солнце, и кое-что еще; так что ответила, даже не сомневаясь:
– Поздняя весна. Или раннее лето.
– Мне кажется, тебе к лицу осень. Что-то такое… весьма переменчивое и многогранное.
– Да? – улыбнулась. – Такого я еще не слышала прежде.
И распахнула зонт.
***
– Никаниканиканиканика, – Оля шла в мою сторону, руки в боки, взгляд грозный. Ника-Каника, то есть я, замерла и на всякий случай скукожилась – от Оли можно что угодно ожидать. – Почему это ты ушла и не дождалась нас?
А это, вообще говоря, был вечер пятницы, и мне очень уж хотелось домой, отдыхать.
– Вас – это кого?
Мы стояли метрах в ста от парадного входа в институт, и вокруг было безлюдно, как на пустыре. Столетний дождь дал нам небольшую передышку – и все же весь сегодняшний день небо было хмурым и пасмурным.
– Полина уже убежала. Но обещала вернуться, красиво нарядившись. Хотели предложить тебе небольшую авантюру.
– Это еще какую?
– Посидеть втроем, как в старые добрые времена, – Олины ладони взметнулись в стороны, как у дирижера. – Отметим твою новую должность, ну и еще всякое… Тут есть неплохие бары неподалеку, мне рассказывали. Либо! Мы с Полинкой приедем к тебе. Что-то мне подсказывает, что ты тоже захочешь принарядиться, – Оля кокетливо улыбнулась.
Неподалеку…
Внутри зажглась лампочка надежды, и я ответила, не задумываясь:
– Нет, давайте лучше здесь. Я подъеду. Через сколько встречаемся?
– Так, – Оля взглянула на наручные часы. Они у нее были красивые, с изящным серебристым ремешком. – Сейчас почти половина седьмого. В восемь было бы уже неплохо собраться. Успеешь?
Я пообещала успеть.
И примчалась на встречу даже раньше девчонок – усталость мгновенно куда-то улетучилась. Надела приталенное черное платье, новое пальто (бежевое и строгое), поправила кудри и подкрасила губы. Мама сказала, что я будто попала сюда прямиком из шестидесятых. А Илья без лишней скорости поинтересовался, куда это я такая собралась.
– К девочкам!
Кто много знает, тот плохо спит.
– Передавай им привет, – не отставал Илья.
– Передам им радостную новость, ты наконец-то признался, что балбес!
А подружки мои были еще в сто раз краше, чем я. Полина каким-то совершенно необыкновенным образом сделала пробор, еще и украсила волосы жемчужной заколкой, так что стала напоминать дикую кошку. А у Оли, напротив, была голливудская волна и невероятно красивые бежевые брюки. Стало вдруг даже жалко, что мы, такие чудесные, идем всего лишь в полутемный бар, а не на красную ковровую дорожку.
Я была вовлечена в момент, с радостью поддерживала разговор, много смеялась – совсем не походила на ту себя, какой предстала на собеседовании в конце прошлой недели. Как сильно компания может менять твое поведение, страшно представить!
И все же нечто во мне было не таким, как прежде – год назад или даже три месяца, пока мы еще не вышли на каникулы. Никто ничего не заподозрил, и все же я вглядывалась в лицо каждому встречному что по пути к бару, что внутри него.
Ведь Ник живет совсем неподалеку отсюда. Почему бы ему не пройтись по этим тротуарам в тот же момент, когда проходим по ним мы? Почему бы не собраться в этом баре с кем-нибудь на пару, отдохнуть после тяжелой недели…
Даже если с девушкой.
Той, зеленоволосой, или новой – не сомневаюсь, что у него их большой ассортимент, самая настоящая палитра со всевозможными оттенками. Какого цвета я – и есть ли в ней вообще, не выброшена ли еще за ненадобностью?
Наши встречи прервались так внезапно…
Да, летом мы тоже виделись нечасто, но тому была причина, его отъезд. Зато сейчас и Ник, и я здесь, но будто бы назло друг другу ходим параллельными ли тропами, в разное ли время. А вдруг он уже видел меня, и неоднократно, просто решил не привлекать к себе внимание – после всех тех холодных слов, которыми мы обменялись в переписке?
Ведь не может быть так, чтобы Ник просто взял и исчез с концами.
Не стану докапываться до Ильи, но он у меня умный, наверняка смог бы посчитать, с какой вероятностью мы с Ником можем встретиться, если проводим время на одних и тех же улицах, ходим в одни заведения. И эта вероятность точно будет выше числа наших с Ником осенних встреч – точнее, их полного отсутствия.
Мы с девочками заказали по пине коладе с кусочками ананаса на стеклянном бортике. Потом еще по одной… Сидели за столиком, чуть в отдалении от всех, болтали ногами и обсуждали все, что придет в голову. Начиная от преподавателей, приятных и не очень, и заканчивая вселенной, которая к кому-то справедлива, а к кому-то не то чтобы. Коктейли развязали язык – Полинке даже чуть больше, чем мне.
– И какой во всем этом смысл, – говорила она грозно, сжимая кулак, – вот мы закончим учиться, и нам опять надо будет выставлять себя в лучшем свете, играть тех, кто на самом деле… не мы? Немы, – она фыркнула, – по сути, так и есть, мы можем много что сказать, но только если это будет вписываться в определенные границы дозволенного. Если представить область, в которой существуют все слова…
Полинка приподнялась над диванчиком и обвела руками пространство, будто хотела нарисовать окружность самого большого из возможных размеров. Оля отклонилась, чтобы не получить локтем по лбу, и это получилось у нее как-то забавно, карикатурно.
– То мы можем сказать многое, но все оно уместится вот здесь, – и Полинка сложила большой и указательный палец в круг диаметром сантиметра в четыре. – И так везде. Везде нужно себя продавать. Даже в любви… тем более в любви.
– Нужно лишь встретить своего человека, – заметила Оля мягко. – Тогда будешь говорить обо всем и не придется выбирать слова.
– Ты говоришь с Костей совсем не так, как с нами, – парировала Полинка. И это было абсолютной правдой. Стоило Оле встретиться с Костей, и она становилась куда более осторожной на слова, таинственной и нежной… Удивительно, что и думали мы в этот вечер с Полинкой об одном и том же. – Не хочешь потанцевать?
Она вдруг хитро посмотрела на меня. Моя Полинка, всегда, со всеми и каждым, такая строгая.
В обычное время я бы отказалась, но тут и моя натура пустилась в пляс:
– Можно!
– Я тогда здесь посижу, – Оля посмотрела на нас со смешком, как преподаватели смотрят на студентов, пытающихся выполнить их донельзя креативные задания.
Музыка была знакомой и непривычной одновременно: в популярные песни добавили больше динамики и скорости, перемешали их так, что сложно было различить конец одной песни от начала другой. По небольшой танцевальной площадке носились разноцветные искры, не стесняясь задевать ни лицо, ни одежду, и от них удавалось спрятаться, даже когда закрываешь глаза.
Когда закрываешь глаза, открывать их больше не хочется.
Мерцает что-то незримое, бьет по ушам музыка, и ты будто погружаешься в транс. Хочется кружиться, и как попало двигать руками, и мотать головой, совсем не беспокоясь о бедной шее.
Я все же иногда смотрела, на месте ли Полинка и не грозит ли кому смерть от моих танцев.
А потом все прекратилось одномоментно. Точнее, так: и музыка, и мерцающий свет остались, но атмосфера рассеялась, как дым в чистом небе. Перед нами стояли двое парней, средний рост, темные волосы; на лицах застыли улыбки, но глаза были будто стеклянные, пьяные. Я невольно схватилась за Полинкино предплечье.
– Одни тут отдыхаете? – спросил тот, что был в белой футболке.
– Нет, не одни, – ответила Полинка.
– Неужели кто-то нашел этих птичек раньше нас? – возмутился парень в красной рубашке.
– Мы заняты, мы уходим. – Моя ладонь переместилась на Полинкино запястье.
– А ты мне больше подружки понравилась, – заметил он же, глядя в мою сторону. – Кудри такие, ух! – Улыбнулся, и я поежилась, не было в этой улыбке ничего приятного.
Конечно, мы сглупили, когда пошли прямиком к нашему столику. Надо было свернуть куда-нибудь в противоположную сторону, а затем слиться с толпой и уже так попасть к Оле. Нас бы в любом случае обнаружили, но так на поиски потребовалось бы чуть больше времени.
Они шли за нами.
Медленно – ускориться не позволял одурманенный вестибулярный аппарат. Но уверенно, как будто желали достичь цели… Какой?
– Вызывай такси, – Полинка упала на диван. – Оля, вызывай скорее.
– Что случилось? – подруга отвела взгляд от экрана мобильника. Пока мы не пришли, она активно с кем-то переписывалась… Может, с Костей? – Почему у вас такие напуганные лица?
– К нам пьяные прицепились, – быстро объяснила Полина. – Оля, не тормози! Пожалуйста!
– Давайте позовем охрану, – Оля серьезно посмотрела на нас. – Я не думаю, что они могут…
– Идут, – шепнула я, и девчонки синхронно повернули голову.
Белая футболка, красная рубашка. Белая рубашка, красная футболка. Все слилось, и сердце задергалось, будто в самом деле было птицей (запертой в крошечной клетке, но все равно рвущейся на свободу). Мне передался Полинкин страх, или же мы обе выпили непривычно много; однако отчего-то нам казалось, что, если мы сейчас попадемся в их лапы, когти хищников, спасения ждать не стоит.
Метра четыре, не больше, и парни замерли. К ним подошел еще один, чуть ниже ростом, одетый в желтую толстовку; он что-то спросил у них, Белая футболка ему ответил, а потом Красная рубашка махнул в сторону нашего стола и (музыка затихла):
– Сейчас, только украду эту принцессу.
Оля быстро оценила обстановку. Посмотрела сначала на Полинку, потом на меня, и сказала одними губами:
– Нас спрячут, и пойдем.
Вновь взревела музыка. Мы рьяно подхватили сумочки, мир все еще продолжал жить по законам, отличным от наших. От преследователей нас укрыла компания человек из шести; не могу даже сказать, как они выглядели – было совсем не до того, чтобы рассматривать.
Уже на пороге, перед коридором с гардеробной, я обернулась.
Парни шли за нами.
Номерок, на котором висела наша верхняя одежда, был у Оли. Гардеробщица шла медленно, шоркая ногами, как будто была заодно с нашими преследователями. Мы не стали одеваться, помчались на улицу в платьях. На выходе Оля потянулась к охраннику, крикнула ему – здесь пьяные, они опасны, – но охранник посмотрел на Олю так равнодушно, что мы поняли – помощи ждать не стоит.
А на улице, как назло, пошел дождь.
Мы кутались в пальто, не решаясь выйти из-под козырька. Но дверь за нами могла открыться в любой момент, и что тогда?
– Ты заказала? – крикнула я. По сравнению с баром улица казалась удивительно безлюдной, и ушам требовалось время, чтобы привыкнуть к тишине.
Она кивнула.
– Еще четыре минуты.
До этого вечера самыми долгими минутами в моей жизни были те, что я посвятила ожиданию ответных сообщений от Ника. Минуты ожидания такси переплюнули их с легкостью. Всё познается в сравнении, так что не всё хотелось бы познавать.
Если бы кто-нибудь говорил хоть что-то, было бы проще.
Но мы молчали, как загнанные в угол мышки. Будто, стоит издать хоть звук, и нас за хвосты вытянут из тени, поставят под свет фонарика, а там уже никак не притворишься кем-то другим, не спасешься.
А на стоянке перед баром было пусто, как назло – ни единого человека, лишь несколько пустых машин. Когда мы только пришли сюда, улица казалась оживленнее самого бара. Зато сейчас – никаких свидетелей. Может, мы все-таки просчитались, когда решили выйти наружу? Может, проще было бы затеряться среди людей, выскользнуть через запасной выход? Они наверняка есть, и, если бы мы попросили…
Дверь открылась резко, мы разбежались по сторонам, мыс Полинкой прыгнули вправо, а Оля влево. Мы могли держаться друг за друга, а что же делать Оле?
Они замерли на крыльце. Красная рубашка, белая футболка, жёлтая толстовка. Замерли, вглядываясь в нас. Как будто хотели убедиться наверняка, что нашли именно того, кого хотели.
Оля не дала им ничего сказать – вдруг бросилась вперед, к машинам, и Полинка потянула меня следом (сама я будто к асфальту приросла). Они пьяны, но и мы плохо ощущаем себя в пространстве, разве эта пробежка может закончиться чем-то хорошим? Не попадем ли мы всё-таки в ловушку, соблазнившись кусочком сыра (свободой)?
– А ну-ка стоять!
Оля знала, куда бежит.
Светлая машина, как знак поражения, остановилась прямо перед нами. Оля мгновенно запрыгнула внутрь, вперёд, а мы с Полинкой за секунду оказались на заднем сидении. И машина сорвалась с места.
За рулём была женщина лет сорока, чем-то похожая на Иру, и на душе стало в несколько раз спокойнее.
– Неприятная история? – только и спросила она.
– Кто-то выпил и решил, что… – Полинка замолкла на полуслове. Затем устало посмотрела на Олю и спросила: – А ты правда считаешь, что нам грозила опасность?
– «Неприятная история» мне нравится больше, – Оля хмыкнула.
Я прислонилась щекой к оконному стеклу, наблюдая одновременно и за подругами, и за сменяющими друг друга огнями нашего большого города.
– Девчонки вы мои, – продолжала Оля, – с вами рискованно куда-нибудь выходить, такие вы прекрасные, но беззащитные.
Мимо нас промчался мотоцикл, и человек, сидящий на нем, показался мне знакомым.
Бордовые рукава, шлем с синими полосами. Не хватает лишь светлых волос, что будут выглядывать из шлема, гонимые ветром.
«Мечтал ли ты стать космонавтом?»
«Я не помню, кем мечтал стать».
Будто он был всё время здесь, рядом, и мог защитить меня и моих подруг, если вдруг вознамерится случиться что-то действительно страшное. Будто он высшая сила, оберегающая покой. Ну и нет ничего неправильного в том, что он перемещается на черном мотоцикле, современные проблемы требуют современных решений.
Мне вдруг так захотелось, чтобы мы догнали его, и я смогла вытянуть руку, прикоснуться к бомберу, шлему, убедиться, что мне все это не привиделось. Но он умчался далеко вперёд, если это все же действительно был он, а не фантом.
– Оля, а куда мы едем? – спросила я, точно вырываясь из томительного сна – не время спать.
– К тебе. Первое, что предложило такси.
Подруги остались у меня на ночь – я не рискнула их отпустить. Мы разложили диван из гостиной на запчасти, раскидали их по полу в моей комнате – самодельная кровать заняла почти все свободное пространство. Спать легли почти вовремя (первую пару в субботу никто не отменял, неуклонно следуя традициям). Но уснули нескоро. Всё болтали о чем-то постороннем. О каком-то таком мире, в котором на первое место ставятся законы чести, в котором люди ценят чувства друг друга.
Таком, в котором мы сможем пожить, только если сами его построим.
***
«Паша, привет!
даже не знаю, с чего начать
точнее, как начать знаю, но не знаю, как продолжить
итак. от всей души поздравляю тебя с днём рождения!! желаю расти большим – в том, что тебе нравится. пока в мире существуешь ты, журналистике точно не о чем волноваться (даже если весь наш остальной поток отчислят)
еще желаю тебе всякого яркого в жизни – цвета волос, событий, впечатлений, чтобы у тебя было еще больше классных историй:)
ну и слушателей для этих историй
я хотела извиниться перед тобой, вот что, наверное. сказать о том, что ты ни в чем не виноват. и что ты прав в своем желании делиться чувствами, а я неправа (в желании их умалчивать)
всё с тобой в порядке, а вот со мной явно какие-то сбои. если я вдруг сказала что-то, что тебя задело, то, во-первых, не принимай это на свой счет и, во-вторых, на меня не держи обиды – я правда ничего плохого тебе не желала и не желаю
можно даже так сказать, я благодарна судьбе за то, что однажды мы встретились:)
еще раз с днем рождения!!!!
и пусть всё у тебя будет хорошо».
Пашкин праздник выпал на субботу.
И уже через день, за несколько минут до начала первой пары, мы с ним пересеклись. Одновременно оказались у турникета. Пашка пропустил меня вперёд – пикнуть пропуск. А сам пошёл следом.
Я дождалась его.
Наконец-таки дождалась.
«Ты ни в чем не виновата, и мне не за что тебя прощать, – написал он мне вчера. – И спасибо за поздравление! =) Наверное, это самое длинное поздравление за всю мою жизнь».
– Привет, – и улыбнулась со всей искренностью, потому что в самом деле рада была его видеть.
– Привет, – он улыбнулся мне в ответ.
Хотелось сказать что-то ещё – что-нибудь такое, что развяжет Пашке язык, и он начнет общаться со мной, как прежде.
Но я молчала, глядя на него, и улыбалась, как дурочка. Он тоже молчал, стоя напротив меня, совсем рядом.
Глаза с зеленой каемкой. И рубашка в коричневую клетку.
Кто-то из вечно опаздывающих студентов задел мою спину, я покачнулась, и магия момента мгновенно исчезла. Кивнув своим собственным мыслям, Пашка пошёл вперед. Спина его слегка ссутулилась – не оттого ли, что я смотрела ему вслед?
Итак, я осталась одна.
Как тогда, год назад, когда каждый нашел себе компанию (кроме меня). Как тогда, когда Пашка решил, со всем присущим ему благородством, стать моей компанией сам.
Наверное, и остается теперь только лишь улыбаться, завидев друг друга в стенах института – последнем месте наших встреч.
***
Октябрь выдался долгим и томительным даже несмотря на учебу, которая с каждой неделей требовала к себе всё больше и больше внимания. Скучную серую жизнь слегка разбавляла лишь моя первая настоящая работа – ей я посвящала весь вечер субботы. Федя говорит, у меня хорошо получается. Хвалит тексты – таинственные и нежные. Я в ответ убеждаю его, что стараюсь.
У Ильи тоже жизнь идет вполне себе неплохо. А хотя… Иногда у него случаются глюки, он цепляется за какую-нибудь идею и держится, пока ее не одолеет. Так вот. В сентябре (не настолько печальном) Илья вспомнил о водительских правах, которые получил еще в одиннадцатом классе. И теперь потихоньку вспоминает, как надо ездить.
Получается у него неплохо. Так что в какой-то момент папа перестал во всем его контролировать. Даже разрешил самому ездить в недалекие края.
В последнее воскресенье октября, когда мне вдруг стало совсем грустно, я попросила Илью отвезти меня в одно особенное место за городом. Вот уже две недели, как временами на наш город сыплется снег, но сегодня погода чем-то даже напоминала солнечную; так что Илья не стал мне отказывать.
Я совсем в себя не верила, но все же ни разу не ошиблась с дорогой. Мы выехали за город, Илья вёл машину приятно, плавно, и спустя минут семь затормозили на обочине. Здесь, в лесополосе, была дорожка – грязная и чумазая.
– Ника, ты сама будешь отмывать машину, – предупредил самый добрый на свете брат.
– Так ты меньше по лужам прыгай, поросёнок, – ответил ему идеал дружелюбия.
От былого величия сада, спрятанного за деревьями, ничего не осталось. Друг за друга цеплялись ряды кустов, с которых уныло свисала пожухлая листва, некогда темно-зеленая. Закрылась дверь, ведущая в загадочный мир лесных королевств и фей с их цветочным волшебством.
Впрочем, даже если бы все было точно так же, как в июле, в этот мир можно было бы попасть, лишь только держа принца за руку.
Может быть, Ника – это в какой-то степени еще и «Никогда».
– Здесь когда-то все в пионах было, – объяснила я, чтобы нарушить молчание.
Честно признаться, думала, Илья надо мной посмеется. Скажет, что поздней осенью цветы на улице не цветут, и что обстановка здесь не настолько прекрасна, чтобы ехать ради нее на машине; но он ничего этого не сделал.
Лишь посмотрел на меня – во взгляде печаль и легкая жалость – как будто он прекрасно все-все-все понимает. Знает, что причина моей хандры не только в осени.
– Давай тебя с кем-нибудь познакомлю, – предложил он вдруг, – хочешь? Другим.
– Нет-нет, – я замотала головой активнее, чем было нужно. – Пожалуй, в следующий раз.
Закончилось наше лето.
Но жизнь-то продолжается, движется куда-то согласно собственным правилам.
Пожалуй, главное правило взаимоотношений, которое я усвоила за прошедшую часть своей жизни, не такую, может быть, и продолжительную пока что, заключалось вот в чём: тоска должна быть взаимной.
Скользит ли он взглядом по толпе, пытаясь меня отыскать (вольно или невольно)?
Он здесь, в одном городе со мной – но встретимся ли мы хоть ещё однажды? Если и да, вряд ли это произойдет в ближайшее время. Пока то ли слишком рано, то ли уже невероятно поздно. Мы сказали друг другу всё, что хотели, и все эти слова были не теми, которые мы должны были сказать.
Надеюсь, вспоминая о форме слов и смысле стихов, о пышных цветах пионов и соцветиях вероники, о скорости и ветре, —
он вспоминает еще и обо мне хотя бы ненадолго.
***
Когда наступает «три», мир входит в её права.
Она открывает дверь, и сердце твоё поёт.
Есть то, от чего сильнее закружится голова?
Есть что-то весны живей? И ярче цветов её?
В отличие от весны, цель осени – усыпить,
ветрами спеть колыбель, из листьев укрыть плащом.
Ты дома забудешь зонт – она не несёт вины.
И в том, что болит душа, как будто бы ни при чём.
Невидимы виражи черёмухи лепестков,
лишь трепетный первый снег. Не щеки – листва красна.
Она пригласит на вальс – очнёшься уже зимой…
Я вмиг полюблю того,
кто скажет, что я –
весна.