Loe raamatut: «Ловитарь», lehekülg 3
4. «ГРЕХИ ВЕЛИКИХ».
Подсыпать в душу яд всегда он рад.
Всего за час прочтёт он вас.
Он волен взять и поменять
Строку и с ней, смысл темы всей.
«Танец злобного гения». Группа «Король и Шут».
Лера нарушила молчание первой.
– Да, Андрей, уважение, говорите? Ко многим творческим личностям я испытываю глубочайшее уважение. И может быть, эти ребята тоже делают глубокие вещи, но раз уж мы разбираем эту тему на примере конкретной панк-группы, то скажите, как можно уважать алкоголиков и наркоманов? Ведь не будете же вы отрицать, что вся их культура пропитана алкашкой и наркотой? Насколько я знаю, хотя не очень в это вникала, один из фронтменов «Короля…» умер именно от наркотиков?
Я удивленно пожал плечами.
– А причем здесь обсуждаемый нами вопрос?
Лера наклонилась вперед.
– При всем. Творчество человека несет на себе печать его мировоззрения. Творчество должно развивать тех, кто его воспринимает, а не погружать в угар низменных страстей, вслед за самим творцом.
Я задумчиво покачал головой.
– А если все-таки опять шагнуть за границы предубеждений? Разделить личную жизнь творца и его произведения?
Лера категорично помотала указательным пальцем перед собой.
– Не получится. Личная жизнь творца накладывает на его творчество слишком мощный отпечаток.
Я на несколько секунд отпустил руль и похлопал Лере.
– Браво, Валерия. Это очень важно – то, что вы сейчас сказали. Но, боюсь, вы даже сами не понимаете, насколько вы правы. К сожалению, в обществе существуют другие установки. Зачастую воспринимают лишь конечный продукт, абсолютно игнорируя то, как, кем и при каких обстоятельствах он был создан. Неважно, например, что детство того же Бетховена было наполнено тяжелейшим трудом, принуждениями и побоями. Никто даже не догадывается, какими драматическими событиями была полна его жизнь. Об этом никто не знает, и знать не хочет. Важно, что человечество получило «на выходе» – его удивительную музыку. И это – трагедия Творчества как направления. Но об этом мы сейчас не будем говорить. Сейчас задача другая. Скажите, Валерия, если бы вы не знали, что панк-музыканты бухают или колются, ваше отношение к их музыке изменилось бы?
– Возможно, – неохотно кивнула Лера, – но я знаю, поэтому, в конкретном случае, оно не изменилось. Я считаю наркотики и алкоголь одним из самых больших зол человечества. Поэтому лично для меня все, что связано с этими пристрастиями, изначально является деградацией.
Я склонил голову набок, раздумывая над сказанным.
– Хорошо, не будем вдаваться в глубинные мотивы такого вашего резкого неприятия этой сферы. Возможно, на это есть какие-то личные причины…
Наблюдая за реакцией Леры, я отметил, как неуловимо дрогнули и исказились черты ее лица, словно память пробудила какую-то детскую травму.
– Но тогда тем более есть вариант посмотреть на это явление с другой стороны. Вот вы сказали про невозможность разделять Творчество и личность Творца – и это очень важно и правильно. Но почему это слияние у вас происходит на основе только негативного компонента?
Я сделал небольшую паузу.
– Вот смотрите: ребята играют очень хорошую музыку, пишут очень хорошие тексты. Их не только до сих пор слушают тысячи людей, они воодушевили на появление десятки коллективов – создали, по сути, новое направление в роке. Но вы все это перечеркиваете, зацепившись за их пороки, о которых, причем, вы сами знаете только по слухам. Вы же не прибухивали вместе с ними на разгульных рок-вечеринках, не видели это все своими глазами? Однако уже осуждаете. Но при этом вы ничего не знаете об обстоятельствах их личной жизни. Как они создавали все свое грандиозное наследие, как страдали, боялись, любили, о чем мечтали, сходили с ума и шагали туда, куда далеко не каждый отважиться шагнуть. Вот вы, Валерия, ничего не знаете о том, что толкнуло того же Горшка на наркоту?
– Вы сами только что сказали, – бросила уязвленная Лера, – не знаю, потому и не говорю. А говорю о том, о чем известно всем. Андрей, – девушка глубоко вздохнула, – ведь речь сейчас идет не об обстоятельствах и причинах, почему он это сделал. А о том, что он, вольно или невольно романтизировал наркоту для своих фанатов. Ведь они подсознательно равняются на своего кумира, пытаются идти за ним, подражать ему.
– Вот в этом и заключается одна из серьезных ловушек, – значительно произнес я, – наркотики – это не причина, а следствие. Они оттягивают на себя все внимание. За ними вы не видите глубинной мотивации. Почему-то в плане равнения на кумиров мы сейчас обсуждаем именно пороки, а не творческую составляющую. Почему бы этим фанатам не стараться создавать отличные песни? Почему вы думаете, что они считывают именно наркоту? Потому что ответ очевиден – тот, кто видит полет фантазии, сам ощущает его возможность в своей жизни. А тот, кто склонен к хаосу, видит только хаос и его производные.
– То есть вы оправдываете наркотики? – сухо произнесла Валерия, прерывая мою мысль, словно опасаясь развивать ее дальше.
– Что вы, нет конечно. Поэтому их и не употребляю. Но вы обвиняете наркомана, а я пытаюсь его понять.
– Не надо снимать с них вины.
– Да перестаньте сыпать обвинениями. Давайте попробуем разобраться. Это – не его вина. Это – его боль. Страшная боль, об истинных масштабах которой вы и представления не имеете. Это очень дорогая цена, которую некоторым Творцам приходится платить за свои инсайды. И если, как вы только что утверждали, невозможно разделить Творчество и Творца, то это не повод, чтобы винить его в чем-то. Это повод, чтобы хотя бы попытаться заглянуть в его мир и увидеть за колоссальным напряжением, страданиями, болью и страхом, его мечты, полеты, надежды и переживания. Как говорится в христианстве: «нужно разделять грех и человека, этот грех совершившего» – это высшая христианская добродетель. А вы, получается, их как раз смешиваете. То есть вместо того, чтобы очистить от порока Творчество, вам проще перемешать их вместе и вынести обвинительный приговор. Но Творчество – это не только книги, песни, композиции, полотна, стихи, скульптуры. Это – жизни, стоящие за ними. И мы не можем эти жизни оценивать, потому что мы ничего о них не знаем. И если человек попал в плен к наркотикам, стремясь с их помощью, возможно, успеть впустить в свою и наши жизни как можно больше своего Творчества, как мы можем его за это осуждать?
Лера вздернула брови.
– Но так можно невесть до чего договориться. Оправдать наркотики, пьянство, разврат. Если все-таки взять за аксиому, что творчество должно…
Я картинно взмахнул руками:
– Да никому Творчество ничего не должно. Простите, что перебил вас. Когда оно успело у вас или у кого-то еще в долг взять? Кто этот долг определил, и кто его в эти долги вогнал? Парадокс нашего мира заключается в том, что если наркотики и делают плохо кому-то, то в первую очередь самим Творцам и их родственникам, но не тем, кто наслаждается их Творчеством. Многие даже не догадываются об истинной цене того, что Творцы дарят им. И я не оправдываю алкоголизм или наркоманию. Я просто хочу быть максимально объективным. Вот вы, Лера, уже загнали определения Творчества в жесткие границы, а это в принципе невозможно. Творчество безгранично и безусловно. И проблема Творцов в том, что их мозг зачастую просто не может справиться с осознанием этих масштабов и возможностей. И тогда они прибегают к стимуляторам. Вы так пренебрежительно говорите про этих людей, словно они насильники, воры или наркотороговцы. Да, они уничтожают собственную жизнь, но это исключительно их беда, их Великая Жертва. Ведь по-другому они просто не знают, как заставить свой мозг работать на других оборотах. Тот же Горшок, если мы заговорили о нем, сжег себя наркотиками не ради сомнительного удовольствия, а ради Творчества, чтобы успеть сделать и оставить после себя как можно больше своего наследия. Это его слова, а не моя интерпретация. И с этим явлением, безусловно, нужно что-то делать. Но сделать это можно лишь тогда, когда мы – те, кто пользуются плодами Творчества, задумаемся о том, какой ценой это достается самим Творцам. Почему они вынуждены терзать свой мозг, пытаясь сделать его более продуктивным?
– Подождите, Андрей, но ведь можно же обходиться без наркотиков и даже без алкоголя. У нас много знакомых ребят очень талантливых, кто творит без стимуляторов.
Я пожал плечами.
– Можно, конечно, повторюсь, и даже нужно. И хвала Творцам, которые научились так жить. И я надеюсь, что ваши знакомые ребята тоже будут очень известны, их будут копировать, им будут подражать, о них будут помнить через много лет после их ухода. И они действительно счастливчики, если научились творить исключительно на собственных ресурсах. Но если мы говорим о Глубоком Творчестве, это скорее исключение из правил. Понимаете, реальность такова, что даже большинство обывателей не используют свой мозг хотя бы на пять процентов. А о Творцах я уже и не говорю – им нужны совсем другие скорости. Поэтому некоторые из них и прибегают к различным, но зачастую, самым доступным и знакомым способам разгона. Я же не оправдываю алкоголь или наркоту, я говорю о том, что весьма значительная часть Творцов вынуждена прибегать к стимуляторам, потому что иначе их мозг взорвется или, наоборот, уснет. И вот тут как раз и возникает парадокс. Чем больше вовлеченность Творца в трансовые, глубинные состояния, тем острее он чувствует необходимость ускорить свое мышление. А иногда ему, наоборот, необходимо притормозить, «заземлиться» – как остужают ядерный реактор, не давая ему взорваться. А как это сделать? Никто этому не обучает. У людей нет в доступе эффективных технологий, позволяющих это делать. Конечно, есть много очень талантливых, созидательных трезвомыслящих ребят. Но тех, кто может самостоятельно испытывать то, что я называю «Глубоким Творческим Трансом», не так много на самом деле. А те, кто не знаком с этим состоянием, в большинстве своем плавают на самой поверхности творческих потоков. Во всяком случае большинство тех, кто отваживается нырнуть глубоко в эту пучину, вынужден искать варианты.
– Ой, можно подумать, что все гении бухали или кололись, – Лера раздраженно махнула рукой, – мы, конечно, не можем претендовать на звание гения или даже таланта, но точно могу сказать, что до наркоты мы не опустимся.
Я опять щелкнул пальцем, словно поймал вылетевшие в тесное пространство салона автомобиля слова.
– Во-от, вы, Лера, сами говорите, что не знаете, как творят гении, тогда как вы можете судить их? Как можете обвинять?
– Простите, Андрей, а вы, можно сказать, знаете? – Лера, иронично, хотя нет, откровенно саркастично посмотрела на меня в зеркало.
– Ну, во-первых, я их и не сужу. А во-вторых – да, знаю, потому что очень давно и тщательно изучаю эту тему. И хотя я тоже не претендую на роль гения, я знаю о них довольно много таких вещей, которые совсем не увязываются со знакомыми нам образами. И знаете в чем здесь подвох?
Попутчики с любопытством посмотрели на меня. Я поднес палец к губам и заговорщицки прошептал:
– В обществе не принято говорить об этом. Это как раз то, о чем вы, Лера и упомянули. Мировая культура пользуется плодами деятельности Творцов, но оставляет за скобками обстоятельства их личной жизни. Отделяет, так сказать, мух от котлет, потому что общая тенденция весьма нелицеприятна. И этот процесс творческой сепарации повсеместно считается нормой. Общество интересует жемчужина, и ему абсолютно все равно, сколько пустых раковин пришлось поднять со дня океана ловцу жемчуга, задыхаясь под водой и отлеживаясь потом сутками, не имея сил подняться с кровати. Вы же, Лера, не будете интересоваться, глядя на жемчужное ожерелье, был ли ловец, который его поднял с океанских глубин, нравственным человеком, наркоманом или алкоголиком?
– Я не люблю жемчуг, – сухо произнесла девушка.
– Вот, – я поднимаю вверх указательный палец, – вы опять только про себя и про жемчуг. Вас интересует только своя персона и творческий продукт. А я – про ловца жемчуга. Вам может быть абсолютно все равно на эти океанские сокровища. Но говорить пренебрежительно о тех, кто их добыл, пусть даже для других, мне кажется, не совсем корректно. Ведь сами вы так не сможете. Вообще, честно говоря, – я задумался на несколько секунд, – если исходить из вашего определения творчества, Валерия, то большая часть «Золотого культурного фонда» вообще должна быть в принципе исключена из реестра мировых культурных ценностей. Знаете, почему?
Я замолчал, выдерживая паузу.
– Вы наверняка уже догадались. Потому что большая часть величайших гениев делала и продолжает делать «ЭТО». Да-да, алкоголизироваться и использовать иные стимуляторы творческой активности. Хотя, повторюсь, об этом стыдливо предпочитают не говорить. Акцент в основном сохраняется на том, что люди сотворили. Под влиянием, кстати, этой горячо осуждаемой вами, Лера, пагубной привычки к стимуляторам.
Лера, улыбаясь, качала головой.
– Нет, нет, Андрей. Зачем вы передергиваете, пытаясь навязать нам взгляд, весьма далекий от реальности?
Я глубоко вздохнул.
– Вы, я вижу, просто не интересовались этой темой. Но если вдруг проявите интерес, вас ждет очень много открытий. Скорее всего, неприятных. Но не буду голословным, как вы говорите. Приведу ряд примеров. Если их будет недостаточно, то материала в моей голове очень много, буду грузить вас фактами до самого места нашего прибытия. А лучше, если вы сами проштудируете интернет на эту тему, чтобы исключить мою возможную ангажированность. Итак…
Я картинно поправил очки, имитируя образ лектора, читающего познавательную лекцию.
– Начнем с алкоголя. История биографий хранит в себе, но умалчивает для широкой аудитории, пристрастие множества великих людей к его употреблению. Всего лишь несколько ярких фамилий из «пантеона мировой культуры», чтобы был понятен уровень вовлеченности: Хэмингуей, Есенин, Эдгар По, Эрих Мария Ремарк, Джордж Байрон, Винсент Ван Гог, Поль Гоген, Модест Мусоргский, Джек Лондон, Ян Флеминг, Френсис Бекон… Этот список очень внушителен. Поверьте мне, я могу продолжать его очень долго. Список тех, кто употреблял наркотические вещества, не только не меньше, но и как бы ни обширней. Очень большая часть творческого сообщества была погружена на протяжении столетий в призрачный мир гашиша, опиума, кокаина, психоделиков, лауданума.
– Опа, – откликнулся с заднего сидения Евгений, – про опиум и кокаин слышал, а это что такое?
Я наигранно, с лекторским пренебрежением, проговорил, будто озвучивая очевидный в определенной среде термин.
– Лауданум – опиум, смешанный со спиртом. Очень популярный в свое время в творческой среде препарат. Говорят, его изобрел в шестнадцатом веке алхимик Парацельс. Так вот, в истории известны даже целые общества, объединявшие различных творческих персон, злоупотреблявшими стимуляторами. Взять, например, известное во Франции в конце девятнадцатого века, Общество «Проклятых поэтов». И таких примеров тоже очень много. Тогда считалось абсолютно незазорным смещать свое восприятие всеми доступными способами. Байрон, Дикенс, Шарль Бодлер, Ги де Мопассан, Марсель Пруст, Зигмунд Фрейд…
– Как, и он? – с недоверчивой улыбкой произнес Евгений.
– Да, он был известным кокаинистом. А вот, например, Булгаков и Валерий Брюсов были близко знакомы с морфином. Льюис Кэррол, согласно мнению автобиографов, писал «Алису в Стране чудес» под влиянием опиума.
Воображаемый Чеширский Кот на мгновение материализовался под потолком автомобиля и, оглядев присутствующих любопытным взглядом, опять многозначительно улыбнулся и подмигнул мне перед тем, как снова растаять в воздухе. Я продолжал:
– Череда имен впечатляющая – Гумилев, Соловьев, Жан-Поль Сартр, Олдос Хаксли, Джек Керуак, Кен Кизи…
Я замолчал, думая, стоит или нет продолжать перечисление – за окном уже замелькал пейзаж, говорящий о том, что мы приближались к Манжероку. За беседой время в пути пролетело незаметно.
– Высоцкий, наконец! – веско произнес я. – Никто ведь не обвиняет его в определенных пристрастиях, но тысячи людей до сих пор восхищаются его произведениями и ролями в театре и кино. Потому что никто даже предположить не может, что пришлось пережить ему в его творческих исканиях. Проще игнорировать эту тему. Замести ее под диван. Вы скажете – нуу, это же совсем другое дело, это же Высоцкий, а не какой-нибудь Горшок из «Короля и Шута». Но по факту получается, что мы говорим о существовании масштабного влияния стимуляторов на творчество. Просто одних мы считаем возможным обвинять в этом, а другие как бы имеют некую неприкосновенность, общественное признание, высокий культурный статус.
Я выразительно посмотрел на собеседников.
– Получается, что большинство, как оказывается, вообще не знает, что такое мир Творчества. И судит о нем крайне поверхностно. Без обид, Лера. Не знаю, смог ли убедить вас в чем-то и изменить ваше отношение ко многим моментам. Вы меня точно нет. Поэтому «Король и Шут» будет продолжать звучать в этих динамиках еще долгое время. А вы, возможно, не будете больше столь категоричны в вопросах творческих определений. Ведь суть Творчества в том, что оно расширяет горизонты сознания. У него миллиард инструментов и направлений. И если вам какой-то из них кажется не созвучным, не факт, что он не имеет права на существование и не откроет для кого-то другого мир в новом свете. В любом случае этот наш разговор считаю интересным и очень важным. Спасибо вам за него.
– А мы что, уже закончили? – было видно, что Лера не готова к такому завершению беседы.
Я с сожалением развел руками.
– На этой пафосной ноте я сообщаю вам, что мы прибыли к месту вашего расположения.
Я сбавил скорость и повернул руль, съезжая на обочину и обернувшись вполоборота к попутчикам.
Парни и Злата, получившие явно нетривиальный взгляд на многие моменты, восхищенно переглядывались между собой. Лера была смущена и выглядела растеряно. Разговор явно сложился совсем не так, как она себе это планировала и представляла. Я рассмеялся и попытался сгладить этот неловкий момент расставания.
– Ой, Лера сейчас опять, по-моему, готовится сказать что-то вроде – «судя по вашей пламенной речи в защиту наркотиков и алкоголя, Андрей, вы с ними тоже на короткой ноге? Впрочем, как и подобает настоящему панку». Да, Лер?
Попутчики рассмеялись. Но на это раз как-то грустно. Им явно не хотелось покидать салон автомобиля. Беседа их определенно зацепила, и им хотелось продолжить общение.
– А это не так? – с уже наигранной иронией спросила Валерия.
– Да, я, конечно, изучал различные психоактивные вещества и их воздействия на мозг. Но сугубо в рамках профессиональных компетенций. Хотя, поверьте, я, возможно, знаю о них гораздо больше, чем некоторые наркологи, которые вытаскивают людей с Той Стороны, но сами туда ни разу не ступавшие. И именно поэтому я – противник наркотиков. И лично я использую другие методы для разгона своего мозга, необходимые для выхода в Мир Глубокого Творчества.
– Значит, вы все-таки человек творческий? – Лера пристально смотрела мне в глаза, снова отражаясь в солнцезащитном слое очков. – Может, хоть напоследок приоткроете тайну ваших профессиональных компетенций? И очки, пожалуйста, снимите. А то они у вас пол лица закрывают – неудобно разговаривать с человеком, не видя его глаз.
– Да, теперь можно, – я улыбнулся, – я действительно имею к Творчеству непосредственное отношение. Иначе, все аргументы с моей стороны были бы нечестными. Глупо говорить о том, чего не прожил, не пропустил через себя. Так и быть, приоткрою вам тайну хитрого бродячего философа на джипе. Я – писатель.
Пассажиры дружно загудели, заерзали на сидениях. А Лера заинтересованно вздернула брови.
– О как, интересно! Про что пишете, если не секрет?
Я хмыкнул.
– Про Любовь, конечно, как и все творческие люди.
– Все?
– Конечно. Даже те, кто пишет про ненависть, деньги, войну, страсть, боль – все равно пишут про Любовь. Просто это не сразу удается понять, так тщательно они маскируют ее под видом страсти к ненависти, деньгам, убийствам, боли…
– Да, – задумчиво произнес Евгений, – тут без алкоголя не обойтись.
Лера шутливо ударила его локтем под ребра. Было видно, что напряжение между ними улетучилось полностью. Им явно не хотелось покидать автомобиль, и они на ходу придумывали вопросы, с помощью которых наше общение хоть ненадолго, но продолжилось бы.
– Интересно. А вы издаваемый писатель? – Лера опять повернулась ко мне. – Ну, я имею в виду, что вы прям настоящий писатель или пока по самосознанию, в процессе – только думаете, что писатель? Ну, знаете, которые пишут-пишут, и формально вроде бы писатель, а по факту, вроде как, и нет.
Я сделал нарочито серьезное выражение лица:
– Нет-нет, я настоящий. Издаваемый.
– Много написали?
– Многовато, – я тяжело вздыхаю, словно переживая тяжесть непомерных трудов, – издано в бумаге около тридцати книг. Ну и еще несколько в электронном формате.
– Ого, – восхищенно и в то же время недоверчиво пробормотал Евгений.
– Да. Ого-го, я бы даже сказал. Из них три издано на немецком языке в Германии. И две там же на русском для русскоязычной аудитории. А один роман готовился для издания на испанском, а впоследствии и на английском.
В ответ на изумленные взгляды я рассмеялся.
– Да шучу, шучу.
Попутчики были явно дезориентированы моими неожиданными признаниями. Грань между шутками и реальностью вдруг стала очень тонкой. Я поправился:
– Две книги на немецком языке, а не три. Третья книга не успела выйти из-за ковида и санкций.
Я замолчал на несколько секунд, а потом развел руками:
– А вот теперь не понятно – шучу я или не шучу.
Мне показалось, что попутчики окончательно сбиты с толку. Лера пристально смотрела на меня, словно пытаясь понять, говорю ли я сейчас правду или опять ломаю комедию.
– А как ваша фамилия? – спросила она с оттенком подозрительности. Она явно перебирала в памяти все знакомые варианты. – Если вы такой плодовитый писатель, мы наверняка слышали про вас. Мы многих местных писателей знаем. Тем более, если вы несколько десятков книг издали и даже уже за границей издаться успели.
Я усмехнулся.
– Как сказал один местный критик – «я широко известен в узких кругах». Но если вы местные, и тем более имеете к культурной жизни Барнаула непосредственное отношение, то, возможно, слышали обо мне. А возможно, даже знакомы с моим творчеством. Но, – я обвел руками салон автомобиля, – антураж сыграл с вами дурную шутку, и вы, возможно, опять же, меня просто не узнали. Такое часто бывает. Помните? Продукт Творчества и обстоятельства личной жизни Творца. Их редко объединяют, делая акценты в основном на продукте. Поэтому бывает, про книги слышишь, а встретишь автора, и даже мысль в голову не придет, что это он.
Я, наконец, снял очки, и наши взгляды со всеми участниками путешествия встретились.
– Мы встречаем чаще всего на дорогах не реальных людей, а отражения наших мыслей. Так и в Творчестве. За антуражем известных работ мы не видим того, кто их создает.
Глаза Леры округлились. Она явно узнала меня, но не могла до конца поверить в свою догадку. Я использовал эту заминку, чтобы наконец ускорить процесс высадки своих попутчиков. Открыв дверь, я запустил в салон жаркий летний воздух, пропитанный раскаленным асфальтом и острым ароматом разнотравия.
Участники нашей беседы неохотно покинули автомобиль, не спеша забирая свои рюкзаки из багажника.
– Вы тот самый Андрей, о котором я подумала? – с неуверенной улыбкой спросила Валерия, не решаясь почему-то назвать мою фамилию. Евгений растерянно переводил взгляд с нее на меня, словно пытаясь понять, о ком идет речь. Павел торопливо возился с рюкзаком, вытаскивая из него что-то. Злата стояла рядом, прижимаясь к нему плечом.
– Возможно, тот самый, – с улыбкой ответил я ей.
– Мда-а, – протянула Лера, с интересом разглядывая меня, – я вас действительно не узнала.
– Я старался, – ответил я со смехом.
– Но зачем?
Я подмигнул ей.
– Чтобы наша беседа была более беспристрастна и наполнена не только содержанием, но и иллюстрациями. Как настоящая живая книга.
– Вы знаете, – Валерия изучала меня взглядом с ног до головы, словно сканируя и сопоставляя мой оригинал с каким-то прежним образом, – хоть у меня и весьма неоднозначное отношение к вашему творчеству…
– Вы с ним знакомы? – удивленно посмотрел я на собеседницу.
– Нет, но слышала от своих друзей…
– Вот видите, Лера, – сокрушенно пробормотал я, с наигранной укоризной кивая ей головой, – вот все у вас так – не читала, но отношение весьма неоднозначное. Но разве можно судить о тех же книгах на основе мнения других людей? Ну, хорошо хоть «неоднозначное». Значит, есть надежда на то, что оно может измениться?
– Вряд ли, – прищурившись, проговорила Валерия, – я доверяю мнению своих друзей. Они большие профессионалы в литературном деле. И иногда их оценки бывает вполне достаточно.
– А ваши друзья, это не те творческие ребята, которые не курят и не пьют? – не удержался я от небольшого укола иронии.
– У меня все друзья не курят и не пьют, – веско произнесла девушка. Было видно, что эта тема не допускает даже малейшего намека на шутку и воспринимается ей крайне болезненно.
– Не то, что ваши, – с ехидцей кивнула она в сторону автомобиля, намекая на мои музыкальные пристрастия.
Я пожал плечами.
– К сожалению, Лера, не могу причислить их к своим друзьям. Хотя…, – я задумчиво посмотрел на салон автомобиля, с раздававшейся оттуда музыкой, – я искренне считаю, что Творческие люди все по умолчанию – Друзья. А кто-то еще и Родные Души. Поэтому и должны вставать друг за друга, по самому факту принадлежности к миру Творчества. Это как огромная семья, в которой многие ее члены просто не осознают своего родства.
– Да, – вздохнула собеседница, – вы действительно в этом мире человек не посторонний. И что бы про вас ни говорили, наверное, вы, как никто другой, имеете право рассуждать на эти темы. Удивляет только ваша манера общения. Если бы я знала, что вы такой «хитрец», то, конечно бы, не стала вообще ввязываться в этот спор.
Я примирительно кивнул ей.
– Это потому что вы во что бы то ни стало хотели выиграть его. А я с вами не соревновался и не спорил. Мы же оба, как творческие люди, заинтересованы не в отстаивании своих личных интересов, а в очищении и развитии творческой сферы. Вот и очищали ее по мере возможности совместными усилиями в процессе разговора. У нас же общие интересы, да, Валерия?
Девушка иронично покивала головой:
– Ну да, ну да…
Робко улыбаясь, подошел Павел. В его руке был зажат блокнот.
– Скажите, Андрей, а можно ваши контакты? Телефон, конечно, идеально, но сойдет любой контакт, какой возможно. У нас со Златой возникли очень важные вопросы. Буду очень признателен, если поможете нам в них разобраться.
Я кивнул. Взяв блокнот в руки, я написал адрес моей электронной почты, вернув его Павлу.
– Ну что, дорогие попутчики. Еще раз благодарю вас за чудесную компанию и столь увлекательную беседу. Надеюсь, ваше дальнейшее Путешествие подарит вам много положительных эмоций. Буду рад, если наш сегодняшний разговор раскроется в каком-нибудь неожиданном ключе. Не ссорьтесь только, – подмигнул я уже обнимающейся парочке, – ну и буду рад, если наши Пути в будущем снова пересекутся. Светлых вам дорог.
Я пожал парням руки, с улыбкой кивнул Злате и Валерии, и сел в машину. Последнее, что я услышал в открытое окно, прежде чем вырулил на трассу, было произнесенное Валерией загадочное слово – «Иту-Тай». Я посмотрел в зеркало и увидел, как компания стоит рядом со своими рюкзаками, глядя мне в след. Евгений что-то спрашивал у Леры. Та, прищурившись, что-то отвечала ему, но было видно, что она погружена в какой-то интенсивный внутренний процесс – возможно, пробегала заново весь наш разговор, с учетом сброшенных масок и развеянных предубеждений. А Павел растерянно обнимал улыбающуюся подругу и молча смотрел на удаляющуюся машину изумленным взглядом, словно прозвучавшее название пробудило в нем нечто очень важное. Он смотрел то на машину, то на блокнот, потряхивая головой, как это делают сразу после глубокого сна, пытаясь понять – продолжается сон или уже наступила явь. И он явно был очень рад тому, что успел взять мой контакт. Было очевидно, что он планировал им воспользоваться, хотя выглядел в данный момент крайне растерянно. Будто не верил в то, что только что произошло.
Я улыбнулся. Через несколько секунд четверка на обочине исчезла из вида. Это Дорожное Приключение вроде как закончилось, оставляя при этом после себя странное приятное послевкусие. Но несмотря на то, что впереди были еще сотни километров трассы, и Приключение могло преподнести еще много интересных попутчиков, я чувствовал, что именно эта встреча будет иметь продолжение. Я сделал погромче музыку, снова заполнившую салон интенсивными аккордами ударных, гитар и скрипки, и откинулся на спинку сидения. Машина несла меня все дальше, навстречу раскрывающейся Сказке, которая началась как обычная дорожная ситуация. Хотя, что это я – слово «обычная» в Сказке не применяется.
