От Ржева до Берлина. Воины 3-й гвардейской истребительной авиадивизии о себе и боевых товарищах

На этом участке фронта наш лётный состав показал исключительное мастерство, показал исключительную преданность и готовность свою постоять за родину.

Очень эффектно на этом участке фронта работал лейтенант Карначёнок, впоследствии Герой Советского Союза, затем лейтенант Хользунов, Клещёв, доведший к этому времени счёт своих сбитых самолётов до 24 индивидуальных и 33 сбитых в группе. Затем – Избинский, ст[арший] лейтенант Баклан, Орехов, Паушев, Савельев, Долгушин, Гаранин, Якимов, Котов. Хорошо работали Горшков, Луцкий, Гарам, Хользунов. Второй таран в истории полка был именно на Сталинградском фронте. Его совершил СТАРОДУБ, который и погиб сам на этом таране. В этот же момент^[221] смертью храбрых пали лейтенант Карначёнок и ст[арший] лейтенант Каюк. Карначёнок – исключительный лётчик, у него был замечательный характер, он был исключительно общительным, обладал прекрасным характером. Замечательно владел самолётом, очень любил летать и очень любил драться. Бывало, прилетит с задания, вдруг дают ракеты на вылет. Он уже с парашютом бежит к другому самолёту, садится и выруливает. Причём у него здесь возникают споры с лётчиками. Он уже сел, запускает, но бежит другой и говорит – слушай, я полечу, а он говорит – нет, лечу я. За время пребывания на Харьковском и Сталинградском фронте у него было 11 сбитых самолётов.

Здесь же погиб капитан Пеший, лейтенант Трутнев, мл[адший] лейт[енант] КОМАНДЕНКО^[222], ст[арший] лейтенант Марикуца. Здесь же погиб и брат Гарама – Николай. Нужно сказать, что в 434[-м] полку было три брата Гарама – старший Николай, затем Михаил и Виктор. Виктор и Михаил пришли в полк вместе с самого начала формирования полка. Николай уже пришёл на Сталинградский фронт, где он и участвовал в боях с нашим полком. Виктор Гарам погиб на Волховском фронте, а Николай – на Сталинградском^[223].

Затем материальная часть полка была сдана, и лётный и технический состав были переброшены на переформирование и отдых в Люберцы. Таким образом, на Волховском фронте полк воевал на ЛаГГ-3, второй раз на Харьковском на Як-1, на Сталинградском фронте на Як-7 в первом туре, на Донском фронте на Як-7. В Люберцах немного отдохнули, получили самолёты Як-1 и частично Як-9 и начали переучиваться. Когда переучились и хотели вылетать уже на фронт, в этот момент меня перевели в 169[-й] ИАП, теперь 63[-й] гвардейский полк.

НА ИРИ РАН. Ф. 2. Р. I. Оп. 79. Д. 6. Л. 64–69

Гвардии подполковник
Пинский Лев Яковлевич

Начальник штаба 32 ГИАП 1912 г. рожд[ения]. Член партии с 1938 г. Награждён медалью «За отвагу» и орденом Отечественной войны II степ[ени]

Дивизия существует с 20 июня [19]42 г. Полк был организован в мае мес[яце] 1942 г. Я приехал в дивизию 7 июля^[224] на должность начальника оперативного отдела. Сам я летал на П-5^[225] и на У-2. В своё время я окончил командные штурманские курсы при Академии ВВС. Начальником штаба был подполковник Скляр, заместителем его по политчасти был батальонный комиссар Перцов. Комиссаром дивизии был Яньков. В оперативном отделе у меня было только два человека, капитан Воробьёв* и капитан Аксёнов*. После Воробьёв был переведён в другое место, и остался у меня один работник. Затем прибыл ко мне Латынин*, старшим помощником по разведке, потом прибыл капитан Кособеев^[226], помощник по оперативной части, прибыл майор Соломин*, тоже помощник. У меня было 4 помощника. С этим штатом я и начал работать, но поскольку штат был молодой, то мне пришлось вести большую работу.

Началась Зубцовская операция на Калининском фронте. Дивизия там работала по сопровождению штурмовиков, по сопровождению бомбардировщиков Пе-2 211[-й] БАД. Кроме того, мы прикрывали поле боя в интересах 30[-й] Армии, частью работали в интересах 31[-й] Армии.

Поскольку народ был молодой, то я, получив приказ, а мы подчинялись в то время 3-й воздушной армии, на основе этого приказа составил приказы по дивизии и уже кое-какие данные готовил, все расчёты по самолётам и т. д. Составленный приказ я рассылал по всем полкам, тогда у нас был 1[-й] гвардейский, 163[-й] истребительный, 521[-й] истребительный. Приказ развозил самолёт. Работать приходилось очень много, с 29 июля по 2 сентября я не спал ни одной ночи, отдыхал только под утро, 3–4 часа. А потом, после этой операции, народ уже привык, сработался, и мне стало легче. Задачу обычно давали срочную, времени было мало, нужно было известить все три полка, договориться с другими дивизиями. С каждым полком у нас была связь телефонная. Затем телефонная связь у нас также была с взаимодействующими дивизиями, в частности, с 211[-й] БАД. Благодаря такой хорошей связи и быстрому реагированию лётчики успевали вылетать своевременно. Встречи обычно были над нашим аэродромом, а иногда назначали место встречи посередине между аэродромами.

В таком напряжении мы работали весь месяц.

5 сентября операция была приостановлена.

Затем я был направлен командующим 3[-й] Воздушной армией^[227] Громовым в командировку во 2[-й] мехкорпус для взаимодействия армии и этого корпуса. Я вызывал истребителей, бомбардировочную авиацию. Командир корпуса просит, что нужно в таком-то месте тогда-то произвести удар, сделать то-то и то-то. Однажды немцы пошли в наступление на Великие Луки. Немцы бросили сюда артиллерию, три пехотных дивизии, две танковых дивизии и имели задачу окружить и уничтожить наш мехкорпус, забрать В[еликие] Луки. Немцы выбрали такой момент, когда был сильный мороз, сильный ветер в лицо нашим бойцам, и пошли в атаку. Они подошли близко к нашей обороне, прорвали её и пошли на город. Командир корпуса говорит, что положение критическое, можете ли вы вызвать авиацию? Я говорю: «Погода очень плохая, но всё же попробую». Я видел, что положение действительно критическое, немцы перешли в наступление на этом участке, требовался удар штурмовиков. И примерно через час пришли штурмовики тремя девятками и нанесли очень удачный удар. А немцы шли в полный рост. И наступление немцев было задержано штурмовиками на целые сутки.

Затем, когда мы были под Ново-Сокольниками, мы вошли с одной бригадой в прорыв. Прорыв был шириной в 4–5 км. Мы имели задачу с хода взять Ново-Сокольники. Но тогда это не получилось. Мы успели только подойти к ним и их окружить, но поскольку сил у нас было недостаточно и между нашими войсками, которые окружили Ново-Сокольники и Великие Луки, получился никем не занятый просвет, то немцы нас в свою очередь окружили сзади. И мы несколько дней были в положении такого окружения.

На этом участке немцы нас очень сильно бомбили. Я заранее туда вызвал авиацию, и благодаря своевременному вызову авиации наша бригада имела незначительные потери от авиации, человек 20 убитыми и ранеными, три танка были выведены из строя и до пяти машин. И это несмотря на то, что авиация противника имела до 150 самолёто-вылетов. Благодаря быстрому прибытию наших истребителей они вынуждены [были] бросать бомбы куда попало, и в поле, и на свою территорию.

Когда операция у Великих Лук закончилась, я 22 января был отозван обратно в 3[-ю] Армию. 4 февраля В[еликие] Луки были взяты, и дивизия тогда работала на Великолукском направлении, но боевых действий здесь уже не было. 7 февраля я вылетел на Северо-Западный фронт для выбора командного пункта. Подобрал командный пункт, и стали мы работать по уничтожению Демянской группировки. Здесь штаб дивизии имел двойную нагрузку. Так как штаб корпуса^[228] был около Осташкова, а у нас весь узел связи был на КП, то нам приходилось вести работу и за штаб дивизии, и за штаб корпуса, так как на нашем пункте находился командир корпуса и начальник штаба корпуса. Это было на аэродроме Заборовье. Стояли мы в деревне Шики. И поскольку командир корпуса и начальник штаба корпуса своего штаба не имели, нам приходилось вести работу за весь штат, мы получали на своём участке указания и передавали их также и на участки 4[-й] гвардейской дивизии. Получали боевые донесения от них и передавали в штаб армии, т. е. мы давали не только за свою дивизию, но и за весь корпус. И только спустя три недели они свой штаб перенесли сюда же.

На этом фронте я столкнулся с 32[-м] полком, так как я давал распоряжения и этому полку. По своим лётным кадрам этот полк был очень хорошим. Он имел очень много сбитых самолётов. Все сбитые самолёты были подтверждены наземными войсками. Задача им ставилась мной по телефону, или же я писал боевые распоряжения, которые посылал с человеком, или вызывал от них человека и посылал с ним, так как полк находился очень близко от дивизии. Причём на Северо-Западном фронте мы получали заявки от армии, а не от корпуса. Обычно нам дают задачу, ставят в известность, что наземные войска находятся там-то и с такого-то числа переходят в наступление, ваша задача – прикрывать и обеспечивать наземные войска, не допускать бомбёжек противника. Потом мы получаем всё время информацию, где находятся наши войска. Таким образом, всё время шла связь с наземными войсками, т. е. наземная армия была связана с воздушной [армией]. Воздушная армия давала указание корпусу, а корпус – нам. Когда штаба у корпуса не было, армия давала указания непосредственно дивизии.

За операцию Ржев – Зубцово мы получили очень много благодарностей и от 211[-й] БАД, которой командовал полковник Архангельский*, а также и от 212[-й] БАД за хорошее прикрытие их авиацией. Получили также благодарность от дивизий, которые проводили Демянскую операцию. Здесь мы работали сперва по сопровождению двух дивизий «илов», одной из которых командовал Каманин*, а другой Рязанов*.

Дивизия отчасти пополнялась, а потом и сам штаб выезжал на один месяц на переформирование. Было получено тогда два полка – 434[-й] ИАП (теперь 32[-й] гвардейский) и 169[-й] ИАП^[229] (теперь 63[-й] гвардейский).

63[-й] гвардейский полк был полк молодой, с молодым лётным составом, вошёл в дивизию и формировался довольно долго. 434[-й] полк оказался очень воинственным полком. 63[-м] полком в настоящее время командует подполковник Иванов. Там есть люди, которым присвоено звание Героев Советского Союза, в частности Федотов, потом был, а теперь погиб, Гражданинов. Они начали работать в Великолукскую операцию. Управление штаба дивизии уделяло этому полку очень много внимания, сразу дало ему направление для действий людей. Они всё это хорошо восприняли и дрались очень хорошо. Они имели некоторые потери, но оставшиеся закалились.

НА ИРИ РАН. Ф. 2. Р. I. Оп. 79. Д. 6. Л. 118–120

Гвардии майор
Марков Александр^[230] Петрович

Замест[итель] командира 32 ГИАП по эксплуатации.

Награждён трижды орденом Красной Звезды

По приказу полковника Сталина по линии ВВС К[А] 17 мая 1942 года мы приступили к формированию полка. Мне был дан приказ комплектовать технический состав. Тогда это был ещё 434[-й] полк. Материальную часть мы получили из Саратова, с завода. В полном составе материальной части мы полетели в Бутурлиново, под Харьков. Получили мы Як-1. Я тогда работал не как инженер полка, а как старший инспектор ВВС. Работал я по опытному самолётостроению, но на тот период мне было задание без отрыва от прежней работы укомплектовать и 434[-й] полк.

При отступлении наших войск из-под Харькова мы до Россоши, а потом на Калач везли 14 самолётов, которые были постреляны^[231], и их нельзя было выпускать в воздух. Когда мы приехали в Россошь, то на окраину города подъезжают немецкие танки. Мы тогда – на машины и на Калач. Тогда со мной были механик Кирибанов^[232], инженеры Зайченко*, Ивлев*, техник-лейтенант Поварёнкин*. Мы везли эти машины. Правда, три машины у нас по дороге разбомбило. Потом мы их в Сталинграде отремонтировали. 10 машин мы ещё нашли на поле боя и везли в общем 11 машин, которые были в Гумраке отремонтированы.

Потом я прилетел в Москву и мы ещё получили здесь машины, которые прибыли из Липецка. Получили мы ещё 30 машин и ещё 22 машины. Начали мы работать с Гумрака. Лётный состав был в Люберцах, а мы в это время проводили работу по восстановлению материальной части. Таким образом, было всего 55 машин, так как были взяты ещё три машины. Этим составом мы и работали с Гумрака и Пичуга.

Проработали мы там около полутора месяцев и 5 августа мы улетели на запад^[233].

Нужно сказать, что у нас выходило до 15 самолётов из строя, а был приказ выпускать не менее 30–35—40 ежедневно в воздух. Днём работать было некогда, в основном работали ночью. Мы создали бригады, которые работали ночью, и они шли конвейером с одного самолёта на другой. Одна бригада работала по восстановлению шасси, по деревянным работам, другая по моторам и т. д. Вечером мы собирались, распределяли работу и работали конвейером.

С Гумрака было сбито 68 самолётов противника. Своих мы потеряли 3 безвозвратно, а остальные все самолёты были отремонтированы, и после боёв я их передал в другой полк. Сдал я 49 самолётов в 8[-ю] Армию^[234]. Только один самолёт Баклана не был восстановлен. Т. е. этими самолётами мы вооружили два полка.

Машины лейтенанта Горшкова и капитана Пешего были буквально все разбиты, и за ночь их восстановили. Мы из команды по сбору металлолома взяли два фюзеляжа и за ночь их переставили. А утром пустили эти машины в бой. Этой работой руководил я. Одной бригадой руководил старший техник-лейтенант Зайченко, а второй – старший техник-лейтенант Кузнецов^[235]. Один из них кандидат ВКП(б)^[236], а другой комсомолец. В авиации оба они – молодые работники. Из технического состава хорошо работали техник-лейтенант комсомолец Летунов*, это как раз был его самолёт, затем механик Зверев*, комсомолец. Пробитые машины прибыли в 4 часа дня. Пеший даже садился без шасси, плюхнулся, и всё там у него было разбито, и нужно было всё там сдирать, но мы не решились, так как это было бы очень долго, так как и аккумулятор был весь разбит, а мы решили переставить фюзеляжи, и этот ремонт занял 28 часов^[237]. До войны такую работу производили только стационарные мастерские.

Затем в самолёте полковника Сталина мы заменили мотор за одну ночь. Работал тогда Поварёнкин и механик Давыдов^[238]. Утром он уже улетел на боевое задание.

Во вторую Сталинградскую операцию мы получили Як-7 из 3[-го] ЗАП. Полетели мы сначала в совхоз Сталинградский, а потом в совхоз Пролетарский, под станцией Котлубань. Там были исключительно ожесточённые бои, и нам приходилось не только ремонтировать, но и восстанавливать машины, а кроме того, и вывозить машины с посадок. Мы так вывезли штук 17. Всё кругом было заминировано. Мы связались с командирами-минёрами и вытаскивали их. Например, машины Долгушина и Избинского лежали рядом, и там было полито всё какой-то жидкостью. Когда мы подошли к машине Избинского, она взорвалась. А машину Долгушина мы всё же вывезли прямо с передовой^[239]. Таких машин мы вытащили 17 своих и 5 чужих.

Там была вновь сформированная армия^[240], и ничего из материальной части не было, и в смысле технического обслуживания аэродромов, не было даже проволоки и т. п. вещей. Я поехал на пристань, набрал там верёвок, канатов, блоков, и мы ночью оттуда всё привозили, так как днём ездить было нельзя, беспрерывно летали истребители. Да и ночью тоже нельзя было включать фары. Но всё же, как только стемнеет, мы отправляемся туда, с нами едет представитель минировочных участков, и оттуда везём самолёты. Один раз только взорвалась пустая машина из БАО, а вообще дело шло у нас хорошо. Правда, обстреливали нас много раз, но люди оставались невредимыми.

Я не помню, сколько мы восстановили машин, но во всяком случае, месяц ожесточённых боёв мы с этой материальной частью работали. А когда мы возили и восстанавливали машины, то работали под страшной бомбёжкой. Не было такого дня, чтобы над головой не висело бы 30–40 Ю-88, всё время клюют. А мы оттащим машины километров за пять и начинаем работать, закроем сверху соломой, натянем сетки, так как если не замаскировать, то истребители приходят и бьют.

Таким образом, мы там восстановили 17 чужих машин и продержались там полтора месяца. Сбитых самолётов там было 89.

После этого был получен приказ отправляться в Москву. Сдали мы в 488[-й] полк 19 машин отремонтированных, 6 машин неисправных, так как не было тогда моторов. 7 машин отвезли в мастерские, так как мы их просто подобрали на поле и ничего не успели с ними сделать. Было у нас пять «мессершмиттов», полковник Сталин приказал взять их для изучения лётному составу. Мы их погрузили на станции Иловайская, привезли в Люберцы, сделали из них три машины, на которых лётный состав практиковался. Летали напеременку с нашими машинами.

Что касается машины, то машина Ла-5 системы «ФН» имеет преимущества по сравнению с современными системами противника и в скорости, и в грузоподъёмности^[241]. Уступает им только в вооружении, так как у немцев имеются машины, где есть 5–6 точек, а у нас 3–4 огневые точки^[242]. А так и в технике пилотирования Ла-5 имеет все преимущества, и вообще она, пожалуй, самая лучшая машина. Единственно, что есть у ней в отношении отрицательного, это то, что она несколько неповоротлива.

В ноябре 1942 г. мы получили машины Як-1 с 222-го завода^[243] и поехали под Белый. Там у нас было 33 машины и 13 прибыло ещё. Таким образом, было 46 машин. Это было уже в 32[-м] гвардейском полку. Мы провоевали этими машинами под Белым, В[еликими] Луками и Демянском. За это время было сбито 117 самолётов противника, а своих потерь у нас было 9 самолётов безвозвратно, отремонтировано было около 150 машин, так как некоторые машины восстанавливались по нескольку раз. Всё это делалось своими силами.

Из технического состава можно выделить таких людей, как хороший механик АМИРОВ*, ВОДОЛАЖСКИЙ* также очень хороший механик. Сдали мы 4-й гвардейской дивизии 39 самолётов.

Потом мы получили новую материальную часть Ла-5. Вот ту самую, о которой я говорил и на которой мы летаем сейчас. В Люберцах было организовано изучение этих машин. Там их освоили и прилетели сюда. Здесь уже машин 30 мы восстановили, пока все машины на ходу и – полный штат.

Сейчас отлично работает гвардии инженер-капитан Ефимов*^[244], механик Ядренкин^[245]. У них всегда самолёты на ходу, в случае если восстанавливаются, то без задержки. Отлично работает Карабанов – техник Мошина, хорошо работает Бондарь*, техник-лейтенант Гарниченко^[246]. У них машины никогда не имеют никаких отказов.

Работа у нас идёт день и ночь, бессменно. Один человек работает в течение всей войны. Технику приходится вставать в три часа утра, а если машина неисправная, то он ночь всю работает. А если идут бои, то редко бывает так, что машина бывает исправна.

На Калининском фронте работали в исключительно тяжёлых зимних условиях, холод, снег, дорог нет. Сели, например, на речку, а дороги нет, нужно как-то придумать вывезти самолёты оттуда. Приходилось иногда целые километры леса вырубать, делали большие сани, клали самолёт и вытаскивали столбовой дорогой. А хочется вытащить, чтобы не доломать окончательно. Вытаскивали машины и из болот. Вообще, люди работают хорошо. Конечно, бывали и жалобы, что холодно, сыро. Например, под Демянском не захватили сапог, были только валенки, а кругом – вода. Так и работали около месяца, т. е. буквально в воде. Были и сильные морозы, а техник спит около самолёта, в землянке. Потом встаёт, начинает его греть, так как нужно самолёт держать в тепле, иначе это будет небоеспособная машина, и нужно его греть три раза в ночь. И он должен вставать и греть. И так было бессменно всю зиму.

Какие были мероприятия в смысле экономии горючего, в смысле экономии своих сил? Машины отепляли, закрывали, устраивали из снега стены, чтобы ветром её не прохватывало. Одновременно ставили лампы. Если есть работа, они помогают работать и одновременно поддерживают то тепло, которое в машине остаётся после полёта. После работы закрывается амортизатор очень плотно, и ночью техник уже может тогда не вставать. Закроет так, чтобы ветер не так самолёт обдувал. Тогда самолёт в течение 10 часов может выдержать, сохраняет тепло, и утром его без подогрева можно запустить.

Восстанавливать машины приходилось, конечно, без специальных для этого помещений. Строили такие палатки из брезента или из щитов, там ставили лампы, они прогревали машины и ремонтировали в полевых условиях.

Чтобы сохранить живую силу, так как народ много болел, мы использовали чехлы с битых машин, утепляли помещения и там производили ремонт, всё же не на ветру, а в помещении. Это увеличивало трудоспособность людей и снижало заболеваемость.

Со светом ночью работать было нельзя. Тогда мы строили палатки из 2–3 чехлов, засыпали их снегом и там работали со светом. Таким образом мы восстановили за всё время примерно около 500 машин, обслужили очень много вылетов с результатом 117 сбитых самолётов.

По вооружению у нас работает старший техник-лейтенант Ефимов^[247]. Нужно сказать, что под Сталинградом у нас много лётчиков и машин погибло из-за того, что не доведено было вооружение. Это уже была вина завода. А довести вооружение не позволяло время. И в боях пришлось уже доводить вооружение – и драться, и работать. Но на Северо-Западном фронте отказов в вооружении почти не было, также и по вине технической части. Машин Ла-5 нет нигде, кроме как у нас в полку^[248]. Опыт показал, что это – прекрасная система, и она вполне себя оправдала.

Я в свое время был уже назначен главным инженером Армии, но я пошёл в полк этот вместе с полковником Сталиным, и так здесь и остался. Мы здесь вырастили девять мотористов и много техников, в частности Фоминский*, Ядренкин, Колчин* – теперь механик, Аникин*. Затем инженер эскадрильи Кузнецов А.^[249] теперь взят в полк старшим инженером. Кузнецов В.* из техников вышел в инженеры эскадрильи. Также из техников звена на инженера вышел и Башко^[250].

НА ИРИ РАН. Ф. 2. Р. I. Оп. 79. Д. 6. Л. 121–124