Амаль и синяя роза

Медальон

Майские вечера не для одного горожанина стали поистине праздником души, нещадно хворавшей без малого шесть месяцев при виде низких пепельных облаков, что устало проплывали над изрядно измученной проливными дождями и мокрыми снегами землёй. Отныне природе было не до сна. В каждом распустившемся необыкновенной яркости листочке в парке, залитом солнцем, в каждой пчёлке, пролетающей над сиреневым и сладко пахнущим кустом, и даже в воздухе чувствовалась сама жизнь, и всех тянуло броситься в её ласковые объятия.

Урок в музыкальной школе подошёл к концу. Сложив свои скрипки в чехлы, мы с сестрой по традиции поблагодарили Светлану Игоревну за проведённое плодотворное занятие. В ответ преподаватель подарила нам свою фирменную белоснежную улыбку, что так украшала её и без того до неприличия красивое лицо. Светлана Игоревна, пожалуй, давно вышла из того возраста, когда твоя кожа такая же гладкая и упругая, как новенький волейбольный мяч, однако осмелюсь предположить, что ни одному человеку в свете не шли морщинки так, как шли этой женщине. Гусиные лапки придавали её лику особый шарм, а носогубные складки выглядели довольно привлекательно. Многочисленные борозды на лице были для неё так же неизбежны, как радуга после дождя, ибо она очень часто улыбалась. Либо её жизнь и впрямь была чередой приятных событий, либо она была большой оптимисткой и умела радоваться даже мелочам. Я всегда исключала тот факт, что за её улыбкой скрываются душевные страдания, ибо её карие глаза искрились задорным огоньком, как бывает только у счастливых людей.

Когда мы с сестрой покинули музыкальную школу, которая находилась в самом центре нашего маленького старого города, увидели множество прогуливавшихся вдоль магазинов и жилых домов людей, что было несвойственно этой провинции. Обычно на улицах в столь позднее время было пусто или малолюдно, но сегодня солнце и тепло вызволили горожан из своих домов.

Сестра взяла меня под руку, и мы медленно, желая тоже прогуляться в этот благоприятный вечер, отправились домой. Сестра по дороге была как никогда угрюма и молчалива. Полпути я болтала не переставая, а она, опустив вниз голову, медленно кивала, и, казалось, в голове несколько раз подряд прокручивала какую-то волновавшую её историю. Когда я рассказывала о своём, не придавала этому большого значения, но как только мой запас новостей истёк, пришло осознание, что сегодня день в школе для моей сестры прошёл не совсем гладко и что мне необходимо поскорее выведать у неё всё, о чём она молчит.

– Наташа, у тебя сегодня что-то случилось, да? – жалостливым тоном спросила я.

– Нет, – помотала головой она.

Насколько я себя помню, я всегда злилась на излишнюю скрытность старшей сестры. Только долгие уговоры и мольбы могли заставить её разоткровенничаться. Всю жизнь я пытаюсь понять, как у наших родителей могли родиться два таких разных ребёнка. Чуть ли не с пелёнок я проказничала и готова была рассказать всему миру всё, что сидело в моей маленькой, почти пустой, голове. Я страшно любила играть с соседскими мальчишками в подвижные игры вроде футбола и волейбола и терпеть не могла уроки и свой музыкальный инструмент. Я была общительным, открытым и смелым ребёнком. А Наташа была моей противоположностью, что бесконечно бесило меня. Не будь она моей сестрой, я бы издевалась над ней не меньше, чем над теми скромнягами-ботаниками, что учились со мной в одном классе. Я бы также клеила ей жвачки на волосы, сочиняла бы о ней ужасные небылицы и рассказывала их каждому встречному, дала бы ей самое обидное прозвище. Но увы, мы были с ней одной крови, поэтому мне приходилось терпеть её – правильную девочку, застенчивую неженку, даму, безоговорочно соблюдавшую каждое правило этикета. Она была шестиклассницей и, представьте себе, ни разу в четверти не получила оценку ниже пятёрки. Я же училась в пятом классе и к этому времени успела получить все существующие оценки, даже кол (не подумайте, что я горжусь этим обстоятельством: за единицу, смело выведенную в дневнике учителем математики, даже мне, лоботряске, было очень стыдно).

Но несмотря на различия в характере, ни у кого язык не поворачивался назвать нас не сёстрами, а, например, подругами, а всё благодаря нашему существенному внешнему сходству. Бабушка, папина мама, часто шутила: «Чтобы узнать Юле, как она выглядит, ей достаточно взглянуть на сестру, и наоборот, Наташа вместо зеркала может брать с собой Юлю, чтобы посмотреть на своё отражение».

Конечно, бабушка преувеличивала, ибо мы с сестрой не были точной копией друг друга. У Наташи были длинные, чуть ниже пояса, каштановые волосы. Когда они были распущены, я дразнила сестру гнедой лошадью, потому как её густые волосы страшно походили на гриву, чего нельзя было сказать о моей шевелюре. Мои волосы были редкими и значительно короче Наташиных. Я понимала, что девочка, имеющая роскошные волосы, выглядит гораздо красивее, чем та, у которой вместо волос что-то, похожее на веник, но всегда успокаивала себя пословицей: «На голове – густо, а в голове – пусто».

В остальном мы и впрямь сильно походили друг на друга. Обе обладательницы ярко-зелёных, чуть раскосых, глаз, маленького носа со вздёрнутым кончиком, ямочек на щеках и бледной, как у мертвеца, кожи. Даже походка была одинаковая – лёгкая, несколько небрежная.

– Если ты мне не расскажешь, что произошло, я скажу маме, что ты украла из её кошелька тридцать рублей и купила на них пачку чипсов, которые она запрещает нам есть.

– Что ты! – встрепенулась сестра, ещё больше нахмурившись. – Такого ведь не было.

– Не было, – кивнула я, – в жизни не было, а в моём воображении очень даже было. Я уже представляю, как гневается мама, пока я говорю ей: «Наташка дождалась, когда ты выйдешь из комнаты, залезла в твой кошелёк, достала оттуда своими тоненькими изящными ручками три червонца и положила кошелёк ровно на то место, откуда взяла, чтобы никто ничего не заподозрил. А я в это время стояла за дверью и наблюдала эту картину в щёлочку». Вот видишь, как я умею правдоподобно придумывать. Ну же!

– Ладно, – вздохнула сестра, крепко сжав мою руку, – я расскажу тебе.

Я затаила дыхание и уставилась на сестру своими большими круглыми глазами в нетерпении, а она лишь потупила голову, и с каждой секундой её молчание начинало раздражать меня всё сильнее. Наконец она медленно, с неохотой, стала говорить:

– Сегодня на уроке истории я отпросилась в уборную. Я шла к зеркалу, что висело над раковиной, и мои каблучки звонко постукивали по кафельному полу. Я остановилась у раковины, и в туалете воцарилось абсолютное безмолвие, слегка пугающее и раскрепощающее одновременно. Я взглянула на своё отражение и пробормотала: «Уши, и сколько вы будете расти…»

– Тебе не нравятся твои уши? – перебила я сестру. – Тебе они кажутся слишком большими?

Кивнув дважды, она продолжила:

– Я, представляешь, стала называть имена тех девочек, чьи уши кажутся мне идеальными. «И почему у Симоновой такие аккуратные маленькие ушки, а у меня, как у обезьянки? И чем Камышева заслужила свои красивые, по крайней мере, не бросающиеся в глаза, уши? Но что я?! Разве такой должна быть настоящая леди? Уверена, что все при виде меня думают лишь о моих страшных ушах, и наверняка жалеют меня». И вдруг я слышу шорох…

– О боже! – снова прервала я рассказ сестры. – Неужели в туалете ты была не одна в эту минуту?

– Да, – отрезала Наташа и сильно побледнела. – Из кабинки вышла Маша Герасимова, девочка из параллельного класса. Прежде чем уйти, она с минуту стояла неподвижно, словно статуя, и прищурено глядела на меня. Я была дико напугана, руки мои начали трястись, как у старушки, ноги стали подкашиваться, лицо покраснело, как перезрелый помидор. Она покинула туалет, а я села на корточки и заплакала.

– Бедная, – прошептала я, погладив сестру по голове.

– Ты же понимаешь, что теперь Герасимова расскажет об этом всем, в том числе Симоновой и Камышевой. И обе одноклассницы будут думать, что я им завидую, и радоваться этому. А все остальные будут смеяться надо мной, показывать пальцами на мои большие уши.

В тот вечер сестра впервые заговорила о своих недостатках, впервые она призналась, что комплексует по поводу своей внешности. Я нашла это странным и подозрительным. Я предположила, что причиной этому послужило не что иное, как её влюблённость. Почему? Наверно, потому что я сама начала сравнивать себя с другими девочками именно в тот день, когда поняла, что мне нравится Миша из четвёртого «Б». Я оценивала шансы понравиться ему, стоя перед зеркалом и ища в себе лучшие черты, чем у сверстниц. К счастью, у меня была довольно высокая самооценка и я, улыбнувшись отражению, гордо сказала: «Я на свете всех милее». Неудивительно, что сестра, такая робкая и застенчивая девчонка, смогла накопать в себе минус.

– Тебе кто-то нравится. – Я ущипнула сестру за бок, она тут же отпрянула в сторону.

– С чего ты взяла это, глупая мартышка?!

Этим некрасивым животным сестра осмеливалась обзывать меня, когда злилась, что было более редким явлением, чем извержение вулкана. Спокойствие и смирение практически никогда не покидали Наташу, для этого нужно было очень сильно постараться. Сегодня мне удалось вывести её из себя, заодно оскорбиться.

– Сама ты мартышка! – воскликнула я. – Сама глупая, раз не знаешь, что в общественном туалете лучше держать язык за зубами, как бы тихо там не было. А я права, и ты это знаешь. Зачем девушке быть красивой? Чтобы понравиться парню, это и дурачку ясно… Кто же стал зачинщиком этой неприятной ситуации?

Наташа явно готова была рассказать мне о своём предмете воздыхания. Она вновь взяла меня под руку и уже было назвала его имя, как за нашими спинами раздался какой-то шорох. Мы обернулись и увидели Никиту Ивашова, мальчика, который был с нами в музыкальной школе. Он ходил туда первый год, хотя был довольно взрослым. Как сам он признавался, в конце пятого класса осознал, что хочет стать композитором, поэтому в начале шестого записался в музыкальную школу. Он осваивал игру на фортепиано и с тем, что он был очень способным учеником, было трудно поспорить. Представьте себе, не проучившись и года, он с успехом играл Симфонию № 6 Чайковского. Никита напоминал мне большую, лохматую и слюнявую собаку. Его густые каштановые волосы вились и были длинными, как у девчонки. Ну как длинными – чуть ниже плеч. Признаться честно, я завидовала этим волосам, хотела подобную красоту у себя на голове, хотя сама боялась себе в этом признаться. Всякий раз при встрече вместо того, чтобы похвалить волосы мальчика, я показывала на него пальцем и кричала: «Смотрите, кто здесь! Молодая Алла Пугачёва!» Я смеялась и надеялась, что мне составят компанию в этом развлечении другие ученики «музыкалки», но не тут-то было. Они глядели на меня, как на… глупую мартышку. Но я не каялась, я продолжала издеваться над Никитой. Моей главной целью было вывести его из себя, заставить его расплакаться от обиды и убежать. Представить, что он поведёт себя иначе, я не могла. Он был такой скромный и тактичный молодой человек, что я была убеждена: набросится на меня с кулаками он только в параллельной вселенной. По поводу слюнявости. У Никиты были очень большие губы, и каждый раз, когда он говорил, облизывал их, будто они ему мешали, оттого они были всегда влажные, что ни сколько раздражало, сколько привлекало внимание. И вот я думала: «Змей! Приди какая-нибудь девочка в красивом платьице, в белых гольфах, с бантиками в волосах, никто и не посмотрит на неё. Ведь все так и приковывают взгляд к твоим шикарным волосам и вечно алым губам».

Увидев наши изумлённые лица, Никита остановился. Лёгкий ветерок колыхал его вьющуюся чёлку, пока он, покрасневший, словно рак, растерянно глядел на нас.

– Ты шёл за нами прямо от школы? – спокойно спросила я.

Я сама себя не узнавала в тот момент, ибо моему бойкому характеру уже пора было вырваться наружу и устроить хитрецу-пианисту нешуточную взбучку. Наверно, я просто ещё не отошла от потрясения.

– Я догнал вас буквально минуту назад, – начал оправдываться Никита. – Не буду врать, я услышал кое-что из вашего разговора. Но, клянусь, я не специально… я вот уже собирался вас обогнать.

– Что же конкретно ты услышал? – едва не плача, спросила сестра. Очевидно, плохой день для неё не был окончен, ибо о её комплексе, по всей видимости, узнал ещё один человек. Единственное, что могло послужить ей утешением, так это скромность и порядочность Никиты, которые не позволят ему болтать со всеми о секрете Наташи.

– Я услышал, – вздохнул, потупившись Никита, – что все будут смеяться над тобой, показывая пальцами на твои уши. Если хочешь знать, то я не считаю, что они такие уж большие…

Не успел Никита договорить, как сестра схватила меня за руку и бросилась бежать. Причём она бежала так быстро, словно за нами гналась большая злая собака. Поспевая за ней, я кричала:

– Куда и зачем мы бежим?!

Но сестра не отвечала, продолжая бежать, куда глаза глядят. В какой-то момент мы оказались в неизвестной нам местности, что испугало меня, ибо я боялась заблудиться в нашем, пусть и маленьком, городе на ночь глядя и заставить волноваться наших родителей. Перед нами возникла какая-то узкая улица. По одной её стороне тянулись в ряд с дюжину берёз, по другой – разноцветные здания. Сестра подняла глаза и прочитала вслух вывеску на двери одного из них:

– Кафе «Бродяга».

– Что ты хочешь сделать?

– Зайдём туда. Я расскажу тебе свой главный секрет.

Я находилась в полной растерянности. Я уже чувствовала, как собственные любопытство и здравый смысл вступают в ожесточённую борьбу. Темнеющее небо и чужой район, видимо, не пугали сестру, и она не спешила попасть домой. Я подумала, что раз уж она, трусливая зануда готова зайти в кафе со странным названием, то что же мешает это сделать мне. В итоге любопытство не без помощи лёгкого тщеславия одержали уверенную победу и я, махнув головой, смело направилась к кафе. Оказавшись внутри, мы обнаружили, что все столики заняты. Там было много людей, начиная от милых стариков в очках, заканчивая молодыми, ярко одетыми людьми. Посетители кафе придали мне спокойствия, ибо я ожидала увидеть перед собой пьяных рокеров.

Нам с сестрой ничего не оставалось делать, как сесть за барную стойку, что мы и сделали.

– Почему ты рванула от Никиты, даже не дослушав его? – сказала я. – Он, кажется, хотел сделать тебе комплимент. Я слышала, как он говорил, что у тебя маленькие уши.

– Ты понимаешь, как это ужасно, что именно Никита услышал мои слова. Не Володька-скрипач, не Игорь-гармонист, а Никита. Раньше я могла надеяться, что он не замечает этого моего недостатка, а теперь… теперь при каждой нашей встрече он будет первым делом смотреть на мои уши, а потом уже здороваться со мной.

– И что с того?

– А то, что он… он нравится мне.

Признание сестры ошеломило меня. Я догадывалась, что этот красавчик нравится чуть ли не всем девочкам в музыкальной школе (да что скрывать, мне самой он был симпатичен), но то, что в него влюблена моя сестра, казалось мне немыслимым. В тот момент мне необходимо было как-то поддержать Наташу, и я не придумала ничего лучше, чем выставить Никиту в дурном свете.

– Никита?! Этот сенбернар недоделанный? Ты знаешь, что он только строит из себя божьего одуванчика. На самом деле он гадкий отвратительный тип.

– Что же он сделал отвратительного?

Прикусив нижнюю губу, я задумалась, но к моему великому сожалению, фантазия не удосужилась оказать мне крохотную помощь.

– Ничего и никому он плохого не сделал, – покачала головой сестра. – Видишь, даже над ушами моими не стал смеяться, а так, я уверена, поступил бы любой другой мальчик на его месте.

По ту сторону барной стойки стоял официант, молодой человек в клетчатой рубашке и коричневой шляпе, натирая стаканы и подозрительно уставившись на нас с сестрой.

– Вы смотрите на нас так, – обратилась я к официанту, – словно пытаетесь вспомнить, наши ли фото с надписью «разыскиваются» висят на каждом столбе или не наши.

Мужчина поставил на стойку стакан, рядом бросил тряпку, затем он погладил указательным пальцем свои смоляные усы и ответил с лёгкой улыбкой на лице:

– Просто я знаю, что вы пришли сюда одни, без родителей. Я начинаю подозревать, что вы сбежали из дома. Или вы беспризорники? Может, мне стоит позвонить в полицию?

– Что вы! – встрепенулась сестра. – Мы решили зайти в кафе по дороге домой. Родители знают, что мы здесь, не волнуйтесь.

– Наташа, – шепнула я сестре на ухо, – идём скорее домой. Мама и папа будут беспокоиться о нашем долгом отсутствии.

– Да, ты права, идём.

Когда мы с сестрой отошли от стойки на пару шагов, нас окликнул тот же официант:

– Вы, кажется, что-то потеряли.

Мы обернулись и заметили под тем стулом, на котором сидела Наташа, золотой медальон на чёрной нитке. Эту вещицу я увидела впервые. Я спросила у Наташи, её ли это предмет, и получила отрицательный ответ.

– Это не наше, – заявила я мужчине в шляпе.

– Но до вас здесь не было этого медальона, я отлично помню. К тому же, как раз перед вашим приходом под этими стульями мыла пол уборщица.

– Странно, но я тоже не видела медальон, когда мы пришли сюда, – сказала я сестре.

– Я бы точно заметила такую яркую вещь, – ответила она.

В итоге мы решили забрать медальон с собой, хотя бы потому, что он нам обеим сильно понравился.

– Мы же его не украли? – спросила по дороге домой Наташа, рассматривая медальон.

– Конечно, нет. Сказал же официант, что он появился под стулом именно в наше присутствие в кафе. Значит, он наш.

– Если что, я его буду носить.

– Это почему ты? – нахмурилась я.

– Потому что он лежал под моим стулом.

Мне нечего было возразить сестре, поэтому я молча опустила голову и насупилась.

– Ладно, – сказала сестра, заметив, что я обиделась, – разрешаю тебе надевать его один раз в месяц.

Мама не отчитала нас за позднее возвращение домой из музыкальной школы, ведь мы с Наташей придумали легенду, согласно которой нас задержала Светлана Игоревна, в голову которой взбрело поучить нас игре на скрипке лишние полчаса. Крепко сжав в кулаке медальон, Наташа стояла перед мамой и нервно улыбалась, боясь, что та заметит незнакомую ей вещь и потребует объяснить, как она оказалась у сестры. К нашему общему счастью, мама даже не взглянула на нас, ибо была занята приготовлением ужина. Когда мы объясняли, почему вернулись позже обычного, она молча улыбалась и кивала, нарезая куски сырого свиного мяса на досточке, а потом сказала:

– Сейчас идите делать уроки, а потом я позову вас кушать.

Наша мама работала медсестрой в больнице при отоларингологе. Пока он осматривал уши, горла и носы больных, она что-то писала в их медицинских картах. Я нечасто ходила в больницу по причине проблем со здоровьем, однако, когда это случалось, я, как назло, попадала к грубиянам в белых халатах. Врачи нервничали на ровном месте, с неохотой осматривали меня, а медсёстры были дерзкими, кричали, командовали: «Садись туда!», «Снимай кофту!» Помнится, у меня на теле появились какие-то странные красные пятна. Врач мельком взглянул на них и пробормотал еле слышно: «Лазаете где попало, а потом лишаи разносите». Разозлившись, я ответила: «Может, вы и неплохой экстрасенс, но я пришла к вам как к доктору, поэтому попрошу вас заняться своими прямыми обязанностями – лечить людей». Врач, ухмыльнувшись, покачал головой, а медсестра, сняв свои большие круглые очки, сделала крайне удивлённое лицо и сказала: «Надо же, какие невоспитанные дети пошли. Откуда вы только берётесь, кто вас рожает?»

В общем, после таких визитов плохое настроение мне было обеспечено. А вот мама сильно отличалась от тех медсестёр, которых я встречала. Она была доброй, спокойной, всегда улыбалась пациентам, даже в конце рабочего дня, когда была уставшей. Я знаю, потому как часто после школы заходила в кабинет, где она сидела за соседним столом с врачом, пожилым лысым дядей, который, кстати, тоже был гораздо лояльнее остальных врачей в больнице, и ждала шести часов, когда её рабочий день кончался, тогда мы вместе отправлялись домой. Мама проявляла доброту не только к пациентам. Нам было трудно вывести её из себя, она почти никогда не отчитывала меня за проделки, не злилась на нас сестрой, в отличие от папы, который любил нас, так сказать, повоспитывать. Когда мы с Наташей были совсем малютками, он часто ставил нас в угол, даже за всякие мелочи – за кражу яблок из соседского сада, за слёзы из-за не купленного мороженого. А однажды мы с сестрой играли в догонялки в доме и случайно разбили вазу, которая досталась папе от покойной бабушки. Тогда он достал из комода ремень, намереваясь постигать нас, благо мама остановила его и этого не случилось. Но мы с Наташей не обижались на папу, ибо знали, что наказывает он нас для того, чтобы мы выросли порядочными высоконравственными людьми. В том, что родители любят нас несмотря ни на что, у нас не было сомнений.

Мы с сестрой поспешили в комнату. Но, конечно, не для того, чтобы заняться уроками. Нам обеим не терпелось примерить новый аксессуар. Наташа разжала руку и на её ладони заблестел маленький медальон, похожий на расписанное золотыми красками яйцо Фаберже.

– Правда, он красивый? – спросила сестра, теребя его в руке.

– Да, – вздохнула я. – Только тебе придётся его носить тайком от родителей.

– Это ничего. – Наташа вприпрыжку подбежала к зеркалу и надела на шею медальон. В момент, когда он оказался на её груди, он раскрылся. Из него торчала маленькая белая бумажка, свёрнутая в трубочку. Мы с сестрой ахнули. Случившееся нам казалось чудом, какое происходит только в сказках, ну или в приятных снах.

Я уже было схватила бумажку, но сестра резко закрыла руками медальон и отвернулась:

– Это мой медальон, значит, я буду читать, что он мне пишет.

Я рассмеялась:

– Твой? Пишут тебе? Да неужели? Разве это украшение не потерял один бедолага, чьи письма теперь будет читать какая-то проходимка? Как крыса!

– Ах, вот, как ты заговорила. Официант ясно сказал, что это моё. Мой медальон, и точка!

– Ладно, – махнула рукой я. – Давай уже читать, что там написано.

Сестра развернула бумажку и медленно прочла такое послание: «Отныне ты владелица медальона. Это означает, что он исполнит одно любое твоё желание. Напиши его на обратной стороне этого листа, вложи лист обратно в медальон и закрой его. В тот же миг твоё желание непременно исполнится».

– О боги, как нам повезло! – воскликнула я и крепко сжала плечи сестры. – Ты только не спеши, подумай хорошенько, чего бы ты хотела.

– Да, я подумаю, – растерянно проговорила сестра; она, очевидно, не верила во всё происходящее. – Неужели такое бывает в жизни? Медальон, исполняющий желание… это точно не чья-то шутка?

– Заодно и проверим. Только я тебя умоляю, не проси какую-нибудь ерунду, проси что-то стоящее.

Я не могла старательно, без ошибок выполнять домашнее задание, ибо моя голова была занята совсем другим. Сестра сидела за столом напротив меня и с крайне умным лицом не спеша выводила в своей тетради буквы, что меня крайне удивляло. Неужели мысли о том, что в скором времени её самое заветное желание исполнится, нисколько не отвлекали её. Я уже начала думать, что ей нечего просить у медальона.

– Ты не о чём не мечтаешь? – спросила я у сестры, продолжая следить за тем, как она пишет.

Наташа подняла голову и, робко улыбнувшись, ответила:

– Каждый человек о чём-то мечтает.

– Жаль, я уже хотела попросить у тебя подарить мне медальон.

– Это тебе точно не светит.

Признаться честно, я не сильно жаждала заполучить медальон. Во-первых, что-то мне подсказывало, что сестре он гораздо нужнее, а во-вторых, я знала, что окажись эта волшебная вещица у меня на шее, я бы тут же написала на бумажке какое-нибудь необдуманное желание и вложила её в медальон. А в Наташе я была уверена и знала, что она воспользуется своим высоким интеллектом и выпросит у медальона что-то действительно значимое.

Этой ночью нам не суждено было уснуть. Стоило свету во всём доме погаснуть, как мы с сестрой после ужина заперлись в нашей комнате, чтобы решить один большой вопрос: что попросить Наташе у медальона. Я села на подоконник по-турецки спиной к многочисленным созвездиям за окном, среди которых я знала лишь Ворона и Центавра, а сестра сидела, вытянув худые ноги, выглядывающие из-под нежно-розовой рубашки, на кровати, прижав к груди недавно найденное украшение.

– Какое счастье, что мы оказались сегодня в том кафе, – сказала она. – Иначе у меня не было бы шанса исполнить своё самое заветное желание.

– Ты уже решила, что потребуешь у этой подозрительной вещицы?

– Мне больше нравится слово «волшебный», чем «подозрительный»… Да, я хочу попросить у медальона маленькие уши.

С этими словами сестра резко перевела взгляд с медальона на меня в ожидании моей реакции. Определённо, Наташа надеялась на то, что я поддержу её решение. Но, к её разочарованию, я повела иначе. Подхватившись с подоконника, я едва не закричала от возмущения. Остановило меня лишь то обстоятельство, что за стенкой давно спали родители, которых будить было крайне нежелательно.

– Что? – полушёпотом спросила я, выпучив свои большие круглые глаза. – Ты сейчас шутишь? Ты собралась просить маленькие уши? Зачем?

– Чтобы не быть похожей на обезьяну! – отрезала сестра.

– Тише, – я приложила указательный палец к губам и села на кровать рядом с сестрой. – Если ты напишешь это желание на бумажке, я не буду с тобой разговаривать до конца своих дней. Хотя нет, я поступлю по-другому, я не дам тебе написать про уши на бумажке. Буду ходить за тобой по пятам и следить, чтобы ты этого не сделала.

– И что же ты предлагаешь, – потупилась сестра, – быть несчастной всю жизнь?

– Твои уши делают тебя несчастной?

– Да.

– У тебя прекрасное лицо. Поверь, о такой внешности, как у тебя, мечтает не одна девочка. А уши… пусть они не самые маленькие в мире, но они идут тебе. Это твоя изюминка.

– Из-за этой изюминки Никита совсем не обращает на меня внимания. Когда мы подрастём, он найдёт девушку себе под стать, а я найду себе лопоухого парня. Но если я вскоре приду в «музыкалку» с нормальными ушами, возможно, всё будет так, как мне хочется.

– Но с чего ты взяла, что если у тебя будут маленькие уши, он влюбится в тебя?

– Я не знаю, – помотала головой сестра. – Я надеюсь на это всем сердцем. Никита хоть и сказал сегодня, что не считает мои уши такими уж большими, он явно…

Дальше я не помню, что говорила Наташа, ибо мою голову посетила следующая мысль: зачем просить у медальона приближение к своей мечте, если можно попросить исполнение мечты? Я смотрела на сестру и думала, какая же она глупая, раз сама не додумалась написать на бумажке о том, что хочет себе в женихи Никиту. Когда я озвучила свою идею, сестра удивлённо взглянула на меня и на минуту застыла в таком положении. Я думала, что после этого ступора она расцелует меня, скажет «спасибо», однако мои ожидания не оправдались. Нахмурившись, Наташа сказала:

– Ты с ума сошла. Так нельзя, это подло.

– Что же в этом подлого? В послании чёрным по белому написано, что ты можешь просить у медальона всё, что захочешь. Абсолютно любое желание.

– Это нечестно. Получается, я приворожу Никиту. Он влюбится в меня не сам, а при помощи волшебства, магии.

– Какая ты зануда, – фыркнула я и легла на свою кровать, собираясь уснуть. Однако мне совершенно не удавалось сомкнуть глаз, несмотря на приличную усталость, накопившуюся за день. Я чувствовала необыкновенную бодрость, словно несколько минут назад выпила ведро кофе. Я уже начала ненавидеть медальон, приносивший столько беспокойства и головной боли как мне, так и сестре. Наташа будто мысли мои прочитала, заявив:

– Уж лучше бы этого медальона не было у нас. Чувствую, он хорошенько потреплет нам нервы, а может, и поссорит нас.

Я открыла глаза и, уставившись в потолок, сказала:

– Последнего мы не допустим. А вот нервы мои уже на пределе. Но не из-за медальона, а из-за тебя. Просить ерунду – хорошо, а реально стоящее желание – плохо. Но я отныне не хочу вмешиваться в твои дела. Поступай, как знаешь, проси, что хочешь. Мне всё равно.

– Ладно, – решительно сказала сестра и, подхватившись с кровати, села за письменный стол. Она достала из медальона бумажку, развернула её и, взяв со стола ручку, принялась что-то писать. Моё любопытство заставило меня подбежать к сестре и посмотреть, что же она просит у медальона. «Хочу, чтобы Никита влюбился в меня», – прочитала я вслух и захлопала в ладоши. Я была бесконечно рада тому, что сестра послушала меня и загадала, как мне казалось, очень правильное желание.

– Теперь сверни бумажку аккуратно, вложи её в медальон и закрой его.

Сестра сделала всё, как я сказала, а потом взволнованно взглянула на меня и прошептала:

– Мне очень страшно. Надеюсь, моё желание не принесёт никому страданий.

– Перестань, – улыбнулась я, – всё будет хорошо.

Пожалуй, тот день был самым длинным за всю мою школьную жизнь. Даже уроки математики, которые заставляли трястись от страха, скрестив под партой пальцы и нашёптывая «хоть бы меня не вызвала к доске», текли чуть быстрее. Тот день был похож на старую почти сломанную карусель. Ты просишь её двигаться быстрее, а она всё стоит на месте и лишь время от времени балует тебя своим поскрипыванием. Часы ожидания всегда длятся дольше, чем хотелось бы, это не для кого не секрет. С самого утра я ждала того момента, когда мы с сестрой окажемся в музыкальной школе. Нам обеим было жутко интересно узнать, исполнил медальон желание, написанное вчера вечером на бумажке, или нет. Но, думаю, мне сильнее хотелось приблизить заветный час, чем самой мечтательнице. Подозреваю, что Наташа и вовсе была не готова предстать перед влюблённым в неё Никитой. Кому же нравится краснеть и бормотать что-то невнятное, находившись рядом с человеком, которого любишь. Я не сомневалась, что признайся Никита в любви моей застенчивой сестре, она так и сделает.

На одной из перемен мне стало очень скучно, а бегать по классу вместе с одноклассниками категорически не хотелось, ибо это занятие я считала глупым, а те, кто этим занимался, напоминали мне бешеных обезьян. Сидя за партой и жуя жвачку, я случайно бросила взгляд на мусорное ведро, стоящее у доски. Мне стало интересно, смогу ли я выплюнуть жвачку и попасть прямо в ведро. Учителя в классе не было, поэтому я не побоялась провести эксперимент, который кончился тем, что жвачка, вместо того, чтобы влететь в ведро, прилипла к доске, что меня очень позабавило. Прозвенел звонок на урок, и в класс вошла учительница русского языка, Виктория Игоревна, которую сразу же разозлил мой смех.