80 лет Центрально-Азиатской экспедиции Н. К. Рериха. Материалы Международной научно-общественной конференции. 2008

По Иртышу. Путешествие «по Иртышу среди холмистых и долистых далей» [2, с. 250] от Тополевого Мыса до г. Омска продолжалось 6 дней. Николай Константинович отмечает в дневнике следующие остановки: село Баты и Новый Красноярск (ушли под воду при заполнении Бухтарминского водохранилища, и на современной карте Казахстана на берегу Иртыша нет населенных пунктов с такими названиями), Усть-Каменогорск – «деревянный городок», Семипалатинск, где была перегрузка на пароход «8 февраля», далее Ермак (ныне переименованный в Аксу), Павлодар с густой толпой на пристани и, наконец, 8 июня прибытие в Омск.

Все дни путешествия наполнены впечатлениями от встреч на пароходе, многочисленными просьбами прочесть лекцию «о нашем пути», интереснейшими наблюдениями жизни молодой Советской Республики.

«Вся команда и все пассажиры третьего класса собрались тесным кольцом, и все слушали новые сведения с напряженным вниманием. Не игра, не сквернословие, не сплетни, но желание знать влечет этих людей» [2, с. 271]. Задают сложные продуманные вопросы. Приходят матросы, просят дать статью в газету. Нигде нет сквернословия. Заботливость и желание всячески помочь. В Семипалатинске дают письма в Совторгфлот в Омске, где могут помочь получить места в международном вагоне. Здесь же, в Семипалатинске, Рерихи заходят в книжный склад: «…не видим ни одной пошлой книги. Масса изданий по специальностям. И это все в пограничном захолустье в уединенном Семипалатинске» [2, с. 273].

Николая Константиновича радуют увиденный рост народного сознания, легкость передвижения людей, отсутствие страха и предрассудков, широта, реальность и практичность суждений, тяга к знаниям. Вот два молодых рабочих говорят об организации местного театра: «Говорят так, как и в столице редко услыхать можно. Пограничники толкуют о буддизме: понимают, что это не религия, а учение» [2, с. 274]. Народный учитель любовно говорит о лучших методах преподавания. С командиром полка, убежденным партийцем, разговор об эволюции материи. Елена Ивановна читает письмо Махатм.

И Николай Константинович записывает: «На картине “Сон Востока” великан еще не проснулся, и глаза его еще закрыты. Но прошло несколько лет, и глаза открылись, уже великан осмотрелся и хочет знать все. Великан уже знает, чем владеет» [2, с. 274].

Продолжительность Казахстанского этапа экспедиции всего 10 дней. Но эти 10 дней были наполнены позитивными впечатлениями от неслучайных встреч, важными наблюдениями роста сознания людей Новой Страны, уважительной заботой и вниманием к Рерихам со стороны всех встреченных и представляли резкий контраст с предшествующим Синцзянским этапом. Это было время краткого отдыха после «китайских» трудностей и подготовки к следующему важному этапу. Впереди была Москва.

На Казахстанском этапе Рерихов сопровождали лама Лобзанг и молодой ладакец Рамзана [2, с. 270].

Литература

1. Обухов В.Г. Схватка шести империй: Битва за Синцзян. М., Вече, 2007.

2. Рерих Н.К. Алтай – Гималаи: Путевой дневник. Рига: Виеда, 1992.

3. Рерих Ю.Н. По тропам Срединной Азии. Самара: Агни, 1994.

4. Шапошникова Л.В. Великое путешествие. В 3 кн. Кн. 1. Мастер. М.: МЦР, 1998.

Рис. 1. Большой буддийский храм «Красная гора» в Урумчи (фрагмент храмового комплекса). (фото В.Ахтямова, 2007 г.)

Рис. 2. Один из храмов. В орнаменте фронтона использована символика Триединства (фото В.Ахтямова, 2007 г.)

Рис. 3. Вид на современный Урумчи со смотровой площадки храмового комплекса (фото В.Ахтямова, 2007 г.)

Рис. 4. Памятник В.И.Ленину перед зданием бывшего советского генерального консульства в Урумчи (фото В.Ахтямова, 2007 г.)

Рис. 5. «Непредвиденная остановка». Экспедиционная фотография, предположительно – переход по Джунгарии через ущелья Джаира, 25 мая 1926 г.

Рис. 6. Вершина стрелки Тополева Мыса. Фотография начала ХХ века (фото Г.И.Полякова)

Р.П.Кучуганова,
заслуженный учитель Российской Федерации, Алтай, с. Верхний Уймон
С.С.Овсянникова,
преподаватель музыки Детской школы искусств, Алтай, с. Верхний Уймон
ПОСЕЩЕНИЕ СЕЛА ВЕРХНИЙ УЙМОН ЦЕНТРАЛЬНО-АЗИАТСКОЙ ЭКСПЕДИЦИЕЙ АКАДЕМИКА Н.К.РЕРИХА В 1926 ГОДУ^[22]

Дорогие друзья!

Я рада приветствовать вас в этом зале, собравшем много добрых и умных людей. Проделав долгий путь, привезла я вам поклон от величественного Горного Алтая. Это моя родная земля, там я родилась и выросла, там жили мои родители, там живут мои дети и внуки. «Не та земля дорога, где медведь живет, а та земля дорога, где курица скребет». «Своя земля и в горсти мила» [1]. Дорогая земля, и на этой земле живут дорогие моему сердцу люди. Это они наказывают молодым: «Держи себя как человек». «Напраслина на человека – незамолимый грех». «Человек грешит, ты это видишь, а назавтра ты его грехи забудь, свои грехи есть – о них и думай». «Завидовать грех. Если ты поругался с человеком, немедленно простись. Протерпи, проскорби. Делай людям только добро, не оскорбляй, не осуждай. Трудись не ленись» [1].

Эта земля воспета поэтами, писателями, художниками. Необыкновенная и царственная красота вызывает у людей, попадающих сюда, необъяснимые чувства, способность говорить прекрасные слова, писать великолепные картины. Великий алтайский художник ХХ века Григорий Иванович Чорос-Гуркин так писал об Алтае, о природе своего родного края, что нельзя не услышать в его словах восторг и глубокое чувство сыновней любви: «Какой везде простор, какая мощь. Это ты – заколдованный, угрюмый, царственный Алтай. Это ты окутался туманами, которые, как мысли, текут с твоего могучего чела в неведомые стороны. Это ты, богатырь, дремлешь веками, сдвинув свои морщинистые брови, и думаешь свои заветные, добрые думы» [2].

В августе 1926 года побывал на Алтае Николай Константинович Рерих вместе с женой Еленой Ивановной и старшим сыном Юрием. Посещение этих мест было частью большой экспедиции. Одним из главных стимулов организации экспедиции Рериха в Азию, включающую громадную по своим размерам Сибирь, явилось стремление отыскать на окраине России наслоения многовековой русской действительности. Азия и Восток всегда привлекали внимание Николая Константиновича. Его интересовали корни славянства, восточные истоки Древней Руси, красочный кочевой мир наших степей. Одной их главных целей экспедиции было создание уникальной всеобъемлющей панорамы земель и народов Срединной Азии. Для Рериха-ученого Алтай был интересен как центр Евразии, по его словам, «равное расстояние от четырех океанов, то есть от западных границ Европы до Дальнего востока. От Атлантического океана до Тихого и от Северного Ледовитого океана до Индийского. И здесь, в центре Алтая, находится высочайшая вершина Сибири и Дальнего Востока – Белуха» [3]. Кроме того, здесь была возможность изучать быт, искусство, образ жизни алтайского народа, а также русских старообрядцев, которые с давних пор селились здесь, спасаясь от митрополита Никона. Рериха влекло на Алтай и то, что этот заповедный край является звеном между Россией и Индией, которое связывает их между собой не только исторически и географически, но и духовно. В грандиозной горной цепи Центральной Азии Алтай самая северная часть, а Гималаи – южная. Межгорья и перевалы – это своеобразный «коридор», по которому древние народы передвигались из Центра Азии на равнины Сибири и далее в Европу. Николай Константинович писал, с каким великим почтением народы Азии относятся к Алтаю: «И странно и чудно – везде, по всему краю хвалят Алтай. И горы-то прекрасны, и кедры-то могучи, и реки-то быстры, и цветы-то невиданны» [3, с. 239].

В Новониколаевск (ныне Новосибирск) экспедиция прибыла из Москвы 26 июля 1926 года. В состав экспедиции входило семь человек: Николай Константинович – руководитель экспедиции, Юрий Николаевич, востоковед, знаток многих языков, отвечал за охрану экспедиционного каравана, Елена Ивановна, музыковед Морис Лихтман с супругой Зинаидой, сотрудники нью-йорского Музея Рериха, лама Геген, ученый-тибетец, ассистент Юрия Николаевича, и ладакец Рамзана. Путь от Новониколаевска к предгорьям Алтая пролегал на пароходе по Оби до Барнаула, затем еще одним пароходом до Бийска, и уже отсюда, наняв проводника с лошадьми, погрузив багаж на четыре брички, путешественники двинулись в глубь Алтая, в сторону Верх-Уймона. «Елен-Чадыр, Тоурак, Куеган, Карагай, Ак-Кем-Ясатар, Экопур, Чеган, Арасан, Уруль, Курачан, Алахай, Жархаш, Онгудай, Еламан, Турунда, Аргут, Карагем, Арчат, Жалдур, Чингистай, Ак-Ульгун, Хамсар. Это все имена. Эти названия речек, урочищ и городищ – слышатся, как напевный лад, как созвучный стон. Столько народов принесли свои лучшие созвучия и мечты! Шаги племен уходят и приходят» [3, с. 280]. Трудная дорога, проливные дожди, без конца ломались подводы, несмотря на все это, сердца художника и его друзей переполнялись удивлением и восхищением необъяснимой красотой просторов Алтая. И как сказал один из путешественников – лама Геген: «На пути к Шамбале должны быть препятствия» [4, с. 259].

В Усть-Коксу экспедиция добралась на шестой день пути, поздней ночью. Наконец-то они попали на берег красавицы Катуни. Только самые нежные, самые ласковые слова можно говорить о Катуни. «Вот она – бурливая, страстная, переливается изумрудной струей, плещет и играет всеми цветами радуги. Вся она полна волшебной силы. Вся движение и жизнь. Столпились к берегам ее пахучие сосны и протягивают к ней кудрявые ветви. Она есть счастье и украшение Алтая. Ее боготворит кочевник, слагает в ее честь песни. На пути она шлет последнее “прости” прибрежным горам и всему Алтаю» [2]. Эти слова принадлежат алтайскому художнику Г.И.Чорос-Гуркину. А вот эту песню сложили староверы о Катуни:

С высокой горы из Алтая Красива река пролилась.

Краса у ней очень большая.

Катунью она назвалась…

Они приходили к реке за помощью и произносили: «Бережок, батюшка, речушка, матушка, как ты моешь берега, пенья, коренья, желтые каменья, так смой, сполощи с меня страхи, уроки, переполохи» [1].

Николай Константинович был очарован Катунью: «Шамбатион-река^[23] стремительно катит по порогам и камням. Кто не пострашится, перейдет ее. Катит камни – Катунь настоящая» [3, с. 279]. Много легенд сложили алтайский и русский народы про Катунь. Катунь обычно сравнивают с женщиной, благодаря ее красоте, своеволию, стремительности. «Катунь – женщина, а Бий-река – мужчина. Когда-то они были супругами. Жена была сварливая, неуживчивая, одним словом поперёшная жена. А муж спокойный, тихий, умный. Он уживался с другими реками, был в мире с горами-великанами. “Умный молчит, когда глупый ворчит”. Но ведь известно, что “железо уваришь, а злой жены не уговоришь, не убаишь”. “Мир в семье женой держится”. “У добрых супругов две души, да единая воля”. Красавица Катунь не умела, да и не хотела держать мир в семье, единой воли у супругов тоже не было. Не давала Катунь покоя супругу. “Назло мужу сяду в лужу”. Реки и горы шептались между собой, осуждали жену, жалели мужа. Жалели-жалели, да и присоветовали Бию вызвать супругу на состязание, на быстроту бега. Кто победит, тот и верховодить в семье будет. “Если жена верховодит, то муж по соседям ходит”. Хотели горы да реки, чтобы муж верховодил, и помогали Бию. Горы и скалы раздвигались на его пути, а на пути Катуни вставали мощными преградами. Победил Бий, покорилась мужу жена. “Доброю женою и муж славен”. Слились реки воедино и продолжили совместно путь к Алтын-Казык – Полярной звезде, – образуя реку Обь, что по-ойротски значит “своенравный ненасытный государь”» [1].

Переправились члены экспедиции на другой берег Катуни, впереди показался высокий скалистый хребет, а у подножия его свободно раскинулось селение. Это и был конечный пункт алтайского этапа экспедиции – старообрядческое село Верх-Уймон. Так как маршрут на Алтай был заранее разработан, то и село Верх-Уймон было выбрано не случайно. Во-первых, село расположено на правом берегу Катуни, у самого подножия Катунского хребта, с его вершиной – легендарной Белухой, которая для Николая Константиновича представляла большой интерес. Подтверждение этому мы находим в путевых дневниках художника: «А со Студеного хребта лучше всего видно самую Белуху, о которой шепчут даже пустыни» [3, с. 283]. Во-вторых, Рерих по рассказам и рекомендациям ученых, путешественников, этнографов, художников знал, что именно в Верх-Уймоне живет самый лучший проводник – Вахромей Семенович Атаманов. Он считался «знатоком потаенных троп» и сопровождал экспедиции профессора Василия Васильевича Сапожникова, инженера-геолога Николая Николаевича Падурова, художника Григория Ивановича Чорос-Гуркина и многих других.

У Вахромея Семеновича Атаманова была многочисленная семья, десять человек детей. «Жена его была алтайка. Он уважал ее, старался помогать ей в работе» [5, с. 23]. Жили они в двухэтажном доме, имели свою пасеку и кузницу, стада овец, коров, лошадей – всего около 300 голов. Но не ограничивались только этим – Вахромей Семенович был очень образованным человеком, он выписывал из-за границы всевозможную технику, которая могла бы облегчить очень тяжелый на уймонской земле труд крестьянина, научную литературу по ботанике и медицине. В доме Атаманова была очень хорошая, по тем временам, библиотека, он выписывал книги прямо из Барнаула, особенно по медицине, так как лечил всю округу, правил кости, принимал роды, даже известен случай, что он сам сделал кесарево сечение. Библиотека располагалась на втором этаже, была увешана всевозможными целебными травами, в знании которых Вахромею Семеновичу не было равных. К нему на консультацию приезжали специалисты по ботанике даже из Москвы. Рерих вспоминал о Вахромее Семеновиче так: «Он [Вахромей], по завету мудрых, ничему не удивляется; он знает и руды, знает и маралов, знает и пчелок, но главное и заветное – знает он травки и цветики. Это уже неоспоримо. И не только он знает, как и где растут цветики и где затаились коренья, но он любит их и любуется ими. И до самой седой бороды, набрав целый ворох многоцветных трав, он просветляется ликом, и гладит их, и ласково приговаривает о их полезности. Это уже Пантелеймон Целитель, не темное ведовство, а опытное знание. Здравствуй, Вахрамей Семенович, для тебя на Гималаях жар-цвет вырос» [3, с. 282–283]. Атаманов, очевидно, напоминал Н.К.Рериху персонаж его картины «Пантелеймон-целитель», созданной еще в 1916 году. В новосибирской картинной галерее есть картина, написанная художником в сороковых годах, с изображением седого старца, собирающего целебные травы.

До конца жизни Николай Константинович и вся его семья с благодарностью вспоминали Вахромея Семеновича. Он проводил экспедицию до Бийска, его звали с собой в Гималаи, но не согласился старовер покинуть родные места и свою большую семью. Жизнь семьи сложилась очень тяжко, как и у многих в то время: на их глазах разрушали то, что создавалось веками их дедами и прадедами, гнали из дома, ссылали на каторгу семьями, убивали, топили в Катуни тех, кто не хотел от веры своей отречься. В 1929 году после бунта староверов всю семью Атамановых сослали в Нарым, хотя и не причастны они были к этому событию. Атаманова любили в селе и хлопотали о его освобождении, так как он сделал очень много добра людям. О последних днях его жизни писала внучка Мария Васильевна Атаманова: «Деданька Вахромей очень страдал, умер он не от голода – у нас еще были сухарики – а умер он от горя и переживания за всех нас. Однажды мы вышли и увидели, что он лежит вниз лицом на кучке дров. Рассек лоб, на лбу у него была кровь. Похоронили мы деданьку Вахромея, к могилке его отвезла уймонская Бурка» [4, с. 105–106]. Когда пришли бумаги о его реабилитации, было уже поздно.

У Вахромея Семеновича была сестра – Агафья Семеновна. Внучка Вахромея, Мария Васильевна, так вспоминает о своих родных: «У Агафьи Семеновны каждая волосинка была завита в кудри. Агафья Семеновна (так ее звали в деревне, настоящее имя – Елена) любила независимость в жизни и творчестве. Говорила прибаутками, стихами. А какая была художница! Она готовила сама краски из голубой, красной, белой глины. Варила олифу из конопляного масла. Часто встречалась с художником Григорием Ивановичем Гуркиным, ходила к нему через горы в Анос. Я помню ее наряд: холщовый сарафан, ситцевая рубаха, на голове неряшливо надет платок, из-под него выбиваются волосики. На боку холщовая сумка, где в баночках краски и кисточки»[1].

 
От кого в Уймоне русский род,
Позабыл за древностью народ.
Только помнит, вспоминает задушевно,
Что жила в Уймоне Агашевна[1].
 

Она расписывала многие дома в долине Уймона, двери, наличники, потолки, стены, скрыни, а также предметы обихода: мебель, прялки, люльки, квашни, бочонки, кубышки. При этом не пользовалась кистями, а просто макала палец в охру и рисовала. Все расписывалось в древнерусском стиле: фантастические звери, птички, травка, цветики. Все в округе очень высоко ценили мастерство Агашевны, однажды за роспись дома она получила в дар коня. Художник Леопольд Цесюлевич, один из первых исследователей творчества Н.К.Рериха и его пребывания на Алтае, записал, что вспоминают о ней старожилы: «Домик Агашевны, который стоял на берегу реки, возле горы, очень украшал село. Домик был под розовой крышей. Снаружи и внутри окрашен снежно-белой краской с узорами цветов и трав, изображениями птичек и зверей. На окошках – изящная резьба. В одной комнате пол был покрашен под рисунок цветных дорожек, в другой имитировал затейливый персидский ковер. Все украшалось с неудержимой фантазией. Домик ее был буквально сказочным <…> Все удивлялись, как она умеет так чудно красить. И птички, и звери были с характерами – то горделивые, то нахохлившиеся <…> Ее приглашали расписывать избы и в Мульту, и в Коксу, и в Нижний Уймон» [7, с. 49]. В настоящее время в этнографическом «Музее истории и культуры Уймонской долины» в селе Верх-Уймон хранится опечек (нижняя часть русской печи), расписанный Агашевной. Сохранились росписи и в некоторых домах. В музее изобразительного и прикладного искусства Барнаула также есть ее работы – среди экспонатов XIX–XX веков достойное место занимают стенная роспись и вышивка этой сельской мастерицы.

7 марта 1930 года на открытии часовни во имя Преподобного Сергия Николай Константинович произнес такие слова: «Передо мной встают два воспоминания, воскрешающие имя Преподобного Сергия. Одно уже давнишнее, а другое – всего три года назад.

Одно относится к покойному профессору Ключевскому <…> Другое воспоминание относится к нашей экспедиции, когда мы в 1926 году проходили алтайские села, на север и на юг от Белухи и китайский Алтай. Всюду разбросаны старообрядческие села, очень древние, в которых и по сей час сохранилась самая необыкновенная жизнь. Я представляю себе избу, в которой мы остановились. На стене написана красной краской большая чаша. Писала ее тетка Алена. Тут она одна занимается в селе живописным рукоделием. Она и целебными травами лечит в деревне. Она знает, что такое на стене.

– Чашу кто написал?

– Да ведь ты знаешь, я одна занимаюсь.

Да, известно чаша самая лучшая. На той же стене пожелтевший квадрат от висевшей иконы.

– А где же икона?

– А угодник под спудом.

– А когда же он выйдет?

– Вовремя.

И приносит нам она несколько старинных икон. Стараюсь разобрать. На одной из них уже стертое временем изображение.

– А это кто?

– Как? Преподобного не узнал? Ведь это Сам.

– Да кто Сам?

– Да известно – кому русская земля поручена – Сергий.

– А когда же поручена русская земля?

– Изначала.

– Да на какое же время?

– А на все будущее.

– А когда же оно наступит?

– Это Ему лучше знать» [8, с. 71–72].

Агашевна не могла не вызвать своей необыкновенностью, самобытностью, талантом восхищения у Николая Константиновича. «А вот и Вахрамеева сестра, тетка Елена, – пишет об Агафье Семеновне Рерих. – И лекарь, и травчатый живописец, и письменная искусница. Тоже знает травы и цветики. Распишет охрой, баканом и суриком любые наличники. На дверях и на скрынях наведет всякие травные узоры. Посадит птичек цветистых и желтого грозного леву-хранителя. И не обойдется без нее ни одно важное письмо на деревне. “А кому пишешь-то, сыну? Дай-ко скажу, как писать”. И течет длинное жалостливое и сердечное стихотворное послание. Такая искусница!» [3, с. 283]. Кто знает, может, именно эта искусница и сочинила незамысловатые, но полные добра слова старинного заговора: «Домочек-избушечка. Окладны бревешечки. Наокруг домочка, наокруг дворочка крыша медна, оградка каменна, тын железный. Аминью заперто. Сам Исус Христос в большом углу с Ангелами да Архангелами» [1].

Николай Константинович с женой и сыном остановились в доме у Атаманова на втором этаже. В одной из комнат верхнего этажа была роспись, пылающая красная чаша. Множество раз художник возвращался к мысли об истинном предназначении подобных таинственных чаш, находя их в росписях, скульптурных изображениях, а также в древних изваяниях из камня. Позже он записал в дневнике: «…на стене красная чаша. Откуда? У ворот сидит белый пес. Пришел с нами. Откуда?» [3, с. 290]. «Почти полных две недели изо дня в день продолжалась напряженная работа членов экспедиции. С раннего утра, после легкого завтрака, начинались маршруты пешие или конные, близкие или дальние, строго продуманные по целям…» [14, с. 126]. Собирали минералы, целебные травы, исследовали старые курганы, наскальные рисунки, изучали местные обычаи, наречия, одежду, записывали легенды о чуди, Беловодье, о Белом Бурхане и Ойроте. Рерихи просили крестьян села собирать в разных местах особые камни, а женщины шили под них мешочки. Находки оплачивали, сведения о местах сбора записывали, камни сортировали по мешочкам. В некоторые места совершали специальные поездки. О минеральных богатствах Рерих писал: «Золотые здешние места» [14, с. 128]. Он считал долину между Уймоном и Катандой местом будущего культурного центра: «…Алтай является не только жемчужиной Сибири, но и жемчужиной Азии. Великое будущее предназначено этому замечательному средоточию» [9, с. 68]. «Находили свинец, каменный уголь, золото, железо. Руководил геологическими работами Морис Лихтман. Проводник показывал Рерихам заброшенные шахты, бывший асбестовый завод» [9, с. 67–68]. «У каждого были свои, строго очерченные обязанности <…> Определились и пристрастия индивидуальные: Морис Лихтман, помимо занятий минералами и обдумывания проектов экономического сотрудничества, увлекся записями алтайских народных мелодий; Юрий Николаевич много фотографировал и, очарованный, как и отец, недюжинной личностью Вахромея Атаманова, эпизод за эпизодом снимал на кинокамеру “жизнь его, опыты и науки”, что должно было стать частью большого фильма об Алтае» [9, с. 67]. Но кинопленки погибли во время вынужденной зимовки на тибетском нагорье в 1927 году.

На Алтае Рерихи собирали коллекцию образцов народного костюма, покупали узорчатые пояса, опояски. Любовь Николая Константиновича к народному искусству общеизвестна, а Елена Ивановна и Юрий настолько прониклись красотой и целесообразностью местного одеяния, что постоянно ходили в старообрядческих костюмах. В связи с этим Агафья Зубакина (сестра Вахромея Атаманова) вспоминает: «Сама (Елена Ивановна) была вся беленькая, светлая <…> Шибко красивая была. Длинный сарафан у нее был, долгая одежда. Широкое, очень длинное носила. Вся одежда здешняя <…> А Юра простой, простой был. Двадцать три года ему было. Молод был, а бороду не брил. Здесь рубашку купил коленкоровую. Навыпуск ее носил. Все в ней бегал. Мне та рубашка совсем не нравилась, как у всех мужиков. А она ему почему-то мила была. До дому хотел довезти, осторожно велел стирать, чтобы не полиняла, не порвалась» [9, с. 67]. Упросили Агафью Семеновну одеться в бухтарминскую одежду: цветной сарафан и шаль. «Юра меня со всех сторон снимал. Вместе с батюшкой отовсюду фотографировали. Юра говорил: “Будешь у нас по стенке бегать”» [9, с. 68]. Сохранившийся здесь, в Верх-Уймоне, мир векового славянского уклада вдохновил Рериха написать этюд девушки в древнерусском наряде, в цветастом сарафане, в шали. Позировала ему сельская красавица Варвара Ипатьевна Бочкарева.

Староверы не допускали небрежности ни в чем. Чистота в быту, взаимоотношения между людьми – покорили семью Рерихов. Крестьянские избы были некрашены и их шоркали (чистили, драли) песком и голиками (веник без листвы). «Чистота в красоте, красота в чистоте». «Где чисто, там Ангелов сто. Где грязно, там ни одного». «Не та жена любит, которая ласкает, а та жена любит, у которой все сверкает». «Плохая хозяйка – плачет дом, плохой хозяин – плачет двор». «Каково крыльцо, таково и лицо». «За домом, как за невестой, ухаживать надо» [1].

Во время поездок Николай Константинович много беседовал с Вахромеем Семеновичем. Однажды они находились в пяти километрах от Верхнего Уймона недалеко от Тихоньского плеса. Так называют тихую заводь на Катуни. Слова, сказанные староверу Николаем Константиновичем, старожилы долго друг другу пересказывали. Фекла Семеновна Атаманова вспоминала: «Редкий человек был Рерих. Сказал он Вахромею: “Запомни, может, и я не доживу, и ты не доживешь. Детям своим накажи, здесь, обязательно, будет деревня”» [1]. Так и вышло. В 1930-е годы, после становления колхозов, возникла на этом месте деревня Тихонькая.

«Эта строительная хозяйственность, нетронутые недра, радиоактивность, травы выше всадника, лес, скотоводчество, гремящие реки, зовущие к электрификации, – все это придает Алтаю незабываемое значение» [10, с. 29]. Богатство Уймонской долины заключалось не только в рудниковых залежах. Необычайный растительный и животный мир восхищал и удивлял Николая Константиновича. В поездках по горам собирали целебные травы, маралий корень. У Лаптева, работавшего агентом «Загот-пушнины» в Верхнем Уймоне и часто общавшегося с Рерихами, были закуплены маральи рога, используемые для лечебных целей. В книге «Алтай – Гималаи» есть такие строки: «Рога марала и мускус кабарги доныне являются ценным товаром. Нужно исследовать целебные свойства толченого рога марала. Весенняя кровь, налившая эти мохнатые рога, конечно, напитана сильными отложениями. В чем разница мускуса тибетского барана от мускуса алтайской кабарги? Кабарга питается хвоей кедра и лиственницы. Алтайцы жуют хвойную смолу. Все качества мускуса должны быть исследованы» [3, с. 290].

Объектом пристального внимания экспедиции были древности Алтая. Для Рериха, как археолога, известного своими раскопками древних русских городов, большой интерес представляли многочисленные курганы. В дневниках Николая Константиновича упоминаются «каменные бабы», «оленьи камни», «керексуры», «кезеры». Многие их этих памятников относятся к уйгурской эпохе, X–XIV векам. В долине находится множество пещер, о которых ходят легенды. Старожилы говорят, что по ним можно добраться до самых Гималаев.

Ежедневно Николай Константинович с проводником выезжал в горы на этюды. И основным у него было – «устремление к художественной работе». Рерих писал этюды везде, не расставаясь с мольбертом. «Даже к седлу был прикреплен маленький ящичек – этюдник, и на ходу лошади он набрасывал красками пейзажи. Это редчайший случай такой художественной работы» [5, с. 26]. Он побывал на белкаˊх – Студеном, Погорелка, Большой Батун, Малый Батун с целью посмотреть на Белуху и выполнить ряд зарисовок и этюдов. Один из них хранится в Лувре. Особой частью программы экспедиции являлось посещение святыни Алтая – горы Белуха. На Алтае Белуху называют Уч-Сюре – жилище Богов, соответствует монгольской Сумер и индийской Сумеру. Белуха, эта Сумеру Азии, стоит белоснежным свидетелем прошлого и поручителем будущего. Белуху художник писал многократно. Высочайшая гора Алтая расположилась среди хребтов, и увидеть ее было непросто. Этюды горы Николай Константинович делал с нескольких точек. С Вахромеем Атамановым они поднимались на Теректинский хребет, параллельный Катунскому, чтобы с его вершины увидеть Белуху издали. Ездили к подножию Белухи с северной стороны вдоль реки Кучерлы. Картина «Белуха» написана с южного склона горы. Гору удалось увидеть в ясную погоду, что случается нечасто. Картина «Белуха» написана в звонких и чистых тонах. Ясно читаются Западная и Восточная вершины, отчетливо рисуется на переднем плане ледник Геблера, за ним заснеженный Раздельный хребет, пересекающий ледники Катунский и Берельский. «Семнадцатого августа увидели Белуху. Было так чисто и звонко. Прямо Звенигород» [3, с. 291]. «Владычица Алтая, белоснежная гора Белуха, питающая все реки и поля, готова дать свои сокровища» [10, с. 30].

В дневнике этого периода Николай Константинович записывает: «Начата картина “Сосуд нерасплесканный”. Самые синие, самые звонкие горы. Сама чистота <…> И несет он с горы сосуд свой» [3, с. 291]. Картина закончена в Монголии в 1927 году. По словам специалистов, высокогорный пейзаж на картине очень напоминает Белуху с юго-восточной стороны. На переднем плане человек несет чашу, чашу знаний, чашу мудрости. Сам художник так охарактеризовал сюжет этой картины: «…не для себя он ее несет. Он ее несет по поручению оттуда и туда, куда ему заповедано. Для сокращения пути он пройдет и катакомбами, и проведет ночь в пещере, может быть, и недоспит, и забудет о еде – ведь не для себя он идет. Служение человечеству не есть какая-то самомнительная фразеология <…> В творчестве, в помощи, в ободрении, в просвещении, во всех исканиях достижений перед человеком будет то же Служение» [11, т. 1, с. 365–367].

Издревле староверы говорили о Беловодье: «Берега кисельные и реки молочные, все любят друг друга, никто никого не обидит». Кандидат исторических наук Лариса Мукаева в своей работе «Прибежище русского раскола» отмечает: «…в раскольничьей среде стали складываться легенды о богатой и привольной стране Беловодье, где можно сохранить “древлеотеческую” веру, где Господь щедрой рукой рассыпал всякого добра на поживу человека. Ее прообразом стали вольные старообрядческие сообщества Южного Алтая, крестьянский социум раскольников Бухтарминского края» [12]. Были особые листки, своеобразные путеводители до Беловодья. «На Беловодье надобно ехать до города Бийска, а потом по Смоленской области до деревни Устюбы. Потом путь пройдет через горы каменные, снеговые. И тут есть деревня Уймон, есть и люди тут, которые поведут дальше» [6, с. 15]. Н.К.Рериху старики рассказывали: «Беловодье! Дед Атаманова и отец Огнева ходили искать Бе-ловодье <…> Через Кокуши горы, через Богогорше, через Ергор – по особой тропе. Бывает, что и беловодские люди выходят верхом на конях по особым ходам по Ергору. Также было, что женщина бело-водская вышла давно уже. Ростом высокая, станом тонкая, лицом темнее, чем наши. Одета в долгую рубаху, как бы в сарафан. Сроки на все особые» [3, с. 281]. «Ликом строгая и темнее наших. Ходила по народу – помощь творила, а затем ушла назад в подземелье. Тоже приходила из Святой Страны» [13, с. 234].