И вместе, и врозь: социология взаимных представлений супругов (по результатам социологических исследований)

© Антонов А.И., Карпова В.М., Ляликова С.В., Новоселова Е.Н., Синельников А.Б., Жаворонков А.В., 2022

Предисловие редактора

В настоящее время острота проблем неравномерности демографического развития разных стран мира, глобальное сокращение рождаемости и распространение малодетности, убыль населения и ее частичная компенсация иммигрантами, постарение населения и прочие тенденции ведут к целому ряду негативных последствий, широко обсуждаемых в общественном мнении в связи с институциональным кризисом семьи и дезорганизацией воспроизводства населения.

Современная демография в последние десятилетия была призвана объяснять направленность демографических изменений с учетом мотивов, установок потребностей и жизненных ценностей действующих лиц демографической драмы. Настоятельность исследований поведения привела к активизации системного подхода, междисциплинарного изучения семьи, брака, развода, продолжительности жизни и смертности в контексте феноменов демографического поведения людей. В связи с этим новые пути познания стали рассматриваться в рамках социальной демографии или социологии населения.

Авторы этой книги исходят из взаимосвязи двух составных частей социологии населения, где социологическая демография сосредоточена на анализе влияния социума на диспозиционные структуры и процессы поведения, относящегося к рождаемости и смертности. В свою очередь демографическая социология изучает обратное влияние структур и процессов воспроизводства населения, т. е. смены поколений – социальные последствия этих изменений, обусловленных результатами репродуктивного поведения семьи и самосохранительного поведения личности. На основе научной оценки наблюдаемых демографических изменений в социологии населения производится определение целей и задач политики народонаселения, исходя из условия оптимизации режима воспроизводства, экзистенциально сформулированного выдающимся нашим демографом Б.Ц Урланисом как абсолютное устранение даже самой возможности депопуляции независимо от каких бы то ни было возражений – экономических, экологических, этических, психологических и иных точек зрения.

В монографии анализируются данные редко встречающегося типа социолого – демографического исследования семейных пар, основанного на измерении диспозиций репродуктивного поведения не отдельных индивидов, а брачных союзов. В 2018-19 гг. в ряде регионов РФ было опрошено около 2500 горожан (примерно 1250 семейных пар) с применением уникальных методик одновременного опроса мужей и жен, позволяющих производить сопоставления с результатами индивидуальных и парных опросов супругов в 1976, 1978, 1981, 1987, 2000, 2004, 2010-14-2016 гг. В предлагаемой книге представлен дополненный двумя главами и редакционными правками всего текста вариант электронного издания монографии (Сходство и различие ценностных ориентаций мужей и жен по результатам одновременного опроса супругов: коллективная монография / А.И. Антонов, В.М. Карпова, С.В. Ляликова, Е.Н. Новоселова, А.Б. Синельников, А.В. Жаворонков; Отв. ред. А.И. Антонов. М.: Изд-во «Перо», 2021.)

В предлагаемой читателям книге приведена информация об итогах социологического изучения взаимных представлений супругов. Этот анкетный опрос является теоретическим и методологическим продолжением уникального цикла выборочных национальных и межрегиональных исследований, осуществленных под научным руководством А.И. Антонова и В.А. Борисова в 1976 – 1983 гг. сначала в Центре по изучению проблем населения на экономическом факультете МГУ, и затем в 1983 – 91 гг. в Институте социологии АН СССР, а с 1991 года по настоящее время – на кафедре социологии семьи и демографии социологического факультета МГУ. За прошедшие десятилетия был сформирован совокупный массив информации, включающий свыше 20000 анкет по опросу индивидов и супружеских пар.^[1] В имеющемся тезаурусе цифровых значений инструментария соблюдается преемственность и единообразие ключевых блоков в целях сопоставимости измерительных средств, что позволяет осуществить и поперечный, и продольный анализ данных, выявить тренды изменений поведенческих феноменов, динамику зафиксированных фактов.

Исследование СеДОЖ-2019 проводилось среди городского населения ряда регионов России: Башкорстана (Уфа и другие города), Владимирской, Курской и Свердловской областей, Краснодарского края, Москвы и Московской области и др. По объемной анкете (свыше ста закрытых и полузакрытых вопросов) в 2018 – 19 гг. опрашивались супруги от 18 до 60 лет в целях изучения семейно-детного образа жизни. Сложность одновременного опроса оказалась связанной с отказами от опроса и с прерыванием его одним из супругов, а также с неправильным заполнением анкет,^[2] вследствие чего выборочная совокупность сократилась до 2489 респондентов, тем не менее она оказалась близкой по социально-демографическим параметрам микропереписи 2015 года. Для большинства опрошенных брак является первым, стаж брака около 18 лет, тогда как для сожительствующих пар (10 % выборки) примерно 6 лет. У 87,7 % респондентов есть дети, среди семей 13,5 % состоят из 5 и более человек, 26,9 % – из 4 человек, треть (32,1 %) – из 3 человек, около четверти (26,2 %) оказались супружескими парами без детей. При обсуждении результатов опроса посемейный анализ дополняется индивидными данными отдельно по мужчинам и женщинам.

Рассмотрение эмпирического материала таким образом базируется на сочетании анализа посемейного и индивидного, и осуществляется в рамках фамилистической теории институционального кризиса семьи и воспроизводства населения. Для современного состояния демографии и социологии населения характерно (как для всех нормально развивающихся наук) противостояние и конкуренция двух парадигм, полярных подходов к постановке и определению проблем динамики населения. В теориях и схемах демографического перехода ключевым вопросом является перспектива «перенаселенности» и ее «негативных последствий» для мира в целом и отдельных стран. Снижение рождаемости ниже критического значения суммарного коэффициента и распространение малодетности, и альтернативных браку и семье феноменов рассматривается не с точки зрения краха семьедетности и тем самым угрозы депопуляции для функционирования социума, а в ракурсе устранения «перенаселенности» через механизм гомеостаза и «демографической саморегуляции».^[3]

Современные тенденции модернизации общества везде в мире, увы, ослабляют побуждения к вступлению в брак, к рождению и воспитанию детей, к заботе о физическом и нравственном здоровье детей, к сохранению брака и стабильности семьи. Статистические и социологические данные показывают массовое распространение таких явлений, как ранняя сексуальность, сожительство, большое количество матерей-одиночек, малодетность семьи, снижение заинтересованности в устойчивости брака и семьи, рост разводов и неблагополучия повторных браков, депривации детей от родителей и наоборот, снижение ответственности членов семьи, прежде всего ответственности отцов и матерей.

Приведем некоторые цифры по трем последним переписям 1989 – 2002 – 2010 гг. (без учета пока ещё не опубликованных данных переписи 2021 г.). Число состоящих в браке уменьшилось с 72,5 млн до 67,9 млн человек, число семей сократилось с 36 млн до 34 млн, при этом 3 млн супружеских пар состоят в незарегистрированном браке, увеличилось число никогда не состоявших в браке с 18 млн до 25 млн, вдовых – с 12,3 млн до 13,5 млн, число разведенных – с 7,9 млн до 11,2 млн. Ежегодно расторгается около 800 тыс. браков и примерно 400 тыс. детей остаются, как правило, без отца. Распространение сожительств привело к удвоению рождений вне брака, которое составило 30 % от всех рождений. Доля семей с несовершеннолетними детьми до 18 лет сократилась с 62 до 52 % (21,3 млн), при этом уменьшился процент домохозяйств с двумя детьми – с 23 до 15 %, с тремя и более детьми – с 6 до 3 %, увеличилась доля с одним ребенком – с 30 до 34 %, доля бездетных домохозяйств выросла с 39 до 48 %.

В 2003 г. ежегодное число детей, отобранных у родителей в связи с лишением их родительских прав, составило 60 тыс. В 2002 г. было совершено 140 тыс. преступлений несовершеннолетними (делинквентность) из общего числа в 2,5 млн преступлений. В 2003 г. общая численность детей-сирот составила 700 тыс. (2,6 % от всех несовершеннолетних детей), половина из них находится под опекой и попечительством, 20 % усыновлены, остальные 30 % содержатся в государственных домах ребенка, детских домах, школах-интернатах. В 2004 г. количество беспризорных детей выросло до 700 тысяч.

В парадигме исторического упадка семьи с несколькими детьми и демографической деградации из-за сверхнизкой рождаемости считается, что все эти факты свидетельствуют об институциональном кризисе семьи и общества. С другой стороны, наши оппоненты заявляют, что это свидетельство перемен «прогрессивного» перехода от «патриархальной» семьи к семье «современной, равноправной, эгалитарной», которая присуща странам с высоким уровнем экономического развития. Отсюда делается вывод, что, например, в нашей стране, по мере повышения качества жизни деструктивные параметры семьи и брака будут устраняться сами собой, поэтому требуется время для того, чтобы проявилась прямая связь и «старое» («плохое») состояние семьи было заменено «новым» и «хорошим».

Однако результаты социологических исследований, проведенных в 70–90-х гг. и в 2000-2020 годы, свидетельствуют о девальвации семейных ценностей и ролей, ослаблении установок и мотивов семейного поведения, снижении потребности в семье и детях, подмене их потребностями в успехе на профессиональном поприще, в престижном времяпрепровождении и потреблении разного рода благ, и т. п.^[4] В конце 60-х гг. в нашей стране сформировались массовый отказ от пожизненного брака, низкая потребность в двух детях, которая реализовалась не полностью, а частично, вынужденное профессиональной занятостью женщин совмещение семейного воспитания детей с общественным в детских садах и школах. В итоге мы пришли ныне к низкому суммарному коэффициенту рождаемости – 1,5 ребенка на одну женщину репродуктивного возраста, т. е. к депопуляционному типу репродуктивного поведения семьи и личности.

Это число детей является интегральным выражением всего образа жизни семьи и личности, показателем снижения социального и воспитательного потенциала семьи. Величина коэффициента символизирует собой социальный отказ даже семейного населения от родительства с несколькими детьми в пользу родительства с одним ребенком, в браке или вне брака. Подобный факт стоит в одном ряду с отказом от ответственного отношения к воспитанию детей, от родительской ответственности за нравственное формирование детей, что проявляется не только в уклонении от родительского долга, в предоставлении моделей или образцов подобающего поведения, но также в отказе от новорожденных, в депривации родителей от детей, в побегах детей из дому, в физическом насилии над детьми и т. д.

Возникновение нового типа бедности двухзарплатных семей, когда профессионально занятые отец и мать не могут поддержать на уровне прожиточного минимума даже одного ребенка, является лишь фоном, а не причиной ухудшения семейного воспитания. Именно снижение ценности семейного образа жизни, массовый социальный отказ от воспитания нескольких (3–4) детей в семье оказались фактором социального отчуждения родителей от детей и тем самым социального сиротства детей при наличии живых родителей. Формальное отношение к воспитанию, имитация семейного воспитания посредством престижного потребительства, «охалтуривание» родительства – неизбежные спутники ослабления ценности семьи и детей, преобладания кризисной семьи – преимущественно малодетной и многоразводной.

Тем не менее, социальный потенциал семьи даже в условиях затяжного кризиса института семьи, деградации семейного образа жизни в обществе, пока еще остается поддающимся воздействиям, направленным на самотрансценденцию членов семьи, на упрочение семейности не только в материальном отношении, но и с точки зрения роста безусловной ценности семьи в глазах личности, поворота в сторону семьецентризма различных социальных общностей и организаций, всего общества в целом. Семья как таковая с ее опытом самоограничения интересов личности во имя благополучия отдельных Я через посредство упрочения единства общесемейного МЫ в процессах совместной деятельности родителей и детей в контексте труда, образования, отдыха и рекреации способна стать основой преобразования социума (вовлеченного в гонку за прибылью, престижным статусом и успехом). Новая модель семьи в состоянии противостоять одномерным антиподам семейности в качестве мощного фактора сплочения и совместимости разных Я в едином семейном МЫ. Именно семья как основа гуманизма и фамилистической цивилизации остается важнейшей молекулой современного общества, вступившего на скользкий путь бессемейности и одиночно – холостяцкого существования эгоцентристов.

Даже в условиях пандемии коронаровируса возможно расширение социального потенциала семьи и реализации его ресурсов. Длительная изоляция от мест приложения труда и образования, активизация дистанционного обучения детей на дому, вынужденное ограничение непосредственных контактов людей в сфере производства, в торговых и культурных центрах, на транспорте способствует локализации совместной деятельности родителей и детей в циклах труда и отдыха, домашнего обучения родителями своих детей. Светлая утопия А. Тоффлера о семьецентризме «третьей волны» и перемещении многих сфер деятельности в лоно семьи, о превращении семьи в офис, колледж, дом культуры и быта, т. е. в притягательный сплав социальной активности, неожиданно обернулась сумерками «удалёнки» в эру локдауна всего мира.

Социологические исследования призваны снабжать общественное мнение эмпирическими данными о происходящих процессах, в том числе связанных с формированием общесемейных установок, проявлениями совместимости как феномена системности семьи, а также со сложным взаимодействием диспозиций всех видов семейного поведения и прежде всего репродуктивного поведения личностного Я и семейного МЫ. Цифровой тезаурус настоящего межрегионального исследования, следует трактовать в широком социальном контексте, поскольку социальные нормы, установки и ориентации оказываются противоречивым итогом взаимодействия семьи со всеми внесемейными институтами современного социума.

Данную книгу целесообразно рассматривать как своеобразное продолжение и обобщение итогов исследований 1976 – 200 – 2014 – 2016 гг., представленных в предшествующих публикациях авторов, и прежде всего в монографиях «Семья, дети – жизненные ценности и установки: итоги социологического опроса населения в регионах России» (2015), «Семьецентризм: миф или реальность?» (2016) и «Семейно-детный образ жизни: результаты социолого-демографического исследования» (2018), где подробно обсуждаются основные положения и термины теории кризисной трансформации института семьи, концепция и программа межрегиональных исследований.

Авторский коллектив выражает благодарность соисполнителям в регионах за их вклад в осуществление выборочного опроса и процедуры одновременного анкетирования супружеских пар, научным сотрудникам Уральского федерального университета имени Б.Н. Ельцина, Башкирского филиала социологического центра РАН, Вологодского научного центра РАН, Курского государственного медицинского университета за помощь в организации трудоемкого этапа исследования по сбору эмпирических данных. Авторы благодарят наших добровольных помощников – студентов МГУ и других вузов за помощь в сборе социологической информации.

Особая признательность авторского коллектива – главным героям межрегионального исследования – самоотверженным матерям и отцам, респонсивным мужьям и женам, решившимся рассказать о себе и о семье, тем, кто ради науки пожертвовал своим свободным временем при заполнении многостраничной анкеты.

Руководитель коллектива исследователей по гранту РФФИ, заслуженный профессор МГУ, лауреат социологической премии и медали имени Питирима Сорокина, обладатель золотой медали Валентеевских чтений по демографии 2012 г. зав. кафедрой социологии семьи и демографии МГУ д. филос.н. А.И. Антонов

Авторство по главам книги: д. филос.н., заведующий КССиД МГУ А.И. Антонов – 1 и 7 главы; к.с.н., старший преподаватель КССиД МГУ В.М. Карпова – социально-демографический портрет семей, 2 и 7 главы; научный сотрудник ИСЭПН ФНИСЦ РАН С.В. Ляликова – 4, 7 главы; к.с.н., доцент КССиД МГУ Е.Н. Новоселова – 6 глава; д.с.н., профессор КССиД МГУ А.Б. Синельников – 5 глава; д. соц.н., главный научный сотрудник, Институт социологии ФНИСЦ РАН А.В. Жаворонков – 3 глава; Послесловие – ответственный редактор А.И. Антонов. Оформление рукописи – С.В. Ляликова. Компьютерная программа разработки данных – В.М. Карпова.

Подробнее с результатами исследования можно ознакомиться в аналитическом отчете:

Ценности семейно-детного образа жизни (СеДОЖ – 2019): Аналитический отчет по результатам межрегионального социолого-демографического исследования; Москва, МГУ имени М.В. Ломоносова/ под ред. А.И. Антонова. М.: МАКС Пресс, 2020. – 486 с. DOI: 10.29003/m857.SeDOJ-2019

Социально-демографический портрет семей

В представленном исследовании приняли участие 1184 супружеские пары, состоящие в зарегистрированном (90 %) и не зарегистрированном браке (10 %). Средний возраст супругов составил 43,3 года (стандартное отклонение 12,0), при этом большинство респондентов относятся к возрастной группе старше 50 лет (41,9 % женщин и 33,7 % женщин). К возрастной группе 40 – 49 лет принадлежат 20,6 % мужчин и 24,3 %, а в возрасте 30-39 доли мужчин и женщин практически одинаковые (24,1 %). Доля молодых респондентов младше 29 лет составляет 13,5 % среди мужчин и 17,9 % среди женщин.

В большинстве супружеских пар возраст супругов достаточно близок и оба супругов относятся к одной и той же возрастной группе. Доля супругов того же возраста (см. рис. 1) для каждой возрастной группы мужчин колеблется от 61,9 % в возрастной группе 40-49 лет до 88,6 % в возрастной группе 29 лет и менее; а для женщин доля супругов, принадлежащих той же возрастной группе колеблется в более низких пределах от 52,4 % в возрасте 40-49 лет до 94,2 % в возрастной группе старше 50 лет.

Такое распределение может быть объясняться тенденцией более раннего возраста вступления в брак у женщин, чем у мужчин, что приводит к разнице в возрасте в пользу мужчин. Так средняя разница в возрасте среди данных супружеских пар составила 3,3 лет (стандартное отклонение 3,3). Однако более чем в половине (51,4 %) семей муж старше жены (разница в возрасте более 1 года), в то время как обратная ситуация, когда жена старше мужа распространена лишь в 12,5 % семей. Еще более трети пар (36,2 %) состоят из супругов практически одинакового возраста (разница не более 1 года).

Рисунок 1. Распределение возраста супругов по возрастным группам^[5]

Для большинства респондентов данный брак является первым (такой ответ дали 76,2 % мужей и 79,7 % жен). Чаще семьи образуются либо супругами для каждого из которых данный брак является первым (69,9 %), или теми для каждого из которых данный брак является повторным (12,6 %). Семьи, где муж вступил в повторный брак, составляют 9,0 %, а где жена 5,9 %. Средняя длительность брака составила 16,7 лет.

В семьях большинства участников исследования есть дети (87,8 %) и в среднем в каждой семье с детьми их 1,8. При этом в общей выборочной совокупности 35,8 % семей имеют одного ребенка, 37,7 % двоих детей, а 14,3 % троих и более. Превышение Превышение по сравнению со средним общероссийским уровнем доли многодетных семей объясняется специальным дизайном выборки, который позволил обеспечить достаточную для статистического анализа представленность всех типов семей.

Для оценки преемственности традиций семейно-детного образа жизни в анкете были использованы вопросы о числе детей в родительской семье респондента и супруга. При анализе ответов было выявлено несоответствие в оценках числа детей в семье супруга при опросе каждого из супругов. Около 15 % опрошенных дали несовпадающие ответы на вопрос о числе детей в родительской семье супруга, поэтому для составления портрета родительской семьи использовались только ответы о собственных родителях респондента. Немногим более чем у половины (51,1 %) семей участников исследования оба супруга происходят из малодетных (1-2 ребенка) семей, еще в трети (35,2 %) семей респондентов хотя бы один из супругов вырос в многодетной семье и лишь в 13,8 % оба супруга имеют опыт воспитания в многодетной семье.

Подавляющее большинство респондентов русские (76,0 %), далее по частоте упоминания следуют татары (8,1 %), украинцы (2,9 %) и башкиры (2,6 %). Доля межнациональных браков составляет 16,9 %, в то время как большинство брачных пар состоят из супругов одной национальности (81,9 %). Чаще всего межнациональные браки формируются у пар, где один из супругов русский, а второй украинец (2,3 %), татарин (1,5 %), армянин (1,1 %).

Большинство участников исследования имеют высшее образование (63,4 %), среди остальных преобладают люди со средним специальным образованием (23,1 %). В целом значимых отличий между ответами мужчин и женщин об уровне образования не наблюдается, однако внутри семьи есть некоторая неоднородность. Несмотря на то, что у 74,1 % опрошенных уровень образования супругов совпадает (23,1 % семей состоят из супругов, имеющих среднее образование, а 50,9 % – высшее), у четверти опрошенных один из супругов имеет уровень образования выше, чем второй. Любопытно, что доли таких семей практически одинаковы: в 14,8 % супруга имеет уровень образования выше, чем супруг и в 11,2 % случаев наоборот.

Свыше трех четвертей (78,2 %) респондентов придерживаются какой-либо религиозной ориентации, среди наиболее распространенных религий православие (63,8 %), на втором месте мусульманство (9,5 %). Атеистами считают себя 19,4 % респондентов. Степень религиозности жен несколько выше по сравнению с мужьями (81,5 % по сравнению с 75,1 %), причем в первую очередь за счет меньшего числа православных мужчин среди опрошенных.

Внутрисемейное единство религиозных взглядов супругов довольно велико: более двух третей (69,9 %) респондентов вместе с супругом исповедуют какую-либо религию, и еще 9,1 % семей, где супруги считают себя атеистами. Среди остальных семей 13,5 % те, где религиозной считает себя супруга и 7,5 % наоборот. Среди религиозных семей больше пар, где оба супруга придерживаются одной и той же религии: православия (55,0 %), мусульманства (7,5 %) и другой (1,7 %). Семьи, где супруги придерживаются разных верований встречаются лишь в 5,3 % случаев.

Говоря о занятости респондентов, можно отметить, что в семейных парах сохраняется тенденция большей вовлеченности во внесемейную занятость мужей, нежели жен: так среди мужчин на момент проведения исследования работали 93,1 %, в то время как среди женщин эта доля составила 68,3 %. Две трети семей (66,4 %) составляют пары, где заняты оба супруга, еще четверть (26,9 %) – это семьи, где работает только муж. Вариант, когда работает только жена встречается очень редко (2,6 %) и в 4,0 % оба супруга не работают, в связи с пенсионным возрастом.

Значимое влияние на распределение внесемейной занятости оказывает число детей (см. рис. 2). Так с увеличением детности семьи происходит снижение доли семей, где заняты оба супруга (с 84,2 % до 56,8 %), с одновременным практически таким же ростом доли тех, где работает только муж (с 12,2 % до 34,6 %). Отмеченная тенденция соответствует результатам пилотного исследования, проведенного Фондом социального страхования (ФСС) России в 33 регионах РФ в 2017 году, в рамках которого лишь 2 % мужчин брали отпуск по уходу за ребенком до достижения 1,5 лет^[6].

Рисунок 2. Распределение занятости супругов в зависимости от числа детей в семье

Еще одной закономерностью, является рост числа семей, где не работает ни один из супругов, происходящий на фоне увеличения детности семьи. В данном случае он объясняется увеличением доли респондентов пенсионного возраста среди тех, у кого большее число детей, так как для респондентов старших возрастных групп значительно выше вероятность полной реализации имеющейся потребности в детях.

Снижение доли двухдоходных семей, где работают оба супруга, сопровождающее увеличение детности семьи еще раз подтверждает необходимость введения семейной зарплаты как эффективной меры компенсации финансовых потерь в связи с рождением детей^[7]. Так в многодетных семьях чаще единственным источником дохода становится зарплата мужа, которая делится на пятерых членов семьи, что совершенно не сравнимо с финансовыми возможностями бездетных супружеских пар, где совокупный доход двух зарплат делится на двух членов семьи.

Анализ сферы занятости работающих супругов показал, что в этом вопросе нет какого-либо единообразия и общих тенденций: примерно в равной степени представлены семьи, где один из супругов работает в государственном секторе, а второй в частном или на смешанном предприятии.

Для оценки уровня материального благосостояния семей были использованы вопросы об имеющемся доходе, в расчете на одного члена семьи и о доле семейного бюджета, которая уходит на питание. Вопрос о желаемом уровне доходов позволил оценить уровень притязаний в семьях и степень расхождения желаемых и реальных доходов населения. Следует отметить, что при ответе на вопросы, связанные с характеристикой материального положения респонденты традиционно склонны отказываться от ответа, а также в некоторых случаях давать заведомо нереалистичные ответы. Наиболее явно данная тенденция проявилась по вопросам о соотношении имеющегося и желаемого уровня доходов, когда в единичных случаях респонденты заявляли о желаемом более чем 500-кратном росте собственных доходов. Такие выбросы ответов не учитывались в дальнейшем анализе, так как их совокупная доля не превышала 1 % выборочной совокупности.

Соотношение имеющегося и желаемого уровня дохода в семьях показывает существенные отличия в этих показателях и значительное превышение желаемого дохода над тем, который реально имеется в наличии (см. рис. 3). У половины опрошенных доход не превышает 40 тысяч рублей (в расчете на одного члена семьи), еще около четверти (26,2 %) имеют доход от 40 до 59 тысяч рублей. Лишь у 8,5 % опрошенных реальный доход оценен в 100+ тысяч рублей, а вот желают его свыше 40 % респондентов.

Рисунок 3. Распределение уровня имеющегося и желаемого уровня дохода

Средний имеющийся доход семей составляет 42,1 тысячи рублей, в то время как желаемый доход превышает это значение более чем вдвое и достигает 105,5 тысяч рублей. В среднем по всей выборке желают увеличения дохода в 3,2 раза, причем сравнение ответов мужей и жен не выявило статистически значимых отличий. Лишь 8,0 % респондентов устраивает имеющийся доход, треть опрошенных (31,9 %) хотят увеличения в 1-1,9 раз. Роста доходов более чем в три раза хотели бы четверть опрошенных (25,2 %). При этом в целом статистически значимых отличий в средних оценках желаемого роста доходов между ответами мужей и жен не отмечено (лишь выше доля мужчин, которые хотят более чем трехкратного роста доходов -27,2 % по сравнению с 23,0 %).

Рассмотрим другой показатель материального благополучия семей, а именно оценку доли семейного бюджета, которая уходит на питание. В целом она составляет 36,5 %, что несколько выше, чем в исследованиях РОМИР в 2019 году – 32 %^[8] и Росстата – в 2020 году расходы на питание составили 33,2 % всех потребительских расходов домохозяйств^[9]. Высокие показатели расходов на питание в исследовании СеДОЖ-2019 объясняются тем, что в опросе принимали участие только семьи, причем семьи с детьми. Результаты сравнительного анализа показывают, что наличие детей и увеличение их числа приводит к существенному росту доли расходов на питание (см. табл. 1).

Таблица 1. Доля ежемесячного дохода, которая уходит на питание в зависимости от наличия и числа детей, среднее

Следует отметить, что увеличение доли расходов на питание является статистически значимым (p < 0,05) при сравнении каждой из групп респондентов по наличию и числу детей. Любопытно, что если бездетные семьи находятся на границе среднего по уровню благосостояния общества (расходы на питание 30 %–40 %), то многодетные семьи уже переходят в группу ниже среднего (расходы на питание 40 %–50 %).

С ростом числа детей снижается уровень дохода, приходящегося на 1 члена семьи – по сравнению с бездетными семьями снижение почти двукратное (с 53 тыс. руб. до 33 тыс. руб.). Однако средние значения желаемого уровня доходов среди семей с детьми оказались более скромными, чем среди бездетных. Так родители 1-2 детей желают роста доходов в 2,7-3,4 раза, что приведет к среднему доходу 96-106 тысяч рублей. Многодетные родители хотели бы роста доходов в 3,5 раза, что в итоге дало бы лишь 90,5 тысяч рублей. Бездетные респонденты хотели бы наибольшего увеличения доходов (в 3,6 раз), т. е. их желаемый доход превышает 146 тысяч рублей.

Таким образом, наблюдается снижение уровня денежных притязаний при росте числа детей в семье, неизбежно уменьшающем благополучие. Денежная невыгода детей во внесемейной экономике денег и прибыли, в социуме с высоким рейтингом внесемейных ценностей жизни не может не снижать монетарный уровень притязаний. Как понять в таком случае поведение родителей с несколькими детьми в ситуации рождения очередного ребенка, неизбежно ведущей к ухудшению быта семьи? В обществе рыночно-капиталистического типа с нормами личного успеха и достижений как возможно наличие людей, не являющихся не бродягами, не бомжами, и отвергающих общепринятый уклад жизни?

Другими словами, многодетные родители в первую очередь, да и вообще все родители в целом, зная о невыгоде детей в экономическом смысле, тем не менее практикуют деторождение. Получается, что они стремятся к ухудшению своего благополучия намеренно, но какова цена подобной демографической вольности? Свободный выбор непопулярного решения в жизненных условиях, толкающих к альтернативе «не хочу иметь детей» с точки зрения социально-психологической может быть связан с иной системой ценностей, отклоняющейся от общепринятой. В экономике семьи и дома, т. е. в докапиталистической экономике было «богатство детьми», была иная система социокультурных норм рождаемости, система ценностей семейно-детного образа жизни. Так может быть сейчас многодетность не «пережиток прошлого», а новейшее социальное неравенство, утверждающее ценностную инновацию семьедетности, семьи с несколькими детьми, семьеблагополучия?