Штормовое предупреждение. Поэзия

© Айрат Мустафин, 2018

ISBN 978-5-4490-9666-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«– Вы не знаете где тропинка на небо?..»

Из Москвы дует фиолетовый ветер. Как тут пройти на небо?

Хармс

 
– Вы не знаете где тропинка на небо?
Очень, знаете ли, хочется прогуляться по облакам.
– Хм, вы, наверное, шутите. Как можно ходить в небесах?
– Это страх нас удерживает от хождения по воздуху.
– А что, самолёты, пилоты, дирижабли и парашюты
Теперь не в счёт?
– Какой пилот может шагать по облакам. Он ведь, тяжёлый.
Он надеется только на свою машину.
– Мужчина, вы городите чушь. Это пока невозможно
По техническим причинам.
– Вот. И вы говорите пока. Это меня сильно радует.
Но, вы так и не ответили, где та тропинка, по которой идут
На небо.
– Наверное, там, где дует фиолетовый ветер или зелёный.
– Странно, ни в Челябинске, ни в Череповце, ни в Павлодаре
Я не замечал указателя «Шагать в небесах там».
– Хам! Вы меня просто разыгрываете. Или вы сумасшедший.
– Нет, просто я, шедший по небу, но забывший дорогу назад.
 

«Как-то надо с этим жить…»

Всё покоя верлибр не даёт современным поэтам.

Владимир Монахов

 
Как-то надо с этим жить.
Вот какое десятилетие
Не даёт покоя верлибр.
Сверлит и вибрирует.
Потрясает и раздражает.
Рождает непривычное
И обычное превращает
В цепляющее.
Дышит стихотворение,
Сбивая своё дыхание
Вслед за разворачивающимися
Событиями.
Быть ли им, верлибристам?
Ребристым становится стих
Без доводки рубанком рифмы,
Полировки напильником.
Пыльный ком слов летит
Прямо в голову или сердце.
Там очистится.
Грязь отстанет.
Устанет критик ругать безрифменное.
Алмаз и без огранки остаётся прекрасным.
В беспокойстве ворочается стихотворец.
Во сне он возводит дворец
Под названием «Верлибр» —
Веяние новой архитектуры.
Жизнь продолжается.
 

«Деревья зелёные шапки…»

 
Деревья зелёные шапки
Надвинули на самые брови —
Глаз не видать.
Руки зелёные спрятали
В карманы почти незаметные
Прямо в стволах —
Не выпросишь показать
Зелёные ладони.
Только клён воздел
Растопырено пальцы
К небу
С просьбой остановить
Жару хоть ненадолго,
Пролив наконец-то воду
И охладив пыл,
Остановив расплавление
Зелени.
Сосна тихо плачет —
Жарко ей, снега желает.
Сгрудились облака,
Нахмурилось небо,
Залепило ватностью Солнце,
Взвыло от боли и жалости
К деревьям и зарыдало,
Обливая землю и зелень
Дождевыми слезами.
Зашумели благодарно
Деревья,
Склоняя слегка
Свои зелёные головы.
 

«Здесь нет пристани…»

Лодка самым наглым образом приставала к берегу.

Из школьного сочинения

 
Здесь нет пристани.
Лодки сами выбирают себе порты.
Впрочем, зачем так громко
Именовать их временное пристанище.
Берега кромка, выступ удобный —
Лодка любит здесь находиться.
Перевозит туда-сюда людей и садится тихо,
То и дело, касаясь берега.
Здесь не нужно выбираться на самый песок —
Здесь колышек есть.
К нему привязаться и болтаться рядом
Любит лодка.
А когда нахмурится небо, чем-то расстроенное,
То лодка нагло ляжет прямо на берег,
Переждать грозу собираясь.
А когда сезон этих встреч подошёл к концу,
То лодка заплакала,
Расставаясь со своим берегом.
Тихо, и так,
Чтобы никто не заметил.
 

«– Эй, мойщик окон!..»

 
– Эй, мойщик окон!
– Нет, он не моет окна,
Он запускает свет.
– Входи, свет.
Располагайся, разливайся по комнатам.
Присаживайся поочерёдно на диван,
На кресло.
По полу скользи.
Наполняй собою посуду в серванте.
Удивительно, когда свет
Имеет возможность прийти к нам.
Мы можем им наполнять бокалы.
Мало ли что ещё можно делать со светом.
Марафетом занимается девочка,
Сидя у окошка.
Рисует себе ресницы и брови.
Теперь ей светло.
Мальчик посылает ей солнечного зайчика
Обломком зеркала.
Свет, приходи к нам чаще.
 

«Феофилакт Косичкин почёсывает бакенбарды…»

 
Феофилакт Косичкин почёсывает бакенбарды.
Макает перо в чернила и тихо строчит стихи.
Рисует профили милые, кусает перо зубами,
И подбирает рифму, чтобы лились ручьём
Стихи.
Феофилакт Косичкин тихо ругает Булгарина
В «Литературной газете» и пишет письма Дельвигу,
Чтобы узнать как дела.
Повесил сюртук на спинку
Стула, по-венски выгнутого,
И держит рукой Пегаса за нерасчёсанный хвост.
Феофилакт Косичкин знакомый до неприличия,
Отличный от всех поэтов – великое наше всё.
 

«Пульс времени застыл в наших шеях…»

 
Пульс времени застыл в наших шеях,
Сдерживаемый крик о том, как надо —
Комом заткнул наши глотки.
Маршрут выверен с точностью до шага.
Подвиг пастора Шлага —
Укор нам нынешним
Молчаливым.
Там, на сцене бегают и даже скачут —
В рамках выделенной площадки
И согласованной пьесы.
Бесы вырвались прямо из книги,
Из прошлого просочились в настоящее.
Голос вывел из оцепенения,
Выбил пробки из наших трахей.
Голос
Разогрел застывшую кровь,
Разбудил нашу совесть.
Голос.
Голос
Оглушил бесов, заставил остановиться.
Слушайте голос,
Он даст вам силы молчание прекратить.
 

«Пустой стул у письменного стола…»

 
Пустой стул у письменного стола.
Хозяина нет. Стул никто не займёт.
Никто не присядет, чтобы сделать
Записи в дневнике, ответить на письма,
Полистать книгу.
Стул пустой.
Вытерта ткань на сгибах,
Лак кое-где исчез.
Без
Него
Никто
Не займёт теперь этот стул.
Пусто.
 

«Сердце наружу…»

 
Сердце наружу.
Нет у него доспехов.
Успехи и неуспехи все на виду.
Бьётся, артериями коронарными,
Будто нитями авоськи опутано.
Путано что-то рассказывает
Перепуганный гражданин,
Отхлёбывая воду из гранёного стакана.
Странно выпучены глаза,
Взмокшая на спине рубаха.
Привиделось чудаку, что в лесу —
Палач и подобие плахи.
Страхи, страхи заставляют сердца,
Выворачиваться наружу.
А когда всё уже позади, то обратно
В грудь прячется миокард.
А кто-то с самого начала
И навсегда
Сердце своё оставляет снаружи.
Считает, что так честнее.
Но так и особо больно.
 

«Свойство внутреннего магнита…»

 
Свойство внутреннего магнита
Притягивает людей
И хорошие события.
Из небытия вытягивает
Сломанные конструкции
И неизменно их чинит.
Чинно шагает картонный чиновник.
Он почитает только
Плакатных начальников.
Нет, не печально,
Что бумага не может притягивать так,
Как внутренние магниты.
Притяжение.
Видимо, это свойство – стержневая основа
Настоящего человека.
 

«Разноцветные звёзды радуют наши глаза…»

Учительница отправила второклассника

переделывать рисунок космоса, так как он,

неправдоподобный.

В «Роскосмосе» с ней не согласились:

«На самом деле звезды бывают и голубые,

и белые, и желтые, и оранжевые, и красные».

 
Разноцветные звёзды радуют наши глаза.
Пусть далеко не все различают такое.
Да, бывают красными и голубыми звёзды.
Можно отыскать на ночном небе белые,
Жёлтые и оранжевые.
Наверное, это не специально,
Но дети это ещё видят,
А взрослым просто некогда
Вглядываться в небо.
А ведь там такая разноцветная красота.
Строгая учительница наказала второкласснику
Переделать его рисунок космоса.
Звёзды должны быть стандартными —
Разнообразия здесь не потерпят.
Вот как утвердят изменения,
Только тогда можно рисовать так
Как видишь,
А сейчас только так,
Как положено.
Отложенные было в сторону краски
Вновь пригодились.
У второклассника появились
Розовый медведь, зеленоватый с отливом слон,
Бегемот ярко-жёлтый и синяя трава.
Эту картину он не покажет в школе.
 

«– Эй, Карл, привет! Ты что такой маленький?..»

Тысячелетиями люди рождались великанами,

и общество превращало их в карликов.

Павел Дуров

 
– Эй, Карл, привет! Ты что такой маленький?
Опять начитался газет?
– Нет. Просто я невысокий человек.
– Веки красные – плакал?
– Нет, я не умею плакать. Всю ночь читал книгу.
– Густав, ты что так сник? Посмотри на Карла
Как он велик.
– О чём твоя книга, Карл?
– О милосердии.
– Смотри, Густав, Карл стал великаном.
– Карл, дай и нам почитать твою книгу.
– Пожалуйста. Растите на здоровье.
 

«Умей читать между строк…»

 
Умей читать между строк.
Ок.
Ты бы смог прочесть
Между строк убористого почерка
В солдатском треугольнике
Великой Отечественной войны
Сны о мирной жизни,
Гарь подожженного танка,
Банку тушенки на четверых —
Так получилось?
Страх перед атакой,
Спрятавшийся между строк
О любви.
Выцвели чернила,
Пожелтели листы.
Рок определяет
Будет ли следующее письмо.
Моросит дождь,
Скрывая дрожь и влагу на глазах.
Жахнули где-то в 42-ом орудия.
Сыпануло землёй на бумагу,
Исписанную мелкими буковками
Почти школьного почерка.
 

«Он на полном серьёзе утверждает…»

 
Он на полном серьёзе утверждает,
Что небо красное.
А может быть он и прав.
Его светофильтры устроены по-иному,
И что же в этом такого,
Что изменилось от того, что теперь
Небо красное.
Будьте ласковей к тем, кто видит не так
Как привычно.
Обычность не приносит изменения,
Обязательно нужна другая точка зрения.
Другие краски создают новую картину.
Рутину можно раскрасить – и появится
Новый цвет привычных и скучных вещей.
А может быть, мы просто забыли
Когда в последний раз наблюдали закат.
 

«Глобус. Спокойный и трезвый…»

Я спокойный и трезвый как анатомический атлас,

 

Стоящий рядом с историей философских учений.

Владимир Бурич

 
Глобус. Спокойный и трезвый
Рядом на полке с целой когортой
Философов,
Одетых в картонные корки.
Размышляют философы,
Зазывая к себе,
Внутрь своих учений.
А на мне можно разглядеть
Движения морских течений.
Осью пришит к подставке,
Вопреки разумному кручусь и туда, и сюда,
А учёные строго придерживаются себя.
Баренцевым морем добавлю немного сини
А вот у философов нет больше силы —
Всю растратили в рассуждениях
О рождении мира, о ценностях человека,
О разнице римлян и греков,
О воззрениях ацтеков, а заодно и майя.
Амаяк Акопян на выцветшей афише,
Приклеенной прямо к обоям,
Улыбается прямо мне,
Создавая иллюзию присутствия
Знаменитого фокусника.
Я глобус – модель того, что существует.
Рядом – полная противоположность.
Сфере противопоставлены фигуры
С рёбрами и прямыми углами,
Не способные ни к какому движению.
Я спокоен. Не до выпивки мне.
 

«Человек-барабан…»

Вот человек-барабан.

Офелия Мехидева

 
Человек-барабан
Пустой внутри и громкий снаружи.
Гудит от всякой ерунды:
«Ды-ды-ды, ды-ды-ды».
Ритмично и прямолинейно.
У кого в руках палочки,
На того и откликается.
Незаменимый человек на параде.
Человек-скрипка грустит.
Под перкуссию её не слышно.
В тишине раскрывается затейливая мелодия,
Рвущая душу.
Без чуткого слуха сыграть невозможно.
Только осторожно
Можно касаться струн.
Человек-флейта
Ожидает умелого исполнителя,
Который знает где и как нажимать
И дуть насквозь,
Чтобы услышать звук.
Человек-оркестр
Обвязан ложками-поварёшками,
Трещётками и губными гармошками.
Всего понемножку —
Он впереди на красной дорожке.
Его встречают цветами.
Человек-дирижёр
Собирает свой оркестр,
Чтобы всем вместе сыграть мелодию
И наградить всех овациями.
 

«Я Калькуттой окутан…»

 
Я Калькуттой окутан
Будто сари самой дорогой
Обёрнута
Индийская женщина.
Индия пёстрая
Как и краски этой страны
Завораживают и разжигают
Моё бесконечное любопытство.
Бесстыдство барельефов на храмах,
Доверие простых торговцев —
Принесёшь деньги завтра, я тебе верю.
Двери в изысканной резьбе и
Просто полотно как вход.
Рядом блистательное богатство
И нищета трущоб.
Рабиндранат Тагор воспевает
Индию и свободу.
Бодрой походкой прохаживается иностранец,
Ранец за его спиной,
В руках путеводитель.
Водитель улыбается вам
Как самому дорогому другу.
Так и есть на время, пока вы рядом.
Слоны как само собой разумеющееся явление.
Появление белого человека – причина порадоваться
И прикоснуться на счастье.
Сокровища, спрятанные в узнавании страны,
Где танцуют от широты души.
 

«Слышишь, дед, я найду тебя…»

Я уверена, что найду тебя, дед.

Галина Москаленко

 
Слышишь, дед, я найду тебя.
Рано записывать в пропавшие без вести.
Все архивы, три круга по три, пройдя,
Пролистав, начну аккуратно трясти
Папки, подшитые. Лениво и нехотя
Пожелтевший тихий листочек вдруг
Найдётся.
И фамилия деда чернильной строкой,
И простреленным сердцем забьётся.