Остров Надежды

© Дара Преображенская, 2022

ISBN 978-5-0056-5995-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«ОСТРОВ НАДЕЖДЫ»

Дара Преображенская «Остров Надежды», роман, 2020 г., Глазов.

«Если вдруг жизнь заведёт тебя в глубокую яму судьбы, никогда не отчаивайся, а поднимись и иди дальше.

Помни, судьба в твоих руках».

(Неизвестный).

Содержание:

Пролог

«Где-то вдали в тёплом море

Лазурном

Сказочно ярок и необитаем,

Есть островок,

Где в закате пурпурном

Праздник любви мы вдвоём

Отмечаем».

(Из стихотворения Бориса Терушкина «Остров любви»).

……

….Тучки, напоминающие собой стаю маленьких барашков, подгоняемые ветром и его порывами, наконец, разбежались, кто куда, дав место Его Величеству Солнцу.

На небосвод выступило солнце – жизнедатель и всегда желанный гость здесь. Смотреть на забавные тучки-барашки оказалось очень забавным, проходили минуты, часы, а глаза не уставали от подобного созерцания Природы.

Где-то совсем невдалеке раздаётся стук топориков – мужики заняты заготовкой дров, а дрова – вещь, даже очень необходимая и нужная, и чувствуется это особенно остро, если Остров погружается в тень, и наступают холодные дни, которые длятся и длятся, и которым, кажется, совсем нет числа. Поэтому они тянутся и тянутся….

Остров вышел из тени, и со всех сторон осветился Солнцем. У людей поднялось настроение, возникла надежда, радость, желание жить, творить, действовать….и улыбаться.

Слишком давно не было улыбок на лицах людей, и вот они появились. Людские глаза: голубые, карие, серые – они такие разные, и всё равно они так похожи. Через них на тебя смотрит Душа и Сам Бог, и ты это чувствуешь временами. Иногда в этих глазах возникает ненависть, иногда любовь, тревога, радость, надежда….., и ты знаешь, что с помощью этих многочисленных глаз, множества взглядов, сам господь бог общается с тобою; Сам Господь Бог общается с тобою с помощью этих знакомых и незнакомых глаз.

Только не видишь ты этого, не разумеешь. Но однажды в тишине, когда ты способна слышать стук, биение собственного сердца, в такие мгновения ты осознаёшь такие простые истины, ты их начинаешь понимать, всё глубже и глубже входя в состояние инсайта, Прозрения. Ты смиряешься с существующим Бытием, хотя раньше восставала против него, ибо тебе казалось, что мир полон предательства и несправедливостей.

Ветер усиливался, вновь разгоняя в разные стороны упрямые барашки-облачка, и вновь тотчас Остров Надежды освещается золотом Его величества Солнца…..

Глава 1
«Одна»

«Одиночество всегда отталкивает,

Всегда пугает.

Но не бойся его,

У тебя есть время подумать на досуге,

Сосредоточиться на своей душе

И понять,

Что же ей действительно нужно…..»

(Мысли на досуге).

 
……
 

….Остров Надежды – маленький, забытый Богом и людьми с Большой Земли клочок земли, со всех сторон окружённый Океаном. Поблизости ничего нет, никаких ориентиров. Ближайшая цивилизация – Курильская Гряда, отстоящая от нас на сотни и сотни километров. Иногда в туманной дымке при освещении солнцем ты вдруг начинаешь видеть очертания этой гряды, но доплыть до неё – не так уж близко.

Наш Остров Надежды даже не на всех картах отмечен, в Географическом Обществе, обществе Геодезии и Картографии до сих пор ведутся споры о том, существует ли в Океане этот затерянный остров Надежды – самая крайняя восточная оконечность Государства Российского. Или нет. Чем закончится этот спор неизвестно, но Остров Надежды, всё же, существует. И доказательство этого – наше маленькое поселение в глубине острова.

Обычно русские поселения всегда как-то назывались, было название и у нашей небольшой деревеньки, как это значилось по истории.

Историю я знала всегда хорошо даже в школе всегда у меня пятёрки были; мне нравилось представлять себе все исторические события во всех красках и во всём цвете. Поэтому воображение у меня было всегда хорошее. Деревенька наша называлась Степановкой, только вот доподлинно неизвестно, от кого, какого человека пошло это название.

Пожилые жители, охочие до разных легенд и сказаний, говорили, что деревня названа, якобы, в честь какого-то приближённого самого Ермака, который после гибели своего друга в водах Сибири дошёл-таки до конца своего пути, освоил восточные земли русские и пустил корни свои здесь вместе с теми казаками, что сопровождали его в великом походе. Звали казака Степаном Еремеевым, был он человеком верующим, как и всякий русский в то время. Построил он крепкий дом «о пяти стенах», церквушку имени Архангела Михаила, женился на тунгуске.

Ходили слухи том, что Степан Еремеев очень влюблён был в прекрасную тунгуску, покорён её необыкновенной красотою.

Постепенно деревенька разрослась, прибывал туда торговый люд, а многие бежали от гнева Ивана Грозного, а затем позже от Смутного времени, когда на Большой Земле царствовал голод, и некуда было деться простому люду, как податься в бега от безысходности.

Торговали пушниной с тунгусами, китайцами, покупали шелка, бумагу, фарфор. Но тут приключилась беда – заболела прекрасная тунгуска и умерла от неизвестной болезни. Долго горевал Степан Еремеев, велел похоронить свою жену по русскому обычаю со всеми почестями, так как, выходя замуж, тунгусская красавица приняла православие.

Возле Побережья холм есть, а на нём – большой валун. Говорили, что валун этот был поставлен в честь жены Степана Еремеева – красавицы тунгуски. Имя её не сохранилось в памяти народной, но валун этот действительно стоит на холме, и я сама часто прихожу туда, прислоняюсь головой к ровной сероватой поверхности камня, мысленно общаюсь с ним, и как-то на душе легче становится.

Наша Степановка действительно небольшая деревенька. Раньше до революции там было двадцать хозяйств, а сейчас – и того меньше – всего двенадцать. Люди разъехались на Большую Землю искать лучшей участи, зарабатывать деньги. Так и осиротела наша Степановка.

Во время Отечественной Войны много добровольцев ушло из Степановки и почти никто не вернулся с полей боёв. Никто кроме нашего деда Михея. Он даже летом надевает на голову ушанку и пилит доски, рубит дрова, что-то по хозяйству поделывает.

– Дед Михей, почему ты в ушанке-то своей? – спрашивали односельчане.

Он пожимал плечами, затягивался папироской, испускал густое облако дыма, аж до слёз продирающее, и говорил, похлопывая себя по бёдрам:

– А что, контузия это старая. Вот до сих пор и страдаю. Мёрзну шибко.

Дед Михей знает много басен, анекдотов, особенно связанных с войной. Он один остался, как перст на всей земле. Местные бабы иногда захаживают к нему, приносят кто продукты, кто – что-нибудь из одежды. Тётка Мария штопает ему регулярно. А дед помогает по хозяйству – кому что-то смастерит, кому мужскую работу сделает в меру своих сил.

В последнее время дед Михей сдал очень, похлопывает себя по бороде и приговаривает:

– А что, старость – не радость. Всех своих схоронил уже давно, вот и самому уже скоро на Тот свет собираться пора. Там ужо меня ждут мои.

Я думаю, грустно станет в Степановке, если дед Михей помрёт.

После Перестройки сельцо наше ещё меньше стало. Молодёжь разбежалась, устроила свои жизни на Большой Земле. Кое-кто даже Большим Человеком сделался. В последнее время насчитывалось в селе семь дворов, но мы все, как одна семья. Раньше у нас даже школа была, но теперь её закрыли, дети учатся на Большой Земле, живут там же в городке под названием Усолье, их раз в неделю привозит катерок или какой-нибудь сухогруз, если очень скучают. Однако сейчас детей у нас уже не осталось. Они лишь на каникулы приезжают к старикам с Большой Земли, а то и вообще их не видно по многу лет.

Из молодёжи на Острове осталась я и моя младшая сестра Анна, но она тоже два года назад окончательно перебралась в Хабаровск, работает там адвокатом. Мы с ней регулярно переписываемся, но давно я её не видела. Аня училась в единственной школе на нашем Острове Надежды; я преподавала тогда живопись, потому что недавно закончила художественное училище, а будущем собиралась поступать в институт Искусств в Санкт-Петербурге. Собиралась, но не сложилось как-то…..

Хоть школа у нас и была небольшая, но я скажу так, образование в ней давалось хорошего качества, потому что учителя здесь все свои, и каждый любил свою работу, преподавал с любовью к школе, к своему предмету. Таких преподавателей на Большой Земле очень мало, чтобы с такой любовью учить детей. Но теперь уже школы нет, всё ушло; Степановка живёт своей жизнью. Аня пишет из Хабаровска, что очень скучает, я скучаю ещё больше.

Тётка Мария вот на днях приболела, но я-то знаю, что не болезнь это вовсе, расстраивается она из-за своего непутёвого племянника Сергея. Сергей запил, хотя раньше был председателем совхоза – очень ответственный мужик, да и руки у него золотые – он из любой уже старой, казалось бы, ненужной вещи может смастерить отличную вещь. Вот, например, шкаф в моём доме с зеркалом – его рук дело. Такой шкаф на рынке за хорошую цену продать можно, а зеркало овальное с тончайшим узором из проволоки – его работа. Я часто любуюсь этим шкафом (да, много в нашей Степановке талантливых людей).

А затем совхоз развалился во времена Перестройки и «лихих девяностых». Денег нет, работы нет. Подался Сергей на Большую Землю, но с бизнесом у него как-то не сложилось.

– Не умею, – говорит, – я спекулировать. Советской Властью не приучен.

Вернулся обратно в Степановку ферму поднимать. Жена его, пока он искал заработка, в Хабаровске загуляла не то с каким-то бизнесменом заезжим, не то с милиционером. А затем они поспешно уехали на Большую Землю, а затем ценным письмом пришли документы на развод – Сергею Ильичу нужно было лишь подписать, и все дела. Подписал Сергей, хотел даже сначала ехать разбираться, показать неверной жене «кузькину мать», да потом рукой махнул.

Я много трав знаю. Бабка моя Егорья была травницей народной, от неё я и получила этот дар. Собрала на росе травку («конский хвост» называется), заговорила её и отдала тётке Марье.

– Лечи, – говорю, – Сергея. На будущую Пасху поправится.

Курс лечения я вычитала в бабушкиной тетрадке с уже пожелтевшими страницами и кое-где истёршимися записями, сделанными рукою самой бабушки Егорьи.

Местами я не могла разобрать её аккуратный почерк, но в памяти сохранилось живое общение с бабушкой. Когда я была совсем маленькой, она будила меня спозаранку, ещё темно было, и даже ни одна собака нигде не лаяла. Я с ленцой потягивалась, зевала. Мне, как беззаботному ребёнку, конечно же, хотелось спать аж до полудня, а затем отправиться купаться и перебирать гальки и гравий на берегу. Среди этих природных камушков встречаются и красивые экземпляры. Однажды я нашла размером с яйцо камень, весь голубой, а в центре, словно лента, будто, полоса белая.

Такие необыкновенные экземплярчики я, естественно, копила, собирала, а затем, разложив их, внимательно рассматривала на солнце. Созерцание было моим любимым занятием. Бабушка Егорья целовала меня, тормошила.

– Вставай, вставай, соня! Ещё ночная роса не просохла, нужно успеть, а иначе поздно будет. Травки потеряют свои целебные свойства.

– Но, бабушка, а можно я ещё немного поваляюсь, совсем, совсем немного? Можно, бабушка?

– Нельзя, дитятко. Я, ведь, не из праздности и назидания тебя бужу. Если мы хотим людям помочь, то нужно поспешать.

– Бабушка, а почему травки целебные нужно по росе до рассвета собирать? – спрашивала я, ещё раз потягиваясь, затем окончательно просыпаясь, так как меня начинало раздирать любопытство.

В дороге к холму и старому Дубу, где росли бабушкины травы, она рассказывала мне всё, что сама знала.

– А это потому нужно собирать так рано наши травки, Светланка, что за ночь они впитали энергию луны. Если до рассвета успеть, то эту энергию мы сохраним в травинках, и она никуда не рассеется.

– А если на солнышке собирать?

– Солнце – Отец наш, а Луна – Мать. Солнце создаёт травы, напитывает их силой, но она неполная ещё, если нет энергии Матери.

Бабушка Егорья доставала из своей котомки чистые льняные мешочки и давала мне часть их.

– Прежде, чем собирать травы целебные, помолись, попроси разрешения у Неба и у Травного мира. Если тебе позволено будет, почувствуешь тепло в сердце и успокоение. Радость посетит тебя. И только тогда собирай. А иначе травы не поделятся с тобой своей целебной силою. Всё в этом мире живое, у всего есть Душа, ибо так Господь Бог повелел. Никогда не собирай травы с нечистыми мыслями или если у тебя есть беспокойство на душе.

– Почему, бабушка?

– Ну, как же? Если твои мысли не наполнены чистотой и радостью, ты свои грязные мысли и беспокойство передашь травам, и это не поможет болящему.

Но больше всего меня поражал Старый Дуб, который рос на холме чуть поодаль от Степановки. Никто доподлинно не знал, сколько лет этому древнему Дубу, только он всегда казался эдаким могучим богатырём, словно воин он охранял Остров Надежды. Летом в его раскидистой тени можно было жару переждать. Одинокий путник мог прилечь в его тени и уснуть, а затем, отдохнувшим, пойти дальше. Зимой Дуб смотрелся особенно живописно, и я не раз рисовала его и запечатлевала на своих картинах. Бабушка кланялась Древнему Буду, крестилась, обращалась к Нему, шепча слова молитвы.

– Бабушка, а почему ты разговариваешь в Дубом? – спрашивала я.

– А как же, дитятко, ведь, это – не просто Дуб, Он же – Хранитель острова, Он здесь – хозяин. Как же мне к нему не обращаться? Он, будто, отец мой родной, родовое Древо, и ты, Светланка, приходи к Дубу, общайся с Ним, если тебе станет тяжело на душе, а не с одним живым человеком ты не сможешь поделиться. Сама тогда почувствуешь и ощутишь, что тебе станет легче.

Если б знала бабушка, как она была права! Когда я выросла, спустя много лет, я, действительно, приходила к Дубу и разговаривала с ним. И все мои сомнения рассеивались, и спокойная я уходила обратно в дом.

Бабушка рассказывала много о каждой травке, о каждом деревце и кустике, о каждом цветке, говорила об их целебных свойствах. А я, молча, запоминала, потому что бабушка рассказывала очень интересно и увлекательно.

– Вырастишь, тоже будешь помогать людям, в тебе этот дар есть, – говорила она.

Глава 2

«Жизнь прожить – не поле перейти»

 
«Свет струится сквозь листву
Древнего Дуба
И проникает в каждую мою клеточку.
Неужели не радоваться этому Свету?
Неужели замкнуться в себе
И страдать?
Страданье продлевает
Душевную боль,
Прозрение исцеляет».
(Мысли на досуге).
 
 
……
 

….Нет, я совсем не хочу думать об этом. Любое воспоминание об Олеге приносит мне страдание, и тогда я начинаю понимать, насколько неизмерима человеческая боль.

С Олегом я познакомилась на школьной вечеринке в день выпускников на школьном балу. Высокий плечистый красивый черноволосый с большими карими глазами – наши внешности были противоположны, хотя душами мы оказались близки. У меня светлые волосы и голубые глаза.

– Ты на Снегурочку из сказки похожа, – сказал как-то Олег.

– Неужели, я такая же холодная? – удивилась я.

– Нет, такая же красивая и необыкновенная.

Он сказал, что всегда представлял себе Снегурочку такой же, как я. Да, я была смущена, но старалась не показать всего этого, правда, наверное, щёки у меня заалели и запылали. Не помню, что я ему тогда ответила, но мы проболтали с ним всю ночь после выпускного. Говорили обо всём, о жизни, о наших мечтах, о будущем.

– Куда ты пойдёшь после школы? – спросил меня Олег.

– Поеду на Большую Землю, хочу поступать в художественное училище. Я всегда любила рисовать.

– Знаю, я наблюдал за тобой, ты ходила с мольбертом к Старому Дубу и целыми днями там пропадала. Покажешь свои картины?

– Угу.

Он долго разглядывал Дуб, написанный в спокойных тонах и старый колодец (я нарисовала его художественной пастелью), и куст малины в бабушкином огородике.

– Нравится? – едва решилась я на вопрос.

Он кивнул, улыбнулся (боже, боже, до чего ж он красиво улыбался), лицо его сразу, будто, освещалось, и хотелось смотреть до бесконечности на это удивительное лицо с карими глазами. Затем взгляд карих глаз остановился на мне и долго-долго наблюдал за моими волосами. Я была смущена.

– Послушай, Свет, а ты не пробовала устраивать выставки?

– Выставки?

– Ну, да, выставки. Ты – же настоящий талант. А выставки твои, я уверен, пользовались бы большим успехом.

– Но, ведь, к этим картинам нужно рамки делать, стёкла. Я видела, так обычно выставляют в галереях. А потом, нужен выставочный зал и ещё столько много трудностей.

У Олега загорелись глаза.

– Ну, рамки я, допустим, сам сделаю с дядей Степаном, а выставочный зал и не один, есть во Владивостоке. Я, как раз, еду на три года на Большую Землю. Я всё узнаю.

– Ты уезжаешь на Большую Землю?

– Да, кстати, Света, я же в военное училище поступаю.

– В военное?

Его слова огорчили меня и в то же время вызвали гордость.

– Да нужно же, чтобы кто-то защищал тебя и….всех.

Мы молчали, где-то в темноте было слышно пение соловья, а там чуть дальше – звуки ещё не окончившейся дискотеки.

– Свет, а ты….будешь меня ждать? – осторожно спросил Олег. Вот так сразу и задал такой серьёзный вопрос. Но я ответила, не раздумывая:

– Конечно, буду, Олег.

Он крепче сжал мою ладонь.

– Свет, а можно я буду считать тебя своей девушкой? У каждого солдата, отправляющегося на войну, всегда есть та, что ждёт его.

– Война? – моё сердце сжалось.

– Тише. Только ты пока никому не говори. Не хочу родителей расстраивать. Говорят, вторая чеченская на Кавказе вот-вот начнётся.

– Вторая чеченская? Люди, как маленькие дети, не навоевались ещё. Жить да жить мирно.

– Всё это будет потом, а сейчас там серьёзная проблема. Терроризм. Надо в корне уничтожить его. Так ты….ты будешь моей девушкой? Свет?

– Да, буду.

Краска смущения прилила к моему лицу, никто ещё из парней не задавал мне таких вопросов.

– Я буду, только поскорей возвращайся, Олег.

……Вскоре он уехал. Начались военные сборы, и было объявлено о начале Второй чеченской. Я поступила в художественное училище и регулярно получала письма от Олега – порою грустные задумчивые, порой весёлые с описанием солдатского быта. Он проучился три месяца, и тотчас в училище из новобранцев был сформирован отряд, их переправили на Кавказ на нашу военную базу. Письма были трогательными, и я с нетерпением ждала их. А в одном из них Олег написал следующее:

«Свет, ты бы согласилась выйти за меня замуж?»

Замуж….замуж….. Я долго вчитывалась в этом слово.

«Я согласна», – написала я.

Шутка ли, с Олегом я была знакома давно, но общаться начала только на выпускном, и вот уже говорю о замужестве. Я подумала ещё тогда, как были бы счастливы мои родители, если бы….если бы они были живы.

Родители погибли в автокатастрофе ещё очень давно, когда мы с Анькой были ещё совсем маленькими. Они уехали на Большую Землю на заработки. Их автомобиль столкнулся с наехавшим на них джипом. За рулём, говорили, сидел сын начальника полиции. Говорили, он находился в состоянии сильного алкогольного опьянения. Бабушке предлагали большие деньги, чтобы она только забрала заявление из полиции, она упорно отказывалась.

– Никто не вернёт мне детей, никакие деньги не стоят человеческой жизни, – говорила бабушка.

Однако суд решил иначе – виноват оказался мой покойный отец, который управлял автомобилем и, якобы, выехал на встречную полосу. Соответственно суд вынес оправдательное решение.

– Ну, вот, если бы не артачилась, получила бы деньги, а теперь твои внучки в интернате окажутся, – сказал начальник полиции.

Бабушка вытерла слёзы им на следующий день пошла в центр опеки написать заявление на опеку над внучками.

Вырастила нас бабушка, я помогала ей во всём, заботилась о своей младшей сестрёнке Анне.

Когда бабушка умерла, вся ответственность о судьбе Ани и о моей собственной судьбе легла целиком на меня. Соседи, кто чем мог, помогали: кто советом, а кто – вещами или едой, или деньгами – так и выросли.

Бабка Степанида хорошо готовит, она когда-то поваром работала в нашей местной школе (когда ещё школа была). Нам её стряпня всегда нравилась, потому что была приготовлена с душою. Она и меня научила кое-каким хитростям по части кулинарии, и я с удовольствием перенимала эти тонкости и хитрости. Я же лечила травами её больное сердце и гипертонию, и была счастлива, когда видела, что бабушкины сборы ей хорошо помогают.

Могилки родителей и бабушки Егорьи находятся за Степановкой, я часто туда наведываюсь. А недалеко от них – могилка моего Олега.

…..Он был тяжело ранен во Вторую Чеченскую, рана была тяжёлой, но никто не мог сказать, выживет ли он после такого ранения – были повреждены все органы в животе. Помню, Олега привезли во вторник уже после госпиталя, и то выпросили родители, так как было понятно, что в больнице ему лучше не становилось – только ухудшение с каждым днём.

– Дома и уход хороший, и я ему молочка свежего давать буду.

Так рассуждала Маргарита Семёновна, мать Олега. Отец всё время молчал, перенося это горе внутри своей души, но видно было, что каждый стон Олега отражался и на хрупком здоровье Сергея Сергеевича (после смерти сына у него случился инфаркт – спасти тоже не смогли, и теперь рядом две могилки стоят, словно, два богатыря – отец и сын).

Все соседи согласились с доводами Маргариты Семёновны, и Олег был помещён в чистую побелённую комнату. Я взяла академ-отпуск в училище, чтобы ухаживать за Олешкой. Большую часть дня он находился без сознания – бледный, только карие глаза, словно два уголька, горят, когда он открывал их и смотрел как-то задумчиво на меня.

– Что ты, Олеженька, – я вздрагивала под этим задумчивым и упорным взглядом, – лежи, лежи спокойно, я сейчас тебе поесть принесу.

– Не надо, Светик.

Его голос был слабым.

– Олег, что ты так смотришь на меня? Олежек…..

– Умру я, наверное, Свет. Ты это….не губи свою жизнь на такого….калеку, как я. Я уже не оправлюсь. Выходи замуж, я сам хочу этого, сам хочу твоего счастья, чтобы мог я с неба смотреть на тебя и радоваться, что всё у тебя хорошо.

Слёзы потоком накатывали на меня.

– Да что ты такое говоришь, Олег! Как ты можешь так говорить! Или нет у тебя сердца….! Никуда я не уйду, буду здесь с тобой, и замуж я не хочу, не хочу!

– Прости. Только….только я, действительно умру, не оправлюсь уже.

– Разве можно наверняка знать такое? Это только Господу Богу угодно знать такое.

Он, вроде бы, соглашался со мною. Но всё равно на своём настаивал.

– Всё это правильно, Светик, всё правильно. Но, ведь, я сам чувствую, ты не можешь доподлинно знать, ведь, смерть приходит только к каждому. Прости, что так жёстко говорю тебе об этом. Прости.

Лицо его заострилось, стал каким-то жёстким взгляд, этот суровый образ сильно отличался от того Олега, которого я всегда знала раньше.

Вечерами я и Маргарита Семёновна также и бабушка Егорья стояли на молитве в небольшой церквушке на отшибе. Я смотрела на позолоченные лики святых старцев, на лик Богородицы и плакала.

– Владычица Богородица, спаси, спаси моего любимого, – шептала я тайно внутри своего сердца.

Слезинки блестели и на глазах остальных женщин.

…..Олег умер через два месяца. Помню, был солнечный день, хоть и лето было уже на исходе, а у нас осень обычно тёплая с туманами и редкими дождями. Хоронили его всей Степеновкой, только от Степановки к тому времени осталось уже не так много домов – все почти разъехались на Большую Землю.