Игра на выбывание

Глава 1

– Не верю, что ты хочешь отправить меня в интернат! – стиснув кулаки, впечатываю каблуки в дорожку, петляющую между могилами. Растрескавшийся асфальт шуршит под ногами в такт шагам. – Чем тебе моя школа не угодила? Всего год осталось доучиться!

Ненавижу похороны, ненавижу бабушкин инсульт, из-за которого все рухнуло в один миг. Ну почему она не выкарабкалась? Ведь могла бы пожить подольше!

– Алиса, не закатывай истерику, – шикает идущая следом мама. – Мы на кладбище.

– Мертвым все равно! – раздраженно бросаю я, не оборачиваясь.

А живым – тем более. Никому нет дела до моих проблем.

Отец с мачехой держатся в отдалении. Им не впервой пережидать приезд той, что появляется у нас в Купчино раз в сто лет, дабы продемонстрировать московский шик и заодно выставить всех неудачниками. Я и сама не ждала этой встречи, но мама четко дала понять, что намерена серьезно поговорить.

Они с отцом развелись восемь лет назад без скандалов и упреков. Делить было нечего – ни квартиры, ни машины – разве что меня, да и тут вопросов не возникло. Я осталась у бабушки, отец переехал в съемную комнату к новой жене, а мама укатила из Питера в столицу, где успела удачно выйти замуж, овдоветь, и снова связать себя узами Гименея. Привыкнув жить без нее, я воспринимала редкие гостевые визиты с философским спокойствием, лишь сегодняшний стал исключением. Да и как реагировать без скандала на новость, что меня забирают в Москву?

– Алиса, угомонись, – выйдя на парковку, мама изящным движением достает из пачки сигарету. – Я желаю тебе добра.

Роль благодетельницы не в новинку. Она столько раз привозила подарки и отдавала их с таким же снисходительным выражением лица, что я уже и не вспомню иного отношения к себе.

– Как-нибудь обойдусь.

– Неужели? – тонкая бровь иронично дергается. – Тогда скажи, где ты планируешь жить?

– Как где? – я все еще не понимаю, к чему она клонит. – В бабушкиной квартире.

– Куда теперь переедет весь цыганский табор твоего отца, – затянувшись, хмыкает мама.  – Как наследник он вряд ли останется на съемной. К тому же его вечно беременной крольчихе скоро рожать.

Оскорбившись за мачеху, кривлюсь в ответ:

– Мы прекрасно уживемся все вместе.

Это правда. Я люблю Ромку с Толькой, хоть они и не самые послушные братья, да и им мое общество в радость.

– Тогда давай спросим у него, – тон меняется с пренебрежительного на подначивающий.

– Легко! – я резво поворачиваюсь на каблуках к приближающемуся к парковке отцу. – Пап, я же могу жить с вами?

Вместо энтузиазма он заметно тушуется.

– Видишь? – ехидно улыбается мама. – Уже напрягся.

– Лисенок, это и твоя квартира, – в пику ей отбивает отец.

– И мы будем рады, – добавляет мачеха, устало взяв его под локоть.

При взгляде на ее огромный живот дремлющая совесть просыпается и пинает меня в бок. Какая же я эгоистка. У них двое мальчишек, вот-вот появится третий. Только меня не хватает в тесной хрущевской однушке до полного комплекта.

– Значит поживу отдельно, – не сдаюсь я, игнорируя злорадный взгляд мамы. – Устроюсь на работу, сниму комнату.

– И бросишь учебу?

– Уж лучше это, чем твой интернат.

– Не интернат, а элитная закрытая школа, – упрямо исправляет мама. – Там Максим к Оксфорду готовится.

Отлично. Еще и сына своего нового мужа приплела.

– Плевать, к чему он там готовится. Я не обязана равняться на какого-то московского мажора!

– Выбирай выражения. Он твой сводный брат.

Так и подмывает озвучить, куда ей идти вместе с новоявленным родственником, но спор прерывает натужный гудок – устав ждать, водитель микроавтобуса сигналит нам, призывая вернуться в салон. Забираюсь туда с отцом и мачехой, оставив маму возле такси. Принципиально поеду отдельно и в кафе сяду на другой конец стола. Пусть привыкает, что я держу дистанцию.

Ромка и Толька плюхаются на сиденье рядом и всю дорогу рассказывают новости про школу, перебивая друг друга и толкаясь. Через силу смеюсь над их нелепыми розыгрышами одноклассников, пока сердце сжимается от тоски. Они мои братья. Они, а не какой-то заносчивый пижон! Я и видела его всего раз, мельком – во время видеозвонка от мамы. Так почему я должна уезжать от своей настоящей семьи?

Поминки проходят в тягостном молчании. Прихватив со стола смартфон, отлучаюсь в туалет чтобы пожаловаться Оксанке.

«Она заставляет меня переехать! Зачем я ей сдалась?»

Подруга пытается успокоить, забрасывая сообщениями, но на расстоянии слова утешения оказываются набором букв и грустных смайликов. Когда выясняется, что вылет планируется сразу после поминок, я готова разрыдаться от отчаяния. Мне даже попрощаться толком не дают!

– К чему такая спешка? – цежу сквозь зубы, не глядя закидывая вещи в чемодан, пока мама брезгливо осматривает старую мебель в квартире бабушки.

– У Игоря вечером благотворительный прием. Я должна быть рядом.

Игорь. Какое отвратительное имя.

– Так будь! – с досадой хлопаю крышкой и рывком застегиваю молнию. – Меня тащить с собой не обязательно.

– Алиса, не начинай.

– А вот и начну!

Спор выходит на новый виток и прекращается лишь под расчерченным тонкими линиями потолком терминала Пулково, когда я понимаю, что сражение проиграно. Никто за меня не вступится. Бабушки больше нет, отец занят семьей, а я не ребенок, чтобы со мной возиться. Прежняя жизнь осталась позади, а новая тащит за собой как поводок упирающегося щенка.

В самолете я неотрывно смотрю в иллюминатор, рискуя вывихнуть мышцы шеи. Не хочу поворачиваться к маме. Не хочу с ней говорить. Не хочу, чтобы она видела мои слезы. Все равно они ее не трогают.

– Сейчас тебе сложно оценить перспективы, – сквозь монотонный гул турбин занудствует мама. – Но поверь, уже скоро поймешь, что перемены во благо.

Не дослушав, тянусь за наушниками. Пусть распинается перед кем-нибудь еще.

Ну почему я так быстро сдалась? Сняла бы сейчас комнату или на худой конец койку в хостеле, устроилась в кафе официанткой. С графиком два через два даже на школу сильно забивать не пришлось бы, а потом можно было бы и в общежитии при институте пожить.

Коснувшись лбом холодного стекла, продолжаю изводить себя нерадостными мыслями. Как смириться с неизбежным? Как стерпеть новых родственников? И как себя с ними вести?

У выхода из зала прилета Шереметьево нас встречает шофер в униформе. Не сразу осознаю, что он направляется к нам – уж слишком непривычным кажется весь его образ, от лакированного козырька шляпы до кожаных перчаток. Такому просто нечего делать рядом с обычными людьми, но нет, он останавливается четко возле мамы.

– Госпожа Седова, автомобиль ждет, – рапортует с легким полупоклоном и поворачивается ко мне. – Госпожа Старцева, позвольте помочь вам с багажом.

От учтивого обращения я в изумлении разжимаю пальцы, и чемодан тут же подхватывают из моих рук.

На несколько секунд рот приоткрывается сам. Меня в жизни не называли «госпожой»!

Пока я тушуюсь, мама уверенной походкой пересекает парковку, и когда перед ней любезно открывают дверцу внедорожника с тонированными стеклами, благодарит не словами, а снисходительным кивком. Юркнув следом в светлый кожаный салон, чувствую себя грязным беспризорным котенком, которого принесли с улицы и усадили на дорогой диван.

Хвойный запах ароматизатора щекочет нос. Обхватив плечи ладонями, растираю их от накатившего озноба. Надеюсь, в обществе новых родственников не придется делать реверансы? Надо хоть загуглить, кто этот Седов, за которого мама выскочила замуж.

Заметив мое состояние, она иначе истолковывает причину нервной дрожи.

– Виталий, Алисе холодно.

– Двадцать три градуса подойдет? – тут же интересуется шофер, касаясь приборной панели и настраивая температурный режим кондиционера.

– Да, спасибо, – с трудом выдавливаю я.

Неестественно выпрямившись, глубоко дышу и считаю минуты, когда мы, наконец, доедем. Кажется, даже моргаю с выверенным интервалом. Я чужая здесь, и все вокруг чужое. Слишком роскошное, слишком неуместное для такой как я.

Господи, если сейчас так неуютно, что же будет в Москве? Затравленно смотрю на длинный ряд высоток, но они так и остаются на горизонте – внедорожник сворачивается с шоссе. Теперь за окном виднеются деревья, а вдалеке за ними поблескивает в солнечных лучах река.

– Где мы? – перевожу удивленный взгляд на маму.

– Летом мы не пользуемся городской квартирой, – поясняет та. – Слишком душно, да и воздух загазованный. Так что до сентября побудешь с нами на даче.

Хоть одна приятная новость. Простецкое «дача» звучит роднее, но когда я вижу дом, понимаю, что поторопилась с выводами. Трехэтажному особняку с колоннами и лепниной куда больше подходит определение «усадьба». Не удивлюсь, если его строили по образцу какого-нибудь дворянского гнезда.

– Нам… точно сюда? – судорожно сглатываю, всматриваясь в высокие арочные окна.

С таким же успехом мама могла привезти меня пожить в Эрмитаж – шок был бы схожим.

Усмехнувшись, она дожидается, когда внедорожник остановится у парадного входа, и невзначай бросает:

– Выбирай любую из спален на втором этаже. Все они гостевые, если что-то не понравится – мебель оперативно заменят.

С широко распахнутыми глазами я поднимаюсь по мраморной лестнице, пока мама перечисляет все, что есть в доме.

– Тренажерный зал и бассейн в западном крыле, оранжерея на крыше, а над гостиной маленький кинозал на пятнадцать человек.

В голосе звучит неподдельная гордость, словно особняк строили под ее руководством, меня же раздирает от противоречивых ощущений. Восторг смешивается с досадой от вселенской несправедливости. Здесь бы и сотня людей спокойно уместилась, но живут лишь трое. Вернее, четверо, если считать меня.

– Через час мы с Игорем уезжаем на прием, – вклинивается в размышления мама. – Поэтому познакомишься с ним утром, без спешки.

Впервые за день я с ней солидарна. Не расстроюсь, если и завтра не увидимся. Не горю желанием встречаться ни с отчимом, ни со сводным братом.

Уцепившись за нераспакованный чемодан как за повод скрыться в комнате, отсиживаюсь там до темноты, не переставая закидывать Оксанку сообщениями.

«Ты ведь сможешь ко мне приехать? Я договорюсь!»

В ее компании перетерпеть навязанное общество «родственников» будет в разы проще. К тому же места точно хватит, мы никого не стесним.

К полуночи заканчивается припасенная плитка шоколада, и я понимаю, что зверски хочу пить. Побродив по первому этажу и не встретив прислуги, сама нахожу кухню – огромную, под стать дому. Размером с бабушкину квартиру, не меньше! Одна только стойка посередине чего стоит. Широкая плита, фритюрница, печь для пиццы… а холодильника и вовсе целых три! Интересно, сколько поваров здесь готовит?

Заметив на одной из полок блок с водой, с энтузиазмом выковыриваю из-под пленки стеклянную бутылку. Откручиваю крышку, делаю жадный глоток, блаженно прикрываю глаза… и давлюсь от язвительного хмыканья за спиной:

– Кто разрешил тебе ее брать?

Вздрогнув и закашлявшись, расплескиваю воду. Часть попадает на футболку, в которой я собиралась спать. Еле удержавшись от ругательства, оборачиваюсь, чтобы наткнуться на высокомерный взгляд – от двери за мной наблюдает плечистый парень.

Оксанка на такого непременно бы запала. Рослый, крепко сложенный, с массивным подбородком – эталон брутальности, если бы не пухлые губы. Стильные джинсы и рубашка поло, на запястье дорогие часы. Недовольное выражение лица, словно ему под нос сунули протухшее яйцо. Именно так я и представляла себе московских снобов.

– Язык проглотила? – с ехидцей продолжает он. – Или ртом пользуешься не для разговоров?

И это хамло – мой сводный брат? Вот же повезло! Оторопело моргаю, подбирая слова, но ответить не успеваю. В лоб прилетает новый вопрос.

– Ты хоть по-русски понимаешь? Или опять через старшую горничную придется переводить?

За кого этот наглый переросток меня принимает?

– Я не… – по-прежнему не могу осадить достойно.

Как же хочется обматерить! Смачно так, с душой, чтобы его брови под кудрявую челку полезли.

– И где вас только находят? – снова кривится. – Иди к Ядвиге, она скажет, где взять униформу и тряпки.

Да он издевается!

– И убери тут все, – снисходительный кивок указывает на пролитую воду.

– Я тебе не прислуга!

– Уверена? – скептический взгляд спускается от моей макушки с собранной наспех гулькой к обвисшим пижамным штанам.

Знаю, тот еще видок. Но не оправдываться же, что оделась, как удобно, и что неказистый наряд приятен на ощупь, поэтому и заношен практически до дыр.

– Уверена, – поставив бутылку на столешницу, скрещиваю руки на груди. – Так что, если не терпится навести здесь порядок – займись уборкой сам.

– А ты борзая, – сделав шаг, грозно нависает надо мной. – Ну да ладно, я это исправлю.

Серьезно? Он меня запугивает?

– Рискни, – гордо вскидываю подбородок.

 Первый шок прошел, и я наконец владею ситуацией. Пусть этот мажор мнит себя хоть королем вселенной, я живо поставлю его на место.

Кажется, даже воздух между нами накаляется. Не моргаю, не отвожу взгляда, и уже готовлюсь выдать колкость, когда темные глаза, почти черные, как догоревшие угли, злобно прищуриваются. Или это зрачки такие огромные?

– Слушай меня, нахальная сучка…

Договорить мешает хлопнувшая дверь.

Под приближающийся стук каблуков мы отшатываемся друг от друга, и через несколько секунд в кухне появляется мама в вечернем платье.

– О, Максим, – томно тянет она. – Вижу, ты уже познакомился с моей дочерью.

Перекошенное лицо в один миг меняется на приветливое.

– Добрый вечер, Светлана Анатольевна. Так это Алиса, о которой вы столько рассказывали? И как я не догадался?

Теперь он само дружелюбие. Лживый гад! Ведь сразу понял, кто я. И намеренно унижал, сравнивая с прислугой.

– Так приятно, что ты говорила обо мне, – выдавливаю из себя улыбку. И добавляю с нескрываемым цинизмом: – Жаль только, не предупредила, что мой сводный брат – дебил.

Оттолкнув опешившего хама плечом, выскакиваю прочь и бегу к лестнице, пока вслед несется возмущенный вопль мамы:

– Алиса! Извинись сейчас же!

Ну уж нет. Не в этой жизни.

Глава 2

Засыпаю с самодовольной улыбкой, но уже утром понимаю, что погорячилась. За ночь совесть умудряется выцарапать меня из кокона философского пофигизма и заставить проанализировать поведение. Зачем я нарываюсь? Если этот холеный москвич пожалуется своему отцу, я наверняка буду выглядеть в его глазах как полная истеричка. С другой стороны, почему мне важно чье-то мнение? Лучше сразу показать, что я не впишусь в их люксовый мир. Так быстрее прогонят, а я, разумеется, не стану возражать.

К завтраку довожу себя до состояния «да гори оно огнем» и подсознательно готовлюсь принять удар, но спровоцировавшего меня выскочки за столом нет, а Седов-старший произносит лишь два слова:

– Будем знакомы.

У него тяжелый подбородок как у сына и холодный надменный взгляд. Он скуп даже на дежурные эмоции – не протягивает руку, не делает попытки улыбнуться, только рассматривает несколько секунд. Пристально, словно сканирует, и когда отворачивается, понимаю, что меня оценили, причем не очень высоко.

Мама тоже это чувствует и остаток дня возит меня по магазинам, подбирая новую одежду. Упрямства спорить хватает на час. Со второго я обреченно хожу за ней от витрины к витрине. Проще смириться и пережить стихийный шоппинг, чем пытаться объяснить бесполезность трат. Продавцы вьются вокруг, предлагая варианты, я же представляю себя манекеном, на который вешают все подряд.

– Да, да, пиджак тоже возьмем, – кивает мама, когда мне на плечи ложится бархатистая ткань.

– Мне некуда его носить, – вяло возражаю я. – Сама же сказала – в школе будет форма.

– Наденешь дома, к ужину.

Иронично хмыкаю. Надо же, как сильно она хочет реабилитировать меня в глазах отчима. Странно, что вечернее платье не предложила.

– Уверена, что Игорь Николаевич одобрит?

Переигрываю и жду, что мама осадит, но мое неестественное сомнение воспринимается всерьез. В задумчивости постучав пальцем по губам, она качает головой.

– Ты права, рисунок слишком аляпистый, – взмахом руки подзывает к примерочной ближайшего продавца. – Девушка, дайте однотонный. И брюки к нему.

Хочется смеяться и плакать одновременно. Как же нелеп этот мир, где встречают по одежке! Можно подумать, бирка на одежде сделает человека умнее или талантливее.

– Мам, ты в курсе, что я никогда не стану такой как ты? – выдаю наболевшее в лоб, когда мы заходим в ресторан пообедать.

– Увы, да. И это упущение не исправить, – с досадой на лице она ставит пакеты возле стула. – Но пока ты здесь, должна соответствовать.

Впервые не понимаю, как реагировать – оскорбиться или радоваться. С одной стороны, слова мамы унижают достоинство, а с другой, можно счесть их комплиментом, раз даже она признала, что я на нее не похожа.

– Зачем ты забрала меня из Питера? Я ведь обуза.

– Не говори глупостей, Алиса, – возражает она, бегло изучая меню. – Ты – моя дочь. И не можешь быть обузой.

Звучит высокопарно, но даже пафос не скрывает фальшь. Чего же она добивается на самом деле? Не верю, что можно столько лет успешно игнорировать материнский инстинкт, а потом вдруг внезапно вспомнить о дочери.

– Еще как могу. Вон и Игорю Николаевичу не понравилась.

Данный факт ни капли не удручает. Я всего лишь пытаюсь манипулировать. Раз с пиджаком получилось, то и сейчас есть шанс сыграть на слабости мамы. Мнение отчима ей важно. Показав, что и я с ним считаюсь, расположу к себе и, быть может, вытяну правду.

– Не все потеряно, – мама позволяет себя обмануть и пускается в объяснения. – Первое впечатление бывает обманчиво. Если вечером заявишь о себе как о серьезной и уверенной в целях девушке, он будет знать, что ты не хуже Максима.

Стискиваю вилку до побелевших костяшек пальцев. Теперь ясно, в чем причина переезда. Не в материнской любви или чувстве долга, а в желании поучаствовать в соревновании «твой сын крут, но моя дочь не хуже».

Почему я сразу не догадалась? У мамы ничего нет. Даже если новый муж ей что-то отписал, в достижения это не запишешь – она не сама заработала. Как еще отличиться перед владельцем заводов, газет, пароходов? Делать карьеру бесполезно, этим Седова-старшего не удивишь. Тогда чем? Он вкладывает деньги в сына. Значит, семейные ценности для него не пустой звук. И раз так, надо показать дочь, умницу-красавицу. Ладно, второе спорно, но первое вне сомнений. Учусь хорошо, поведение примерное, чем не достоинства? И маме важно убедить отчима, что именно она воспитала эти качества.

– Напрасно стараешься, – в ярости шиплю я, дождавшись, когда официант примет заказ и уйдет. – Я не стану подыгрывать.

– Считай это взаимовыгодным сотрудничеством, – осознав, что ее план раскрыт, мама не теряется ни на секунду. Даже тон не меняет. – Когда получишь аттестат элитной школы, я дам денег снять квартиру. В Москве или Питере – решишь сама. Выберешь ВУЗ, какой захочется.

– Ты пытаешься… меня купить? – злость тонет в волне изумления.

– Инвестирую, – не моргнув, отбивает мама. Такой ее я знала всегда – расчетливой и жесткой. – Один год, и ты свободна.

– Нет!

– Алиса, спор бесполезен. Жить тебе негде и не на что. Документы из старой школы я уже забрала, – она делает паузу, позволяя мне осознать масштаб бедствия. – Если вернешься и снимешь квартиру, как и грозилась, отец не поможет финансово.

– Я справлюсь!

– Не сомневаюсь. Но спроси у себя, надо ли жертвовать комфортом? Ты видела особняк, он огромный. Можем даже не встречаться, если тебе настолько неприятно мое общество. Просто веди себя достойно при Игоре.

– Чтобы создать для него иллюзию, что ты хорошая мать?

Ответить мешает некстати появившийся официант с бокалом шардоне. Нетерпеливо барабаню пальцами по скатерти, но когда он отходит, мама по-прежнему игнорирует вопрос, вероятно посчитав риторическим.

Несколько минут мы обе молчим. Мама расслабленно потягивает вино, я же теряюсь в сомнениях. Вернуться в Питер, бросив школу, куда меня перевели? Тогда потеряю год обучения. Можно потратить его на подработки, вот только львиную долю из них сожрет съемная квартира. Даже если для подстраховки продать купленную сегодня одежду на Авито, надолго денег не хватит.

– Ладно, – капитулирую с досадой, не узнавая собственный голос, какой-то слишком чужой и циничный.

Мама многозначительно улыбается и озвучивает мысль, жужжащую в моей голове назойливой мухой:

– А у нас больше общего, чем я полагала.

– У меня есть условие, – добавляю я. Пусть видит, что уступка незначительна. – Я позову в гости Оксанку.

Извлеку максимум приятного из вынужденной сделки. Поплаваем в бассейне, посмотрим любимые комедии в кинозале, закажем у повара пиццу. Не простаивать же шикарной кухне без дела.

– Только, когда Игоря не будет в городе, – мама тоже умеет торговаться.

– И дома буду носить, что хочу.

– Без свидетелей хоть голышом ходи, – она нервно ведет плечом, словно задела им что-то грязное. – Но в дни, когда тебя могут увидеть Игорь или Максим, одевайся, как если бы собиралась в Мариинку.

Закатываю глаза. Вот оно, мерило стиля – мнение двух московских снобов. Собственные ощущения и вкус неважны. Главным считается лишь то, что подумают другие. И как мама терпит подобное? Это ведь даже не мимикрия, а полная потеря личности.

Так и тянет ее пожалеть, но я гоню от себя непрошенное чувство и охотно отвлекаюсь на принесенный официантом суп. Весьма вкусный, кстати. Не зря согласилась остаться. Смакую ощущения и тут же одергиваю себя. Сама хороша – продалась за еду и благо. С другой стороны, для меня это временное послабление. Нас нельзя сравнивать.

Пока я сражаюсь с совестью, мама картинно доедает роллы и делает крошечный глоток из бокала.

– Чуть не забыла. Тебе нужно попросить прощения у Максима за твою выходку. Хоть он и не держит зла…

– Вот еще! – перебиваю, чуть ли не вскочив из-за стола. – Он вел себя пренебрежительно. Принял за прислугу, хамил…

Мама выставляет перед собой ладонь, не давая закончить:

– Учитывая твой вчерашний вид, не удивлена. И я бы настаивала на извинениях, но некоторое время его на даче не будет. Игорь оплатил углубленный курс делового английского, и чтобы не таскаться в область по пробкам, Максим поживет в городской квартире. Так что вернемся к этому разговору позже.

Отличная новость. Терпеть сводного братца не придется. Интересно, как долго? Может повезет, и он вообще не появится до начала учебы в школе?

Первые дни спускаюсь в гостиную с опаской, но страх ненароком столкнуться вскоре отступает. Мой обидчик даже на выходные не приезжает. С чего бы мажору рваться на дачу, под надзор отца, если получен карт-бланш на тусовки в центре? В том, что он не занимается, а под прикрытием курсов английского прожигает жизнь, не сомневаюсь. Наверняка кучу шлюх вокруг себя собрал и пьет, не просыхая. И хорошо, если только пьет.

Оксанке не удается выбраться ко мне в гости, и почти три недели я наслаждаюсь одиночеством в раю социопата. Мама не вылезает со спа-процедур в ближайшем салоне, соседи не заходят, прислуга тактично держит дистанцию. В солнечные дни загораю у бассейна, в дождливые гуляю в оранжерее или читаю библиотеке. Последняя довольно быстро становится любимым местом в доме. Огромная, светлая, со шкафами до потолка и специальными передвижными лестницами, на которые нужно подняться, чтобы достать увесистые томики с верхних полок. Я разве что в фильмах видела такие. Теперь же эта книжная вселенная – моя, пусть и ненадолго. Что может быть лучше, чем забраться с ногами в уютное кресло и раскрыть томик одной из сестер Бронте? Или позднего Теккерея перечитать?

Увидев стопки книг, разложенные вокруг, отчим впервые хвалит меня. Привычно сдержанно, и все же скупой комплимент подкупает. Приятно, что он считает достоинством чтение, а не брендовый брючный костюм, хотя и на него смотрит с одобрением.

Я почти допускаю мысль, что не жалею о договоренности с мамой, когда в размеренный досуг вмешиваются досадные обстоятельства. Искупавшись после завтрака и наспех вытерев волосы, привычно захожу в библиотеку, и уже на пороге понимаю, что нахожусь в ней не одна. Кресло возле окна – любимое кресло! – занято. В нем вальяжно развалился тот, о ком я успела забыть. Самодовольный и расслабленный, полулежит, перекинув ногу через один из подлокотников, и с ленцой изучает оставленную мной «Джейн Эйр».

Читает? Или притворяется?

Не поворачиваясь на звук оборвавшихся шагов, он ослабляет ворот рубашки. Взъерошивает волосы на затылке свободной рукой и возвращает ее к странице. Над одним из абзацев губы изгибаются, ухмыляясь.

Кривись, кривись, задавака. Можешь строить из себя, кого угодно. Вот только в отличие от тебя герои этого романа действительно знают, что такое честь и достоинство.

Все еще не обращая на меня внимания, он дочитывает до конца страницы и, прежде чем перевернуть, подносит палец к губам. Ненавижу, когда слюнявят книги! Но примитивный жест, с которым кончик языка касается подушечки, почему-то вызывает внутри волну странного тепла. Не хочу представлять, что еще может лизнуть этот извращенец, но вижу в красках – ясно и четко, словно это происходит самом деле – как он проводит языком по моей шее.

Какого черта? Что за нелепые фантазии?

Библиотека сжимается до пары метров, которые нас разделяют. Жар разливается по телу, стекая от пылающих щек к плечам, приближается к низу живота… и гаснет в один миг от ледяного тона:

– Не видела в своей глуши, как читают книги?

Дыхание перехватывает как под холодной струей душа. Мерзавец умело держит меня в тонусе – секунду назад я разве что лужей по паркету не растеклась, а теперь практически в боевую стойку встала.

– Так и знал, что в твоем Мухосранске нет библиотек, – продолжает насмехаться он.

– А вот я не знала, что ты умеешь читать, – с сарказмом отбиваю неуместное замечание.

Сузившиеся глаза выдают раздражение, и я не могу скрыть ликующей улыбки. Думал, смолчу? А вот и нет. Не позволю себя унижать. С дружками и шлюхами пусть злословит.

– Зря выделываешься, – отложив книгу, он медленно поднимается из кресла и надвигается на меня. – Как правило, острые языки укорачивают первыми.

Обманчивая плавность движений не скрывает агрессии, а перекатывающиеся желваки усиливают эффект – меня так и тянет поежиться.

– Делишься болезненным опытом? – скрывая нахлынувший испуг, подпираю бока кулаками.

Сильно же я его взбесила! Кажется, еще немного, и этот холеный пижон вцепится мне в горло. Сжимает и разжимает пальцы, словно пытается сдержаться.

– Ты такая дерзкая, пока рядом мать, – тихий голос вибрирует от злости. – В школе все изменится. Некому будет жаловаться, и тогда я до тебя доберусь.

От обещания спина покрывается мурашками. Он ведь не всерьез? Под немигающим взглядом отступаю назад.

– Ты совсем больной? Что я тебе сделала?

– Не строй из себя святошу, – снова сокращает расстояние между нами, вынуждая пятиться. – Я знаю, что вы затеяли. Нацелились на деньги моего отца. Одна с придыханием смотрит ему в рот и со всем соглашается, вторая изображает примерную падчерицу.

– Ты параноик, – на очередном шаге упираюсь спиной в дверной косяк.

– А ты – меркантильная дрянь, – в терпком облаке парфюма он вторгается в личное пространство и почти задевает меня своими ребрами. – Отец позволяет тебе здесь жить, покупает одежду, платит за обучение, но этого мало, да? Ты еще и пыль пускаешь ему в глаза! Обложилась книгами, делаешь вид, что занимаешься. Думаешь, он клюнет на дешевую игру? Зауважает? Денег подкинет за рвение?

Оторопело моргаю, едва не утонув в потоке сознания.

– Хочешь сказать, уважение твоего отца имеет денежный эквивалент?

В голове не укладывается, что чей-то воспаленный мозг может смешивать эти понятия. Неужели Седов-младший примчался в библиотеку из чувства зависти? Узнал, что меня похвалили, и теперь стремится доказать, что он лучше? Это же насколько ему не хватает одобрения отца?

– Не перекладывай с больной головы на здоровую! – почти рычит, по-прежнему не касаясь меня, но я каждым сантиметром кожи ощущаю жар его тела – плавящий мысли и пугающий больше, чем исходящая следом волна ненависти.

Со стороны нашу позу можно назвать интимной. Воображение против воли дорисовывает, как он вжимает меня в стену. Так сильно и напористо, что тяжело дышать. Щеки заливает краской стыда. Зачем я вообще об этом думаю?

– Это ты перекладываешь на меня вину за свои проблемы, – шарю ладонью по двери в поисках ручки. Нащупав, поворачиваю рывком. – Повзрослей и решай их сам.

Выскакиваю в образовавшуюся щель и, не оглядываясь, несусь по коридору прочь. Вряд ли разъяренный мажор кинется за мной, но я инстинктивно ускоряю шаг, чтобы поскорее оказаться в безопасности. Влетаю к себе в спальню, запираюсь и тяжело плюхаюсь на кровать. Что сейчас было, черт возьми? Почему я так остро отреагировала на его приближение?

– Нужно уезжать, – стискиваю виски, словно это поможет сохранить взрывающуюся от мыслей голову целой.

Какую бы игру ни затевала мама, не хочу в ней участвовать. Мне не нужны ни деньги Седова-старшего, ни враг в лице его сына. Но на что жить в Питере? Мачеха недавно родила, отец устроился на вторую работу, лишь бы вытянуть кредит – оба при всем желании помочь не смогут. К Оксанке проситься неловко. Да и некуда, учитывая, что подруга делит спальню с парализованной бабушкой. Что остается? Сидеть тихо как мышь и терпеть?

Пройдясь вдоль окна и немного успокоившись, стараюсь рассуждать логически. До начала учебы всего неделя. В школе будет проще держать дистанцию с «братцем». Наверняка у нас будет разное расписание занятий. К тому же при свидетелях он вряд ли станет меня задирать.

Изучив панораму на сайте школы, убеждаюсь в правильности догадки. В ней несколько учебных корпусов и отдельный с общежитием, разделенным на мужскую и женскую половины. Даже входы разные.

– Все не так плохо, – бормочу себе под нос.

Зря нервничала. Судя по описанию, спальни двуместные, а значит, я постоянно буду у кого-то на виду. Не у одноклассников, так у соседки по комнате.

Продолжаю листать фотографии, теперь уже с воодушевлением. Сложно не впечатлиться размахом. Удобные столы и стулья в классах, персональные ноутбуки, несколько общих зон отдыха с огромными экранами и приставками для видеоигр, лаборатория, библиотека, спортзал и бассейн – сразу понятно, за что родители платят деньги. На территории даже кафе есть. Не унылая столовая с ободранной мебелью, а самое настоящее кафе, оформленное в американском стиле пятидесятых – с музыкальными автоматами и красными кожаными диванами. Представляю, как закажу себе в нем молочный коктейль и осознаю, что мне действительно хочется поехать. Хочется погрузиться в эту атмосферу «с обложки», по воле случая оказавшуюся доступной.