Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой…
А.С. Кочетков, «Баллада о прокуренном вагоне»
ПРОЛОГ
Израиль, три года спустя
Он стоял на краю обрыва, красного, как кровь, и курил. Жара пекла неимоверно, тень не спасала, и он ждал ветерка, чтобы тот остудил его красное, под стать скалам, лицо. Ветерка все не было, было ленивое шевеление воздуха, как бы предчувствие ветра, и он ждал. Он привык ждать ветра, еще с тех пор, как начал летать на параплане. Тогда, на крутых склонах сопок, он мог сидеть по часу, по два, ожидая подходящего ветра – ровного и сильного, в лицо.
Тимна горела красным, и горные хребты на близком горизонте подрагивали в мареве. Он провел рукой по камню – оплавленные, словно парафиновые свечи, каменные стены каньона были слегка шероховаты. «Как ее губы» – подумал он. Он помнил ее губы так же явственно, как будто трогал их только что. Обветренные, местами треснувшие, с несколькими отслоившимися чешуйками кожи. Тут, на этом месте, они стояли тогда, в тот день. Они были вдвоем, они были свободны, они были рядом. Одни. Не в счет ползущий мимо автомобиль и велосипедист, крутящий педали вдали. Не в счет автобус с туристами, прошедший дальше по дороге, с которой они свернули сюда, к этой, поразившей их горе, иссеченной каньонами, как входами, как огромными замочными скважинами, уходящими вглубь горы.
«Do not stop for the night! – сказала им тогда строгая тетка на кассе, пропуская их на велосипедах, с которых они радостно сбросили багаж. И повторила, заглянув поверх очков – No sleepen!» Они тогда переглянулись и засмеялись. «Ноу, ноу! – сказала Богомила. – Что мы, дураки, тут спать, на вашей жаре?» Тетка недоуменно вздернул брови, ничего не поняв, но Богомилино «ноу» ее, похоже, слегка успокоило. Они катили тогда по жаре, похожей на эту, катили изо всех сил, создавая встречный ветер, и первая же гора с тенистыми каньонами соблазнила их. И взяла в плен.
Он качнулся на краю, из-под ног посыпались камушки. Вон там, внизу, у дороги стоит его машина, взятая напрокат в Эйлате. «Пять долларов прокат, двадцать – страховка. Израильский подход к маркетингу» – вспомнил он Игоря, тогда, три года назад, подкатившего на такой же тачке к их, обедающей у входа в парк, группе. Игорь путешествовал с семьей, сзади, с трехлетней дочкой на руках сидела его бледная и на вид очень уставшая жена, и было навалено множество сумок и пакетов. «А вы, что, вот так – на великах? С Тель-Авива?» Игорь был рад общению со «своими», даже не задумавшись ни на миг, что большинство «своих» – это украинцы, а из России только он один, только Саша. Он тогда еще подумал о том, что всей этой информационной войне между их странами грош цена, когда люди сталкиваются вот так, в чужой стране, говорят на одном языке и видят друг друга не глазами политиков, а по-простому, по-человечески.
Да, они на великах пилят по этой пустынной стране, да, с Тель-Авива, и уже заканчивают маршрут. Каких-нибудь тридцать километров еще – и они у конечной своей цели, в Эйлате, купаются в Красном море. «О, а мы едем из Эйлата, на Мертвое море сейчас хотим. А вы где в Эйлате останавливаетесь? Мы жили в хостеле неплохом, двадцать пять баксов с человека, а уровень прям совсем домашний, могу телефончик подсказать…» Игорь явно хотел помочь «своим» и совсем не понимал, что у Алексея планы спартанско-минималистские, пляжно-палаточные. Но он уже диктовал, а Алексей покорно записывал, и они с Богомилой, переглянувшись, тоже забили номерок в свои телефоны …
Дунул ветер, пахнуло нагретым камнем и раскалённой сковородкой, и он замер, закрыв глаза. «Еще, пожалуйста…» Как же они тут живут, в этой стране, если весной тут такая жара? Как же здесь жить летом, когда за сорок держится?
Зашуршали, застукали камни внизу, под обрывом, он разлепил веки и выглянул из тени. «Кто там?» Да никого. Пусто там. Просто осыпь. Пусто. И рядом, в расщелине, – пусто.
…Вот тут она сидела, скрестив ноги в полу-лотосе, и улыбалась, когда он ее фотографировал. Она всегда улыбалась на камеру, редко когда он успевал подловить ее задумчиво-серьезное или дремлющее лицо. «Хочешь засветить пленку улыбкой?» – «Дурачок, какую пленку? Нету там ничего. Только цифры. Цифры не засветишь», – смеялась она.
Зачем он здесь? Прилетел на два дня раньше, ночь продремал в автобусе до Эйлата, взял там машину, и поехал обратно. А сюда зачем свернул? Встретиться с призраками?
Он усиленно потер лицо ладонью и начал спускаться, упираясь в разлом руками и ногами. Призраки шли следом, он впереди, подавая ей руку, она – следом. «Сашик, я не скалолаз нисколько, я вообще в таких местах впервые, що ти таке робиш зі мною?» Она так забавно переходила на украинский, что он не мог не улыбаться в ответ, но. сердце его замирало не от украинских слов, а от той интонации, с которой она все это произносила, мягкой и сильной одновременно, как она сама. «Да ну, що ви таке кажете, Богомила Олегівна, ви – природжена скалолазка!»
Он спустился по разлому вниз, присел на камень в последнем кусочке тени. Тогда, три года назад, где-то здесь лежали велосипеды, ожидая их. Он набрал в ладонь красноватого песка с круглыми разноцветными камушками-галькой, пересыпал с ладони на ладонь, выбрал маленький круглый камушек, розовый и как будто прозрачный, сгущающий свою прозрачность в глубину, поднял его к небу… Такой же камушек он подобрал тогда, на обратном пути. Встал, отряхнул песок, пошел к машине.
Светлый «ниссан» накалился, и он открыл дверцы, давая машине проветриться. Хм, насчет ветра это сильно сказано, но жар, скопившийся внутри, вылетел чуть не с хлопком, вынося запах перегретого пластика. «Ага, а кто будет приоткрывать окна, Пушкин?» Он сел, завел машину, с хрустом развернулся на гравийке и покатил к асфальту, на ходу включая кондиционер. Двигатель шумел ровно и уверенно, впереди была гладкая трасса и пустыня…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: Механiк и Богомила
День первый: Аэропорт Бен-Гурион – Яффа, пляж на берегу Средиземного моря, дистанция 28 км
Ровно работали двигатели самолета, так, что он перестал замечать их шум уже через полчаса. Аэробус проталкивался через плотный ряд облаков, и в салоне периодически потряхивало. Он успел подремать, почитать и посмотреть кино на планшете, а теперь вот несли завтрак. «Кошерное. Опять». Как-то он имел неосторожность при регистрации электронного билета выбрать кошерное питание, и теперь оно преследовало его в каждом полете. Он вздохнул, взял протянутую ему аккуратную коробочку, вскрыл, разложил. Разрезал булочку темного зерна, намазал ее хумусом. «О, вечный хумус! Привыкайте, Александр Иваныч, к пище еврейской!»
Рыба была обжигающе горячей и неожиданно вкусной. И, таки да, как всегда – розовый зефир. Он поел, забил мусор в коробку, пристроил ее на откидном столике и задремал. Народ зашуршал, засуетился, зачастил по проходу к туалетам. Он слушал эту суету вполуха, морщился на потряхивание самолета и думал.
Он – летит в Израиль! Чудеса! Как вообще все это получилось? Он приоткрыл глаза, скосил их влево, в иллюминатор. Небо и облака. В основном – внизу, но иногда прямо проносятся в окне. Тогда и потряхивает.
А получилось все очень просто – одна его знакомая, которая как-то каталась с ним в трехдневном походе на велосипеде, сбросила ему в сети ссылку на группу с ироническим комментарием, типа, не хотите ли и вы поехать на «землю обетованную», отец Александр? Он открыл ссылку и понял – хочет. Списался с Алексеем, который все это организовывал, спросил, как мол, справится ли мужик пятидесяти лет с опытом ниже начального, и получил ответ, в целом примерно такой: да не парьтесь, все справляются, будут люди и постарше, никого в пустыне не оставим.
И вот, спустя полгода, он тут, в самолете, летящем на Тель-Авив. Две недели впереди, что его ждет? Что за компания подберется?
Он вынул смартфон, щелкнул иконку вайбера, выбрал группу «Израиль, март 20**», пробежался по диалогам – что, сколько брать, когда встречаться… Алексей отвечал всем четко и коротко. Шесть человек. Их группа – шесть человек. Алексей, молодой, на вид лет двадцать пять, лицо открытое, смотрит прямо в глаза. Фарковские, Татьяна и Леонид, предприниматели. Ага, вот и про возраст – Леониду шестьдесят три, ну, это утешает. С Татьяной, как с любой женщиной, непонятно. Регина, примерно его ровесница. Лицо простое, скинула фотки с Нового года, стоит в обнимку с мужем и с велосипедом, хм…
Он крутнул дальше, задержался на фотографии. Богомила. Какое странное имя… Вот, они даже попереписывались тут немного. У него на профиле был его снимок со службы, у Никольской церкви в Абалакове. Он не успел разоблачиться после литургии, и диакон Виталик снял его, устало сидящего на скамейке для бабушек, потом прислал в Фейсбуке: «Ты тут похож на Христа с картины Крамского, того, где искушение в пустыне». Он и поставил это фото на профиль зачем-то.
Богомила тогда написала: «А Вы что, священник?» «Да, – ответил он. – Служу понемногу» И смайлик приклеил, будто извинился. «Интересно, – ответила она. – я обратила внимание на облачение. Просто я швея, шью для церкви тут похожие вещи». «Ну, значит, будет о чем поговорить», – отшутился он. Вот и весь диалог. Он увеличил фотографию профиля, она пошла пикселями. Молодая. Сколько ей? Максимум тридцать? Стоит на велосипеде, улыбается, вскинула руки, будто приветствует…
Ладно, чего пялиться в чужую жизнь? Он закрыл программу, включил авиарежим. Две недели вшестером. Пятеро из Украины, он из России. Притремся. Что он, не приспосабливался к разным людям?
Самолет пошел на посадку. Он прикрыл глаза и, сжав подлокотники кресла, начал молиться. Летать на самолетах он не любил.
Его рейс прибыл на два часа раньше киевского. Он прошел паспортный контроль, с трудом объяснив не говорящему по-русски погранцу, что «I am a member of a bicycle group in Israel. The chief of the group has not yet arrived», потыкал пальцем в обратный и был благосклонно отпущен. На вертушке багажа его велочехла не было, и он пошел к угловому окошку в стене, где виднелась надпись про негабаритный груз. Там он его и ждал, стоя в углу.
«Эх, дружок, – крякнул он, вскидывая на плечо двойные лямки, – покатайся пока на мне, что ли. Недолго тебе осталось…»
Аэропорт Бен Гурион был большой, бестолковый и почему-то навевал ассоциации с Вавилоном. Африканцы, индусы (индусов было особенно много), арабы сновали по залу, через который он шел, как ледокол, приволакивая за собой велосипед. Плечи оттягивал велорюкзак на лямках, почетно прокатившийся в качестве ручной клади. На шее болталась сумка со всякой мелочью. Он шел к выходу. Алексей объяснил ему вчера в вайбере, что сразу за входом есть такой тенистый скверик с лавками, вот там и встретимся. «Там же и велосипеды соберем, как раз удобное для этого место». Ну что ж, у него есть два часа, чтобы собрать свой.
Скверик был. А лавками служили высокие борта длинного газона с деревьями и цветами. Сел, скинул с себя все барахло – рюкзак, сумку. Отдышался. И полез распаковывать чехол.
Пока он собирал велосипед, к нему дважды подошли. Один раз какой-то местный, слегка подшофе, что его удивило, поскольку было еще рано для винопития. Но местный был с женщиной, которую то ли встречал, то ли провожал, говорил по-русски и, видимо, вычислил в нем бывшего сородича сразу. Крутя шестигранники, он отвечал поддатому, рассказал, что знал про грядущий маршрут – Иерусалим, пустыня, Мертвое море, Эйлат… Услышав о пустыне, местный оживился и начал наставлять, как вести себя в пустыне, если прихватит дождями. «Сразу сваливайте повыше. При мне джипы уносило потоком, страшное дело – ливень в пустыне!»
Он кивал и крутил гайки, а местный, не дождавшись вопросов и какого-то развития диалога, заскучал, приобнял свою даму за талию, пожелал хорошей дороги и удалился.
Потом, когда он уже почти закончил, подкатили какие-то немцы на велосипедах, приветствовали, махали рукой, звали с собой: «Коmmen sie mit uns…». Он поулыбался в ответ, помахал им грязной рукой, и они укатили.
Украинцы вышли внезапно и как-то стремительно, когда он сел на ограду-лавочку и, достав салфетки, начал оттирать с рук мазут. Небо было затянуто, иногда сверху срывалось две-три слезинки, но духоту и жару это не облегчало. Он мечтал уже скинуть с себя напяленное, ради экономии веса, еще в Москве термобелье, но велосипед и рюкзак требовали присмотра, не просить же приглядеть за его вещами вон того вояку, что курил в пяти метрах от него, одной рукой придерживая автомат? Военных, кстати, было полно, все, казалось, бродили сами по себе, а оружие таскали в открытую, без чехлов, с пальцами чуть ли не спусковом крючке…
Он встал навстречу группе, удивился какой, оказывается, высокий Алексей, чуть не метр девяносто, пожал руки, кивнул женщинам, представился. Хотел было пошутить насчет их слегка взбудораженного и делового вида, но прикусил язык – не шути с людьми, которых не знаешь. Пока народ вскрывал свои коробки с велосипедами, он сбегал в туалет, скинул термуху и умылся. Уфф… Потом бродил между новыми товарищами, предлагая то подержать, то накачать колесо, благо, насос у него оказался самый крупный и мощный. «Нет, спасибо, мы справимся…» – Фарковские, Алексей и Регина только пожелали воспользоваться его насосом. Богомила сказала просто: «Хочешь – помоги», и он стал срезать пластиковые хомуты, крутить гайки, забрал у Богомилы и отложил в сторону – потом починит – рассыпавшийся набор шестигранников. И все как-то молча, странно даже. Наговорились они там, в самолете, что ли?
Собрали, обкатали по кругу велосипеды, разрезали и сложили плотно картонные коробки. «В камеру хранения?» – спросил он Алексея, кивая на здание. «Та ни, завезем их до одного друже. Тут недалече, километров тридцать». Он не представлял, как вот эти, в два метра картонные коробки они попрут на себе такое расстояние, но смолчал. Сбегал в здание, набрал воды, прихватив еще бутылок, залил питьевую систему в своем рюкзачке. Когда вернулся, Алексей уже выгружал из двух мешков продукты. Ого! Он кинул взгляд на свой велорюкзак. Так-то места еще навалом, конечно, но вес… Оценил здоровенный Алексеев рюкзак, большую сумку Богомилы, какие-то модные, но не очень вместительные сумки Фарковских (зато у них еще по две сумки крепятся на переднюю вилку, продуманно, отметил он), присвистнул на маленькую сумочку на багажнике Регины.
«Мы с Лешей договорились, да, Леша? Он мой вес к себе возьмет…» Богомила, отвернувшись, тихо фыркнула, Фарковские продолжали возиться в стороне. Алексей невозмутимо кивнул и сказал: «Ну шо, любi друзi, разбираем еду, кто сколько може?»
Он, утрамбовав рюкзак на багажнике, стал набивать его пакетами. Алексей, готовя поход, подошел к делу основательно, все разложил по порциям и по дням, даже тушенку сделал сам, упаковав ее в вакуумные пакеты. Почти как у горных туристов или альпинистов, отметил он Алексею, и тот кивнул: «Так, а як же ж? Любой грамм на счету… А шо, вам доводилось?» Он молча кивнул.
Богомила пихала банки в свои боковые карманы на багажнике, сжав губы, он это отметил, но опять промолчал. Взял еще порцию, потом еще, распихал по углам палки колбасы. С трудом застегнул молнию, закрепил рюкзак багажными резинками. Потом, ругнувшись, снял резинки и стал пристраивать сверху свой велочехол с рулоном ковриков внутри. Готово!
Проехался по кругу, чуть не свалился на повороте, отметив, что, если начнет падать, велосипед уже не удержит, поставил загруженного монстра у ограждения и пошел помогать Богомиле привязывать ее коробку к сумке. Велосипед напоминал недоделанный планер с крыльями по метру с каждой стороны. Он рискнул пошутить, снять напряжение, она улыбнулась. «Полетаем?» – «А то ж!»
Выехали они уже по сумеркам.
Шли цепочкой по полосе, очерченной желтой линией, которую он назвал про себя «полосой отчуждения». Она была шириной от полуметра до полутора-двух, и в узких местах приходилось озираться, не мешает ли торчащая коробка слева догоняющим машинам. Он как-то сразу встал замыкающим – роль, которая ему не очень нравилась в походах, но тут было без вариантов – Алексей направлял, Фарковские иногда отставали, но все время норовили его обогнать и встать за Алексеем, а женщин оставлять за спиной не позволял то ли сексизм, то ли этикет. Он крутил педали по идеально ровной, без стыков и выбоин, дороге и почти не ощущал перегруженного багажника, чувствуя себя этакой пулей, даже увесистым снарядом, летящим над шоссе. После шести вечера вдруг резко стемнело, и он не видел уже деревьев вдоль обочины, только различал диковинные «не наши» силуэты и слышал пение птиц. Такого пения он не слышал нигде, оно тоже было «не наше», южное или восточное какое-то, громкое, настойчивое, как толкотня на базаре. Вначале он даже подумал-было, что это обезьяны шумят, но потом понял, нет, птицы. Полосы то тёплого, то прохладного воздуха, которые они пересекали, пахли по-разному, и бодрили, как контрастный душ
Километры катились под колеса, стало совсем свежо, даже прохладно, он пожалел, что поторопился и снял термик, но потом пошел пригород, дома, светофоры, темп сник, но и ветра не стало. Он сосредоточился на последнем перед ним человеке на велосипеде, стараясь его не упустить из виду, когда не успевал на зеленый сигнал светофора, но его всегда дожидались на ключевом повороте, а потом шли дальше. Как Алексей успевал среагировать на все эти развилки, он не понимал, потом, присмотревшись, увидел навигатор на руле.
Пошла береговая линия, пахнуло морем и рыбой, свежий ветер от воды ощутимо толкнул его влево, он вильнул, но удержался.
«Средиземное море!» – крикнул, обернувшись назад, Алексей. Они катили по набережной, по которой гулял народ, иногда кричали «Эскьюз ми!», чтобы не задеть гуляющих своими картонными крыльями, и море сопровождало их то волноломом, то уходящей вдаль грядой скалистых камней, то забитой маленькими кораблями пристанью. Они протряслись по булыжникам мостовой и подкатили к спуску, уходящему круто вниз и перекрытому шлагбаумом. Дальше начинались ступеньки и песок.
«Приехали, – сказал Алексей и слез с велосипеда. – Дальше пешком» Пешком по песку оказалось совсем плохо, он прислонил велосипед к какой-то беседке и начал снимать рюкзак. Сбросил его на песок, поднял велосипед и понес вслед за темными фигурками, идущими впереди.
Алексей привел их в затемненный угол пляжа, огороженный каменной стеной, сказал: «Ставим палатки здесь». Он кивнул в ответ и, цепляя кроссовками песок, побрел к беседке за рюкзаком. Взгромоздил на плечо, охнув: «Да тут килограммов двадцать!»
Алексей возился с горелкой, колдуя над ужином. Он спешно поставил палатку и поспешил к морю. Оно шумело, плевалось белеющим в густом сумраке прибоем, накатывало к его кроссовкам. Он попытался потрогать воду рукой – куда там! Игра «догони волну» превратилась в другую – «убеги от волны».
«Що ви, Олександре Івановичу, як дитина бігаєте за хвилями?» Он обернулся, увидел фигуру Богомилы. «Купаться?» – спросил он. «Та ни, только ноги помочу». И она, скинув босоножки, смело пошла к набегающей волне. «Осторожнее, Богомила, в Средиземном море водятся акулы!» – бросил он ей, улыбаясь. Она махнула рукой, не оборачиваясь.
Он отошел к сухому песку, на пятачок, освещаемый фонарем, повинуясь порыву, присел, запустил руку… Песок был теплый, мелкий и светлый, вперемешку с ракушками. Он поднял руку, начал сыпать его, подставил снизу другую руку. Выудил из кармана полиэтиленовый пакет, сыпанул туда несколько горстей песка, выбрал с десяток небитых ракушек, тоже бросил в пакет, завязал узелком. «Просили привезти святой земли, вот вам и святая земля. Со святого пляжа…» Вернулся к велосипеду, закинул пакет в велочехол, вжикнув карманом. «Вот и первые сувениры…»
И потом, когда они поужинали и легли по палаткам, ворочаясь на непривычно мягком песке, он целый час слушал, как в сотне метрах от него шумит, накатывая на берег волны, Средиземное море…
День второй: Яффа – Рамла – Модиин-Маккабим-Реут – парк Аялон-Канада, дистанция 54 км
Он проснулся резко, как от толчка, и сразу открыл глаза. Странный, желто-зеленый свет, исходя от потолка, заливал палатку. Рядом, слегка изогнувшись, чтобы не упираться головой и ногами в стенки, сопел Алексей. Тоже рядом, но чуть дальше, шумело море. «Средиземное…» – подумал он и засмеялся тихонько. Радость плеснула в него, как пена прибоя. Заворочался, открыл глаза Алексей. «Доброго ранку. Шо, сколько там времени?» – «Пять… сорок пять. Без пятнадцати шесть», – он сощурился без очков на наручные часы, поднесенные к носу. – «Пора?» – Пора!» – «Прошу пана!»
Алексей вжикнул молнией на палатке, на тенте, выскользнул из спальника, зазвенел посудой, поставленной возле входа. «Велосипеды на месте, Фарковские на месте, Регина с Богомилой вроде тоже на месте… А я пошел умываться, и за водой!» И пошуршал по песку и ракушкам.
Перекатившись из своего угла на центр, он выполз из своего мешка и сел. Маловата палаточка у него. Ну, зато легкая. За неделю до вылета Алексей удивил его, прислав письмо с вопросом про палатку – берет ли он и какую. Беру, написал он, – легкую, «экстрим» серии, почти одноместную, но можно и вдвоем. «А я могу с Вами поселиться? – спросил Алексей в следующем письме. – Неохота свою брать, лишний вес». Ну, конечно, он написал, что можно. Заодно и пообщаемся, порасспрошу его о маршруте, подумал он тогда. Но вчера пообщаться не довелось, как лег, так выключился. Смена часовых поясов, да из зимы в лето… Он вылез из палатки, глянул на большущую, с тамбуром, палатку Фарковских, стоящую наособицу, на Богомилину зеленую палатку, попросторней, чем его, но ненамного. В палатках шебуршались и бормотали.
«Всем доброе средиземное утро! – радость все еще булькала в нем пузырьками газированного прибоя. – А кто купаться пойдет?»
«Купатися? Та ні, що ви таке говорите, Олександр Іванович. Підіть краще і вмивайтеся, слідом за Олексієм. І нам розкажете, як воно там», – Богомила, похожая на улитку с большим зеленым панцирем за спиной, смеялась, выглядывая из своей палатки. «Ну, «вмиваться», так «вмиваться»!» Он подхватил сумочку со своими причандалами – щеткой, пастой, мылом, полотенцем и, махнув Богомиле, побежал по песку вслед за длинной фигурой Алексея, идущего в сторону пляжного душа и туалета.
…Пока Алексей готовил завтрак, они собирались, упаковывались. Завтрак затягивался, так как мультигорелка коптила неимоверно и тухла. Алексей, помрачнев, принялся ее разбирать и чистить. «Похоже бензин вчера купил не очень хороший», – бормотал он, быстро собирая горелку обратно. Щелкнул зажигалкой. Стало лучше, кашу доварили, поели, Алексей помыл котел, поставил чай. «Экономим вес?» Алексей, не восприняв сарказма, серьезно кивнул: «Так».
Потом выносили с пляжа «коней» и рюкзаки, вьючили за шлагбаумом, на асфальте, рядом уже готовили к открытию кафе, подметали, расставляли стулья и столики девушки-официантки, некоторые болтали друг с другом по-русски.
Поехали отвозить коробки. Снова был город, светофоры и машины, которые они легко обгоняли по левой обочине. Кучкующиеся в пробке водители с завистью поглядывали на их юркие велосипеды.
В каком-то очень спальном районе Тель-Авива они подъехали к одной из четырехэтажек, и Алексей попросил его и Леонида поднять на четвертый этаж все коробки. Вышел сонный помятый парень лет двадцати пяти, все забрал и унес в глубину квартиры, потом вынес им семь стаканчиков обжишающе-горячего и ароматного кофе и спустился с ними к подъезду. Они чокнулись картонными стаканчиками и познакомились. Миша, шесть лет как из Украины, живет тут с семьей, устроился нормально. А вчера праздновал Пурим, пришлось напиться. Так и сказал – пришлось. «Ну, традиция тут такая, нужно обязательно напиться в Пурим, чтобы друга от врага не отличать», – сказал он им и поморщился, потирая лоб. – Вот я вчера и старался».
Регина цокала языком, расспрашивала о зарплатах и ценах, и Миша, заскучав, засобирался и, попрощавшись, ушел, забрав стаканчики. Они, оседлав велосипеды, покатились дальше.
За городом они набрали скорость, и пальмы, которые он продолжал ловить боковым зрением, слились в какую-то зеленую стену. Наконец-то припекло. После прохладной ночи и морской свежести на них словно дохнуло жаром печи, прячущейся вдали. Встали, разделись. Таки лето, да! Он стянул термуху, отстегнул штанины: «Брюки превращаются…».
Проскочили, не задерживаясь, городок Рамла, с его двадцатисемиметровым минаретом и всей непростой историей. Он напрягся, вспоминая утренний рассказ-экскурс Алексея за завтраком. «Рамла» – песок по-арабски, в восьмом веке претендовал даже на столичное звание Палестины, хм… Ну, какая тут может быть столица? У крестоносцев был форпостом, потом отошел к Саладину, кажется. «А еще тут был Наполеон», – вдруг всплыло у него в голове. Он заоглядывался, прищурился на современные здания. Нет, никак не представляется здесь Наполеон. Чуть не въехал в бордюр, тормознул, выровнялся. «Мечтатель, мля…»
Фигурки участников маячили впереди, он поднажал, догнал на последнем светофоре. Вышли на трассу, и опять включились местные придорожные пальмы. «Как у нас тополя,» – подумал он. Алексей задал нормальный темп, не заставляющий его напрягаться, и он мысленно поблагодарил босса, привычно уже заняв свою нишу замыкающего. Темп и пальмы медитативно вогнали его в воспоминания о доме.
Он никогда не ездил и не ходил куда-то один, сколько помнил себя, всегда был в роли мужа, отца, священника, руководителя похода. Всегда – или семья, или группа, которую он собирал, вел, вытирал носы. Сколько намотано километров по Сибири, сколько пройдено километров в тайге и перевалов в горах, а вот только сейчас пришла в голову эта простая мысль – взять рюкзак и махнуть куда-нибудь, просто так, самому. Ни за кого не отвечать, ни на кого не оглядываться, вот так, катить по дороге, бездумно щурясь на яркое не наше солнце и пропуская мимо себя пальмы. Цена вопроса? Да какая цена, когда вот так, две с половиной недели без вечного «должен», без прихожан, без подростков, за которыми глаз да глаз, без вечной роли папочки для всех. Кто он здесь? Один из шести, едущих по Израилю, Саша из Сибири…
Регина, правда, подсмотрела их с Богомилой диалог в группе в вайбере, насчет его прикида на аватарке. В аэропорту, перед стартом, подошла, смущенно улыбаясь, спросила: «А вы шо, правда священником служите? Непохож… Борода короткая, и вообще…» – «Регина, та ну шо вы таке кажете? – соскочил он тогда с темы. – И борода, и даже немного живот есть, все как положено. Но тут я не как священник, не волнуйтесь».
А как кто он здесь? Он даже еще ни разу не молился, не считая самолета. Как-то все затянуло его в круговерть похода, повлекло, расслабило. Может, и надо иногда?
Вошли в горку, скорость упала. Он слез с велосипеда, когда спидометр показал пять километров в час, повел тяжело груженый велосипед за руль. Какой смысл крутить педали, если движешься со скоростью пешехода? А так хоть можно сменить позу, поменять нагрузку на мышцы. Группа впереди двигалась на пониженной скорости, но немного быстрее его, делая километров семь. Ну и пусть их! Лоси, чего с них возьмешь?
С перевала катнул вниз, обогнал Фарковских, опасливо притормаживающую Богомилу, потом Регину, встал за спину Алексею. Тот обернулся, одарил улыбкой: «О кей?» «Оф кос!» – ответил он в такт.
Обедали в парке Неот Кдумим, огромном, полном народу. Нашли столики с лавочками. Алексей принялся ворожить над своей мультигорелкой, а он решил заправиться водой, да и туалет найти. Богомила вызвалась с ним. Пошли по дорожке, вверх, куда им указующе махнул сосредоточенный Алексей.
«Как ноги?» – спросила Богомила, и он удивился вопросу, автоматически глянув на свои ноги. Ноги как ноги, волосатые, жилистые. – «Нормально. А что?» – «Та ничого. Вы не парьтесь, раскатаетеся. Мне тоже тяжело за ними держаться, они все ребята раскатанные, вон какие. Лосики. А у вас сегодня коленки болеть будут». Она взглянула на него немного сверху, обожгла взглядом, и он впервые подумал: а какого цвета у нее глаза? Синие? Зеленые? Цвет плавал в них и не давался, он отвел взгляд. «Ладно», – только и нашел что сказать. Потом добавил: «Может, на «ты» уже перейдем? А то в одной команде педали крутим, а выкаем, как незнакомые». – «А мы шо, уже таки и знакомые? – блеснула она зубами. – Какие вы быстрые, Олександр Иванович!». Он засмеялся в ответ: «Та ну шо вы, Богомила Олегивна, та яки ж ми швидки? Мы ж не лосики раскатанные, скорее медведики сибирские!»
Болтая, дошли до туалета, набрали воду, пошли обратно. Там уже настаивался суп-харчо.
Чай решили не пить, запили бутерброды водой (минус одна палка колбасы, подумал он автоматически, укладывая еду обратно в рюкзак), и Алексей, развалившись на лавочке, рассказывал им про этот парк, а вернее – ландшафтный заказник, где еще с двадцатых годов прошлого века одна семья пыталась воссоздать парк библейских ландшафтов. «Теперь тут есть пруд Соломона, склон Песни Песней, лес, где, типа, течет молоко и мед, виноградники и всякое такое. Хотите прокатиться? Час еще есть, вещи можно скинуть, я поохраняю».
Они не хотели. Харчо и бутерброды сделали свое дело, тень от деревьев и лавочки манили больше.
«Так шо, Олексий Ивановичу, не хотите на склон Песни Песней взглянуть?» – подумал он голосом Богомилы и рассмеялся, лежа на скамейке. Сидевшая рядом Татьяна Фарковская оторвалась от планшета, взглянула на него и устало потерла лицо. «Работаете? Вай-фая же тут нет, как вы?» – «Да мы симку купили в аэропорту. Работаем. Бизнес – такое дело, руку держи на пульсе…» – «Я на сайт заглядывал к вам, – сказал он, садясь. – Только не очень понял суть, кроме как про похудение. Чем вы там занимаетесь?»
Она улыбнулась, усталая, когда-то красивая женщина за сорок, лицо ее, постоянно жесткое и волевое, расслабилось. «Да всем, Саша… ой, можно вас так?» – «Да, конечно! Можно и на ты, чего тут церемониться?» Она не возражала. «Лёню спросите… спроси, он все расскажет подробно». – «А? Чего меня спросить? – Леонид крабом подскочил откуда-то сбоку, заглянул в планшет Татьяне, потер ладони. – Про бизнес? Ну, это не бизнес, скорее, это больше, чем бизнес. Я работаю… как бы это выразить поточнее? Ну, в общем, психо…сексо…патолого…». – «Анатомом!» – ляпнула Богомила со своей лавки, и все, включая Леонида, рассмеялись. «Ну, почти. Хотя от меня, в отличие от патологоанатомов, все мои пациентки уходят очень даже живыми. Скажи, Танечка?» – «Да, женщины Лёню любят, – заулыбалась Татьяна. – Просто отбоя нету. И платят при этом неплохо». – «Да разве в деньгах счастье?» – приобнял Леонид жену за плечи, и все опять рассмеялись.